Глава десятая. БОРИС ФЕДОРОВИЧ.

Писатель, которому я завидую, прежде всего нормально питался. Он жил на маленьком уютном островке греческого архипелага, спал в теплой постели и жрал шашлык из молодой баранины. Это Плутарх. А тут зябко жить и зябко писать. Бумаги даже нормальной не купить - пишешь черт знает на чем.
Когда я говорю, что завидую Плутарху, я имею в виду главные принципы, которые он ввел. Во-первых, это принцип парных биографий, связывающий судьбы в каждой паре вечной связью. Но еще существеннее другое: Плутарх был первым, кто начал создавать историографию на сравнении сынов Хама и Иафета.
Идея эта в некотором смысле условна. Сейчас вообще тяжело проследить абсолютно чистые линии, но и во времена Плутарха на многое приходилось закрывать глаза. То есть у меня нет никакого сомнения в том, что исходно Борис Федорович является татарином, сыном Сина, а следовательно, типичным Хамом. И наоборот, Григорий Сильвестрович Барски, который еще не появлялся на страницах моих хроник, является Иафетом, хотя сомнительным. Но парадокс в том, что Борис Федорович Усвяцов - один из немногих в Израиле людей, кто удостоен звания полного еврея: он - коэн, левит, исраэль, о чем существует справка, подписанная раввинской " тройкой". И решение это уже при всем желании люди изменить не в праве!
То есть " исраэль" - это еврейский плебс, ничего диковинного в этом нет. " Левит" - это племя Левино, право нести службу в скинии откровения и заведовать всеми песнопениями в Храме - для ковенца это готовая карьера. Но быть " коэном" - значит иметь права, недоступные простым смертным: это значит иметь доступ к жертвеннику, значит быть в Святая Святых за завесою! Все эти права у Бори есть! И то, что эти права раввинская " тройка" вручила спившемуся алкашу и вору, говорит лишь о том, насколько тщетны наши усилия на Земле. Хоть, несомненно, Борис Федорович Усвяцов сам является жертвой, и в Израиль оба раза попал именно из-за несчастной любви!
Первый раз он приехал с женой Раей, которую он подцепил в Бердичеве, где после очередной отсидки работал в автоколонне. Они познакомились в " пионерском" садике, и хоть, как он рассказывает, " она и не была целкой, но потом заплакала", а Борис Федорович ударил себя в грудь и сказал, что " я не такой, я женюсь". Посему вы сразу можете понять, что Борис Федорович человек благородный и романтик. И так он стал " исраэлем" де факто!
Но уже через несколько лет разъяренные ковенцы посягнули на его звание. За то, что Борис Федорович помог Шнайдеру продать арабам и пропить ешивский холодильник, ковенцы отправили его за казенный счет в город Мюнхен. И там он, опять как честный человек, решил жениться на фрау Маргарите Шкловской, но его удостоверение личности израильтянина на беду оказалось просроченным! А когда он на деньги невесты захотел вернуться в Израиль и все поправить, в аэропорту он был арестован немецкой полицией и отправлен навсегда восвояси. Я не знаю более страшной истории крушения любящих сердец!
Но вообще немецкие тюрьмы Борис Федорович хвалит, говорит, что жрачка там очень хорошая, телевизор цветной, восемь каналов, работать не нужно, и иногда он даже покупал себе яблочное вино. А в Израиле кормили несравненно хуже, и в основном курицей, в камере было невероятное количество людей, а телевизор был только типа в " ленинской комнате". Дольше всего, конечно, Боря Усвяцов сидел в Союзе! В конце сорок третьего года его взял к себе вор в законе, и сорок третий, сорок четвертый и сорок пятый годы он уже гастролировал со своим шефом и разными тоже Райками и Ритками по украинским вокзалам и рынкам. И его взяли с поличным на рынке в Днепропетровске и дали первый трояк. А добавки до двенадцати лет Боря начал получать уже в лагерях. Так что освободился он только в двадцать восемь лет, но зато на воле ему все ужасно нравилось!
В Иерусалиме он тоже по привычке попробовал себя на автобусном вокзале, но его несколько раз очень сильно избили, а потом посадили в Аккскую тюрьму, где он и сошелся с Володькой Шнайдером. А в Беер-Шевской тюрьме они уже сидели за голландские " визы", которые они предъявили в Машбире: там половина кассирш румынки, и у них дурацкая манера: чуть что - вызывать полицию. Вообще в Израиле жизнь Бориса Федоровича сложилась не очень легко, потому что наличных денег он воровал мало, а ворованные чеки у него принимать отказывались. Промышлял он в основном на улице Агриппы (внука Ирода Великого) - от " Райского сада" до " Мамочки" - и поэтому повсюду примелькался. Иерусалим - небольшой город, здесь трудно воровать на улице, здесь люди знают друг друга в лицо.
Но вот после Мюнхена Борис Федорович жил у кантора Дунаевского, который плевал в мэра, и отсюда начинается цепь его чудесных превращений в еврея.
У Дунаевского был сосед, пытавшийся лишить его звания ответственного квартиросъемщика в довольно задрипанной квартире - полуамериканец-полуиндеец, прошедший " гиюр" (мистическое посвящение в евреи). И когда они чего-то не поделили на кухне, Борис Федорович отбил горлышко от бутылки водки и отчаянно полез драться. А этот цивилизованный индеец никогда раньше не видел таких страшных татарских рож, очень растерялся и всадил ему прямо в брюхо столовый нож. И вы бы растерялись!
Уже когда Бориса Федоровича выпустили из больницы и состоялся суд, идиотка-адвокатесса спросила потерпевшего, выпивает ли он, Борис Федорович степенно откашлялся и сказал: " Конечно". А на вопрос суда, каждый ли день он пьет, Борис Федорович, подумав, сказал: " У меня бывают перерывы по два дня! ", - а потом важно добавил: " И даже по три! " Потом вызвали свидетеля Дунаевского, и тот, с презрением глядя на индейца, сообщил, что Борис Федорович выпивает " как правоверный еврей по субботам", и это тоже было только частичной правдой. Потому что по субботам, конечно, Борис Федорович тоже пил, но тогда он вовсе не был никаким евреем, а еще был татарином.
Евреем же он стал, разводясь в раббануте со своей женой из " пионерского скверика". Фактически в раббануте должны были слушаться целых два дела: по установлению национальности супругов и непосредственно по разводу. Свидетелем у него проходил рав Бильдер в серой шляпе, который раньше был правой рукой академика Чеботарева по математике в самой Казани, откуда у Бори Усвяцова все кровные родственники. То есть свидетель был на редкость солидным. Рав Бильдер специально шныряет целыми днями около раббанута, чтоб совершать хорошие дела, а остальных свидетелей раввинам искать было лень.
И Борис Федорович все как требуется сообщил: что мамаша у него всю жизнь была еврейка, зажигала перед субботой свечи, а главное, надо было правильно сказать, как зовут его жену Раю или как ее называют какие-нибудь два еврея. И именно так ее называли два хайфских еврея, с которыми она в это время проживала и которые регулярно спускали Бориса Федоровича с лестницы, когда он, напившись, приезжал к ней просить на лечение предательской индейской раны в живот. И в конце процесса требовался совершеннейший пустяк, чтобы Борис Федорович произнес присягу, что он отпускает свою жену Раю, мне пришлось стоять рядом и диктовать ему, но когда мы дошли до формулы - ХИ МИГУРЕШЕТ МИМЕНИ - она изгнана от меня, - произошло вмешательство провидения, и больше ничем то, что случилось, я объяснить не могу: Борис Федорович неожиданно для всех присутствующих произнести эти магические слова не смог! После того, как двенадцать раз подряд он вместо " МИМЕНИ" произнес " МЕНЕМЕ", делая всю процедуру недействительной, раввинская тройка махнула рукой и стала выписывать свидетельство о разводе. Сидели три представительных ковенских даяна с поседевшими смоляными бородами и в круглых добролюбовских очках и тревожно о чем-то переговаривались. Но из-за этих " менеме" они были так утомлены, что у них просто не хватило сил выяснить, кто же Борис Федорович - коэн, левит или просто исраэль. И основные строки - " ненужное обязательно зачернуть" - остались нетронутыми! То есть Борис Федорович формально выполнил все нужные пункты и, к безумному ужасу ковенцев, получил официальный диплом полного еврея, хоть чем он при этом может заведовать в Храме, осталось совершенно неясным. Песню он знает вообще только одну: " Я не умру, так с горя поседею", но поет ее скверно и после нее сразу засыпает. При этом по званию он теперь на две головы выше ешиботника Шкловца, который хоть и стал " исраэль", но во всех документах было сказано, что Шкловец всего лишь " перешел в еврейство", и не обратить на это внимания, конечно, было невозможно.
Впрочем, Борис Федорович - человек относительно культурный: он часто упоминает имя " специона африканского" - вообще очень интересуется пуническими войнами, особенно битвой при Заме. И очень подробно знаком с театром военных действий Второй мировой войны - даже может довольно точно вычертить дислокацию австралийских войск на Крите по пятитомнику Черчиля. Поэтому звание, присвоенное ему раббанутом, не такое уж незаслуженное. Но теперь, когда в бухарском скверике ребята справляют " каббалат шабат" - сретение субботы - Борису Федоровичу ковенцы часто выговаривают, что он отказывается читать " броху", и он этим сильно недоволен. А когда степенный ешиботник Венька Бен-Йосеф заявляет ему резонно, что " тебе же звание присвоено! ", Борис Федорович злится, начинает топать ногами и сердито кричит: " Я этот диплом порву! "
Вообще у него начал портиться характер: напьется и начинает допытываться, помню ли я Володьку Шестопалова, или злится на Глинку, что никакого Сусанина на свете не существовало и Глинка его просто придумал из головы.
Про то, что Сусанин выдуман, я впервые услышал именно от Бориса Федоровича. А Володьку Шестопалова я не знаю.