Город как машина и город машин

483 Из всех разбираемых здесь метафор ассоциация города и машины получила, наверное, самое богатое выражение в кине­матографе — от «Метрополией» Фрица Ланга до «Матрицы» братьев Вачовски. И в том и в другом культовом фильме обыг­ран разрыв между теми, кто создает и планирует, и теми, кто встроен в результаты планирования, нередко против собствен­ной воли. И в том и в другом машины используют людей в сво­их целях: дьявольская кукла подбивает рабочих на бунт, разру­шивший хрупкое равновесие города, а машины, создавшие Матрицу, получают энергию из людей и «зомбируют» обитате­лей корпоративного мира. Одна из самых предсказуемых и банальных, эта связь сложилась еще в допромышленные вре­мена. Как пишет Анри Лефевр, под напором капиталистичес­кой механизации город бы полностью исчез, как исчезли его феодальные черты - крепостные стены, гильдии ремесленни­ков, контролируемые территории, ограниченные рынки, не представляй он собой от века «огромную машину, автомат, зах­ватывающий природные энергии и продуктивно их потребля­ющий» [Lefebvre, 1991: 344-345].

483 Однако именно промышленный город середины XIX столе­тия способствовал быстрому утверждению механистических, машинных метафор.

483 От мотора как метафоры производитель­ного труда к машине как метафоре эффективного преобразо-484-вания природных веществ и энергии в полезные людям про­дукты — этот путь использования метафор был пройден соци­альной теорией XIX века за считанные десятилетия.

484 Полез­ность продуктов работы машин для всех — этот ход мысли был настолько популяризован «прогрессистской» идеологией, что долгое время автоматически переносился на образ города-машины.

484 Последний, в частности, мыслился как «динамо-ма­шина», вращающаяся для блага всех горожан [Ganz, O'Brien, 1973]. Но не происходит ли так, что разговоры властей об об­щем благе используются для того, чтобы «динамить» горожан, если воспользоваться грубоватым позднесоветским жаргоном, то есть уклоняться от выполнения обещаний? Риторику роста, используемую городскими властями, разобрал в 1970-е Харви Молоч — американский городской социолог и автор метафо­ры «город — машина роста» (см, об этом подробнее в главе о городской политике). «Машина роста» — это не город как та­ковой, а коалиция элит, нацеленная на извлечение прибыли из городской земли и всего, что на ней возведено.

484 Добавим, что разговоры о том, что город растет и развива­ется, ведутся сегодня в каждом российском городе, и нередко они ведутся так, чтобы за уподоблением города агенту — соревнующемуся с другими и опять же развивающемуся — скрыть тот факт, что городская жизнь принципиально фраг­ментарна и сложна, что нет развития без конфликта, что эли­та и ее интересы — это далеко не весь город. Немаловажно и то, что «машина роста», продвигающая экономический рост, объе- диняет в коалицию не только административную элиту и мас- смедиа, но и местных интеллектуалов.

484 Не этим ли объясняется отсутствие у нас сколько-нибудь внятной рефлексии последствий стремительного роста до­рогой жилой и торговой недвижимости в большинстве российских городов? Политические технологи и эксперты в марксистской риторике, как правило, не нуждаются.

484 Превалирующий сегодня дискурс технократического экономического менеджмента с его двумя главными «кричалками» — «оптими-­485-зацией» и «эффективностью», а теперь еще и «инновациями» — предопределяет весьма избирательное прочтение марксистс­кого текста Молоча как источника «правильной» риторики.

485 Ее без помех можно включать в процветающее сегодня дискур­сивное обслуживание интеллектуалами не столько городских элит, сколько федеральных национальных интересов; «Актив­ная экономическая политика не только предотвратит сполза­ние в рецессию, но и сделает Россию притягательной для стран-партнеров.

485 Превратив Россию в региональную "машину роста", мы сможем изменить ее восприятие в мире и усилить ее международное влияние» [Магометов, 2009].

485 В более по­здних своих текстах Молоч и его соавтор Логан еще более оп­ределенно описывают махинации городского истеблишмента, указывая, в частости, на «бесконечное лоббирование, манипу­лирование и задабривание» как на ключевые ресурсы, из кото­рых сделаны большие города [Logan, Molotcb, 1987: 293].

485 Сопоставимую со сквозящей здесь исследовательскую сво­боду, с какой вещи называются своими именами, в наших экс­пертизе и аналитике не найти: они нередко мыслятся, увы, как полностью безоценочные.

485 Справедливости ради надо сказать, что, когда речь идет о национальной коалиции элит, в нашей литературе есть достаточно нелицеприятные описания того, какими именно средствами они сплачиваются; «Механизмом консолидации элит в России стало исключение несогласных и устрашение колеблющихся, обеспеченное серией показательных процессов над лидерами крупного бизнеса и публичной сферы» [Щербак, Эткинд, 2005].

485 Большинство российских городов успешно превращены за последние десятилетия в «машины роста», и пока трудно ска­зать, какое именно метафорическое выражение этот процесс получает.

485 Сейчас он проявляется в циркулировании метафорических выражений, далеких от «города как машины» лексически, но связанных с дискурсивным выражением именно тех социаль­ных и политических тенденций, что эта метафора фиксирует.

 

486 Пешеходы остановились перед сияющим макетом Москва-Сити - гордости московской «машины роста*

487 Я имею в виду совокупность метафор, связанных с коммодификацией городов. ГЬрод — в лице городских властей — поэтому занимается «маркетингом» самого себя как товара, на который стоит потратиться, вложив в него средства.

487 Дискурсивный напор продвигающих свои товары на рос­сийском рынке субъектов сегодня столь силен, что метафори­ческая природа позиционирования города как товара далеко не очевидна. Брендинг городов осложняется сохраняющимся индустриальным и советским обликом большинства из них, что подмечено в метафоре российского города как машины времени. Вот студенты нижегородской «Вышки® совершают образовательную экскурсию, в ходе которой, весьма предска­зуемо и типично для почти любого города, «старинные здания сменялись постройками советской эпохи, а последние уже со­временными громоздкими торговыми центрами и домами. Наверное, поэтому маршрут захотелось бы назвать как Старый Нижний — Город Горький — Нижний Новгород нового поколе­ния» \Apxu?ioea, 2008]. «Да, город динамично изменяется, стре­мительно меняет свой облик», — хорошо знакомыми нам зак­линаниями завершает автор свой репортаж, совпадающий по тону с тем, как мэры и девелоперы, отчитываясь о построен­ном, словно не видят, что их гордость — все новые и новые объекты — одиноко возвышаются над давно сложившейся го­родской средой, которую не изменишь, по крайней мере «стре­мительно». А вот на сайте российских командированных та же метафора приходит на ум побывавшему в печально известном северном городе:

487 «Воркута — это город машина времени. Да. Попадете Вы в середину 1980-х годов. Город напичкан советс­кой символикой по самое горло. Что смотрится забавно. До­мишки хоть и раскрашены в разные цвета, по все же выглядит все нерадостно. Жил в гостинице "Воркута". Бронировал номер по телефону за день до приезда, за что пришлось заплатить 50 % от стоимости номера!!! Как мне сказали — северные рас­ценки у них, шутников. Номер нормальный достался, 2500 р., но полчаса из крана будет стекать ржаво-угольная вода <..,>

488 В гостинице не знают что такое Интернет. Гулять в городе не­где, поесть тоже туго» [Викинг, 2008].

488 Скудость, с какой «город как машина» представлен в рос­сийской Сети, объясняется, вероятно, весом десятков милли­онов реальных машин, что подчинили себе городскую жизнь за последние десятилетия. Картина, нарисованная В. Высоцким в «Песне о двух красивых автомобилях»: «Без запретов и следов, об асфальт сжигая шины, Из кошмара городов рвутся за город машины, — И громоздкие, как танки, "Форды", "Линкольны", "Селены", Элегантные "мустанги", "Мерседесы", "Ситроены"», стала реальностью. Вот и кишит наша Сеть рассказами о «Го­роде машин» (крупнейшем автомагазине под Москвой), со­ветами, как утилизовать старый автохлам, поэтичными мар­кетинговыми зарисовками под заголовками «Прелесть маленькой машины». Вот и отмечена она активнейшей ком­муникацией автовладельцев, которые и на городских улицах периодически демонстрируют вызывающую сильное уважение сплоченность, противостоя неиссякаемой изобретательности городских и федеральных элит.

Некоторые итоги

488 Представленные читателю наблюдения и соображения по­казывают проницаемость границ между социологическим и популярным дискурсами, свидетельствуя о широкой распрос­траненности классической урбанистической метафорики.

488 Сложившиеся более века назад метафоры продолжают управ­лять пониманием и обрамлять восприятие городов. Если одни метафоры (джунгли прежде всего) употребляются в основном для выражения тех же смыслов и оценок, что сложились во времена классической социологии, то сегодняшнее функцио­нирование других метафор сильно отличается от описанного Лангером прежде всего в том отношении, что они почти не употребляются позитивно — для выражения возможностей,

489 разнообразия и целостности города.

489 Как это можно объяс­нить? Хотя классическая социология отдавала себе отчет в сложностях репрезентации социальной (городской) жизни посредством теоретического языка, только в последние деся­тилетия стала ясной его принципиальная непрозрачность, выражающаяся в том, что его понятия могут жить своей жиз­нью, все больше отдаляясь от усложняющейся социальной ди­намики. Возможно, поэтому позитивные смыслы метафор базара и организма применительно к городу больше не под­крепляются противоречивым опытом городского существова­ния, Сдругой стороны, метафоры реифицируются и конденси­руются, особенно в официальном и сориентированных на него дискурсах, не столько репрезентируя, сколько пряна ре­альные процессы. С разговорами о том, что пора прекратить делать из города базар, проще перераспределять собствен­ность, а поэтичными ссылками на растущий город-организм удается оправдывать деятельность альянсов девелоперов и от­цов города.

489 «Своя» жизнь метафор проявляется и в том, что они сталкиваются и сливаются, а иногда и исчезают, и, по-моему, этим можно объяснить судьбу «машинной» метафоры в пост­советском дискурсе: сегодняшний город — это город автома­шин, которые, несмотря на сложности перемещения, дают сво­боду, исключавшуюся индустриальным «городом-машиной».

 

 

⇐ Предыдущая1234567

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: