Непосредственные наблюдения за детьми

Эмпирический психоанализ — если ввести такое по­нятие по аналогии, например, с эмпирической социологией — тесно связан с именами Р. Шпица (Spitz, 1959) и Дж. Боулби (Bowlby, 1951), которые, работая с детьми, получили возможность проверить и пересмотреть существующую психоаналитическую теорию развития человека, в частности младенцев и маленьких детей. Р. Шпиц начал в 1935 г. с систематического исследова­ния предмета, в 1959-м опубликовал первое краткое сообщение о своих результатах, а в 1965-м — их подробное изложение. Боулби представил в 1951 г. результаты своих исследований о последствиях «отлучения от матери» младенцев и детей. Он ра­ботал в Англии, Шпиц — в США. Обе рабочие группы по сей день продолжают интенсивно заниматься исследовательской де­ятельностью, используя приемы экспериментальной психологии и собственные методы. Что дают эти исследования для понима­ния депрессии?

Непосредственные наблюдения за детьми на первом году жизни прежде всего прояснили значение первых, как они на­зываются в психоанализе, объектных отношений. Было показа­но, как младенец воспринимает свое окружение, каковы его от­ношения с первыми окружающими его людьми и каковы его реакции на этих людей. Уже на первом году жизни можно было наблюдать, что уравновешенность поведения маленького ребен­ка в решающей степени зависит от прочности отношений между младенцем и человеком, который о нем заботится. Уже в этот период наблюдаются депрессивные состояния как прямые

Энциклопедия глубинной психологии. Т. I. M., 2000, стр. 707—710.

следствия отделения, пренебрежения или безразличия. Они воз­никают как выражение утраты объекта и могут быть описаны как нестабильность позиции по отношению к объектам. Их можно избежать через развитие прочных объектных отношений, т. е. ус­тановление надежных связей (в младенческом возрасте — все­гда, а при определенных условиях — ив последующей взрослой жизни).

На первом году жизни при нормальном развитии постоянно наблюдается состояние, позволяющее понять значение связи меж­ду младенцем и человеком, который о нем заботится, чаще все­го матерью. В эмпирическом психоанализе (Шпицем) описано явление, получившее название страха восьми месяцев, когда в период первой стабилизации отношений между развивающимся Я и Ты другого человека появление третьего человека сопро­вождается страхом. Примерно в восьмимесячном возрасте мла­денец начинает переходить от преимущественно симбиотичес-ких, слитных отношений с матерью к более дистанцированным, в которых друг другу противостоят два существа. Растущий ин­дивид становится способным воспринимать близкого человека в его своеобразии и благодаря подражанию и идентификации всту­пать в контакты с другим в качестве партнера. Вскоре после этого появляется способность понимать значение «да» и «нет», т. е. воспринимать выражающие согласие или отказ высказыва­ния других, и тем самым создается основа для формирования речи. Этот новый вид отношений представляется благоприятным событием, хотя отделение и не бывает без боли. Это выражает­ся в том, что новая способность и новый тип отношений пона­чалу реализуются только с матерью. Только ее младенец может терпеть как другого, только ей как другому он может радовать­ся. При появлении третьего возникают более или менее выра­женные реакции страха. Это можно легко подтвердить экспе­риментально, если приблизиться к детям этого возраста и по­наблюдать, как они дичатся постороннего, стремятся укрыться, сучат ногами, кричат или плачут и таким образом открыто изве­щают о своем страхе. Они еще не способны переносить каждо­го человека из своего окружения в его своеобразии — для это­го способность к объектным отношениям еще недостаточно ста­бильна. Это восприятие постороннего и реакция страха на него очень напоминают неспособность депрессивных больных вос­принимать и принимать других людей в их своеобразии. У вось­мимесячных детей так называемые объектные отношения в на­чале их формирования пока еще нестабильны. Возникает воп­рос: не нарушена ли подобным образом и у депрессивных

больных способность к стабильным объектным отношениям? Эта гипотеза уже возникала в ходе теоретических рассуждений, и она находит свое подтверждение при непосредственном наблю­дении за детьми. Примечательно то, что при определенных ус­ловиях так называемой нормальной тревоги восьмимесячных может и не быть; такое бывает, когда у ребенка вообще не воз­никает близких отношений с матерью или с замещающим ее лицом. В таком случае посторонний человек, разумеется, не вы­зывает страха, поскольку он вообще не конкурирует с близким.

Особенно важным является наблюдение, что наряду с реак­циями страха маленькие дети обнаруживают также выражен­ные депрессивные состояния, названные Шпицем (Spitz, 1946) анаклитической депрессией. Речь здесь идет о наблюдении, что маленькие дети становятся депрессивными, если в течение дол­гого времени лишены эмоциональных контактов с близкими людьми, точнее говоря, если на долгое время они разлучаются с матерью. Термин «анаклитическая» выражает то, что потреб­ность в опоре на кормящую и защищающую мать остается неудовлетворенной. Эта форма депрессии возникает не ранее чем на четвертом месяце жизни, после того как в отношениях между младенцем и матерью достигнута определенная стабиль­ность². Если теперь вследствие болезни, смерти или иных серь­езных событий в жизни ребенок разлучается с матерью и ли­шается проявления нежных чувств, он становится плаксивым, робким, безучастным и раздраженным. Отказ от пищи, бессон­ница и подверженность простудным и инфекционным заболе­ваниям делают это состояние близким к серьезным нарушени­ям поведения и переживания. Через три месяца это состояние переходит в «окоченелость», когда ребенок практически не вос­принимает обращение посторонних, в дальнейшем недостаток эмоциональных контактов приводит в конечном счете к смерти. Если столь драматичного конца удается избежать, все же воз­никают тяжелые, отчасти необратимые задержки в развитии.

Некоторые исследователи этих явлений, наблюдаемых у де­тей, лишенных матери или не имеющих эмоциональных контак­тов с внешне присутствующей матерью или замещающими ее людьми, до сих пор отказываются сопоставлять эту депрессию У младенцев и маленьких детей с депрессией взрослых. Лич­ность ребенка по сравнению с личностью взрослого пока еще

Возможно, гипотеза Мелани Клийн о депрессивной позиции означает нечто похожее на то, что здесь излагалось.

1К1

настолько слабо развита и дифференцирована, что о сопостав­лении не может быть и речи. В частности, пока еще вовсе нет таких структур, как Я и Сверх-Я, тогда как конфликт между эти­ми инстанциями и составляет содержание депрессии во взрос­лом возрасте, а потому депрессия у детей должна заключаться в чем-то ином. Однако возникает вопрос: может ли в основе внешне одинаковых явлений, таких, как депрессия маленького ребенка и взрослого, лежать нечто принципиально различное? Как было показано, решающую роль в депрессии взрослых иг­рает переживание утраты — равно как и у маленьких детей. Ибо только те дети становятся депрессивными, у которых были хорошие отношения с матерью, т. е. которым было что терять при разлуке с ней. Во всяком случае в обеих формах депрессии можно усмотреть повторение переживания утраты. Непосред­ственные наблюдения за детьми экспериментально подтверди­ли значение утраты для возникновения депрессии. В этой связи возникает вопрос: имеет ли тематика утраты при депрессии у детей тот же вес, что и при депрессии взрослых? Представля­ется, что здесь имеет смысл не вдаваться в рассуждения о раз­витии Я, а констатировать, что предполагаемую динамику деп­рессии взрослого можно напрямую наблюдать у маленького ре­бенка, а затем поставить вопрос: какие еще другие условия определяют то, что происходит со взрослыми, если не понимать депрессию исключительно как результат нарушенных отношений? Непосредственное наблюдение за детьми помимо значения утраты и объектных отношений выявило и нечто другое, что пред­полагалось при возникновении и течении депрессии у взрос­лых. Это касается способа переработки утрат любимых и желанных объектов. Шпиц наблюдал, что девяти — пятнадцати­месячные дети, испытывающие на себе сильные перепады на­строения матери, едят собственный кал (см. наст. Хрестоматию, т. II, стр.218—220). Матери, страдающие фазическими депрес­сиями, не обеспечивают стабильных отношений со своими деть­ми. Их отношение к детям колеблется между резким отверже­нием и чрезмерной заботой, и это длится неделями и месяцами. Дети таких матерей или соответствующих замещающих лиц не могут соотнести их хорошие и плохие стороны, из одной край­ности впадают в другую. Они постоянно теряют то хорошую, то плохую сторону и в определенный момент развития реагируют на это депрессией. Но дети обращают на себя внимание не только тем, что выглядят депрессивно, но иногда и тем, что едят свои фекалии. Это напоминает процесс поглощения утраченного объек­та любви, с которым продолжается внутренняя полемика, что

сходно с психоаналитической интерпретацией результатов ле­чения взрослых депрессивных больных. В случае детей этот про­цесс очевиден для каждого, кому не кажется большой натяжкой истолковывать фекалии как символ утраченного — будь то сама мать или ее поступки. В определенном возрасте — от девяти до пятнадцати месяцев — дети символизируют защитные механиз­мы интроекции и идентификации как нельзя более наглядно. Можно предположить — хотя, к сожалению, катамнестически это не было прослежено или по крайней мере опубликовано,— что эти дети и во взрослом возрасте реагируют в соответствующих ситуациях депрессивно и страдают депрессией, но не из-за про­цессов, обусловленных изменениями в хромосомах, а в связи с попытками разрешения возникших по вине матери проблем. Но вновь остается открытым вопрос: почему не все дети реагиру­ют подобным образом на депрессию своих матерей, каковы здесь должны быть дополнительные условия?

Непосредственные наблюдения за детьми показывают, что после шести месяцев наступает определенная стабильность от­ношений между ребенком и его ближайшим окружением. Нару­шение этих отношений вызывает тревогу, депрессию и наруше­ние контактов — симптомы депрессии у взрослых. Нарушение отношений всегда является своего рода разлукой и, следователь­но, утратой. Невольные эксперименты, в которых проводились наблюдения за реакциями детей после отделения от матерей, подтвердили значение утраты и лишения любви для возникно­вения депрессии (Bowlby, 1951). Они также показали, что дей­ствительно предпринимаются попытки ее преодоления, такие, как поглощение и идентификация. Эти наблюдения получили так­же подтверждение в соответствующих экспериментах по изуче­нию поведения обезьян (см. наст. Хрестоматию, т. II, стр. 39— 55}. Если кому-то не нравится связывать подобные наблюдения за маленькими детьми и животными с поведением взрослого, то в настоящее время это во многом дело вкуса. Рассуждения о развитии Я в различные периоды жизни, в которых идет речь о невозможности сопоставления упомянутых наблюдений с наблю­дениями у взрослых, пока еще недостаточно обоснованны и без­доказательны. Наблюдаемые явления, бесспорно, сопоставимы, хотя, разумеется, может возникнуть вопрос, не определяются ли они какими-либо другими структурами. Однако выявить такие предполагаемые процессы довольно сложно.

Отто Кернберг