Третий организатор психики

Рассматривая различия между человеком и животным, напомним об экспериментах, в которых некоторые высшие прима­ты — шимпанзе, если быть точными, — росли вместе с человечес­ким ребенком (Kellogg & Kellogg, 1933). Оказалось, что развитие шимпанзе, которое в первый год жизни во многих отношениях

было более быстрым, чем развитие ребенка, где-то на втором году жизни останавливается, тогда как развитие ребенка, разу­меется, продолжается. При грубом обобщении можно сказать, что взрослый примат находится на уровне развития восемнад­цатимесячного ребенка. Я понимаю, что к этому утверждению необходимо сделать множество оговорок.

Из этого следует, что если мы хотим выделить в развитии очередную филогенетически очевидную стадию дифференциа­ции и возрастания сложности на пути эволюции, то мы должны выбрать на втором году жизни уровень, который отделяет при­матов от человека. В чем состоит достижение человека, которо­го нет на этом уровне у приматов? Это — коммуникация с по­мощью вербальных символов. Поэтому я высказал гипотезу, что третьим организатором является приобретение речи.

Младенец приобретает речь в ряде последовательных ста­дий. Сейчас нас интересуют стадии, которые приходятся на пер­вые два года жизни. Речевые формы, используемые ребенком до восемнадцатого месяца жизни, принципиально отличаются от взрослой коммуникации. Подобно периоду удовлетворяющего потребность объекта в первые шесть месяцев жизни мы наблю­даем период выражающих потребность всеобщих слов, которые являются единственными словами, используемыми до восемнад­цати месяцев. И только после восемнадцати месяцев жизни на­чинает возникать речь во взрослом значении.

Всеобщие слова фактически представляют собой предложе­ния. Например, слово «мама» используется одним и тем же ре­бенком для выражения всей гаммы — от «я одинок», «я рад тебя видеть», «я голоден», «я хочу мою погремушку», «мне больно», «я испуган», «я несчастен» и т. д. в бесчисленных вариациях. Эта форма архаической речи сохраняется до восемнадцати ме­сяцев. Слова, используемые в такого рода коммуникации, выра­жают потребности; они имеют характер обращения, а не харак­тер описания, каким является язык взрослого.

Однако, если мы согласны рассматривать приобретение речи в качестве третьего организатора, представляется весьма очевидным, что стадию удовлетворяющих потребность всеобщих слов можно рассматривать лишь как переходную стадию. Речь как организа­тор мыслительных процессов умственных операций должна быть специфической. Это условие выполняется речью во взрослом зна­чении, где происходит семантическая коммуникация с помощью вербальных символов. Где же пролегает литшя раздела между удов­летворяющими потребность всеобщими словами и использованием речи, т.е. семантических сигналов, во взрослом значении?

Что представляет собой приобретение речи с позиции Эго? Оно знаменует начало умственных операций неограниченной степени сложности. С возникновением речи Эго приобретает множество новых функций, среди них функцию абстракции и — в свете исследований Пиаже — такую же важную функцию об­ратимости. Кроме того, язык необычайно обогащает объектные отношения, в которых он становится главным инструментом вза­имодействия. В это же время Эго. начинает служить множество новых защитных механизмов. Одновременно начинается период анального упрямства, негативизма со всеми вытекающими ос­ложнениями в сфере объектных отношений, защит и формиро­вания характера.

Именно этот последний аспект приобретения речей привлек наше внимание к единственному исключению в вербальных на­выках ребенка в переходный период между десятым и восем­надцатым месяцами жизни. Как отмечалось выше, в этот пери­од речь ребенка состоит из всеобщих слов. Единственное ис­ключение в этом утверждении относится, собственно, не к слову. Речь идет о жестовом символе семантической коммуникации, жесте «нет», который выражается в нашей культуре покачива­нием головой в горизонтальной плоскости.

В другом месте (1957) я опубликовал несколько предполо­жений о процессе, в результате которого примерно в пятнадца­тимесячном возрасте приобретается этот жест. В этом процессе я приписывал главную роль защитному механизму идентифика­ции с агрессором. Я также подробно обсуждал природу и зна­чение достижения жеста «нет». По моему мнению, он репре­зентирует линию расхождения в психическом и психологичес­ком развитии. С этого момента начинается новый образ бытия. Я обсуждал его значение для психической структуры и объект­ных отношений, в которые он привносит новый метод, заменяя действие коммуникацией. Он инициирует осуществление защит­ных механизмов в их постоянной форме, совпадающей и взаи­модействую 1цей с проявлениями анальной стадии. Я также об­суждал изменение, возникающее в умственном развитии в ре­зультате приобретения жеста «нет». Здесь он возвещает о развертывании высших интеллектуальных функций, которые на­чинают служить адаптации и овладению внешним миром. В ча­стности, я упоминал обратимость (Piaget, 1936), а также разви­тие речи и мыслительных процессов, включая абстракцию.

Я лишь коснулся нынешней темы — функции жеста «нет» как индикатора установления в психическом развитии третьего организатора. Вместе с тем я считаю, что достаточно

проиллюстрировал, почему я считаю правомерным говорить об этих трех основных подразделениях в первые восемнадцать ме­сяцев развития младенца. Что я еще недостаточно объяснил, так это то, почему я говорю о них как об организаторах, как если бы они являлись аналогами понятия организатора в эмбриологии.