Глава 9. Традиции и новации в науке

Способность человека действовать по образцам проявляется во всех сферах человеческой жизни — в производственной деятельности, в поведении, речи, мышлении, общении. И действительно, сила традиции как раз в том и состоит, что мы постоянно воспроизводим при разных обстоятельствах одни и те же действия. Признание той или иной теоретической концепции означает постоянные попытки осмыслить с ее точки зрения новые явления, реализуя при этом стандартные способы анализа или объяснения. Это организует научное сообщество, создавая условия для взаимопонимания и сопоставимости результатов, и порождает особую "индустрию" производства знаний в современной науке.

По образному выражению Куна, ученые, работающие в нормальной науке, постоянно заняты "наведением порядка", т. е. проверкой и уточнением известных фактов, а также сбором новых фактов, в принципе предсказанных или выделенных теорией. Таким образом, нормальная наука очень быстро развивается, накапливая огромную информацию и опыт решения задач. И развивается она при этом не вопреки традициям, а именно в силу своей традиционности. Традиция является не тормозом, а, напротив, необходимым условием быстрого накопления знаний.

Наука не ставит своей целью нахождение нового факта или теории, и успех в нормальном научном исследовании состоит вовсе не в этом. Тем не менее, новые явления, о существовании которых никто не подозревал, вновь и вновь открываются научными исследованиями, а радикально новые теории опять и опять изобретаются учеными. Новые фундаментальные факты и теории, по мнению многих исследователей, создаются непреднамеренно в ходе игры по одному набору правил, но их восприятие требует разработки другого набора правил. Ученый не стремится к получению принципиально новых результатов, однако, действуя по заданным правилам, он непреднамеренно, т.е. случайным и побочным образом, наталкивается на такие факты и явления, которые требуют изменения самих этих правил.

Традиции могут быть как вербализованными, существующими в виде текстов, так и невербализованными, существующими в форме неявного знания. Последние передаются от учителя к ученику или от поколения к поколению на уровне непосредственной демонстрации образцов деятельности. Признание неявного знания очень сильно усложняет и обогащает картину традиционности науки. Что бы ни делал ученый, ставя эксперимент или излагая его результаты, читая лекции или участвуя в научной дискуссии, он, часто сам того не желая, демонстрирует образцы.

Противопоставление явных и неявных знаний дает возможность более точно провести и осознать давно зафиксированное в речи различие научных школ, с одной стороны, и научных направлений, с другой. Развитие научного направления может быть связано с именем того или другого крупного ученого, но оно вовсе не обязательно предполагает постоянные личные контакты людей, работающих в рамках этого направления. Однако, в рамках научных школ контакты абсолютно необходимы, ибо огромную роль играет опыт, непосредственно передаваемый на уровне образцов от учителя к ученику, от одного члена сообщества к другому.

Можно выделить два типа неявного знания и неявных традиций. Первые связаны с воспроизведением непосредственных образцов деятельности, вторые предполагают текст в качестве посредника. Первые невозможны без личных контактов, для вторых такие контакты необязательны. Представление о неявных знаниях позволяет значительно обогатить и дифференцировать общую картину традиционности науки.

Каждая традиция имеет свою сферу распространения: есть традиции специально-научные, не выходящие за пределы той или иной области знания, а есть общенаучные или, если выражаться деликатно, междисциплинарные. Это достаточно очевидно и на уровне явных знаний: методы физики или химии широко применяются не только в естественных, но и в общественных науках, выступая тем самым как междисциплинарные методы. Так, аксиоматические построения в геометрии стали в свое время образцом для аналогичных построений в других областях знания.

Неявное знание передается от человека к человеку или от поколения к поколению на уровне воспроизведения непосредственных образцов. Воспроизведение значительной части сравнительно устойчивых форм нашего поведения и деятельности никак не связано с письменными текстами, а чаще всего не вербализовано вообще. Здесь можно провести аналогию с образом жизни. Образ жизни – традиции и обычаи, усвоенные как бы с молоком матери и определяющие в рамках того или иного сообщества основные и постоянно повторяющиеся траектории поведения и деятельности людей. Люди рождаются и умирают, сменяются поколения, а образ жизни может оставаться одним и тем же. В основе этой устойчивости и повторяемости лежат не словесные инструкции, ибо таковых просто не существует, а механизмы более фундаментальные, т.е. воспроизведение форм поведения и деятельности по непосредственным образцам, которые обеспечивают не только стационарность, но и адаптацию к новым условиям жизни.

Наука связана не только с производством знаний, но и с их постоянной систематизацией. Монографии, обзоры, учебные курсы - все это попытки собрать воедино результаты, полученные огромным количеством

исследователей в разное время и в разных местах. С этой точки зрения науку можно рассматривать как механизм централизованной социальной памяти, которая аккумулирует практический и теоретический опыт человечества и делает его всеобщим достоянием. Речь идет о сложных образованиях, предполагающих вербализованные знания, письменность, книгопечатание и т.д. Открыть для науки – это значит открыть для человечества.

Формирование науки – это формирование механизмов глобальной централизованной социальной памяти, т.е. механизмов накопления и систематизации всех знаний, получаемых человечеством. Можно смело сказать, что ни одна наука не имеет оснований считать себя окончательно сформировавшейся, пока не появились соответствующие обзоры или учебные курсы, т.е. пока не заданы традиции организации знания. Традиции, таким образом, управляют не только непосредственным ходом научного исследования. Не в меньшей степени они определяют и характер задач и форму фиксации полученных результатов, т.е. принципы организации и систематизации знания.

Наука постоянно переживает множество разнообразных изменений, включает как различные социально-организационные аспекты, так и создание новых теорий, и возникновение новых научных дисциплин. Новации могут состоять в построении новой классификации или периодизации, в постановке новых проблем, в разработке новых экспериментальных методов исследования или новых способов изображения. Очень часто, говоря о новациях, имеют в виду обнаружение новых явлений, но в этот класс с равным правом входят как сенсационные открытия. К числу новаций следует причислить также введение новых понятий и новых терминов. Нередко именно новый термин закрепляет в сознании научного сообщества принципиальную новизну тех явлений, которые до этого просто описывались, но не получали специальных обозначений.

Все новации, в зависимости от того, с изменением каких наукообразующих программ они связаны, можно разделить на несколько групп. Можно говорить об изменении исследовательских программ, включая создание новых методов и средств исследования, и об изменении программ коллекторских, т.е. о постановке новых вопросов, об открытии или выделении новых явлений, о появлении новых способов систематизации знания. Оба типа новаций могут приводить к существенным сдвигам в развитии науки и воспринимаются в этом случае как революции. Факты свидетельствуют, что эти новации тесно связаны друг с другом, что иллюстрирует и связь исследовательских и коллекторских программ.

В то же время основная масса новаций образует повседневность науки. Эти новации осуществляются в рамках существующих программ, ничего в них не меняя по существу. Это повседневное накопление знаний. И именно из таких повседневных актов и складывается развитие науки, включая и изменение научных программ. Более того, никогда нельзя заранее предсказать, к чему приведет та или иная, казалось бы, вполне традиционная акция.

Новации относительны к последующему развитию науки. Они зачастую осознаются задним числом, осознаются тогда, когда мы ищем в прошлом

истоки современных идей. Когда термин введен и принят, мы понимаем, что идеи были уже высказаны до этого, что они были новыми и значимыми.

Новые методы, как отмечают сами ученые, часто приводят к далеко идущим последствиям – и к смене проблем, и к смене стандартов научной работы, и к появлению новых областей знания.

Все новации можно разделить на два класса: новации преднамеренные и непреднамеренные. Первые возникают как результат целенаправленных акций, вторые – только побочным образом. Первые происходят в рамках парадигмы, вторые – ведут к ее изменению. Наука направлена на получение и фиксацию нового знания и при этом зависит от уже накопленных знаний.

Незнание – область нашего целеполагания, область планирования познавательной деятельности, явная или неявная традиция, использующая уже накопленные знания в функции образцов. Открытие – это соприкосновение с неведением. Специфической особенностью открытий является то, что на них нельзя выйти путем постановки соответствующих деловых вопросов, ибо существующий уровень развития культуры не дает для этого оснований. Принципиальную невозможность постановки того или иного вопроса следует при этом отличать от его нетрадиционности в рамках той или иной научной области. Легче всего ставить традиционные вопросы, труднее – нетрадиционные.

Зачастую, случайные открытия существенно обусловлены не только теми традициями, в рамках которых имел место неожиданный эффект, но и всей совокупностью традиций эпохи или, по крайней мере, данной науки. Явление должно обратить на себя внимание, оно должно потребовать объяснения, а для этого оно должно не укладываться в существующие представления, должно противоречить им.

В рамках некоторой достаточно традиционной работы появляется новый и неожиданный эффект. Дело не в том, что эффектов подобного рода не было до сих пор, и не в том, что наряду с отмеченным, не было каких-то других эффектов. Иначе говоря, дело не в характере объективной ситуации. Все определяется всеми другими традициями, той средой, в которой мы работаем. Именно эта среда выделяет случайный эффект, не принимая его в качестве чего-то обычного.

Выделение и осознание случайных побочных результатов связано с наличием традиций, которым эти результаты противоречат. Традиции как бы отвергают эти результаты, и случайные феномены оказываются в центре внимания. Другая возможность выделения побочных результатов, противоположная первой состоит в том, что результат, непреднамеренно полученный в рамках одной из традиций, оказывается существенным для другой. Другая традиция как бы "подкарауливает", чтобы подхватить побочный результат. Недостаточно просто получить какой-то результат, недостаточно сделать открытие, важно, чтобы сделанное было подхвачено какой-либо достаточно мощной традицией. Нередко новации в развитии науки бывают обусловлены переносом образцов из одной области знания в другую в форме своеобразных метафор.

Каждый, даже великий, ученый обречен на то, что полученные им результаты со временем будут переформулированы, выражены в ином языке, а его идеи будут преобразованы. Науке чужд индивидуализм, она призывает каждого к жертвам ради общего дела, хотя и хранит в социальной памяти имена великих и малых творцов, внесших вклад в ее развитие. Но идеи после их публикации начинают жить самостоятельной жизнью, неподвластной воле и желаниям их творцов. Иногда бывает так, что ученый до конца своих дней не может принять того, во что превратились его собственные идеи. Они ему уже не принадлежат, он не способен угнаться за их развитием и контролировать их применение.

Наука многоаспектна и многогранна, но, прежде всего, она представляет собой производство знаний. Именно производство знаний делает науку наукой, которая возможна только благодаря традиции или, точнее, множеству традиций, в рамках которых эта деятельность осуществляется.

Исследование традиций в гуманитарных науках Особое место в гуманитарных науках занимает изучение стилей, жанров, сюжетов. Исследуются как традиционные приёмы, так и взаимопроникновение сюжетов из одной традиции в другую, вопросы трансформации, изучаются проблемы возникновения той или иной традиции, закономерности её развития, взаимоотношение традиций и новаторства, преемственность традиций. Одной из задач гуманитарных наук является сохранение тех или иных традиций, включение их в современную деятельность.

Метафорически традиции могут быть объяснены как существования определенных программ. Существует три способа бытия программ, а, следовательно, и традиций. Во-первых, традиции существуют как передача опыта от человека к человеку, от поколения к поколению путём воспроизведения непосредственных образцов поведения или деятельности. Во-вторых, традиции могут быть в виде описаний деятельности, иногда в виде предписаний, как осуществлять деятельность, т.е. в виде семиотически организованных текстов. В-третьих, традиции существуют в качестве образцового продукта, в том числе и интеллектуальной деятельности (научные теории, художественные произведения, становящиеся объектом подражания).

Устойчивость традиций обусловлена тем, что в обществе вырабатываются специальные механизмы, поддерживающие их. Однако, в традиции при их осуществлении всегда так или иначе вкрадываются неточности воспроизведения, появляются отклонения или новации. Изменчивость традиций происходит непрерывно, путём накопления мелких отличий и их закрепления. Применительно к науке, в работах Томаса Куна, качественные изменения получили название научных революций. Пересечение нескольких традиций – один из путей появления новаций в науке. В вопросе видоизменения традиций существует два крайних случая. С течением времени традиции могут легко включать в себя новые элементы или могут быть такими образованиями, которые не допускают никаких более или менее существенных новаций и разрушаются от их появления.

Ученый тем отличается от поэта, что всегда и везде рассуждает. Поэт, художник или музыкант создают; ученый не создает, но лишь открывает истину. Научные и эстетические ценности живут и развиваются на основаниях, отличных от индивидуально-неповторимых пери­петий жизни и деятельности их творцов — натуралистов, худож­ников и поэтов.

Утвер­ждается тот «деятельностный» подход, благодаря которому индивид с феноменами его сознания и подсознания выступает не как исходный пункт творческого процесса, а как производное сложной системы объективных отношений. Наука — это не только теоре­тическое знание, но и особая форма деятельности. Устройство атома или мегамира иное, чем аппаратов, посредством которых оно исследуется.

Так же как и в любом другом виде деятельности, люди науки сперва осуществляют функции конт­роля, критики, отбора, самоанализа реально, в практике познания и общения (контролируют результаты, сличая их с предполагае­мыми, оценивают, отбирают и прогнозируют) и лишь затем начинают размышлять о природе совершаемых действий. Из научной деятельности вычленяется рефлексия на нее.

Барбер в своей статье «Сопротивление ученых научному от­крытию» приходит к выводу, что сопротивление есть постоянно действующий фактор в науке, что под его влиянием находятся все ученые либо в качестве испытывающих сопротивление, либо в качестве сопротивляющихся новым идеям. Феномен сопро­тивляемости открытиям несовместим, — отмечает Барбер, — с со­циальным стереотипом ученого как человека с «открытым умом» (Р. Оппенгеймер). Социологические детерминанты сопротивле­ния открытию, отмеченные Барбером, не действуют изолиро­ванно от других процессов и факторов, определяющих развитие науки как системы. В фактах сопротивления обнаруживается лишь один из аспектов большой и своеобразной проблемы вос­приятия открытия.

Механизм восприя­тия и оценки новой информации непрерывно функционирует в «организме» науки, но внимание он привлекает в случаях рази­тельного расхождения в оценках, при конфликтных ситуациях, при «патологии» восприятия. И подобно тому, как знание пато­генных факторов — необходимое условие эффективных действий, направленных на излечение, раскрытие причин, вызывающих неадекватную интерпретацию новых идей или даже их неприя­тие, сможет оказать влияние на оптимизацию научной дея­тельности.

Попытки перейти от глобального, аморфного представления о творческом процессе к расчлененному побудили выделить в нем несколько фаз, имеющих — каждая — собственную характеристи­ку. Наиболее приемлемой была признана схема Уоллеса, рас­членившего 4 фазы: подготовку, созревание, «озарение» и про­верку (верификацию). Основной упор был сделан на двух фа­зах: созревании (бессознательной деятельности ума, которая происходит вслед за неудачными попытками решить проблему, оперируя уже известной информацией) и озарении — «вспышках гения» — неожиданном взлете мысли, схватывающей то, что ка­залось непостижимым. Вслед за производством идей наступает, согласно этой концепции, их проверка, выявление того, какова ценность полученного умственного продукта, каковы средства, способные убедить других в правильности решения, и др.

Прогресс науки не исчерпывается тем, что продуцируемые отдельными учеными идеи (а каждая новая идея — продукт творческой активности отдельного индивида, даже если она од­новременно зарождается во многих головах), получая адекват­ное выражение в языке науки, вливаются тем самым в потоки объективно циркулирующей информации. Чтобы приобрести ра­бочий «инструментальный» смысл, идея должна быть восприня­та научным сообществом, сопоставлена с другими, оценена, «индексирована» сообразно определенной шкале, как более ценная или менее ценная, перспективная, практически значимая и т. д. Эта неформализуемая шкала и придает ей «вес», от которого в свою очередь зависит ее дальнейшая жизнь. Правда, шкала, о которой идет речь, не является одной и той же для всех времен и народов. Она очень подвижна. Идея, признанная новаторской сегодня, через некоторое время может восприниматься совсем иначе. Но в любом случае новое слово должно быть не только Произнесено, но и услышано. При современной же чрезвычайно сложной и разветвленной организации научного труда, при ином, чем в прежние времена, характере отношений между наукой и производством, обществом, государством, вопрос о том, будет ли, и как скоро, услышано это новое слово, как его оценят, ста­новится решающим при распределении средств, выделяемых на требующее ныне огромных затрат научное производство, при выборе направлений исследований, планировании подготовки кадров и т. д. Естественно поэтому, стремление выяснить, что же представляет собой незримый, но мощный, непрерывно ра­ботающий оценочный аппарат науки, проанализировать строе­ние и функционирование этого аппарата, оказывающего столь глубокое влияние на науку (а, тем самым, и на все другие со­циальные образования и институты, с которыми она неразрыв­но связана), на общество в целом и, конечно, на отдельных ин­дивидов, усилиями которых созидается система человеческого знания о мире.

Существуют два диаметрально противоположных взгляда на то, может ли знание «механизма» открытия, иными словами, знание развития науки, иметь какое-либо эвристическое значение в «про­изводстве» новых открытий.

Известный физик Фейнман утверждает, что каждое новое откры­тие делается по-новому, что по способу своего создания оно не вос­производит черт, характерных для предыдущих открытий, а поэто­му история науки не может оказать сколько-нибудь существенной помощи творцу науки, когда он совершает «прыжок» в дотоле не­известное, подходит к получению принципиально нового резуль­тата.

В. Оствальд, напротив, считал, что процессу научного откры­тия можно научить других людей, как «езде на велосипеде». Его позиция, по сути дела, совпадает с программой, предложенной Ф. Бэконом. Как известно, Ф. Бэкон считал принципиально воз­можным и необходимым составление свода правил, следование которым должно приводить ученого к искомым результатам.

Позиция Бэкона как в ее первоначальном виде, так и в более поздних вариантах — неверна хотя бы потому, что ни одно от­крытие в истории науки не было сделано по заранее составлен­ному рецепту.

При открытии происходит скачок мысли, выход ее за пределы традиционных норм. Поэтому некоторые исследования трактуют открытие как иррациональный акт, как разрыв рациональной це­пи дискурсивного мышления. В такой связи в литературе укоре­нилось разграничение открытия и изобретения. В первом случае происходит обнаружение того, что существует независимо от нас, во втором — создание того, что до сих пор не существовало.

Это различие открытия и изобретения отметил еще Кант: «Изобрести что-нибудь — это нечто другое, чем что-нибудь открыть, ибо то, что открывают, предполагается уже существующим до это­го открытия, только оно до сих пор не было известным». Одни из них представляют собой «овеществление» теории, реализацию сложнейшего комплекса теоретических разработок, как, например, ускорители и детекторы в современной физике. Они наиболее характерны для современной науки. Другие же обязаны своим возникновением случаю, что свойственно более ранним эта­пам истории науки.

Между указанными группами открытий существуют опреде­ленные связи и зависимости, которые достаточно полно раскрыва­ются историко-логическим анализом.

Генезис теории и открытия научного закона — один из аспек­тов проблемы открытий. Правда, некоторые исследователи склон­ны относить к открытиям только обнаружение новых явлений. Во всяком случае, генезис экспериментальных открытий составляет большую часть во всей проблеме открытий. Для понимания суще­ства такого генезиса весьма важно выявить критерии идентифика­ции открытий и их квалификации. Общим для всех видов открытий служит то, что они утверждают новое в науке, обусловливают из­вестное ускорение ее развития, вызывают к жизни новый поток исследований.

П. Л. Капица под открытием понимает обнаружение новых явлений, которые «нель­зя ни полностью предсказать, ни объяснить на основе уже имею­щихся теоретических концепций и поэтому они открывают новые области исследования». В данном определении важны два момента: непредсказуемость и невозможность объяснения того или иного явления в рамках су­ществующей теории. Эти моменты неразрывно связаны друг с дру­гом и представляют собой логическую характеристику принципи­ально нового в науке. Кроме того, важен и еще один момент: от­крытие вызывает к жизни новую область исследования, рождает новый раздел науки.

Правда в истории науки встречаются ситуации, когда не «факт», не какое-либо другое открытие «рождает» теорию, а на­оборот, появление новой теории вызывает энергичные поиски но­вых фактов для ее доказательства. Кроме того, возникновение новой теории всегда приводит к серии открытий, которые при бли­жайшем рассмотрении оказываются реализацией соответствующих прогнозов данной теории. Такие открытия, по классификации, предложенной М. Борном, относятся к аналитическим предсказа­ниям, сделанным с помощью существующей теории и работающих методов. К синтетическому классу открытий М. Борн относит создание новых концепций, представляющих осмысление новой эмпириче­ской информации (например, квантовая механика) или радикаль­ное переосмысление уже давно известных фактов (например, теория относительности, объяснившая установленный еще Нью­тоном факт пропорциональности масс инерции и гравитации).

М. Борн различает теоретические и эмпирические открытия. Так, теоретическому открытию — созданию квантовой механики — предшествовала серия экспериментальных открытий: открытие катодных лучей, рентгеновских лучей, радиоактивности и т. д. Ко­нечно, созданию квантовой механики предшествовала и большая серия теоретических открытий, развитие которых наряду с экспе­риментальными открытиями вело к их созданию. Это прежде всего открытие кванта энергии М. Планком и последовавший за этим ряд исследований.

Рассматривая проблему открытия, видный теоретик истории науки Агасси относит к открытиям обнаружение новых явлений. Критерием идентификации открытия служит у него отношение между новым фактом и теорией. Данное отношение может быть трех типов: а) логическая зависимость, выводимость или предска­зуемость; b) логическая независимость или случайность; с) не­совместимость или появление противоположного ожидаемому.

Агасси считает, что все открытия принадлежат к категории (с), т. е. они не вытекают из существующей теории, не вписываются в нее, опровергают ее, требуют создания новой теории, адекват­ной им. Такой критерий, безусловно, следует принять в отношении экс­периментальных открытий, т. е. к открытиям нужно относить об­наружение явлений, которые не могли быть предсказаны сущест­вующей теорией.

А. Гаррет, составитель сборника «Вспышка гения» [Гаррет А. Вспышка гения.— «Химия и жизнь», 1966, № 9.], полагает, что все открытия можно разделить на три группы: 1) сделанные методом проб и ошибок; 2) сделанные методом запланирован­ного, заранее намеченного исследования; 3) случайные. Только группа (3), согласно принятому критерию идентификации откры­тий, может быть отнесена к открытиям. Различие между группами (1) и (2) состоит в том, что исследования (2) имеют теоретиче­скую «детерминацию», т. е. они проводятся в рамках определенной теории, а в случае группы (1) этого не происходит. Общее между двумя упомянутыми группами состоит в том, что деятельность исследователя имеет здесь целевой характер и направлена на по­лучение определенных результатов, одни из которых ищутся эмпирическим путем, другие — на основании определенных тео­ретических соображений.

Как бы то ни было, всякая новация обусловлена традицией. Она может быть признана новацией лишь смотрясь в зеркало традиции. Это происходит и на теоретическом, и на эмпирическом уровнях научного поиска.

 

Исследователь и изобретатель

Герц, который, увлек­шись вначале изучением техники, следующим образом описывает свои колебания в выборе жизненного пути: «Раньше я часто говорил себе, что мне больше хотелось бы быть великим ученым, чем крупным инженером...»

В этом признании заслуживает внимания один мо­мент. Оказывается, Герц еще на пороге творческой жиз­ни рассматривал путь исследователя я путь инженера-изобретателя как два разные, несовместимые пути, меж­ду которыми нужно делать выбор. И своею собственной жизнью Герц как бы наглядно подтвердил справедли­вость этого убеждения. В самом деле, несмотря на то, что в юности наряду с задатками ученого Герц ощу­щал в себе и задатки инженера, ни одно из его собствен­ных научных открытий' им самим не было доведено до практики.

Хронологическая таблица, приведенная ниже, показы­вает, например, как открытие радиоволн привело к их ис­пользованию в качестве нового средства связи. Но этот путь от открытия к изобретению был реализован не Гер­цем, а другим исследователем — А. С. Поповым.

Хронологическая таблица

1879 — Объявление Берлинской академией наук конкурса на экспериментальное подтверждение теории Максвелла. 1887 — Открытие Герцем радиоволн. 1890 — Изобретение Бранли когерера — индикатора радиоволн. 1896 — Грозоотметчик Попова — первая в мире приемная радиостан­ция с когерером. 1896 — Первая радиопередача азбукой Морзе. Первая передача Попова состояла всего из двух слов: «Генрих Герц». Это была заслуженная дань изобрета­теля исследователю, несмотря на то, что не кто иной, как сам Герц, в 1889 г. в письме к инженеру Губеру категори­чески отверг самую возможность применения открытых им волн для практических целей.

Таким образом, история науки предъявляет нам два крайних типа деятелей, равно необходимых для ее разви­тия. Первый тип в «чистой» форме представлен, напри­мер, гением Фарадея, о котором Столетов писал: «Никог­да со времен Галилея свет не видел столько поразитель­ных и разнообразных открытий, вышедших из одной го­ловы...». Тимирязев в свою очередь охарактеризовал прак­тические результаты этих «поразительных и разнообраз­ных открытий» следующими словами: «Теперь можно скорее надоесть бесконечным перечнем того, что наука дала человечеству и, заметим, благодаря не только изобретателю, как обыкновенно думают, но именно исследо­вателю. Начало той власти над электричеством, которая так характеризует современную жизнь, можно в значи­тельной степени проследить до той тесной, плохо осве­щенной лаборатории в Британском институте, где рабо­тал Фарадей, имея в виду только одну цель — расши­рение знаний».

Второй тип — изобретатель, в наиболее чистой форме воплощенный в Эдисоне. Вся деятельность Эдисона была целеустремленно направлена на то, чтобы извлечь прак­тическую пользу из открытий, сделанных в той или дру­гой области другими. Если ему самому и случилось сде­лать важное открытие термоионной эмиссии, вошедшей в науку как «эффект Эдисона», то это открытие было чи­сто случайным, своеобразным «отходом» его изобрета­тельских поисков. Изобретения Эдисона не менее, чем открытия Фарадея, способствовали широкому внедре­нию электрических устройств в жизнь.

Гораздо реже, чем это можно было бы ожидать, мы встречаемся с совмещением исследователя и изобрета­теля в одном и том же лице, как это имело место, на­пример, в случае Бертолле. Между тем на заре умствен­ной жизни человечества, нужно думать, первоокрыватель новых истин, исследователь выступал одновременно как изобретатель и непосредственный инициатор их практи­ческого использования. Дифференциация пришла позд­нее и вместе с ней возникла иллюзия «чистой науки», рождающейся и развивающейся вне всякой связи с прак­тикой, наподобие теории шахматной игры.

Преемственность — не единственный исторически сложившийся в этих условиях путь к воссоединению утраченного единства между исследователем и изобре­тателем. Второй, более органический и представляющий особый интерес с точки зрения проблемы планирова­ния науки путь — это кооперирование усилий исследова­теля и изобретателя в решении общей проблемы. Наибо­лее типично этот путь выявился в химической технологии.

В прошлом, в истории науки такая форма воссоеди­нения науки с ее первоисточником — общественной прак­тикой, как кооперирование усилий ученых и изобрета­телей, появляется редко, эпизодически. В условиях же социализма творческое сотрудничество ученых, инжене­ров-технологов, проектировщиков, конструкторов и завод­ских работников в создании прогрессивных технологиче­ских процессов и новой техники становится законом.

Теперь нам предстоит рассмотреть, каким образом открытия и изобретения вытекают друг из друга, порождаются друг другом.

Хронологический ряд II

1896 — Радиоактивность (Беккерель).

1898 — Радий (Склодовская-Кюри).

1903 — Теория атомного распада (Резсрфорд и Содди).

1919 — Первое искусственное превращение элементов (Резерфорд).

1930 —Нейтрон (Чедвик).

1934 — Искусственная радиоактивность (Жолио-Кюри).

1939 — Ядерное деление урана (Ган и Штрассер).

1942 — Первый атомный реактор (Ферми).

Если бы открытие радиоактивности Беккерелем не осуществилось в свое время как случайное, оно осущест­вилось бы позже, уже как необходимое решение очеред­ной задачи познания, например после -реализации в цик­лотронах искусственных ядерных превращений, т. е. в ко­нечном счете следовало бы по тому же пути — от рент­геновской трубки, поскольку циклотрон в принципе та же сверхмощная и сверхусложненная рентгеновская трубка.

Но коль скоро урановые лучи были обнаружены, изучение их не могло не привести к открытию радиоактив­ности и далее — к теории атомного распада, открытию искусственной радиоактивности, нейтронов, реакции ядерного деления урана и в конце концов — при наличии теории цепных реакций Семенова и Гиншельвуда — к атомному реактору и атомной 'бомбе.

Ни одно звено в этой цепи не могло выпасть, иначе говоря, она не могла оборваться уже в силу того, что ядерные реакции сделались предметом массового и системагического исследования. Случайность первого откры­тия переросла в необходимость развития из него «цеп­ной реакции» последующих, вплоть до атомного реакто­ра, также в силу того, что прогресс физики подготовил необходимый теоретический аппарат для обработки на­копляющегося эмпирического материала.

И на пути от опыта Беккереля к атомному реактору, конечно, имели место случайности. Так, случайно было обнаружено, что при облучении нейтронами серебряного цилиндра, помещенного в свинцовый ящик, наведенная активность серебра изменяется (ослабляется или уси­ливается) в зависимости от того, куда поставлен ци­линдр — в середину или в угол ящика. Исследование столь неожиданного явления привело к эмпирическому выводу, что на индуцированную нейтронами активность влияют, и всегда в сторону увеличения, находящиеся ря­дом с облучаемым объектом посторонние вещества, осо­бенно водородные соединения — парафин, вода. Поиски причин этого влияния в свою очередь привели к двум теоретическим обобщениям: 1) замедление нейтронов из-за столкновений с ядрами легких элементов и 2) осо­бенно легкой поглощаемости замедленных нейтронов ядрами мишени. Тем самым были подготовлены все необ­ходимые предпосылки для конструирования, вслед за открытием реакции деления урана, уранового атомного реактора.

 

Часть 4. Роль техники в научном исследовании

"Механика – простая семиотика следствий"

Ф Ницше. (Воля к власти. М., 1994. С. 329)

 

Для понимания сущности техники обратимся к нашим рассуждениям о понятии сознания как совокупности знаний. Как мы утверждали, знание имеет два разнонаправленных устремления: интенция и рефлексия. Обе эти направленности по аналогии с человеком можно определить как способности. Они присущи знанию, но, обладая побудительной силой, активны. Благодаря наличию системных связей знания вступают во взаимодействия с другими знаниями. В результате они могут измениться (преобразоваться, развоплотиться и воплотиться в иное).

Обратимся теперь к истоку европейской цивилизации – древним грекам. Природа (фюсис) обладает свойством порождать, то есть производить из себя нечто новое. Техника (греч. слово techne означает искусство, искусность, ремесло) говорит нам о созидательной стороне природы, но в большей степени и главным образом – человека, поскольку здесь речь идёт не просто о созидании, но о превосходящем природу созидании, о возвышении над ней. "Разумным существам, – учил стоик Хрисипп, – в качестве совершенного вождя дан разум, и для них жить по природе – значит жить по разуму, потому что разум – это наладчик (technites) побуждения"*. Говоря современным языком, разум "технологичен" по природе, он не может не порождать технику.

Уже Платон ясно говорит о том, что искусство (из контекста просматривается понятие "техника") возникает там, где мы нуждаемся, ибо природа нас не удовлетворяет*. Сам факт неудовлетворённости следует рассматривать как проявление человеческого духа, а он, как позже скажет Гегель, есть способность человека возвыситься над природой. Аристотель понимал это так, что искусство (techne) есть некий причастный истинному суждению склад души, предполагающий творчество**. Вместе с тем, Платон указывает на наличие практического интереса, который стимулирует techne: "...не для того ли вообще и существует искусство, чтобы отыскивать и изобретать, что кому пригодно?"***, – вопрошает он. Эту же мысль высказывает и Аристотель: "Всякий, кто творит, творит ради чего-то, и творчество,..это не безотносительная цель, но чья-то цель и относительная"****. Но

⇐ Предыдущая45678910111213

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: