Глава одиннадцатая. БЕРИ ВЫШЕ.

В " Таамоне" никого не было. Негр растолкал меня и сказал, что они закрываются. Может быть, Женя меня не заметил или просто не захотел меня будить. Хмель прошел. Я попросил негра в последний раз записать мне на счет и вышел на улицу. Запахло весной. Вот и еще одну зиму я здесь провел. Скоро уже пальцев не хватит считать эти зимы. Я услышал, что меня кто-то тихо окликает. Я подошел поближе. " Идите к Боре в госпиталь, - зашептал Арьев, - я буду там вас ждать! " Он совершенно уже рехнулся, при встрече со мной пока еще не нужны такие предосторожности. И я не собираю коробочки из-под фруктового йогурта, как покойный Габриэлов. Но жизнь на дне очень затягивает, и за средний класс меня принять уже нельзя.
Я пролез под колючую проволоку и стал ждать. Через несколько минут в воротах госпиталя возник черный силуэт. Мы спустились по винтовой лестнице в подвал, и я зажег толстую субботнюю свечу. Боря спал. Шиллера в подвале не было, но в углу за его матрацем стояла початая бутылка арака.
Пока я оглядывался, Женя вел со мной шепотом невероятно возвышенный разговор. Что пришли добрые люди с котом, и он струсил и сбежал с работы, но теперь он им благодарен. Иначе он никогда бы не решился начать новую жизнь. И мне он благодарен. Женя всегда немного плывет, и в разговорах его постоянно приходится одергивать. " Вы не могли бы зайти ко мне в офис и забрать оттуда мои вещи, - прошептал он, - я приготовил записку! "
- Давайте я сделаю костерок, - сказал я громким голосом, но Борис Федорович даже не шелохнулся, - у них тут дрова запасены. Пожрать вы с собой ничего не захватили?
- Что мне, с собой бутерброды таскать?! - недовольно отозвался Арьев.
- Не сердитесь, вот у Бори есть редиска. Он уже ничего толком не может украсть, кроме редисок. Докладывайте, что с вами стряслось. С женой опять не заладилось?
- Перестаньте строить из себя Смердякова, - прошипел он.
- А вы перестаньте шептаться! Чего вы меня сюда ползком заставили добираться? Поговорить о качестве прозы?
- Я дал подписку о неразглашении.
- Ох, ни хуя себе! О неразглашении чего?!
- Большего я вам пока сказать не могу.
- Женя, вы удивительный болтун. Вы уже почти все сказали.
- Не ловите меня на слове!
- Вы поступили работать в КГБ?
- Бери выше!
- Выше я не знаю. Ваше здоровье!
- Крепкая, зараза. Знаете, чувствую себя обновленным человеком!
Мы пили арак из горлышка и закусывали редиской, Арьев сообщал мне прямо поразительные вещи! Этот трепетный человек, этот эстет с больной печенкой вдруг устроился в какое-то тайное русское общество, ля ренессанс рюс!
- Ну хорошо, русский союз, Молодая Россия, но при чем тут вы? - недоуменно выспрашивал я. - У вас еврейский индекс пятьдесят четыре?
- Индекс липовый. И они об этом знают. Я - русский, хорошо бы вам это запомнить! - упрямо отвечал мой собеседник.
- Хорошо, хорошо, я не против, я тоже русский.
Борис Федорович Усвяцов перевернулся во сне и что-то промычал.
Мы еще выпили, и Арьев продолжал болтать о русских реформах. " Зашевелились! Они думают теперь колонизировать Аляску. Но старец сказал свое решительное " нет! ", пусть гады возвращаются! Этих туда, а тех - сюда! И знаете, кто их повернет? Пресса! Их повернет наш печатный орган. Эта газета изменит судьбы мира! "
Женя был страшно взвинчен. Он размахивал своими нелепыми руками, и на мрачных госпитальных стенах от костра отражались длинные тревожные тени.
- Вы имеете хоть отдаленное представление о том, как делается газета?
- Я закончил с отличием тартуский филфак!
- Мы все тут что-нибудь закончили, - сказал я.
- Понимаете, - пьяным голосом орал Арьев, - Министерство Интеграции хочет купить старика - и израильтян можно по-человечески понять, евреев сюда пока больше везти нельзя. Тогда самим нечего будет жрать. Конечно, живы сионистские идеалы, но людей нельзя селить в юртах! Они все-таки не монголы! И зря старец не готов ни к каким компромиссам! Но он неподкупен. Чист как кристалл. А претворять его идеи за гроши приходится нам, рядовым работникам " Конгресса"! Только вы никому не говорите, что я с вами делюсь, - это в ваших же интересах. Они вас раздавят!
- Меня уже некуда дальше давить. Так это и есть " Русский конгресс"? Я уже имел счастье слышать.
Женя картинно развел руками: " Через пять лет в России не останется ни одного еврея! " Национальный обмен" - вот главная идея старика! Помочь всем угнетенным нациям вернуться в точки исхода. И вернуть России всех генетически русских! "
- Бред! Каких русских?! Разве что вы сами и пять придурков в Аргентине. Но я не видел еще ни одного человека, который готов вернуться в Новую Москву. И как вам удастся их отловить? Или вы их клиппируете, как аистов?!
Женя посмотрел на меня внимательно, но сдержался и ничего не сказал. Я понял, что он чего-то не договаривает.
- Слушайте, Арьев, шепните мне по-честному, вы же не поддерживали " Указ 512"?! Зачем же вы с ними сотрудничаете? Вы плохо кончите.
- Может быть и так, - сказал он, на секунду очнувшись, - терять мне все равно нечего. Вам никогда не приходилось служить в национальном офисе? Сидеть там с половины восьмого до трех и молиться на свой индекс?! Единственная отдушина - это читать в сортирах детективы. А тут запахло свободой и жизнью. И все-таки делаем настоящее дело! Скоро в Израиле появится свой Нобелевский лауреат!
- В какой области?
- При чем тут области? В литературной области! В изящной словесности.
Я только изумленно присвистнул.
- А кого вы собираетесь отрядить в Нобелевские лауреаты? Ирину Левинзон?! Или, может быть, Гришку Вассермана?
- Это еще кто? Поэт? Сколько их развелось! - Женя неодобрительно раздул ноздри. - Нет, скорее всего, выдвинут Мишку Менделевича.
- " Армяшку"? - опешил я.
- Да вы читали его дремы о русском корне? Старец был потрясен!
- Я не читаю по-турецки.
- И зря! Впрочем, есть переводы. Я впервые кому-то позавидовал - талантище! Даром что бакинец.
- Слушайте, может быть, вы и сами надумали вернуться? - спросил я с любопытством.
Арьев деланно засмеялся: " А почему бы и нет? Все куда-нибудь возвращаются. Все равно скоро подохнем. Если вы захотите, я скоро смогу начать вас печатать. Да не стройте из себя девственницу! Раз пишете, значит желаете видеть себя напечатанным. Если старцу Ножницыну подойдет, я смогу брать у вас по одному материалу в номер. Тема не имеет значения".
- У вас что, ежемесячник? - как можно вежливее спросил я.
- А черт его знает, я еще сам не разобрался. Говорят, что это будет не простая газета, а, так сказать, для вождей. Вроде предостережения.
- Кто же это вам говорил?
- Кто надо, тот и говорил. Начальство говорило. В общем, ждите меня здесь по четвергам, и пока никому ни слова. В это же время, и приготовьте какой-нибудь стоящий материал. Этот упырь пусть тут пока валяется, а второго юродивого мы отсюда перевели.
Я решил, что ослышался, и промолчал.
- У вас нет с собой немного денег? - спросил я. - В виде аванса.
- С деньгами сложность. Я же сказал вам, что текст должен понравиться старцу. Сколько вам нужно?
- Дайте сто шекелей. Или знаете, дайте сразу сто двадцать. Если рассказ не подойдет, то я вам верну.
- Брат! Ты сделаешь так, чтобы рассказ подошел! - жестко отрезал Арьев и стал подниматься к выходу.
- Я постараюсь, " брат", - сказал я ему вдогонку. И вдруг увидел, что Борис Федорович не спит и пристально из темноты на меня смотрит.
- Продался христопродавцу? - торжественно спросил он.
- Продался, продался, - ответил я недовольно.
- Если эта гнида что-нибудь сделает с Шиллером, я ему пасть порву.
- Конечно, Боря, порвешь, - сказал я устало, - но лучше тебе самому отсюда убираться.
Он зло засопел, потом пробурчал:
- Возраст уже не тот - мне хата нужна с плитой. Веди меня к христианам - пусть везут в Европу, я согласен.
- Хорошо. В следующий понедельник пойдем, в Йом-шени. Только не пей с утра - Ван-Хувен этого сильно не любит.