Соотнесенность» с другими и феномен сосуществования

Исторические ответы очерчивают социальный характер человека посредством сопутствующих явлений: человек живет в полисе, потому что он социален по природе (Аристотель), но в чем состоит эта социальная природа и какова ее структура? Общество образуется в результате согласия свободных волеизъявлений (теории общественного договора Гоббса, Локка и Руссо), но что в человеке позволяет придти к такому согласию? Еще до всякого согласия человек способен жить в обществе, и эту способность невозможно объяснить теориями общественного договора. Наконец, социологизм (О. Конт, Э. Дюркгейм) утверждает, что индивиды сводятся к функциям или частям предшествующего социального целого, которое оказывает на них давление. Однако внешнее принуждение – это не все: что внутри человека позволяет обществу давить на него, придавая ему определенный образ? Потому что просто давления недостаточно: если оказывать давление на животных, то из них не получится человеческое общество. Принудительная сила должна обладать той спецификой, которая характерна именно для людей, чтобы сформировать человеческое общество.

Все эти ответы базируются на конституированном человеке, на которого затем накладываются межчеловеческие связи и общество в целом (в случае социологизма общество рассматривается как субстанциальная реальность, но это лишь методологическая абстракция). И все дело именно в этом: социальное изначально присутствует в составе человеческого индивидуума. Приоритет других в формировании индивидуальности человека проявляется в соотнесенности с другими: еще до совместного существования другие уже «вторгаются» в нашу жизнь. Это неизбежный и основополагающий факт. Любой ребенок испытывает вмешательство в свою жизнь.

Изначальная соотнесенность человеческого индивида с другими вытекает из его врожденной потребности, из его очевидной нужды в помощи, которая может придти только от других и без которой жизнеспособность индивида невозможна. Но такая помощь, необходимая в общем-то всякому животному с точки зрения его жизнеобеспечения, в случае человека дается весьма своеобразно: другие не просто оказывают поддержку в ожидании момента, когда человек начнет действовать самостоятельно (когда произойдет полное развитие его инстинктов), но делают значительно больше – формируют образ жизни человека, т.е. избавляют его, так сказать, от неопределенности (в силу бедности инстинктов) посредством первичного определения (или первичной закрытости), придающего человеческое содержание той изначальной неспецифичности.

На ребенка воздействует всё: окружающие предметы доставляют ему наслаждение, боль, удовлетворение, беспокойство... Но некоторые, так сказать, «вещи» действуют сильнее, чем остальные. Все остальные влияют на него, вводя в определенное состояние – холода, тепла, благосклонности и т.д. Однако ребенок сталкивается с «вещами» (другими людьми), которые приближают или удаляют от него те вещи, что доставляют ему радость или огорчение, т.е. действуют как посредники других вещей. Они не только приближают или удаляют его от других вещей, но, в силу сосуществования, приходящего к ребенку от других, формируют психологический облик ребенка. Значит, они не просто вызывают определенные состояния, но направляют его шаги. Такова специфика присутствия других людей в реальности ребенка, в его жизни, – придавать ей форму. Они будут для ребенка «другими» особым образом – вовсе не аналогичными ему (как думал Декарт), но ровно наоборот: они оставят в нем отпечаток того, чем являются сами, вынуждая его быть подобным им[6].

Социальное измерение человека по сути своей предполагает формирующее присутствие других в жизни ребенка (соотнесенность с другими) до того, как ребенок начнет осознавать себя и других. В силу соотнесенности с другими человек погружен в человеческий мир и пребывает в ситуации сосуществования, что проявляется в так называемом связывании (глубинной обусловленности), которое приходит к нему от остальных в процессе собственной реализации.

Такое неизбежное присутствие других людей исключительно конкретно: индивид неразрывно связан с совокупностью лиц, вещей, привычек, языка и т.п. – всем тем, что принято называть родиной, родной землей, отчизной и т.д. Это экзистенциальное «жилище»[7] – собственный культурный универсум.

2.3. Тип реальности и содержание «связывания»

Понятие «сосуществовать» означает «быть связанным». Такое связывание не является субстанциальной действительностью, как утверждает Дюркгейм, потому что только о конкретных индивидах можно сказать, что они – субстанция.

Связывание нужно понимать подобно представлению Аристотеля о добродетели: это сложившийся обычай (έξις hexis, habitudo), способ бытия, определяющий характер человека. Но в данном случае человек приобретает такой обычай по инициативе других, когда те, «вмешиваясь» в его жизнь, доводят его до «человеческого состояния».

Связывание как обычай есть нечто большее, чем простой навык или привычка: речь идет о внутреннем устроении индивида под влиянием других людей, которые существенным образом воздействуя на него, оставляют в нем свой «отпечаток» в плане культуры, языка и пр.

В силу своей изначальной бедности инстинктов человек связан с другими людьми и находится под их воздействием; такое бытие под воздействием, необходимое условие человеческой жизнеспособности, и есть связывание, «обычай инаковости».

Что касается содержания связывания, то здесь следует различать два уровня:

Уровень «человечности» как таковой. Обычай инаковости позволяет человеку обрести человеческие формы, вступить в область специфически человеческую. Этот уровень определяет для индивида конкретную человеческую перспективу в форме ментальности (forma mentis), которая обусловливает весь его образ жизни. Ментальность как общий способ мышления и, соответственно, общая культурная перспектива имеет конкретное содержание и в нем проявляется как традиция. Традиция не просто передача законов, институтов, обрядов и т.д. из прошлого в будущее. Традиция прежде всего обладает конститутивным измерением, наделяющим людей определенной человеческой перспективой. На ее основе возникают преемственность (традиция зарождается в прошлом и передается от старшего поколения младшему) и перспективность, позволяющая найти подходы к новым ситуациям. Само слово «традиция» (от лат. tradere – вручать, как и русское слово «предание», передавать) отражает ее динамичный характер. Она не может быть раз и навсегда зафиксирована. Традиция приходит из прошлого как система реализованных предыдущими поколениями возможностей, открывая в настоящем новые возможности для будущего. Традиции принадлежит и прогресс – неотделимое ее свойство. Единство ментальности и традиции определяет сферу культуры.

Уровень опыта других. Сразу после вмешательства других людей в жизнь ребенка встает проблема другого человека и постепенного его «открытия», которое осуществляется в три этапа.

1) Другой как «мой». На начальном этапе другие появляются в пространстве индивида формально не как «другие», но как «мои»: они непосредственно связаны с ребенком и его нуждами и присутствуют в его жизни как «моя мать», «мой отец», «мои братья и сестры», «мои друзья» и т.д., словно неотъемлемая часть самого ребенка. Он воспринимает себя внутри окружения, жизненного «мы», и почти не имеет внутреннего мира, живет в открытом пространстве, очерченном другими, которое ощущает как своё. Говоря «я», ребенок в действительности говорит «мы», относя это «мы» к конкретным лицам, которые непосредственно определяют его образ жизни.

2) Другой как «ego», равное моему «я» (или другой как «он/она»). Начиная с опыта своего я в значении «мой» (и других как «моих»), происходит постепенное усложнение восприятия других в том смысле, что другой в значении «мой» становится собственным «я»: другие превращаются в другие «я», аналогичные моему (или, лучше сказать, я становлюсь как другие), и мы оказываемся в ситуации равенства.

3) Другой как иное «ego», отличное от моего «ego» (или другой как «ты»). Здесь открывается радикальная инаковость, в том смысле, что другой выступает как иной, отличный от меня. Таким образом, другой человек появляется как «свой себе», наделенный собственной идентичностью и внутренним миром, недоступным мне непосредственно. На этом третьем уровне открывается индивидуальная реальность другого во всей полноте. Другой здесь уже внутренне определен, неповторим и не сводим к какому-либо другому индивиду: он становится уникальным «ты», личностным индивидом. Теперь, в отличие от предыдущего уровня, «я» (моеикаждого человека) дается нам не как равное любому другому, но как строго отличное.