К нозологии мужской гомосексуальности

То, что мы узнали из психоанализа о гомосексуальности, можно обобщить в нескольких фразах. Первым и наиболее значительным шагом к более глубокому пониманию этого направления инстинктов была гипотеза Флиесса и Фрейда, что каждый человек переживает в детстве психическую стадию бисексуальности. (Я уже имел случай предложить вместо выражения «бисексуальный» термин «амбисексуальный», подразумевая под этим, что в определенной стадии развития чувства ребенка амфиэротичны, то есть он может переносить свое либидо одновременно на мужчину и на женщину — отца и мать. В этом термине достаточно отражена противоположность фрейдовского понимания биологической бисексуальности и соответствующей теории Флиесса.) Впоследствии «гомосексуальный компонент» становится жертвой вытеснения; и только меньшая часть этого компонента «спасается», перебирается, в сублимированной форме, в культурную жизнь взрослого и играет немалую роль в социальной сфере — отчасти обусловливает готовность прийти на помощь, дружеские союзы, общественные объединения и т. д. Позднее, при определенных обстоятельствах, недостаточно вытесненная гомосексуальность может вновь проявить себя, выразиться в невротических симптомах; особенно часто это бывает при паранойе. Новейшими исследованиями установлено, что последнюю вообще можно понимать как искаженное проявление склонности к собственному полу.

Более современной точкой зрения, помогающей понять гомосексуальность, мы обязаны Задгеру и Фрейду. Задгер, проведя психоанализ нескольких гомосексуалистов-мужчин, открыл, что в «первом детстве» они проявляли интенсивные гетеросексуальные склонности, и даже — что их Эдипов комплекс (то есть любовь к матери и установка ненависти по отношению к отцу) был выражен особенно интенсивно. Задгер полагает, что развившаяся позднее гомосексуальность у этих мужчин является лишь попыткой воспроизвести изначальное отношение к матери. В однополых объектах своего вожделения гомосексуалист любит бессознательно себя самого, поскольку бессознательно играет роль матери.

Эту любовь к самому себе в лице другого человека Задгер назвал нарциссизмом. Позднее Фрейд показал, что нарциссизму можно приписать гораздо более важное и широкое значение и что каждый человек переживает в своем развитии нарциссическую стадию. После стадии «полиморфно-перверзионного» аутоэротизма и вплоть до того момента, когда происходит выбор объекта любви из внешнего мира, каждый человек принимает за объект любви самого себя, обобщая прежний аутистический эротизм в некоем единстве, в «любимом Я». Гомосексуалист просто сильнее, чем другие, фиксируется на этой нарциссической стадии; для него на всю жизнь необходимым условием любви остается наличие у объекта любви таких же, как у него, гениталий.

Однако все эти очень важные познания еще никак не объясняют особенностей сексуальной конституции и переживаний, которые лежат в основе проявленной гомосексуальности.

Сразу оговорюсь: несмотря на то, что я долго ломал над этим голову, мне не удалось разрешить этот вопрос. Цель данной работы — лишь сообщить некоторые факты из моего опыта и те точки зрения, которые буквально напрашивались сами собой в ходе многолетнего психоаналитического наблюдения гомосексуалистов и исходя из которых легче составить правильную нозологическую классификацию гомосексуальных состояний.

Мне всегда казалось, что термин «гомосексуальность» охватывает слишком разнородные и, в сущности, не взаимосвязанные психические аномалии. Сексуальные отношения с партнерами собственного пола — это ведь только симптом, который может быть формой проявления различного рода болезней и нарушений развития, а иногда и нормальной душевной жизни. То есть с самого начала мне казалось невероятным, что все, что сегодня подразумевается под общим термином «гомосексуальность», является чем-то единым с клинической точки зрения. Например, два пресловутых типа гомосексуальности — «активный» и «пассивный» — до сих пор понимали как проявление в двоякой форме одного и того же состояния, как будто это само собой разумеется; относительно того и другого говорили как об «инверсии» полового инстинкта, о «противоположном» ощущении пола, о «перверзии», и никто не подумал о том, что здесь, возможно, два различных болезненных состояния смешиваются в одно только потому, что у них имеется общий симптом, бросающийся в глаза. Однако уже поверхностное наблюдение этих двух типов гомоэротичности показывает, что они — по меньшей мере в «чистых» случаях — принадлежат к совершенно различным симптомокомплексам, что «действующий гомоэротик», и гомоэротик «страдательного залога» представляют собой разные типы людей по самой своей сути. Только пассивный гомосексуалист заслуживает названия «инвертированный»; только у него действительно наблюдается «переворачивание» нормальных психических, а иногда и физических свойств, только он являет собой «промежуточную ступень» между двумя полами. Мужчина, который чувствует себя женщиной в сношениях с мужчинами, инвертирован относительно своего собственного «Я» (гомоэротичность посредством субъектной инверсии — «субъектная гомоэротичность»), причем он чувствует себя женщиной не только при половом сношении, но и во всех других ситуациях.

Иначе обстоит дело с «активным гомосексуалистом». Этот в любом отношении чувствует себя мужчиной, чаще всего очень энергичен и активен, и ничего женского нельзя обнаружить в его физической или душевной организации. Единственное, что в нем «не так», — это объект его склонности, поэтому его можно было бы назвать гомоэротиком, поменявшим объект любви, или кратко объектным гомоэротиком.

Следующее бросающееся в глаза различие между «субъектным» и «объектным» гомоэротиками состоит в том, что первого (инвертированного) привлекают скорее зрелые, сильные мужчины, а к женщинам он питает дружеские чувства, можно даже сказать, общается с ними как с товарищами; объектный же гомоэротик, наоборот, интересуется почти исключительно юными, утонченными мальчиками женоподобного типа, а к женщине относится с ярко выраженной антипатией, нередко — с плохо скрываемой ненавистью. Истинный инвертированный гомоэротик почти никогда не обращается к врачу по собственному побуждению, он чувствует себя в своей пассивной роли совершенно здоровым, и единственное его желание — чтобы окружающие смирились с его своеобразием и не мешали ему получать пассивное удовлетворение. Ему не нужно бороться ни с какими внутренними конфликтами, и он годами может поддерживать счастливые любовные связи, его ничто не страшит, кроме опасности и позора извне. К тому же любовь его — женственная до мозга костей. Завышенная сексуальная оценка объекта, которая, по Фрейду, характеризует любовь мужчины, у него отсутствует; он не слишком страстный любовник и, как истинный нарциссист, требует от своего возлюбленного главным образом признания за собой физических и других достоинств.

Объектного гомоэротика, напротив, чрезвычайно мучает сознание собственной ненормальности; половое сношение никогда не удовлетворяет его полностью, он терзается угрызениями совести и в высшей степени переоценивает свой сексуальный объект. Изнуренный внутренними конфликтами, он никак не может смириться со своим состоянием, и это доказывают все новые и новые его попытки подступиться к недугу с врачебной помощью. Хотя он часто меняет своих любовных партнеров, это происходит не из-за поверхностности, как у инвертированного, а вследствие болезненных разочарований и неутомимой и безуспешной погони за идеалом.

Случается, что два гомоэротика разных типов объединяются в любовную пару. Инвертированный находит в объектном гомоэротике соответствующего своим потребностям любовника, внушительного и деятельного, который его обожает и материально поддерживает; а объектному гомоэротику нравится в инвертированном партнере именно смешение мужских и женских черт. (Впрочем, я знаю и активных гомоэротиков, которые хотят иметь отношения исключительно с неинвертированными юношами и только за неимением таковых довольствуются инвертированными.)

Коль скоро можно так легко и естественно отделить друг от друга два характерных типа гомоэротичности — значит, они представляют собой не более чем поверхностное описание симптомокомплексов, не подвергнутых глубокому разбору методом психоанализа. Последний позволяет понять, как они возникли, с психологической точки зрения.

Мне приходилось лечить нескольких гомоэротиков мужского пола методом психоанализа; одних — очень недолго (несколько недель), других — в течение нескольких месяцев, кого-то даже целый год. Более поучительным, на мой взгляд, будет не пересказ историй болезни, а попытка сконцентрировать мои впечатления о гомоэротичности в двух психоаналитических зарисовках.

Конечный результат моих исследований я могу объявить сразу: психоанализ доказал мне, что субъект- и объект-гомоэротичность — это состояния, различающиеся по самой своей сути. Первое является «промежуточной сексуальной ступенью» (в понимании Магнуса Хиршфельда и его сторонников), другими словами, это — аномалия развития в чистом виде; что же касается объект-гомоэротичности, то это невроз, а конкретно — невроз навязчивых состояний.

Самые глубокие слои души и самые ранние следы воспоминаний свидетельствуют об амфиэротичности людей обоих типов, о направленности либидо на оба пола, соответственно — о привязанности либидо к обоим родителям. Но в течение дальнейшего развития инверсия и объект-гомоэротичность далеко отходят друг от друга.

Глубоко погрузившись в предысторию субъект-гомоэротика, мы повсюду обнаружим у него признаки инверсии, а именно, его аномальную, женоподобную сущность. Уже совсем маленьким ребенком в своих фантазиях он ставит себя на место матери, а не отца; он проявляет даже инвертированный Эдипов комплекс: желает смерти матери, чтобы занять ее место рядом с отцом и наслаждаться всеми ее правами; он страстно мечтает носить ее одежду и ее украшения, он мечтает быть таким же красивым, как она, и получать все ласки, которые достаются ей; ему снится, как он рожает детей, он играет с куклами и охотно одевает их в женскую одежду. Он ревнует к матери, претендует на всю любовь и нежность отца, в то время как мать восхищает его и ее красота вызывает зависть. В некоторых случаях ясно видно, что склонность к инверсии, которая, вероятно, всегда обусловлена конституционально, усиливается еще и внешними влияниями. Избалованные «единственные дети», маленькие любимцы, выросшие в женском окружении, мальчики, которых воспитывают как девочек, потому что они явились на свет вместо желаемой девочки, при соответствующих задатках в характере скорее могут стать инвертированными.

С другой стороны, нарциссическая сущность мальчика сама по себе может провоцировать чрезмерную нежность со стороны родителей, и таким образом создается circulus vitiosus (порочный круг). Кроме того, какие-то физические особенности, «девчоночье» телосложение и черты лица, густые длинные локоны и т. д. могут вызвать желание обращаться с мальчиком, как с девочкой. Вообще же повышенная любовь со стороны отца и ответ на это ребенка, вероятно, вторичны по отношению к нарциссической сущности последнего; мне известны случаи, когда нарциссический мальчик провоцировал латентную гомоэротичность отца в форме чрезмерной нежности, что потом немало способствовало фиксированию его собственной инверсии.

О дальнейшей судьбе таких мальчиков даже психоанализ не может рассказать ничего нового; они застревают в этой более ранней стадии развития и в конце концов превращаются в личности подобные тем, о которых мы знаем достаточно из автобиографий древних. Я мало что могу здесь добавить. Копрофилия и удовольствие, получаемое от запахов, у них глубоко вытеснены и часто сублимируются в эстетство, предпочитание парфюмерии, восторженное отношение к искусству. Характерна для них, кроме того, идиосинкразия к крови и всему, связанному с кровью. В основном эти люди очень внушаемы и легко подвержены гипнозу: вину за свое первое совращение они предпочитают приписывать «суггестии» со стороны какого-то мужчины, который пристально взглянул на них, преследовал и т. п. Естественно, за этой суггестией скрывается собственная травматофилия (любовь, или склонность к травмам, потрясениям).

Так как анализ инвертированного типа не обнаруживает никаких аффектов, которые можно было бы использовать для коренного изменения прежней установки относительно мужского пола, то инверсию (субъект-гомоэротичность) можно рассматривать как состояние, не излечимое методом анализа (или иным видом психотерапии). Но нельзя сказать, что психоанализ не оказывает никакого влияния на поведение пациента; он устраняет невротические симптомы, сопровождающие инверсию в тех или иных обстоятельствах, особенно симптомы страха, нередко очень ощутимого. После проведенного анализа инвертированный более откровенно, чем раньше, признается в своей гомоэротичности. Впрочем, нужно заметить, что многие инвертированные вовсе не так уж невосприимчивы к нежностям со стороны лиц женского пола. Именно в сношении с женщинами (то есть с «равными» себе) они изживают как бы гомосексуальные компоненты своей половой (инвертированной) конституции.

В совершенно ином виде предстает перед нами образ объект-гомоэротика, даже после поверхностного психоанализа. Уже при самом беглом обследовании обнаруживается, что эти больные — типичные невротики с навязчивым состоянием. Они преисполнены навязчивых идей и одержимы защитными навязчивыми церемониями. При достаточно глубоком анализе можно найти за этой навязчивостью мучительное сомнение и то самое отсутствие равновесия между любовью и ненавистью, в котором Фрейд увидел фундамент механизмов навязчивости. Психоанализ таких гомоэротиков, обычно относящихся к чисто мужскому типу и испытывающих ненормальные чувства только в отношении объектов любви, отчетливо показал, что этот вид гомоэротичности во всех ее проявлениях сам по себе не что иное, как ряд навязчивых чувств и навязчивых поступков. Навязчивость не чужда ведь и сексуальности вообще: объект-гомоэротичность же, судя по моему опыту, — истинно невротическая навязчивость с логически необратимой подменой нормальных сексуальных целей и действий ненормальными.

«В разрезе» (вскрытая аналитически) предыстория гомоэротиков мужского типа выглядит примерно следующим образом.

Все они очень рано начали проявлять сексуальность, и притом агрессивную гетеросексуальностъ (что подкрепляется и данными Задгера). Их Эдиповы фантазии всегда были «нормальны» и достигали своей высшей точки в планах сексуально-садистского нападения на мать (или замещающую ее женщину) и в жестоком желании смерти отцу, который «мешает» этим планам. Все они также рано созрели интеллектуально и в своем стремлении к знаниям создавали множество инфантильных сексуальных теорий: это тоже образует фундамент для более поздней навязчивости мышления. Помимо агрессивности и интеллектуальности, их конституция характеризуется необычно сильно выраженной анальной эротикой и копрофилией. В раннем детстве они были строго наказаны кем-то из родителей за какой-то гетероэротический проступок (распутное прикосновение к девочке, инфантильная попытка коитуса) и в подобных ситуациях (которые повторялись все чаще) были вынуждены подавлять острые припадки ярости. После этого они становились особенно послушными в латентном периоде, наступившем у них очень рано, избегали общества девочек и женщин — отчасти из упрямства, отчасти из страха — и общались исключительно со своими однополыми друзьями. У одного из моих пациентов «спокойный» латентный период нарушался иногда взрывами гомоэротической нежности; у другого причиной такого нарушения стал случай, когда он подсмотрел половое сношение родителей, после чего прежняя «учтивость» на время уступила место «скверному поведению» и мстительным фантазиям. При «либидинозном толчке» пубертатного возраста склонность гомоэротика вновь обращается в первую очередь на другой пол; но достаточно самого слабого порицания или напоминания со стороны уважаемого лица, чтобы снова пробудить страх перед женщинами, а непосредственно вслед за тем или же спустя короткий латентный период происходит окончательное бегство от женского пола к собственному. Один пациент в 15-летнем возрасте влюбился в актрису, о моральном облике которой его мать сделала несколько не очень лестных замечаний; с тех пор он ни разу не сблизился ни с одной женщиной и чувствовал, что его непреодолимо влечет к молодым мужчинам. У другого пациента пубертатный возраст начался форменным гетеросексуальным неистовством; в течение года он совершал половой акт ежедневно и раздобывал для этого деньги, если было надо, не всегда честным способом. Но когда от него забеременела служанка в их доме, за что отец отругал его, а мать пристыдила, он с таким же рвением предался культу мужского пола и с тех пор не может отказаться от этого, несмотря на все свои старания.

Что касается перенесения на врача, то здесь объект-гомоэротики повторяют генезис своего страдания. Если вначале имело место позитивное перенесение на врача, то уже через короткое время наступают неожиданные «исцеления»; однако даже при самом слабом конфликте пациент опять впадает в гомоэротику, и лишь при включении сопротивления начинается подлинный анализ. Если перенесение вначале было негативным, как это часто бывает у больных, пришедших лечиться не по собственному побуждению, а по требованию родителей, то очень долгое время вообще не подступиться к настоящей аналитической работе; пациент целыми часами хвастливо и язвительно распространяется о своих гомоэротических похождениях.

В бессознательной фантазии объект-гомоэротика — «в перенесенной сфере влияния» — врач может занимать место мужчины и женщины, отца и матери, при этом очень значимую роль играют самого различного рода «перевороты». (Очень богаты переворотами сновидения гомоэротиков. Сновидения часто приходится «прочитывать справа налево». Нередко наблюдается такое симптоматическое действие, как оговорки и описки при употреблении родового артикля. Один пациент даже составил некое «бисексуальное» число: число «101» означало у него, как выяснилось, нечто «одинаковое что спереди, что сзади».) Оказывается, что объект-гомоэротик бессознательно любит в мужчине женщину; тело мужчины сзади он воспринимает как тело женщины спереди, при этом лопаткам или ягодицам мужчины придается значимость женской груди. Подобные случаи особенно ярко показали мне, что этот вид гомоэротики — всего лишь продукт подмены гетероэротического либидо. Одновременно активный гомоэротик удовлетворяет свои садистские и анально-эротические инстинкты; это относится не только к истинным педерастам, но и к изысканным любителям мальчиков, со страхом избегающим любого нескромного прикосновения. Только у последних садизм и анальная эротика заменяются соответствующими реактивными образованиями.

Итак, в свете психоанализа, активно-гомоэротический акт, с одной стороны, является остаточным (неискренним) послушанием — пациент, понимая родительский запрет буквально, наделе избегает сношений с женщинами, но в бессознательных фантазиях предается запретному гетероэротическому влечению; с другой стороны, педерастический акт служит изначальной Эдиповой фантазии и означает оскорбление и осквернение мужчины. (Один пациент, если он чувствовал себя задетым каким-нибудь мужчиной, особенно начальником, тут же бросался на поиски «мужчины-проститутки»; только так он был в состоянии удержаться от вспышки ярости. Так называемая «любовь» к мужчине была здесь, по сути, актом насилия и мести.)

Если рассматривать навязчивую гомоэротичность с интеллектуальной стороны, то оказывается, что прежде всего она призвана разрешить сомнения в любви к собственному полу. Гомоэротическая навязчивость счастливо объединяет в себе как бегство от женщины и ее символическую замену, так и ненависть по отношению к мужчине и ее компенсацию. Когда женщина как бы исключается из любовной жизни, то тем самым сознательно ликвидируется объект споров между отцом и сыном.

Стоит упомянуть, что большинство гомоэротиков с навязчивым состоянием (можно и так называть этот тип), которых я анализировал, использовали столь распространенную сегодня теорию «промежуточной ступени», характеризующейся склонностью к собственному полу, для того чтобы изобразить свое состояние как врожденное, а потому неизменное, не подверженное влиянию времени, или, говоря словами Шребера, сообразное вечному миропорядку. Все они считают себя инвертированными и радуются, что нашли научное обоснование для оправдания своих навязчивых представлений и действий.

Скажу здесь кое-что и относительно излечимости этой формы гомоэротичности. Вынужден констатировать, что лично мне не удавалось излечить полностью тяжелый случай навязчивой гомоэротичности; однако в нескольких случаях я смог отметить значительные и обнадеживающие улучшения, такие как: ослабление враждебной установки и отвращения по отношению к женщинам, лучшую способность справиться с навязчивой потребностью гомоэротического удовлетворения, ранее непреодолимой, при сохранении, однако, прежней направленности инстинктов; пробуждение потенции также и по отношению к женщинам, следовательно своего рода амфиэротичность, которая замещает исключительную гомоэротичность, часто периодически чередуясь с последней. Эти опыты обнадеживают меня и позволяют ожидать, что навязчивую гомоэротичность можно будет излечивать психоаналитическими методами, как другие формы неврозов навязчивых состояний. Разумеется, я догадываюсь, что для полной реверсии давно и крепко укоренившейся навязчивой гомоэротичности потребуются годы аналитической работы. Только когда мы будем иметь излеченный, то есть проанализированный до конца случай, можно будет вынести окончательное суждение об условиях возникновения этого невроза, о предрасполагающих к нему факторах.

Возможно, и даже вероятно, что гомоэротичность осуществляется не только в описанных здесь, но и в других констелляциях симптомов; изолировав два ее типа, я вовсе не считаю, что исчерпал все возможности. Нозологическим разделением субъект- и объект-гомоэротичности я хотел привлечь внимание к путанице понятий, которая господствует даже в научной литературе по проблеме гомосексуальности. Под названием «гомосексуальность» сваливают в одну кучу самые различные психические состояния: с одной стороны, истинные аномалии конституции (инверсия, субъект-гомоэротичность), с другой — психоневротические навязчивые состояния (объект-гомоэротичность, или навязчивая гомоэротичность). Характер чувств индивидуумов первого типа определяется тем, что они ощущают себя женщинами и хотят, чтобы их любил мужчина; эмоциональное содержание у людей второго типа — это в большей степени невротическое бегство от женщины, чем симпатия к мужчине.

Определяя объект-гомоэротичность как невротический симптом, я вступаю в противоречие с Фрейдом, который в своей «Сексуальной теории» описывает гомосексуальность как перверзию, невроз же — как негатив этой перверзии. Но это только мнимое противоречие. «Перверзии», то есть застревания на примитивных или временных сексуальных целях, тоже могут быть использованы невротическими тенденциями вытеснения. При этом какая-то оставшаяся часть подлинной перверзии, невротически преувеличенная, представляет собой негатив какой-то другой перверзии. Так же обстоит дело в случае с «объект-гомоэротиками». На гомоэротический компонент, всегда присутствующий и у нормальных людей, здесь наслаивается множество аффектов, которые в бессознательном относятся к каким-то другим, вытесненным перверзиям, например — к чрезмерной гетероэротичности, столь сильной, что она не может быть осознана.

Из описанных здесь двух видов гомоэротичности «объектная» встречается чаще и в социальном аспекте является более значимой; именно благодаря ей большое число мужчин, полноценных во всех прочих отношениях (хотя и психоневротически предрасположенных), делается неспособным к нормальной общественной жизни и устраняется от участия в воспроизведении себе подобных. Кроме того, количество объект-гомоэротиков постоянно растет, и это социальное явление настолько значимо, что требует объяснения. Я полагаю, что распространение объект-гомоэротичности есть ненормальная реакция на чрезмерное вытеснение гомоэротических компонентов инстинкта, производимое цивилизацией (и — неудача этого вытеснения).

У примитивных народов (а также у детей) амфиэротичность играет гораздо большую роль в душевной жизни, чем у людей цивилизованных. У высококультурных народов (например, у греков) она была не только терпимым, но и признанным видом удовлетворения, а на Ближнем и Среднем Востоке бытует еще и сегодня. Но в европейских странах и присоединенных к ним цивилизованных областях отсутствует не только собственно гомоэротичность, но и такая ее сублимация, которая сама собой разумелась в античности, — фанатичная, беззаветная дружба между мужчинами. Это на самом деле удивительно: ведь у современных мужчин совсем пропали склонность и способность к взаимной нежности и любезности. В среде мужчин господствуют грубость, сопротивление и страсть к ссорам. Поскольку невозможно себе представить, что аффекты нежности, так сильно выраженные в детстве, могут исчезнуть без следа, то эти признаки следует понимать как реактивные образования, как оборонительные симптомы против нежности, направленной на собственный пол. Я не остановлюсь даже перед тем, чтобы и варварские драки немецких студентов воспринять как искаженное доказательство нежного отношения к собственному полу. (Лишь незначительные следы этого отношения еще обнаруживаются в позитивной форме, например, в существовании союзов и партий, в «почитании героев», в том, что многие мужчины отдают предпочтение мужеподобным женщинам и актрисам-травести.)

Однако складывается впечатление, что эти рудименты любви к собственному полу не полностью возмещают современным мужчинам утрату дружеской любви. Часть неудовлетворенной гомоэротичности остается «свободно дрейфующей», требует насыщения, а так как при нынешних культурных отношениях это невозможно, то определенное количество либидо перебрасывается на чувственные отношения к другому полу. Я всерьез полагаю, что вследствие этого нынешние мужчины все без исключения навязчиво гетеросексуальны; для того чтобы стать свободными от мужчины, они служат женщине. Этим можно объяснить преувеличенное, явно аффектированное поклонение женщинам и «рыцарство», которое со времен средневековья царствует в мире мужчин; подобным образом, возможно, объясняется и донжуанство, навязчивая и никогда не дающая полного удовлетворения погоня за все новыми гетеросексуальными приключениями. Даже если бы сам Дон Жуан нашел эту теорию смешной, я все равно объявил бы его нервнобольным с навязчивым состоянием, который в бесконечной череде женщин (так добросовестно записанных в книге его слуги Лепорелло) ни разу не сумел найти удовлетворения, потому что все эти женщины, по сути, являлись только подменой вытесненных объектов любви. (Впрочем, имеется также донжуанство неудовлетворенной гетероэротичности.)

Я не хочу быть неверно понятым; я нахожу естественным и обоснованным психофизической организацией полов, что мужчина несравненно больше желает женщину, чем мужчину; неестественно лишь то, что он отталкивает мужчин и поклоняется женщинам так навязчиво, утрированно. Поэтому неудивительно, что лишь немногим женщинам удается соответствовать этим завышенным требованиям и удовлетворять при этом еще и гомоэротические потребности мужчины, становясь его «товарищем». Пожалуй, это одна из причин несчастливых браков.

Касательно преувеличения гетероэротичности при вытеснении однополой любви, невольно вспоминается стихотворение Лессинга (Sinngedichte, II. Buch, № 6):

«Несправедливо чернь оклеветала честного
Турана: он любит мальчиков!
Как уличить их во лжи? — только
с сестрой переспать».

Причина объявления «вне закона» любого рода нежности между мужчинами неясна. Думается, что сильнейшие мотивы для этого предоставило возросшее в последние столетия чувство чистоплотности, иными словами — вытеснение анальной эротики. Ведь гомоэротичность, даже в сублимированной форме, предполагает бессознательную ассоциативную связь с педерастией, то есть с анальной эротикой.

В таком случае растущее число навязчивых гомоэротиков в современном обществе — симптом частичной неудачи вытеснения и «возвращения» вытесненного.

В коротком обобщении попытка объяснить распространение объект-гомоэротичности звучит примерно так: чрезмерное вытеснение гомоэротических компонентов инстинкта в современном обществе имело своим следствием навязчивое усиление гетероэротичности у мужчин. Если же и гетероэротичность начинают притормаживать и ограничивать — а это неизбежно при нашей системе воспитания, — то легко может произойти — особенно у предрасположенных индивидов — обратное перебрасывание с гетеро- на гомоэротичность, то есть может развиться невроз гомоэротического навязчивого состояния.

О непристойных словах.
Доклад по психологии латентного периода

В ходе анализа рано или поздно встает вопрос: в какой форме упоминать в разговоре с больным половые и экскреторные органы, их функции и продукты их деятельности — обязательно ли произносить вслух соответствующие расхожие (непристойные) их названия, а также подводить больного к тому, чтобы он выдавал в неприукрашенном, неизмененном виде все ругательства, речевые обороты, проклятия и т. д., которые ему приходят в голову, или можно ограничиться намеками и научными терминами?

В одной из своих ранних работ Фрейд отмечает, что можно найти пути и средства, чтобы подробно обсуждать с больными даже самую предосудительную половую деятельность (например, перверзии), не задевая при этом их стыдливости, и советует употреблять специальные врачебные выражения.

В начале психоаналитического лечения принято избегать активизации сопротивления больных, которое создает непреодолимые порой препятствия для анализа. Поэтому сначала лучше ограничиться упомянутыми «тонкими намеками» или серьезными научными оборотами. Тогда удается беседовать с больным о «самых щекотливых» вещах, случаях из «половой жизни», не вызывая и следа стыдливой реакции. Но иногда этого оказывается недостаточно. Анализ застопоривается, внезапные искренние мысли возникают все реже, поведение больного заторможивается; появляются ощутимые признаки поднимающегося сопротивления, которое не удается упразднить до тех пор, пока врач не вскроет его основу: оказывается, пациенту пришли на ум предосудительные слова и выражения, и он не рискнул высказать без «разрешения» врача.

Одна 23-летняя пациентка, страдающая истерией, сознательно старалась быть абсолютно честной и без жеманства выслушала мои научные разъяснения по поводу ее половой конституции, но при этом категорически заявила, что никогда не слышала и не замечала ничего, имеющего отношение к половым вопросам; например, касательно размножения она все еще свято верила в «теорию поцелуя». Чтобы доказать свое прилежание, она купила большой труд по эмбриологии и с наивной доверительностью сообщила мне свои вновь приобретенные познания о сперматозоидах и яйцеклетках, мужских и женских половых органах и совокуплении. Однажды она рассказала мне между делом, что с детства имеет привычку закрывать глаза во время испражнения. Причину этой странности она определить не могла. В конце концов я пришел на помощь ее памяти и спросил: возможно, закрывая глаза, она не хотела видеть непристойных надписей и рисунков, столь часто встречающихся на стенах уборных. Тут я счел необходимым сослаться на известные непристойные надписи, что вызвало у спокойной и рассудительной женщины сильную реакцию стыда, и эта реакция открыла мне доступ к самым глубоким слоям ее «склада памяти», до сих пор скрытым. По-видимому, вытеснение уцепилось за точный текст комплекса «половых мыслей», и аннулировать его можно было, только произнеся вслух эти «заклятые слова».

Один молодой гомосексуалист, который даже без нужды употреблял расхожие выражения для обозначения половых органов и их функций, в течение двух часов отказывался произнести пришедшее ему на ум вульгарное выражение для слова «метеоризм». Он пытался избежать его и так и сяк, с помощью всевозможных описаний, иностранных слов, смягчений и т. д. После того как сопротивление против этого слова было преодолено, он смог гораздо глубже проникнуть в корни своей анальной эротики, которые до этого момента были неясны.

Часто пациент, услышав какое-нибудь непристойное слово, разыгрывает перед врачом сцену потрясения, испытанного им, когда он случайно подслушал разговор родителей, в котором как-нибудь проскочило неделикатное выражение, связанное с половыми отношениями. Обычно такое «потрясение» — а оно может в один миг поставить под угрозу уважение ребенка к родителям, а у невротиков фиксируется на всю жизнь, — приходится на пубертатный период и является «переизданием» впечатлений, полученных в раннем детстве при подслушивании фактических половых действий.

Доверчивость ребенка по отношению к родителям и высокопоставленным лицам, такая желанная, но несостоявшаяся по причине чрезмерного благоговения, — это один из самых значительных комплексов подавленного психического материала. Если позволить больному высказать в неизменном виде буквальный текст внезапно пришедших в голову мыслей по этому поводу, настаивать на этом, в случае необходимости — беседовать на эти темы, то можно добиться неожиданно хороших результатов и прогресса в анализе души, который до этого, возможно, застопорился.

Наряду с практическим значением, которое, впрочем, многими признается, такое поведение пациента помогает и в решении одной теоретической психологической проблемы.

Почему трудно бывает назвать какую-то вещь тем, а не иным словом? А то, что это действительно так, можно наблюдать не только на тех, кого лечишь, но и на самом себе. Именно то сопротивление, которое я сам чувствовал при выговаривании подобных слов, а иной раз должен преодолевать и сейчас, заставило меня уделить больше внимания этому вопросу, разобраться в нем, тщательно проверяя выводы на самом себе, так же, как и на больных.

И тем и другим путем я пришел к одному результату: расхожие (непристойные) названия (а только такие и известны ребенку), относящиеся к половым отношениям и испражнению, теснейшим образом связаны с глубоко вытесненным стержневым комплексом как у нервнобольного, так и у здорового человека. («Стержневым» я называю Эдипов комплекс, по Фрейду.) Когда у ребенка возникают мысли о половых отношениях родителей, о процессе родов и животных функциях или инфантильные сексуальные теории, то они облекаются в единственно доступные ребенку расхожие выражения. Моральная цензура и инцестуозный барьер, которые позднее накладываются на эти «теории», строже всего бьют именно по такой их формулировке.

Этого уже достаточно, чтобы понять сопротивление, которое обнаруживается при произнесении и выслушивании некоторых слов.

Подобное объяснение, правда, не полностью удовлетворило меня, и я продолжал искать другие причины этих словесных представлений и пришел к следующей точке зрения. Понимаю, что она не бесспорна, но хочу изложить ее хотя бы для того, чтобы стимулировать других к поиску лучшего объяснения.

Непристойное слово обладает своеобразной властью, которая словно принуждает слушателя представить поименованный предмет — половой орган или половую деятельность — в вещной действительности. Это ясно понимал Фрейд, разбирая мотивы и условия «непристойности». «При произнесении непристойных слов... она (непристойность) заставляет затронутое лицо представить соответствующ

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: