И чувство пространства как вместилища

447 Перейдем теперь к идеям, почерпнутым в тех дисциплинах, что создают, по выражению Лефевра, «антропологическую сцену» социального пространства. То, что осмысление и реп­резентация реальности людьми зависят от их предрасполо­женности к определенным метафорам, — один из главных выводов когнитивной лингвистики и символической и когни­тивной антропологии. Сразу же подчеркнем, что сама про­странственная природа терминов, используемых для описания метафорической активности, таких как приводимые ниже «картографирование», «рамка» и т.д., является одним из мно­гочисленных проявлений повсеместности именно простран­ственных метафор.

447 Согласно когнитивной антропологии, в ходе эволюции люди приобрели способность перекрестного картографирования, применяя навыки, приобретенные в од-448-ной области, для другой.

448Эта когнитивная способность поло­жила начало антропоморфизму и тотемизму и выявила масш­табный сдвиг в человеческом познавательном опыте:

448 «В ходе развития и эволюции человеческий ум претерпевает транс­формацию: от заданного сериями относительно независимых когнитивных областей к такому, в котором идеи, способы мышления и знания свободно перемещаются между этими областями» [Mithen, 1999: 154].

448Выводы когнитивной лингвистики достигнуты с опорой на исследования искусственного интеллекта, в ходе которых было выявлено существование психологических рамок, кото­рые люди используют, чтобы контекстуализовать новую ин­формацию. Мы осмысливаем новое, структурируя его на осно­ве уже известного. Новые сферы знания осмысляются через сложившиеся когнитивные схемы. Это понимание мышления как картографирования нового на основе имеющегося опыта объясняет, почему процессы интерпретации и понимания ас­социируются прежде всего с метафорой. Универсализм этого подхода проявляется в уверенности его сторонников в том, что все носители данной культуры имеют более или менее иден­тичный набор базисных метафор. Однако его нацеленность на выявление прежде всего базисных метафор как инвариантов постижения мира и демонстрацию их предсказательной силы не всегда согласуется с очевидной необходимостью сохранять «открытость» результатов интерпретации. Проиллюстрирую это вот на каком примере.

«О, узнаю этот лабиринт, и вот этот угол я тоже хорошо помню!» — эту фразу могла бы произнести крыса, умей она говорить, когда ее второй раз помещают в лабиринт, из кото­рого надо найти выход. Джефф Хокинс приводит этот пример для демонстрации значимости системы памяти для функцио­нирования мозга: крыса помнит, как она выбралась в прошлый раз из исследованного ею помещения, что помогает ей делать нужные повороты на перекрестках \Хокинс, Блейксли, 2007: 102—103].

448 Крыса использует карту местности, что у нее сложи­-449-лась с помощью проб и ошибок в первый раз, для того чтобы увереннее ориентироваться в лабиринте во второй раз.

449 Интересно сопоставить этот образ крысы-исследователя, эффективно извлекающей уроки из прошлого опыта освоения пространства, с образом человека, упорно экстраполирующе­го собственный телесный опыт на окружающий мир, который лежит в основе влиятельной теории метафорических понятий, развиваемой когнитивными лингвистами Джорджем Лакоф- фом и Марком Джонсоном. Наше чувство пространства, с их точки зрения, инстинктивно и основано на том биологически всеобщем физиологическом факте, что «каждый из нас есть вместилище, ограниченное поверхностью тела и наделенное способностью ориентации типа "внутри — вовне"» \Лакофф, Джонсон, 2004:54]. Неврологические истоки метафор выдвига­ются в этой теории на первый план, а осмысление их социаль­ной динамики, а также взаимодействия дискурсивного и соци­ального в их функционировании практически отсутствует. С другой стороны, трудно что-то возразить, когда читаешь, что вместилище содержит в себе пространство и отграничено от внешнего мира. Эта «онтологическая», как ее называют иссле­дователи, метафора — действительно повсеместна: она успеш­но применяется независимо от масштаба описываемого фено­мена, от комнаты до окружающей среды в целом, с помощью сопутствующих метафор, таких прежде всего, как «граница».

449 Исследователи ничего не пишут о том, как связаны между собой вместилища, но опять-таки опыт обращения со своим собственным телом, в которое что-то время от времени «вхо­дит», и опыт нахождения тела в пространстве позволяет по­строить простую цепочку: тело—комната—дом—улица- район—город—местность—край—страна. Одно вместилище вмещает другое вместилище, которое в свою очередь образу­ет часть большего вместилища. Традиционный обыденный взгляд на вещи гармонично сосуществует с географическим.

449 Географ от века смотрел на мир так, чтобы земное простран­ство разбивалось на единицы, удобные для анализа и понима-450-ния.

450 Понимания... и управления, как ясно нам сегодня.

450 Структу­рирование территории на основе ограниченных пространств, точки входа в которые (и выхода из них) людей, вещей и информации контролируются, — это и условие нормальной жизни, и предпосылка политики, и главный принцип профес­сионального картографирования. Именно этим объясняется сосуществование в географической литературе района, горо­да, местности, региона, национального государства и конти­нента. Представления об их соотношении, сложившиеся в пе­риод модерности, — иерархические-, одно входит в другое по принципу матрешки. Когнитивные лингвисты добавили бы, что это не специфический завоевательный и дисциплинарный характер модсрности обусловил доминирование такого пред­ставления, но, повторим, фундаментальный телесный опыт человека. Между тем умница крыса, о которой я упомянула выше, напоминает нам о возможности мыслить в центре мета­форической активности не столько уже заданного своим те­лам субъекта, сколько субъекта, способного приспособиться к новому окружению, формируя с ним новые (но тоже опреде­ляющие его) отношения.

450 Статичность метафоры пространства как вместилища (и такого рода объяснения базисных пространственных мета­фор), насколько мне известно, не подвергалась критике в кон­тексте когнитивной лингвистики и проблематизируется сегод­ня только в рамках масштабных социальных теорий (см. об этом главы, посвященные глобализации и мобильности).

450 Между тем с момента публикации классической книги Лакоффа и Джонсона («Метафоры, которыми мы живем», 1990), где разви­вается идея вместилища как одной из самых распространен­ных онтологических метафор, прошло двадцать лет, и в после­дующих работах исследователи развили более динамичный взгляд на ключевые метафоры, учтя уже не только телесный, но и социальный опыт человека как ставящего цели существа, что неразрывно связано с его разнообразным передвижением в пространстве.

451 Памятник границе между двумя мирами, разделявшей Берлин: Чек-Пойнт Чарли

452 Исследователи повторяют в своей последней книге прин­ципиальную для них «нейробиологическую» мысль, что у лю­дей есть «воплощенное» (embodied), то есть проистекающее из их телесного опыта, чувство пространственной ориентации (расположение по вертикали, горизонтали и промежуточное); их положения в пространстве по отношению к другим людям и вещам (впереди, позади, рядом, выше, ниже); связи между различными частями их тел и между ними и другими (соеди­ненный, разъединенный, поглощенный); воздействия мира на них и их воздействия на мир (сопротивление, сила, движение). Эти варианты чувства пространства выражаются в таких образньис схемах, как вместилище, часть—целое, центр—пери­ферия, цикл, соединение, повторение, контакт, соседство, вы­нужденное движение, поддержка, равновесие, прямой—изви­листый, близко—далеко [Lakoff, Johnson, 1999]. Физические образы, привлекаемые для фиксации пространственною чув­ства человека, входят в его интерпретативный потенциал, но предполагают специфическую логику использования, налагая ограничения на возможные варианты высказываний и описа­ний. Так, вместилища можно наполнить, опустошить, разре­зать, разломать. У этих ограничений есть в свою очередь дру­гие ограничения, связанные с природой вещей в разогретом вместилище нарастает давление.

452 Лакофф и Джонсон говорят о «системе метафорического картографирования» [Ibid:. 179], частью которой является такое «единое сложное картографирование», которое они называют «метафора места и события-структуры». Метафоры места и вместилища (в оригинале — location and container) и события- структуры именуются ими «фундаментальными». Разница меж­ду ними в том, что одна позволяет осмысливать события как места, а другая — как объекты, а вместе они составляют один из базисных механизмов осмысления событий и их причин. «Ме­тафора места и события-структуры» включает в себя ряд со­ставляющих.

452 Приведем этот перечень (в оригинале все эти метафоры приведены с большой буквы): состояния — это ме­-453-ста (внутренние пространства ограниченных регионов); изме­нения — это движения (в ограниченные регионы или из них); причины — это силы; причинение — это вынужденное движе­ние (из одного места в другое); действия — это самонаправляемые движения; цели — это направления движения; средства - это пути движения в нужном направлении; трудности — это препятствия движению; свобода действия — это отсутствие препятствий движению; внешние события - это большие дви­жущиеся объекты (обладающие силой); долговременные целенаправленные виды деятельности — это путешествия [Lakoff, Johnson, 1999].

453 Такого рода метафорическое картографирование позволя­ет «концептуализировать» события и все их аспекты — от дей­ствий и изменений до состояний и целей. Связь между собой этих метафор подобна связи между центром и радиусом, ког­да боковые ответвления сохраняют только некоторые свойства центральной метафоры.