Глава двадцать четвертая. ПОСЛЕ СЕАНСА.

- Кто там?!
- Сто грамм.
- Ах, это вы!
- Ну как тебе сеанс?
- Никак мне сеанс, - сказал я устало, - мне в страшном сне приснится.
- Все говорят, что провал. Старик уже звонил из Америки - запретил все дальнейшие выступления!
- Ну и правильно.
Григорий Сильвестрович надулся, но промолчал. Если какой-нибудь человек обиделся, то ему нужно сказать: " Ах, ты обиделся? Поезжай кое-куда, там увидимся! " Обычно это мало помогает. Что за обидчивый народ художники и литераторы! Напишут какую-нибудь дрянь, так мало того, что это нужно выслушивать два часа, так потом ты еще должен отвечать на вопрос: " Ну, как? " Я всегда честно говорю, что говно. Но иногда все-таки говорю, что мне понравилось, но одно место меня держит. Почему-то это всех устраивает. Почему-то всем понятно, что меня именно это место должно держать. Или я говорю, что мало читаю и у меня не развит художественный вкус. Я действительно поразительно мало прочитал книг.
- Слушай, я для чего к тебе пришел, ты не мог бы для нас в Румынию скататься? Особенно не разбогатеешь, но дорогу тебе оплатят.
Я посмотрел на него с изумлением. Люди моей культуры вообще друг на друга много смотрят. Это определенный эрзац секса. Если из советских фильмов вырезать куски, когда герои со значением смотрят, то останется на небольшой киножурнал " Новости дня". Но все-таки предложение было слишком неожиданным и, так сказать, не соответствовало степени знакомства.
- Что же нужно делать в Румынии? У меня даже костюма нет.
- Костюм ты купишь на месте. Возьми с собой что-нибудь из барахла и продай. И купишь себе пять костюмов. Бабы в гостиницах все скупают. Кофе возьми. Чулки капроновые очень хорошо идут.
- Какие еще чулки? По-моему, вы бредите. Хотите аминазина?
- Ну у тебя же все равно своих денег на жизнь нет. А я тебе смогу дать впритык, у меня все подотчетное.
- Да не еду я еще никуда!
- Тоже верно! - сказал Григорий Сильвестрович и почесал себе шею. - Давай-ка лучше выпьем. Я тебе потом все расскажу, попозже.
Григорий Сильвестрович выпил и в двух словах объяснил мне мою задачу. Необходимо было довести до Румынии первую группу русских людей, возвращающихся на родину. Оплата за работу будет сдельной.
- Как воздух нужны родословные этих " риторнантов". Старик использует их в своих " Красных судьбах"! Вот здесь мы с тобой и поработаем. Ну что ты заладил - " высылают", " высылают"! Пока ты со мной, тебя никто не вышлет. У тебя типографии нет надежной? (Я вспомнил Сеньку Чертока. ) Знаешь, сколько старец за каждого михайловца платит? Будет время - узнаешь!
- За что вы его все так не любите? - с недоумением спросил я.
- А за что его любить? Отвратительный злобный старикашка, людей в грош не ставит. По секрету тебе скажу - хочет стать самодержцем.
- Не верю!
- А вот этому ты поверишь? - Григорий Сильвестрович вытащил откуда-то из папки уголок приказа - " по имперской канцелярии" - резанула меня тисненая надпись. Хоть он по-своему забавный. На старости лет решил завести себе две деревни. Чтоб были девки - просто венки плели. Где их прикажете взять! Посреди Америки!
- А михайловцев нельзя?
- Да привез я ему уже эти деревни. Гоняется за ними, что твой граф! Говорит, что возрастное. Да ешь ты, ешь! Приучи себя основательнее закусывать - и жизнь сразу повернется к тебе лицом!
- Габриэлова - это вы замуровали?! - не удержавшись, поинтересовался я.
- Конечно же нет! - Григорий Сильвестрович ответил с удивлением и зевнул. - А следовало бы! За то, что эта сволочь у меня портфель с документами уволок! Мне старец за это, будь здоров, как задницу нагрел. Слушай, ты Белкера-Замойского знаешь в лицо?
- В общем, да.
- Сможешь его узнать?
- Так же, как вас, - ответил я, не понимая, к чему он клонит.
- Может быть, тебе придется с ним встретиться и обмозговать кое-что. Да нет, не в Израиле! Тебе все это твой напарник сообщит. Ты же не один поедешь, у нас поодиночке не ездят. Андрей Дормидонтович тебе своего человека пришлет.
- Слушайте, а у вас нет настоящих русских, чтобы их сопровождать? А то мне как-то не по себе!
- А чем тебе михайловцы не нравятся? Нормальные русские, русее не бывает! Вообще-то кандидатов - пруд пруди, но остальные " риторнанты" - все евреи. Что за нация смешная - на месте им не сидится!
- А чего же вы Арьева не посылаете?! - вдруг спохватился я.
- Ты же его знаешь, чего спрашиваешь? - замахал руками Барский. - Это же Юлиус Фучик какой-то, а не человек! Обязательно все испортит.
- Френологу тебя бы хорошо показать, -добавил он неожиданно. - Давай я тебе череп посмотрю!
Я покорно наклонил голову, и он пощупал мой затылок.
- Ну, и что вы видите?
- Да я и сам плохо разбираюсь, - неохотно ответил Барский. - Не паникуй! Поедешь, сделаешь хороший отчет - если Андрею Дормидонтовичу понравится, считай, что твоя карьера сделана!
- Но почему вы обратились именно ко мне? -еще раз спросил я.
- Я ненавижу эти вопросы!! - закричал Григорий Сильвестрович. -Почему " ко мне"? Почему?! Потому что ты в картотеке. Потому что все в картотеке!
- В какой картотеке? - побледнев, спросил я.
- А-а? - протянул он, как глухой. - Давай еще выпьем. У тебя цель есть какая-нибудь в жизни? Что ты живешь, как монах? Ты в газете хочешь серьезной поработать?
- Кем?! - спросил я, внезапно очнувшись.
- Что " кем"?! - вскричал Барский. - А о чем мы с тобой тут три часа толкуем? Ты что, спишь или больной?!
- Нет, нет, я о чем-то задумался, - извинился я.
- Ты для России хочешь поработать?! - спросил Григорий Сильвестрович и встал.
- Да, для России хочу! - ответил я совершенно искренне и тоже встал.
- Тогда считай, что это приказ: о Румынии тебе сообщат позже. А послезавтра к девяти часам как штык быть в редакции, держи адрес. И в рванье не приходи. Этого старец не выносит. Откуда он узнает? Старец знает все. Давай с тобой еще напоследок чокнемся! Пьем, будь она неладна, за нашу газету " Иерусалимские хроники".