Гражданская этика – нравственное предложение эпохи плюрализма

К счастью, релятивисты непоследовательны и продолжают, так или иначе, обращаться к определенным ценностям, принятым за объективные, хотя пытаются различными способами избежать признания в своем объективизме. Итак, в то самое время, когда распространяются релятивистские идеи, одновременно делаются попытки смягчить их отрицательные следствия и способствовать появлению некоторых ценностей, которые кажутся особенно необходимыми перед лицом разрушительных этических следствий релятивизма.

В наше время появилось сильное течение нравственной философии, стремящееся соединить факт социального плюрализма и сопутствующегоемурелятивизма с некими нравственными минимумами (особенно теми, что относятся к обязанностям уважения и справедливости), делающими возможным общественную жизнь и демократию.[18] Речь идет о гражданской этике, или этике минимумов.

Гражданская этика вдохновлена философскими идеями таких авторов, как К.-О. Апель (Кarl-Оtto Apel), Ю. Хабермас (Jürgen Habermas) и Д. Роулс (John Rawls). Они, исходя из своих философских перспектив, отчасти совпадающих между собой (в основном вследствие прагматического и диалогического прочтения философии Канта), старались найти философскую основу для этики периода научно-технической революции. Такая этика должна быть свободна от всяких религиозных и метафизических корней[19].

Исходная точка этического размышления представителей гражданской этики тождественна тому аргументу, на который опирается релятивизм: факт плюрализма несоразмерных и несовместимых мировоззрений делает невозможным существование общего фундамента «с содержанием» (например, антропологического, метафизического или религиозного типа) для обоснования ценностей и моральных норм, действительных для всех. Одновременно в этой ситуации идеологического деления появляются общие проблемы, поставленные научно-техническим прогрессом (гонка вооружений, экология, биоэтика и т.д.) и требующие этических решений.

Сложившаяся парадоксальная ситуация ведет к необходимости определения некоторых «моральных минимумов», общих и обязательных для всех, тогда как «моральные максимумы», также называемые «проектами счастья», или «проектами доброй жизни», зависящие от разных метафизических, религиозных или идеологических мировоззрений, должны оставаться в области частной жизни. Минимумы должны быть аргументированы рационально, чтобы быть принятыми любым человеком, имеющим практический разум, тогда как максимумы должны быть только благоразумными, не противоречащими разуму, но и не обоснованными рационально, а лишь изложены «повествовательно».

Если поинтересоваться, какой тип рациональности позволяет достичь этих нравственных минимумов, действительных и обязательных для всех разумных существ, последует ответ, что речь идет о неком диалогическом типе разума. Согласно ему, фундаментом минимумов не была никакая конкретная метафизическая или религиозная концепция человека или мира, а только сама «процедура» их установления. Содержание гражданской этики – это плод согласия между всеми упоминаемыми нормами и практически совпадает с идеалом терпимости, свободы слова и мысли, религиозной свободы, права на образование, достойную зарплату, социальную защиту и, в итоге, на совокупность прав человека, включенных в «Декларацию прав человека Организации Объединенных Наций» 1948 года[20].

Таким образом, сторонники гражданской этики стремятся защитить обновленную версию этики Канта – этики, сосредоточенной на одном понятии долга без связи с общим представлением о нравственном добре и человеческом счастье, этики формальной, хотя формализм относится теперь не к форме закона, о которой говорит Кант, но к форме определения принципов долга – процедуре согласования.

Согласно своим собственным предпосылкам гражданская этика запрещает себе занять позицию по ряду вопросов, которыми занималась нравственная мысль изначально[21]:

— Вопрос о доброй жизни человека, то есть о той, что можно назвать полной, совершенной жизнью. Хотя идея счастья очень проблематична, классическая этика считает, что существуют объективные критерии настоящего человеческого счастья, не сводящие его к удовлетворенной жизни. Эта последняя концепция является современным пониманием счастья, особенно после Канта[22]. В классической этике счастье имеет объективную меру, зависимую от человеческой природы, и достигается практикой добродетели. Гражданская этика воздерживается от прямых высказываний о такой принципиальной нравственной проблеме, считая, что оно зависит исключительно от личного выбора. То есть человеческое счастье – вопрос частный. Даже если кто-то ищет свое счастье извращённым образом, гражданская этика считает это приемлемым, лишь бы данный человек проявлял терпимость и относился c уважением к другим, не нанося вред законному плюрализму.

— Об обязанностях человека перед собой – например, о развитии своих способностей, как говорит Кант, гражданской этике сказать нечего.

— То же можно сказать относительно долга перед другими, если он превышает справедливость. Например, гражданская этика не может высказываться о нравственном приоритете прощения обид, предлагаемом христианской этикой в качестве нормы морального поведения и высочайшей справедливости.

— Наконец, как сказано выше, гражданская этика не обосновывает своего нравственного предложения, так как попытка себя обосновать означала бы вторжение в область мировоззрения и метафизического содержания, от которого она, в силу требования последовательности, воздерживается. Здесь представители гражданской этики воспроизводят ту же ситуацию, что возникла в процессе определения прав человека в 1948 году. Тогда представители разных идеологий и мировоззрений сумели договориться о том, какие права должны войти в Декларацию, но признали невозможным прийти к согласию относительно основ тех же прав[23].

Итак, гражданская этика действительно не даёт новое нравственное предложение в эпоху плюрализма, но лишь старается обосновать нравственные понятия, уже принятые на уровне обычных убеждений общества. Это объясняет, почему отношение к гражданской этике балансирует между равнодушным согласием и подозрением. Равнодушное согласие объясняется именно тем, что дебаты о моральных минимумах «не нужны, потому что существует полное согласие между партиями»[24].

А подозрение, с другой стороны, объясняется спорными теоретическими основами данной позиции, в том числе релятивизмом, о котором мы говорим. Также вызывает подозрение систематическое ограничение, установленное следованию доброй нравственной жизни, в ценностях и добродетелях, превосходящих минимум долга, и факт того, что в конце концов это ограничение влечет за собой вытеснение этики правом[25]. Кроме того, педагогические следствия этой позиции вызывают сильные сомнения относительно наличия блага в ее предложении. В дальнейшем мы постараемся кратко перечислить теоретические проблемы гражданской этики.[26]

Первый пункт критики – попытка свести две несовместимые между собой концепции, хотя кажется, что сами авторы гражданской этики не отдают себе в этом отчет. Первую концепцию мы охарактеризовали выше, она называется «статичной концепцией» гражданской этики. Отождествляется лишь с этикой минимумов и ограничивается формулировкой прав человека.

На нее наслаивается вторая, «динамичная концепция», которая воспринимает совокупность обязанностей, единых для всех, и прав, данных всякому субъекту, в эволюционной исторической перспективе, чьей предпосылкой является нравственный прогресс человечества. Поскольку трудно установить, почему именно эти, а не другие права и обязанности составляют гражданскую этику, обычно прибегают к помощи утверждения, что человечество прошло долгий путь морального становления, отраженный в этом нравственном минимуме[27]. Эволюционная историческая перспектива допускает, конечно, будущие изменения такой этики, поскольку к ней могут добавляться новые элементы, в настоящее время принадлежащие этике максимумов, например, права человека «третьего поколения» (в области экологии и окружающей среды) и принцип солидарности, которые отдельные авторы уже включают в состав гражданской этики[28]. Для этого нужно, чтобы такие элементы стали результатом общего согласия. Итак, предполагается, что, двигаясь по этому пути, можно будет осуществить «вековую мечту о единой морали для всего человечества»[29].

Легко понять, что эти две концепции гражданской этики – статичная и динамичная – несовместимы между собой, потому что если путем прогрессивного согласия добавляются новые составляющие гражданской этики, то этика максимумов может в итоге провалить условие статичной концепции – плюрализм. Если общество в целом восприняло бы все моральные и религиозные мнения, сформировался бы нравственный униформизм и моноконфессиональное общество, несовместимые с идеалом плюрализма.

Во-вторых, очень спорным предположением гражданской этики (разделяемым большой частью современного общества[30]) является отождествление истины с насилием. Для этих авторов утверждение о существовании некой метафизической, нравственной и религиозной истины равнозначно желанию навязать ее всем остальным насильно. Сторонники гражданской этики используют часто такие термины, которыми более или менее сознательно отождествляют истину со стремлением к насильственному ее навязыванию. Так, например, А. Кортина пишет:

«Кто может сегодня претендовать на знание тайны счастливой жизни и стремиться распространить ее на всех, словно всем людям может подойти один образ доброй жизни? (...) В области счастья нет полного монизма, и никто не может навязывать другим способ счастья»[31].

Подобным образом говорит и В. Кампс, когда определяет терпимость как «убеждение в том, что никто не владеет истиной и не является абсолютно правым»[32].

Отождествление истины и насилия незаконно, между прочим, потому, что идеал терпимости не принадлежит исключительно этике минимумов, существуют этики максимумов (допустим, христианство), включающие в себя терпимость и запрет на насильственное установление своих норм и ценностей[33].

Факт плюрализма, предполагающего терпимость, не должен означать отказ этики от исследования нравственности во всех ее проявлениях, вплоть до ее начальных оснований и отдаленных следствий, каковы бы они ни были (например, религиозные или материалистические). И при неизбежном разногласии мнений в конкретных моральных вопросах и принципах, поддерживающих человека в нравственной жизни, которыми занимается нравственная философия, решение не может быть ни насильственным навязыванием (так как оно уже не морально), ни отказом от анализа, но лишь интеллектуальной и моральной обязанностью того, чтобы убеждать других или принимать их мнение при наличии веских аргументов.

Как мы уже говорили, факт плюрализма – это один из аргументов, на который опираются сторонники нравственного релятивизма. Ничего странного, что приверженцы гражданской этики разделяют, в большей или меньшей степени, релятивистскую позицию. Такой релятивизм смыкается со скептицизмом в плане возможности достижения истины в практической области. В. Кампс, например, придерживается радикального скептицизма. Этот автор считает, что сегодня невозможно предлагать общие теории реальности или личности, потому что нет способа универсально квалифицировать добрую жизнь, следовательно, «в области частной жизни нет норм и все допустимо»[34]. Из таких предпосылок невозможно вывести иное заключение, кроме как то, что нравственность по определению общее, а не частное дело, и этика также по определению должна быть этикой минимумов[35].

Но, как ловко подметил Л. Родригес Дупла[36], главный недостаток позиции Кампса заключается в том, что ее скептические предпосылки искореняют даже само содержание гражданской этики. Действительно, если обоснование этики не может предполагать никакой концепции реальности или личности, очень трудно обойти вывод о том, что плюрализм столь же произволен, как всякий другой выбор. Сам автор, кажется, сознает эту трудность: когда создается впечатление, что ее метафизический скептицизм оставляет нас под открытым небом, она реагирует, прибегая «к принципам, правам и критериям, которые наше общество приняло в качестве основных». Но один факт не доказывает правоту. Исторический процесс, ведущий к принятию какого-то нравственного принципа, не может быть использован как доказательство закономерности самого принципа, только если приводятся аргументы, позволяющие думать, что такой процесс действительно является прогрессом, а не наоборот, или просто застоем. Какими могут быть эти доводы? Либо философия истории, либо сам принцип, исходящий из предполагаемого исторического прогресса. Невозможно представить, что скептицизм, такой слабый, чтобы принять предложения мировоззрения, сделал бы выбор в пользу первой[37]. Что касается другого выбора, то нетрудно проверить, что он приводит к порочному кругу.

Более скромная версия скептицизма касается только содержания этики максимумов: принимается возможность незыблемого основания нравственных минимумов, но при этом считается, что разум не способен определить условия человеческого счастья. Такая позиция, отстаиваемая А. Кортиной в Испании, находясь в тесной зависимости от философии К.О. Апеля, влечет за собой неприемлемые теоретические и практические следствия, которые очевидны, если иметь в виду предварительные результаты этики минимумов в области воспитания; речь о них пойдет ниже.

Нам кажется недопустимым в области воспитания выделять лишь некоторые ценности (те ценности гражданской этики, которые считаются неотъемлемой частью социального общежития), оставляя в туманной области словесных описаний, чувств и субъективного выбора все остальные и тем самым исключая их из воспитательного процесса.

Подробный анализ предпосылок гражданской этики показывает[38], что ее педагогическое предложение крайне вредно для воспитанников и тем более для самого общества. Во-первых, как говорит классическая этика, потому что существует определенная взаимосвязь между всеми аспектами нравственной жизни. Поэтому различные добродетели находятся во взаимной зависимости таким образом, что присутствие одной из них укрепляет все остальные, а ее отсутствие их ослабляет. Опыт показывает, что нравственность – это не мозаика или агрегат разнородных деталей, собранных произвольно, так что можно выбрать одни и исключить другие, но органическая целостность, чьи части не могут действовать изолированно.

Во-вторых, классическая этика также учит нас, что моральные добродетели не приобретаются в процессе теоретического обучения (как, по Аристотелю, приобретаются интеллектуальные добродетели), но путем практических упражнений: нравственные добродетели можно обрести, только практикуя их, и такая практика должна начинаться в детстве. Поэтому очень важно, чтобы с самого начала в жизни ребенка присутствовали в качестве примера добродетельные образы воспитателей (родственников, учителей, старших друзей).

Если принять принципы классической этики – от Сократа и до XIII века, эпохи авторитета этики добродетели[39] – станет понятно, что педагогика, вдохновляемая гражданской этикой, – это попытка, обреченная на неудачу:

«Действительно, нравственное воспитание, которое ею вдохновляется, должно состоять исключительно в том, чтобы способствовать ценностям плюрализма. Детей научат быть терпимыми, уважать других, разрешать конфликты путём диалога, ценить демократию. И наоборот, ценности и добродетели, не зависящие прямо от идеала плюрализма, будут исключены из воспитательной программы. Так произойдет со щедростью, скромностью, смелостью и целомудрием. Эти ценности, сопровождающие в некоторых этиках максимумов ценности плюрализма, характерны для определенного представления о доброй жизни. И мы уже знаем, что гражданская этика, чтобы не войти в конфликт с самой собой, отказывается оценивать положительно какую-либо концепцию человеческого счастья. Обратим внимание: скупость, трусость, высокомерие, соперничество и безразличие сами по себе не противоречат плюрализму.

Итак, неразумно ожидать, что индивидуум, воспитанный лишь в ценностях терпимости, найдет в себе силу самостоятельно обрести остальные добродетели. Как уже сказано, эти добродетели приобретаются путем длительных усилий под руководством воспитателя. Лишенная такой опоры природная нравственная чувствительность будет бесплодной. Вред во многих случаях необратим.

Сторонники этики минимумов в крайнем случае могут ответить, что они отстаивают терпимость и индивидуальную самостоятельность – то, что делает невозможным нравственное воспитание в этике максимумов. Но это тоже неправда. Если нравственная жизнь – органическая целостность, в которой отдельные части поддерживают друг друга, нельзя ожидать, что терпимость, изолированная от других добродетелей, останется неповрежденной. Она скоро завянет, как ветвь, оторванная от ствола»[40].

 

⇐ Предыдущая1234Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: