Революция и эволюция в процессе социальных изменений

До сих пор термин «социальные изменения» использовался без пояснений. Конечно, не существует единого процесса социальных перемен. Имеется много видов перемен. Некоторые социальные изменения являются тотальными, катастрофическими, революционными, одним словом, резко порывающими с прошлым. Другие формы социальных изменений являются эволюционными, осуществляющимися шаг за шагом. Существуют, конечно, различные градации между этими крайними случаями. Социальные перемены в современном мире, если только внешние проявления не обманывают нас, происходят гораздо быстрее, чем в старых, традиционных обществах. Мы живем в век непрерывной революции. Так же как и социальные революции, происходят и правовые революции. Русская революция (1917) разрушила царизм, законы царизма также рухнули. Советы уничтожили старые кодексы и — по крайней мере временно — установили новые, радикальные формы правосудия. Никаких внезапных изменений такого масштаба еще не происходило в нашей стране. Наша собственная Революция, говоря юридическим языком, не столь резко порвала с прошлым. Независимость, конечно, вызвала перемены в правительстве и некоторые драматические нововведения (Конституцию, например), но правовая система осталась такой, какой и была. Нормы, судебные

процедуры, ежедневная рутинная работа не слишком нарушились, за исключением тех процедур, против которых специально боролись. Общее право было похоже на часы, которые тикают, не обращая внимания на бушующие вокруг них штормы.

Истинная революция является источником таких же сильных, внезапных перемен, какие вызывает война. Но для того, чтобы подчеркнуть драматичность событий, мы часто говорим о «бескровных революциях», правовых и социальных, — революции в области гражданских прав, Промышленной революции, даже о так называемой сексуальной революции. Эти выражения являются, очевидно, в чем-то гротескными, но они выражают лежащие в их основании моменты. Социальные перемены происходят неравномерно. Они то ускоряются, то замедляются. Существуют довольно статичные периоды и периоды быстрых перемен, такие, как Гражданская война и две мировые войны, Великая депрессия и новый курс 1930-х годов. Крупные изменения в социальных отношениях и в экономике почти неизбежно вызывают правовые изменения. Между 1954 и 1970 годами законодательство о расовых отношениях полностью изменилось. Так называемая сексуальная революция произошла приблизительно в то же самое время; она также имела большие правовые последствия.

Сегодня мы, кажется, живем в век постоянного ускорения. Но с течением времени даже самые мелкие отличия выливаются в одно большое. Если мы сравним современное американское право с правом 1800 года, мы поразимся факту происшедших перемен — огромных, фундаментальных, революционных. Но никакой шаг сам по себе не имел революционного характера; не было ничего похожего на то, что случилось в России в 1917 году или в Китае в 1940-х годах, когда весь порядок рухнул в один миг.

РАСОВЫЕ ОТНОШЕНИЯ

Каким образом отвечает право на социальные перемены? Каков механизм этого процесса? Общего ответа не существует. Можно проследить некоторые аспекты этих отношений на примере развития расовых отношений в Соединенных Штатах, или, если более точно, отношений между белыми и черными. История их длительна и сложна и во многом довольно безобразна. Многие черные американцы являются потомками рабов. Они ввозились в страну начиная с 17 века. Это были африканцы, похищенные и проданные торговцам рабами, привезенные сюда или в Вест-Индию в грязных переполненных трюмах работорговческих кораблей.

Законодательство о рабстве обсуждалось в главе третьей, как уже отмечалось, рабство не было знакомо Англии или общему праву. Многие белые, однако, также попадали в колонии в качестве договорных рабов. Служба являлась своего рода временным рабством: слуга был привязан к своему хозяину на определенный период, часто до семи лет. К концу этого времени слуга был свободен. Некоторые черные, вероятно, вначале имели такой же статус.

Но также с самого начала имелись признаки того, что статус черных был отличным от статуса белых; и с самого начала их разделяла расовая черта. К середине 17 века было ясно, что некоторые черные являются именно рабами, а не слугами. Раб — это пожизненный слуга, не имеющий возможности изменить свой статус. В Вирджинии по крайней мере некоторые черные африканцы рассматривались в качестве рабов еще до того, как появились какие-либо свидетельства, что право официально признало наличие подобного статуса.

Судебные отчеты приблизительно с 1640 года явно демонстрировали этот обычай. В 1644 году имелось упоминание о мальчике-мулате по имени Мануэль, проданном в качестве раба «навечно». В 1662 году закон Вирджинии сделал один из аспектов этих отношений официальным: статус раба являлся наследуемым;

ребенок, рожденный от черной матери, должен был являться рабом по рождению. Этот же закон реорганизовал расовое разделение еще одним способом. Каждый обвиненный в «прелюбодеянии с негритянкой» должен был быть подвергнут штрафу, в два раза большему по сравнению с обычным штрафом за прелюбодеяние.

Еще один закон в 1667 году имел дело с рабами-христианами. Предположим, черный раб стал христианином. Становился ли он свободным «в результате крещения»? Ответ был один — нет: крещение не изменяло условия, согласно которому лицо являлось рабом. Раб мог быть свободен на небесах, но не здесь, на земле. Поздние законы официально подтвердили реальность рабства. Рабы не могли голосовать, занимать какие-либо государственные должности, владеть собственностью. Они являлись движимостью, частью собственности; их могли покупать и продавать, дарить, закладывать и сдавать в аренду. Их можно было завещать и передавать по наследству. Колонии закрепляли эти нормы в разработанных кодексах и законах.

Тем временем рабы прибывали на кораблях, и количество местного населения увеличивалось. На южных плантациях рабы составляли основную рабочую силу. Они поставляли мускулы для сельскохозяйственных работ, они являлись слугами в больших домах рабовладельцев или в городах. Действительно, в каждой колонии имелись рабы — в Нью-Йорке, Массачусетсе и Род-Айленде, точно так же как и на Юге. Но только на Юге — в Мэриленде, Вирджинии, Каролинах и Джорджии — рабы составляли основную массу рабочей силы. В середине 18 века 40% населения Вирджинии было черным; около 96% этих черных содержались в рабстве.

Разница между Севером и Югом стала еще резче после Революции. Все северные штаты отменили рабство. На Юге также имелись определенные настроения против рабства. Некоторые рабовладельцы всерьез восприняли риторику Революции, с ее доктриной неотъемлемых, врожденных прав. Некоторые владельцы рабов с Юга освободили своих рабов или написали об освобождении рабов в своих завещаниях. Джордж Вашингтон был одним из них; его завещание говорило о том, что после смерти его жены все рабы, которыми он владел, «должны получить свободу».

Но это были исключения. Рабство сильно завладело умами жителей Юга;

а экономика весьма нуждалась в черных телах. Король-хлопок требовал рабов. В 19 веке рабовладельческие кодексы становились все строже и строже. Боязнь восстания рабов и страх перед северянами, выступающими за отмену рабства, заставляли Юг все более и более ужесточать свою позицию по этому вопросу в годы, предшествовавшие Гражданской войне. Рабовладельческие штаты в законодательном порядке не одобряли предоставления вольной (освобождения рабов) и даже предприняли определенные шаги к тому, чтобы запретить это. Юг просто терпел свое свободное черное население. Как и рабы, оно не могло голосовать или занимать должность. Свободные черные не могли свидетельствовать в суде против белого человека. Во многих южных штатах в случае, если раб получал свободу, он, согласно закону, должен был покинуть штат и больше никогда в него не возвращаться. Реальная практика была в чем-то более снисходительной, но содержание закона было ясным: рабство являлось естественным состоянием черных. В конце концов Арканзас как раз перед самой Гражданской войной принял закон, обязывающий высылать за пределы штата этих немногочисленных свободных черных.

Юг стремился наложить многочисленные ограничения на действия, направленные против рабства. Он упорно сопротивлялся попыткам реформировать или ограничить рабство. Вопросы рабства отравляли отношения с Севером. Два вопроса, возможно, особенно выделялись: проблема беглых рабов и распространение рабства на новые территории. Северяне — противники рабства — были решительно настроены против возвращения бежавших рабов, владельцы рабов настаивали на своих правах; северные суды заняли промежуточную позицию. Вопрос территорий

вызывал ожесточенные распри как минимум в течение сорока лет, начиная с Миссурийского компромисса (1820) и до Гражданской войны в 1860 году. Юг, конечно, проиграл эту долгую и кровопролитную войну. Рабство было окончательно упразднено; освобождение рабов встало поперек горла белым южанам.

Но белый Юг не так легко уступил свои привилегии. Когда окончилась война, старая олигархия продолжала крепко держаться за власть — по крайней мере какое-то время. Штаты, потерпевшие поражение (начиная с Миссури), приняли новые расовые законы в 1865 и 1866 годах — так называемые «черные кодексы». В этих законах белые легислатуры, в общем-то, неохотно уступили пониманию того, что рабство мертво и что черные могут жениться или выходить замуж и владеть собственностью. Но они пытались сохранить старую систему такой, какой она была, в той степени, в какой могли. Черные рабы оставались рабами без рабства — безземельными крестьянами, вынужденными работать на белых хозяев. В Миссури любой «свободный человек, свободный негр или мулат», которому было больше восемнадцати лет, но который не имел «законной работы или бизнеса», объявлялся «бродягой». Бродяга облагался немалым штафом, доходившим до пятидесяти долларов. Если он не мог заплатить его, а не так уж много черных вообще имело какие-нибудь деньги, он должен был наняться к кому-нибудь, кто заплатил бы за него. Работодатель — часто прежний хозяин — вычитал бы штраф из заработка черного. Посредством этого и других юридических предписаний Юг намеревался заставить черных вернуться к работе на тех же, старых условиях.

Но эмоциональный подъем, вызванный победой в войне, все еще был достаточно свеж на Севере, для того чтобы не позволить торжествовать этим законам. Север настоял на отмене «черных кодексов». Юг был вынужден согласиться с тремя новыми поправками к федеральной Конституции, которая положила конец рабству и гарантировала гражданские свободы черным (Тринадцатая, Четырнадцатая и Пятнадцатая поправки). Отныне черные являлись полноправными гражданами; они могли принимать участие в политической жизни. Федеральные войска патрулировали Юг.

Черные стали на самом деле юридически свободными, как никогда не были раньше. Они могли посещать школы, открыть дело, приходить и уходить когда вздумается. По крайней мере так было на бумаге. Но черные Юга все еще находились на дне общества, были бедны и безграмотны, и с ними белые все еще обращались как с людьми низшего сорта. Во время Реконструкции некоторые черные голосовали. Черные имели место в южных легислатурах и даже в южных судах; черный мужчина Дж. Дж. Райт являлся судьей высшего суда Южной Каролины. Это был большой прогресс. В долгосрочной перспективе политическая власть черных могла бы привести к еще большему улучшению ситуации, более равным отношениям с белыми. Но этому не суждено было случиться.

Расовое равенство как на Севере, так и на Юге в действительности представляло собой карточный домик. Оно рухнуло от одного только прикосновения. Белые люди вне зависимости от своего социального положения в обществе и вне зависимости от места жительства были в подавляющем большинстве своем настроены против полного расового равенства. Черные никогда реально не приветствовались и на Севере; и северные черные никогда не рассматривались в качестве равных сограждан. Сегрегация в школах, например, являлась изобретением Севера, а не Юга, хотя справедливости ради надо отметить, что Север первым и отменил ее. Юг не предпринимал попыток дать черным детям образование в сегрегированных школах или вообще.

Юридическая структура равенства также являлась карточным домиком. Когда в конце 1870-х годов федеральные войска вернулись домой, белое большинство осуществило на Юге свою месть. Черные работники оказались привязанными к земле, как и ранее. Они являлись арендаторами или издольщиками; они едва

сводили концы с концами в отчаянной бедности, находясь в полной зависимости от белого землевладельца. Сеть законов и юридических уловок помогла удерживать черных на их месте; вес правовой системы добавлялся к бедности, неграмотности и общественным предрассудкам, усиливая дискриминацию.

Законы, направленные против «бродяжничества», например, все еще содержались в законодательстве. Другие законы определяли в качестве преступления для черных рабочих «обман» работодателя, состоящий в оставлении своей работы на белых фермах. Также являлось незаконным для постороннего человека «соблазнять» рабочих, предлагая им покинуть свою работу с обещанием предоставить взамен гораздо лучшую. Практически, таким образом, черные сельскохозяйственные рабочие были прикованы к своим белым хозяевам.

Формальная юридическая система вряд ли чем-то могла помочь. В период Реконструкции Конгресс принял ряд законов о гражданских правах. Закон о гражданских правах 1875 года был далеко идущим законом, запрещавшим дискриминацию в «гостиницах, на общественных праздниках на земле и воде, в театрах и других местах общественного времяпрепровождения». Но в решениях по делам о гражданских правах Верховный суд объявил закон неконституционным. Конгресс, утверждал Суд, перешел границы Четырнадцатой поправки. Поправка была применима только к «действиям штата», то есть к актам публичной власти; она запрещала «дискриминационные и несправедливые законы», но не «индивидуальные обиды». Люди, однако, были свободны «проявлять дискриминацию», если они этого желали, в своих домах, в своей общественной жизни, своем бизнесе; Четырнадцатая поправка не имела никаких оснований претендовать на контроль в этих сферах.

К этому времени Реконструкция потерпела полное поражение. Возрожденный Юг удалил со стола даже крошки политического влияния, которые до тех пор могли подбирать черные. Уже не было больше черных лиц в южных законодательных органах, не было больше черных судей в залах судов. Некоторые черные, работавшие в государственных учреждениях, не были переизбраны, часть подверглась импичменту. К концу 19 века Юг начал ткать новую плотную сеть юридической сегрегации — законы Джима Кроу. Они выкристаллизовали и формализовали мнения и обычаи доминирующих белых. Они сформировали жесткий набор норм на основании текущей общественной практики. Любые несогласные, белые или черные, должны были сталкиваться с тем фактом, что закон, так же как и обычай, был против них. Черные потеряли свое будущее в болоте угнетения и несправедливости.

Некоторые протестующие голоса со стороны черных все же раздавались в судах; но суды оставались к ним глухи. В 1890 году Луизиана приняла закон Джима Кроу, касающийся железных дорог. Он назывался «Акт о содействии комфорту пассажиров». Его текст тем не менее не имел ничего общего с комфортом. Черные отныне не были свободны в выборе тех же самых мест в вагонах, что и белые; единственное исключение составляли «няни, приставленные к детям». Черные и белые, иначе говоря, должны были быть разделены. Светлокожий черный по имени Плесси не подчинился закону. Он попытался сесть в секцию поезда, предназначенную только для белых, но был выброшен оттуда и за свою «наглость» «приземлился» в тюрьме Нового Орлеана. Его протесты в конце концов достигли Верховного суда Соединенных Штатов, чье прославленное (или позорное) решение по делу Плесси было вынесено в 1896 году.

Восемью голосами против одного Верховный суд дал зеленый свет сегрегации. Он заявил, что ни одна фраза в законах Джима Кроу не является противозаконной. Пока удобства были «равными», не имело значения, что они «разделены». Закон мог принять во внимание «установленные привычки, обычаи и традиции людей», особенно с целью «сохранения спокойствия и доброго порядка». Ясно, что означали эти слова: образ жизни (белых) южан должен был быть сохранен. Борьба за расовое равенство потерпела сокрушительное поражение; Верховный

суд страны принял и даже высоко оценил американскую разновидность апартеида.

Джон Маршалл Харлан выразил страстное, энергичное несогласие. Он настаивал на том, что Конституция «не различала цветов». Она также «не признавала никаких подчиненных классов среди граждан. В отношении гражданских прав все граждане являются равными перед законом». Статут Луизианы «под видом... равного обустройства создавал вид угнетения — механизм, направленный на принуждение черных знать во время путешествия свое место». Он, полагал Харлан, нарушал дух и букву поправки времен гражданской войны. Он был актом зла и был способен только усилить расовую ненависть и насилие в грядущие годы.

Предсказания Харлана были точными, но он плыл против течения. Дело Плесси подвигло Юг на то, чтобы продолжить воплощение в жизнь своей программы сегрегации. Вскоре каждый южный штат имел на вооружении полный арсенал законов Джима Кроу. Даже тюрьмы были сегрегированы: законы Арканзаса требовали отдельных «апартаментов» для белых и черных осужденных, «отдельных коек, постельных принадлежностей, отдельных обеденных столов и всей остальной мебели».

В то же самое время южные штаты начали избавляться от политического влияния черных. Они уничтожили право черных принимать участие в голосовании. Теоретически это было незаконным; но Юг нашел способ сделать это: ввел налог на голосование, тесты на грамотность, иногда доходил и до использования явного террора. Белые в основном освобождались от проверок на грамотность и других тестов. Версия Оклахомы, позже отмененная Верховным судом, требовала от избирателя умения прочесть и написать любую часть конституции Оклахомы. Но она освобождала от этого любого, кто обладал правом голоса на первое января 1866 года в любом месте, и каждого потомка такого избирателя. Конечно, черные не попадали в этот класс. Тактика срабатывала. Число черных избирателей в большинстве южных штатов снизилось почти до нуля. Остальные штаты хранили молчание.

Лишенные политических прав, южные негры были теперь беспомощными. Черные, осмелившиеся пересечь разделяющую расы линию или восставшие против местного общественного мнения, рисковали жизнью. Кровавый закон Линча, толпы и веревки, усиливал жесткий южный кодекс. Линчевание было на вершине своей популярности на границе века. Сотни узников, почти все из них черные, вытаскивались из тюрем, вешались или сжигались; местные же власти при этом смотрели в другую сторону. Север не был удобным местом для линчевания; множество как черных, так и белых поднимало свой голос против этой практики; но южная система глубоко и крепко укоренилась, а общенациональное противостояние ей было слабо и разрозненно.

Превосходство белых являлось краеугольным камнем культуры Юга и его экономики. Сегрегация выжила потому, что ее поддерживали мощные социальные силы. Контрнаступление началось лишь в 20 веке. Вначале оно было медленным и нерешительным, но в то же самое время настойчивым. Как и сама сегрегация, оно обладало важным правовым аспектом и осуществляло важную правовую стратегию. Борьба за расовую справедливость являлась борьбой за власть в обществе; но часть ее усилий происходила из требований нравственности и твердой приверженности закону.

Национальная ассоциация за прогресс цветного населения (НАПЦН) была основана как раз перед началом первой мировой войны. С самого начала своего существования она имела грозное правовое оружие. НАПЦН защищала права черных в судах и устраивала судебные процессы с целью расширить эти права. Не все из этих судебных тяжб увенчались успехом, но некоторые были достаточно эффективны. В деле Гуин против Соединенных Штатов (1915) НАПЦН приняла участие в борьбе против «дедушкиной статьи» Оклахомы. Это дело было выиграно. Но даже победы не приводили к реальным изменениям в расовых отношениях.

Южные штаты, например, несмотря на дело Гуина, имели множество способов не допустить черных к избирательным кабинам. Комиссия Соединенных Штатов по гражданским правам в докладе, опубликованном в 1961 году, выявила шестнадцать округов глубокого Юга, в которых для голосования не было зарегистрировано ни одного черного, несмотря на то что черные составляли там большинство населения.

Победа тем не менее в конце концов оказалась на стороне НАПЦН и черного населения. Мир вне стен суда.стремительно менялся. К 1950 году система плантаций на Юге приблизилась к своей смерти. В 20 веке черные в большом количестве мигрировали на Север в поисках работы. Вторая мировая война привлекла на Север еще больше негров, обещая им здесь заводскую работу. Черные граждане все более и более осознавали себя как сообщество. В мировом масштабе колониализм шел к закату. Вторая мировая война в некоторой степени являлась войной, направленной против расистской идеологии. Возможно, дисгармоничным и странным было участвовать в такой войне сегрегированным войскам, но система упорствовала. Предизент Гарри Трумэн издал указ о десегрегации армии, флота и военно-воздушных сил лишь после войны. К тому времени изменения уже назрели.

Кульминационный момент наступил в 1954 году, когда Верховный суд в один из своих исторических понедельников провозгласил изумительно единодушное решение по делу Браун против Совета по образованию. Имелось только одно мнение. По стандартам Верховного суда оно было очень коротким. Оно было подписано председателем, Эрлом Уорреном, недавно назначенным президентом Эйзенхауром, но он говорил от имени всего Суда. Дело Брауна касалось сегрегации в школах.

На глубоком Юге и в некоторых соседних штатах белые и черные дети должны были ходить в сегрегированные школы. Оливер Браун, черный истец, жил в Топеке, штат Канзас, его дочка Линда ходила в сегрегированную школу.

Суд провозгласил, что сегрегация в школах является незаконной. Это было достаточно поразительное заявление — страшно шокирующее. Дело Брауна послужило только началом. Ряд решений полностью сразил расовую дискриминацию и сегрегацию во всех аспектах общественной жизни — в парках, плавательных бассейнах, на скамейках, в муниципальных службах. Несмотря на вопли протеста, исходящие с Юга, Суд не отступал и не оглядывался назад. Эти дела явились важными сигналами черному сообществу и его союзникам:

федеральные суды более не будут колебаться в защите прав меньшинств. Их двери будут открыты для черных с целью обеспечить расовое равенство. Обещание Четырнадцатой поправки наконец-то будет выполнено. Более того: суды переопределят и расширят классические права.

Проведение в жизнь решения по делу Брауна не было легким. Юг сопротивлялся, как только мог. «Массовое сопротивление» было лозунгом в прежней Конфедерации. В 1962 году, через восемь лет после завершения дела Брауна, еще не один черный ребенок не ходил в белые школы Миссисипи, Алабамы или Северной Каролины. Даже коллежди в этих штатах оставались строго сегрегированными.

Гражданские права стали в буквальном смысле объектом ожесточенной борьбы. Время от времени проливалась кровь. Борцы за гражданские права подвергались опасности быть избитыми, подвергались остракизму. Мученики умирали за свое дело, большинство из них — черные. В церковь могли кинуть взрывчатку, погибали черные дети. Проходили сидячие забастовки, марши, петиции, демонстрации;

ненасильственные формы протеста распространились по всему Югу. Тем временем правовая борьба продолжалась и в стенах суда. Обе стороны этой битвы были важны. Ни одна из них не была сама по себе достаточной. Марши и сражения нуждались в адвокатах, а работа адвокатов ничего бы не значила без поддержки с улицы.

Поколение минуло с момента рассмотрения дела Брауна. О десегрегации

в школах еще спорят, она все еще остается в стране под вопросом. Имеются еще сотни полностью черных (ч белых) школ. Большинство из них теперь расположено на Севере, они являются продуктами местой школьной системы, сегрегированной системы проживания и «перелета белой стаи», то есть миграции белого среднего класса в пригороды. Школьные автобусы являются одним из методов смешения рас, но ему сильно сопротивляются — и не всегда только белые. Верховный суд одобрил использование автобусов в 1971 году, но он не положил конец дебатам или постоянному потоку судебных тяжб. Сам Суд стал в последние годы проявлять некоторые колебания относительно правильности выбора лекарства.

Во многих больших городах дети, обучающиеся в общественных школах, являются в подавляющем большинстве черными. Интеграция в смысле дела Брауна более не является возможной, по крайней мере в пределах города. Однако это не означает, что дело Брауна потерпело поражение. Полностью черные школы не являются сегрегированными школами в своем старом смысле. В них преподают смешанные кадры, и школьный совет управляет ими вполне справедливо. Действительно, в некоторых городах черные контролируют советы по образованию. Черные школы сталкиваются с многочисленными проблемами, но они не являются второсортными — как определяли бы их законы Джима Кроу и какими являлись они на Юге.

Расовые отношения находятся в непрерывном изменении. Закон о гражданских правах 1964 года явился огромным шагом вперед. Раздел II ставил вне закона любую расовую дискриминацию «в любых общественных местах». Эти места включали в себя гостиницы, отели, мотели, рестораны, кафетерии, буфеты, палатки по продаже газированной воды, «любые здания, предназначенные для демонстрации фильмов, театры, концертные залы, спортивные арены, стадионы и другие места, предназначенные для показа или увеселения», и «любые станции по заправке бензином». Этот закон, конечно, подвергся оспариванию в суде. Но на этот раз Верховный суд поддержал статут, и, надо сказать, весьма решительно. Тяжущимся во втором случае оказался семейный ресторан в Бирменгеме, штат Алабама, под названием «Олаиз Бабикью», который специализировался на «приготовлении мясных блюд и домашних пирогов». Этот вид маленького, местного ресторанчика находился на границе закона, но Верховный суд пожелал — и весьма настойчиво — придать закону его максимальный смысл и отменить сегрегацию повсюду.

В это время барьеры в общественных местах действительно пали. Закон о гражданских правах выполнялся. Черный человек впервые за все время мог водить машину по всей стране, питаться в любом ресторане, останавливаться в любом отеле. Строгий закон о праве голосования (1965) забил еще один гвоздь в гроб старых порядков. Федеральное правительство отныне обещало стоять за право черных участвовать в голосовании. Политическая власть черных неимоверно возросла. Черные вновь стали появляться в законодательных органах штатов и городов, где они отсутствовали со времен Реконструкции. Политическая власть их также выросла на Севере. Черные мэры были избраны в Детройте, Атланте, ЛосАнджелесе, Ньюарке, Кливленде, Чикаго, Филадельфии.

Расовый вопрос все еще остается актуальным в американской жизни. Социальные и правовые изменения происходят в направлении расового равенства. Но движение это не было ровным даже в последние годы. Имелось много зигзагов. Сегрегация официально мертва. Нет никаких шансов, что она вернется к жизни. Но в любом большом городе и на сельском Юге существует огромный слой самого низшего класса черных; все еще остается огромная пропасть между доходами белых и черных. Имеется мало черных докторов, адвокатов, управляющих делами, ученых, архитекторов. Умирает гораздо большее число черных младенцев, чем белых. Число безработных среди черных также в два раза выше.

Необходимы ли новые меры? Многие черные (и белые либералы) говорят:

«Да». Необходимо наличие дополнительной руки помощи, которая поддерживала

бы десегрегацию. Недостаточно лишь разрушить правовые барьеры. Ныне необходимы закрепляющие шаги, положительные программы помощи. Но это затрагивает глубинный нерв. Многие белые боятся и отвергают эти «благосклонности» в сторону черных. Они чувствуют, что это им угрожают как на работе, так и дома.

Этот вопрос всплыл на поверхность в знаменитом деле Бэкка. Алан Бэкк, белый, подал заявление для поступления в медицинскую школу университета Каролины в Дэвисе. Дэвис имел специальную программу, облегчающую поступление национальных меньшинств; он имел квоту, согласно которой определенное число мест резервировалось за черными и другими меньшинствами в каждом наборе. Дэвис отверг Алана Бэкка, но в то же самое время, как утверждал Бэкк, принял черных, чей образовательный уровень и кругозор были гораздо ниже его собственного. Это, как он полагал, нарушало его конституционные права.

Верховный суд, несомненно, нашел это дело ужасно затруднительным. Его решение было фрагментарным и запутанным. Суд отменил систему квот Дэвиса и (простым большинством) предписал медицинской школе принять Бэкка. Но судьи выразили несколько отдельных мнений, и ни по одному крупному вопросу не набралось квалифицированного большинства. Простое большинство судей полагало, что некоторые формы «благостной» дискриминации являются законными; но вопрос о том, какие именно и как далеко могут школы зайти в своих программах, остался без ответа.

В определенном смысле, решение по делу Бэкка никому ничего не дало, за исключением самого Алана Бэкка, который все же смог открыть дверь в медицинскую карьеру. Действия по поддержанию меньшинств и «благостная» дискриминация остаются живыми вопросами, в большинстве своем нерешенными. Они также горячо обсуждаются в случаях дискриминации по половому признаку. Большинство черных полагают, что права на программы по поддержанию меньшинств необходимы для того, чтобы преодолеть последствия вековой несправедливости; некоторые даже полагают, что они имеют право на компенсацию. Они чувствуют, что экономическое и политическое равенство остается все еще отдаленной целью. Они боятся, что страна устанет от этого вопроса в очередной раз и что прогресс в этой области может остановиться.

Ясно одно: изменения в расовых отношениях со времени дела Бэкка по любым меркам произошли огромные. В отличие от многих правовых «побед» до дела Бэкка лед действительно тронулся, пейзаж изменился вполне определенным образом. Много ли из всего этого произошло благодаря делу Бэкка? В какой степени мы обязаны праву и правовому процессу?

Конечно, невозможно отделить причину от следствия. Дело Бэкка не явилось началом движения за гражданские права, и это очевидно. Движение возникло раньше, и оно вызвало дело Брауна, если слово «вызвало» вообще подходит здесь. Но дело Брауна и более поздние дела сыграли большую роль в разворачивающейся драме. Они сыграли ту же роль, что и ранее упоминаемый мост в нашей истории. К структурным рамкам приложил свои руки Конгресс, выпустив новые строгие законы по гражданским правам. Эта жесткая, закрепленная структура права помогала сконцентрировать усилия и определенным образом влиять на общество. Поскольку большинство черных принимало участие в голосовании, кандидатам на какой-нибудь пост стало труднее добиваться его на основании принципов белого расизма. Расовые предрассудки не исчезли, но ушли в подполье.

Это также имело большое значение. Право не только выражало власть, оно также выражало и идеалы общества; и когда власть и идеалы были едины, расизм становился концепцией, поставленной вне закона. Поставленные вне закона зачастую обладали своей собственной формой зловещей власти. Но в этом случае они теряли свою законодательную силу, и эта потеря оказывалась со временем решающей. Цепь событий, происшедших со времени дела Брауна, помогла трансформировать людские понятия и идеалы, их концепции юридических прав, она

модифицировала их взгляды на закон и на то, что они ожидают от закона. За этими изменениями лежали социальные перемены в правовой культуре; но правовая культура, как мост, усиливала процесс и в свое время и в свою очередь приводила к дальнейшим социальным изменениям.

⇐ Предыдущая36373839404142434445Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: