 |
Фрустрированность и агрессивность личности
|
|
|
|
Довольно часто повышенной эмоциональной возбудимости, напряженности, раздражительности, фрустрированности и другим стресс-проявлениям сопутствуют различные формы агрессивных реакций. В связи с чем особый интерес в ракурсе нашей проблематики представляет вопрос отнесения агрессивности как личностного свойства к психобиологическим, и в первую очередь, конечно, темпераментным характеристикам, или же к прижизненному характерологическому образованию субъекта. Так, по мнению ведущего отечественного психогенетика И. В. Равич-Щербо (1988), именно по превалированию наследственного или средового начала в становлении какой-либо психологической черты и определяется ее место в структуре индивидуальности. Поэтому мы считаем необходимым подробно остановиться на феноменологии агрессивности.
А. Р. Кратфилд и Н. Ливсон сопоставляют в своей работе два приемлемых и взаимосуществующих определения агрессии. Первое основано на внешней оценке поведения:
Агрессия — это любой вид поведения, наносящий вред другому. Второе связано с намерением человека:
Агрессии — это любые действия, имеющие целью причинение вреда другому (цит. по А. К. Осницкому, 1994. с. 63).
По определению С. Ф. Сироткина (1996):
Агрессивность — комплексное свойство психики, связанное с разрушением объекта.
При этом, по его мнению, комплексность этого свойства проявляется в том, что для описания агрессивности необходимо использовать оппозиционные категории: осознаваемая—неосознаваемая, внутренняя—внешняя, в фантазии — в действии, враждебная—инструментальная и т. п.
Понятия агрессия и агрессивность не синонимичны. По А. А. Реану (1999),
агрессивность — свойство личности, выражающееся в готовности к агрессии.
|
|
|
Таким образом,
агрессия есть определенные действия, причиняющие ущерб другому объекту, а агрессивность — это готовность к агрессивным действиям в отношении другого, которую обеспечивает (подготавливает) готовность личности воспринимать и интерпретировать поведение другого соответствующим образом.
В этом плане, очевидно, можно говорить о потенциально агрессивном восприятии и потенциально агрессивной интерпретации как об устойчивой личностной особенности мировосприятия и миропонимания.
Различие понятий агрессия и агрессивность ведет к важным следствиям, а именно: не за всякими агрессивными действиями субъекта действительно стоит агрессивность личности. И с другой стороны, агрессивность человека вовсе не всегда проявляется в явно агрессивных действиях.
Проявление (или непроявление) агрессивности как личностного свойства в определенных актах поведения — агрессивных действиях — всегда является результатом сложного взаимодействия трансситуативных и ситуационных факторов.
В случае агрессивных действий неагрессивной личности в основе генеза, первопричины этих действий, лежит фактор ситуации.
В случае же агрессивных действий агрессивной личности во взаимодействии трансситуативных и ситуационных факторов примат принадлежит личностным качествам.
В связи с этим необходимо отметить следующее: во взаимодействии трансситуативных и ситуационных факторов в большинстве случаев трансситуативным принадлежит роль детерминант поведения, а ситуационным — роль модуляторов. Эта позиция противоречит как пандетерминистскому личностному подходу, игнорирующему влияние ситуации на поведение личности, так и модному в последние годы ситуационному подходу (R. Nisbett, L. Ross, 1982), который, в своем радикальном выражении, считает теорию личностной детерминации поведения просто фундаментальной ошибкой атрибуции.
|
|
|
В настоящее время не существует общепринятой теории агрессии. Наиболее фундаментальными и детально проработанными концепциями являются инстинктивистская теория агрессии (S. Freud, К. Lorenz), фрустрационная теория агрессии (J. Dollard, N. Miller), теория социального научения (A. Ban-dura), теория переноса возбуждения (D. Zillmann), когнитивные модели агрессивного поведения (L. Berkowitz). Кроме того, имеются многочисленные частные варианты каждой из названных базовых теорий.
Для представителей биологизаторского направления постулатом выступает следующее выражение К. Лоренца (1994, р. 56):
Агрессия — это такой же инстинкт, как и все остальные, и в естественных условиях так же, как и они, служит сохранению жизни и вида.
Последователи фрустрационной теории основываются на том, что агрессивность человека — это приобретенное при жизни качество, развившееся как реакция человека на постоянное неудовлетворение потребностей, ущемление важных для него интересов. Эта точка зрения впервые представлена в работе Дж. Долларда и его соавторов (1939). Основные положения этой концепции базируются на том, что агрессия всегда есть следствие фрустрации, а фрустрация обязательно влечет за собой агрессию. Однако ни первая, ни вторая теория полностью не подтверждаются практикой. Действительно, не каждый «ущемленный» человек ведет себя агрессивно.
Из теории социального научения (Л. Берковиц, 1962; и др. ) следует, что для проявления агрессивности и ее развития необходимо соблюдать два условия: а) чтобы препятствие, возникшее на пути целенаправленной деятельности, вызвало у человека реакцию гнева; б) чтобы в качестве причины возникновения препятствия был воспринят другой человек. Представителями теории социального научения агрессивное поведение рассматривается не только как реакция на фрустрацию, но и как результат подражания другим людям. Агрессивное поведение в этой концепции трактуется как результат функционирования когнитивных и других психических процессов:
—оценки субъектом следствий своего агрессивного поведения как положительных;
—наличия фрустрации;
—наличия эмоционального перевозбуждения типа аффекта или стресса, сопровождающегося внутренней напряженностью, от которого человек хочет избавиться;
|
|
|
—наличия подходящего объекта агрессивного поведения, способного снять напряжение и устранить фрустрацию.
Гуманистическая модель агрессии. Если не сосредоточиваться на «деталях» и подойти к вопросу глобально, то можно выделить два полярных подхода к феномену агрессии. Первый из них содержит этико-гуманистическую направленность. В широких границах этико-гуманистического подхода агрессия, причинение вреда другому человеку трактуется как зло, как поведение, противоречащее позитивной сущности человека. И, соответственно, такое поведение оценивается негативно. В науках о человеке этот подход представлен в гуманистической психологии, экзистенциальной и гуманистической философии, а также в базирующихся на их основе педагогических теориях.
Христианская концепция человека также должна быть отнесена к этому подходу. Можно говорить и иначе: идеи гуманистического подхода к феномену агрессии восходят к традициям христианского учения: «возлюби ближнего своего как самого себя», «любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас», «не судите, да не судимы будете».
Эволюционно-генетическая модель агрессии. Другой, альтернативный этико-гуманистическому, подход к феномену агрессии можно обозначить эволюционно -генетическим. В рамках этого подхода внутривидовая агрессия расценивается как биологически целесообразная форма поведения, способствующая выживанию и адаптации.
Этот подход также объединяет различные концепции, начиная от теорий выживания вида и психобиологической адаптации индивида и заканчивая концепциями социальной адаптации личности.
В рамках эволюционно-генетического подхода агрессия, естественно, ни в коей мере не рассматривается как зло, а трактуется как «такой же инстинкт, как и все остальные» (К. Лоренц, 1963), который вместе с другими инстинктами служит сохранению жизни. Внутривидовая агрессия рассматривается как целесообразный инстинкт, выработанный и закрепленный в процессе эволюции. Агрессия — это инстинкт борьбы, которая направлена против собратьев по виду у животных и у человека. Агрессия, кроме того, является, не инстинктом «смерти» (как, например, у 3. Фрейда), а представляет собой инстинкт сохранения жизни и вида, и в этом плане это такой же инстинкт, как и все остальные (К. Lorenz).
|
|
|
Эволюционно-генетический детерминизм развития агрессии и агрессивности как хищнического инстинкта, инстинкта господства и подавления, обосновывается энциклопедическим анализом эволюции и поведения животных (К. Lorenz), эволюции, генетики и поведения человека (В. Эфроимсон). При этом последовательный эволюционно-генетический подход не может остановиться лишь на констатации инстинктивной природы агрессии, но утверждает и инстинктивную природу альтруизма, коллективизма, жертвенности и других сугубо личностных свойств, даже таких, как совесть и вообще этическая система личности. «Эгоизм очень способствует выживанию индивида, но специфика эволюционного развития человечества такова, что естественный отбор был в очень большой мере направлен на развитие биологических основ самоотверженности, альтруизма, коллективизма» (В. Эфроимсон).
Однако представление о высокой степени целесообразности агрессии для человеческого существа вступает в серьезное противоречие с наблюдаемыми нами поистине катастрофическими последствиями проявления агрессивного поведения на межличностном, межгрупповом, межнациональном и межгосударственном уровнях.
Это противоречие не может быть незамеченным, проигнорированным серьезными представителями эволюционно-генетической концепции агрессии. И тогда, преодолевая это противоречие, К. Лоренц выдвигает новую дополнительную посылку, которая, по его мнению, снимает противоречие и действительно является хорошей услугой для эволюционно-генетического подхода. Утверждается, что агрессивный инстинкт «хорош» и служит в естественных условиях сохранению жизни индивида и вида в целом. Однако ныне естественный порядок вещей нарушен, и нарушен, если кратко резюмировать значительные выкладки К. Лоренца, следующим образом.
1. Человек есть «слабое» животное (не хищник). У него, в связи с этим, достаточно слабые естественные возможности убийства. По крайней мере, они никак не сравнимы с возможностями настоящих хищников (лев, тигр, волк и т. д. ).
2. Именно потому, что у человека слабые естественные возможности убийства, эволюционным образом у него сформировались и закрепились лишь слабые запреты внутривидовой агрессии. Внутривидовая агрессия должна иметь сильные инстинктивные запреты лишь у сильных хищников, так как только при их возможностях убийства агрессия становится угрозой выживанию вида. Для человека слабые запреты на агрессию вполне достаточны, и внутривидовая агрессия, агрессивность в естественных условиях не угрожает исчезновению вида.
|
|
|
3. Изобретение современного искусственного оружия привело к нарушению равновесия между слабыми возможностями убийства и слабыми же запретами на агрессию. Возможности убивать возросли, а запреты остались теми же, то есть слабыми.
Этот подход, конечно, не изменяет сущности эволюционно-генетической концепции агрессии. Более того, эта попытка как раз и предпринята для того, чтобы снять возникшие противоречия и еще более обосновать и укрепить взгляд на агрессию и агрессивность как на эволюционно закрепленный, целесообразный инстинкт, имманентно присущий человеку. Однако эта попытка, эта модель сама по себе имеет немало уязвимых мест. Почему, например, сразу отбрасывается (или даже и не возникает), игнорируется мысль о том, что с изменением одного меняется и другое, а именно: что с ростом возможностей убийства (не биологически естественные устройства), растет и возможность регуляции агрессии и поведения человека вообще (не инстинктивный уровень регуляции)?
Или, в более широком контексте, этот вопрос можно ставить как проблему одновременной эволюции: а) социальных условий, в которых живет (и, которые, заметим, также и создает) человек, и б) эволюции самого человека как социального существа.
Необходимо заметить, кстати, что как современный человек в значительной мере сам создает условия, в которых он живет, так же в немалой степени он создает и сам себя. Социальная эволюция человека с какого-то периода его развития обусловлена не только экзогенными факторами, средовыми воздействиями, но и эндогенными факторами саморазвития. А кроме того, существует и некоторое сложное взаимодействие между этими механизмами эволюции. Оно может выражаться, например, в намеренном, целенаправленном моделировании и создании человеком (как видом, через коллективный разум) таких социальных условий, при которых среда стимулировала бы эволюцию человека в определенном направлении. Иначе говоря, среда перестала быть независимой переменной, автономным фактором эволюции. Она в значительной степени теперь сама зависит от человека и эволюционирует под его воздействием.
Вообще, из общей идеи эволюционно-генетического подхода к агрессии не обязательно следует, что агрессии носит не реактивный, а спонтанный характер. Агрессия, скажем, вполне могла бы эволюционно закрепляться как целесообразный инстинкт выживания, защиты от внешних угрожающих воздействий. Однако, если исходить из того, что агрессивность эволюционно закреплялась не только в этом смысле, но и что шел непрерывный эволюционный отбор особо агрессивных индивидов («распространение генов победителей» по В. Эфроимсону), то вполне логичным следствием становится и представление о спонтанной природе агрессивности современного человека, хотя проведенное экспериментальное исследование генно-средовой детерминации агрессивности на основе метода близнецов как наиболее адекватном средстве проникновения в сущность природы феномена насилия не выявило большой конкордантности (схожести) монозиготных близнецов в сравнении с дизнготами (А. А. Баранов, М. Ю. Завьялова, 1997).
Кроме того, нельзя абстрагироваться от факта, что физиологическая регуляция (обеспечение) агрессивного поведения является реакцией на средовые воздействия, при воздействиях ситуативных и реакции остаются ситуативными. Если же соответствующие средовые воздействия являются устойчивыми (хроническими, перманентными), то и агрессивные реакции приобретают устойчивый, личностной характер. Социо-онтогенетическая детерминация агрессивности подтверждается многочисленными результатами исследований процесса социализации, социального научения и онтогенетического развития личности (P. Mussen, J. Conder et al., 1987, A. Bandura, 1973, Q. Patterson, 1976, H. Parens, 1997, С. Беличева, 1993, Н. Дубинин и др., 1989, С. Кудрявцев, 1988, А. Л. Реан, 1990, 1994). Исследования Орегонского центра по изучению социального научения показали, в частности, что для семей, из которых выходят высокоагрессивные дети, характерно особое взаимодействие между членами семьи. Это взаимодействие носит вид «распрямляющейся пружины», поддерживающей и усиливающей агрессивные способы поведения. Достоверно установлено, что жестокое обращение с ребенком в семье ведет не только к проявлению им агрессивного поведения по отношению к другим детям (Р. Берджес, Р. Конджер, 1987) в том же возрасте, но и к развитию агрессивности, склонности к насилию и жестокости во взрослом возрасте (С. Widom, 1982), превращая физическую агрессию в жизненный стиль личности (R. Hitchock, 1987). В пользу концепции социального научения говорит и то, что наиболее выраженные различия между агрессивными и неагрессивными детьми обнаруживаются не в предпочтениях агрессивных альтернатив, а в незнании конструктивных решений (L. Koltikandass-Jarvinen, P. Kangas, 1988).
В целом, отдавая предпочтение этико-гуманистической концепции, нельзя не признать, хотя бы в определенной мере, обоснованности представлений об адаптивной функции агрессии. Преодоление этого противоречия невозможно в рамках рассмотрения агрессии вообще, вне выделения ее структуры или видов. Однако здесь возникают новые проблемы, связанные с выбором основания структурирования. Возможным подходом может быть, например, выделение уровневой структуры агрессии, где основанием различения является количественный критерий силы агрессивных действий или степени агрессивности личности.
Фроммовская модель агрессии и ее недостатки. Как один из продуктивных вариантов решения проблемы оценки агрессии можно рассматривать фроммовскую модель структуры агрессии. В ней предлагается различать два вида агрессии: доброкачественную и злокачественную (Э. Фромм, 1994). Доброкачественная агрессия является биологически адаптивной, способствует поддержанию жизни и связана с защитой витальных интересов, представляя собой реакцию на угрозу этим интересам.
Злокачественная агрессия не является биологически адаптивной, не связана с сохранением жизни, не является защитой от нападения или угрозы, то есть не сопряжена с защитой витальных интересов.
Классификация Э. Фромма не уровневая, так как иерархия этих видов агрессии не задается. В основе такой классификации лежит функциональный подход. В данном случае он связан с дифференцирующим критерием: необходимо (полезно) — не нужно (вредно). Злокачественная агрессия действительно рассматривается как вредная, а ее синонимом является «деструктивность и жестокость». Таким образом, подход Э. Фромма дает прямые основания для преодоления «неразрешимого» противоречия в оценке агрессии между этико-гуманистической и эволюционно-генетической концепциями.
Однако и в этом подходе существуют трудности, которые пока не позволяют сделать столь категорично-оптимистичный вывод.
1. Первый вопрос состоит в определении того, какие именно интересы объективно относятся к витальным, а какие — уже не витальные. Вопрос принципиальный, так как «защита витальных интересов» есть критерий различения доброкачественной и злокачественной агрессии. Однако круг витальных интересов достаточно широк. И сам Э. Фромм констатирует, что сфера витальных интересов у человека значительно шире, чем у животного, и включает в себя не только физические, но и психические условия. К сожалению, современная наука (в том числе и психологическая) не дает бесспорного перечня витальных интересов человека. Потребность в свободе и самоактуализации, в психическом комфорте и социальном успехе, в уважении, признании, любви и в сохранении своей системы ценностей — все это относится к витальным интересам личности. Без решения проблемы объективизации сферы витальных интересов человека практическое разведение доброкачественной и злокачественной агрессии невозможно.
2. Второй вопрос состоит в определении того, какой именно уровень агрессивных действий достаточен для защиты витальных интересов, а какой — уже избыточен. Этот вопрос, который ставится здесь с точки зрения объективного критерия достаточности, еще более сложен для решения, чем первый.
3. Проблемы, однако, лежат не только в сфере объективно- научного знания (а точнее — нашего незнания). Кроме этого, неизбежно возникает вопрос о субъективности восприятия личностью витальных интересов, то есть субъективности отнесения тех или иных интересов к сфере витальных. В связи с этой проблемой, так же как и в предыдущих случаях, возникают трудности с практической дифференциацией доброкачественной и злокачественной агрессии. Проблема субъективности отнесения интересов к витальным каждый раз должна решаться индивидуально, то есть методами экспертно-психологического оценивания.
4. К этому же кругу вопросов относится и субъективность определения личностью каких-либо внешних действий как угрожающих ее витальным интересам. Эта проблема также привносит свои трудности в различение доброкачественной и злокачественной агрессии. Разработка данной проблемы связана, конечно, с постановкой исследований в области социально-перцептивных механизмов агрессии. Но реально конкретные выводы, как и в предыдущем случае, могут быть сделаны лишь на основе экспертно-психологического исследования личности. Однако все равно остается вопрос, является ли достаточным основанием для интерпретации агрессии как доброкачественной то, что субъект воспринимал чьи-то действия как угрожающие его витальным интересам, хотя в действительности они таковыми не являлись.
5. Связанной с предыдущим вопросом является и проблема антиципации угрозы. Человек отличается от животного также и тем, что механизм оборонительной агрессии срабатывает и тогда, когда явной угрозы нет. Но она может присутствовать неявно, а может и не присутствовать: представление о неявной угрозе может быть ошибкой антиципации. Как в этом случае квалифицировать агрессию: как оборонительную или как злокачественную? Ответ на этот вопрос неочевиден. Да, конечно, правда, что в данном случае «человек выдает агрессивную реакцию на свой собственный прогноз» (Э. Фромм). Однако он убежден, что этот прогноз адекватен и его витальные интересы находятся в потенциальной опасности. Но более принципиальным здесь является, пожалуй, другое. Ошибка антиципации — это: а) проблема агрессивной готовности личности или б) проблема интеллекта? То есть стоит ли за такой ошибкой готовность личности воспринимать ситуацию как потенциально угрожающую и, соответственно, готовность к оборонительной агрессии или же за ней стоит недостаточная способность к «просчитыванию ситуации», анализу ее развития и прогнозу возможных последствий для себя?
6. Следующая проблема состоит в субъективности оценивания уровня достаточности-недостаточности действий для защиты своих витальных интересов. Определенный уровень агрессивных действий, направленных на устранение реальной угрозы витальным интересам, может быть объективно явно избыточным, но субъективно он же может восприниматься личностью как необходимый и адекватный. Является ли в данном случае агрессия доброкачественной, а если является, то может ли она оцениваться так же, как и более адекватные варианты этого вида реагирования?
7. Более частным, по сравнению с другими, является вопрос об оценке такой формы поведения, как мщение. Эту форму поведения Э. Фромм относит к деструктивной и считает ее проявлением злокачественной агрессии. Мщение не выполняет функции защиты от угрозы, так как всегда осуществляется уже после того, как нанесен вред, а потому оно деструктивно (Э. Фромм). Однако проблема здесь состоит в том, что часто мщение как раз и направлено на нейтрализацию того вреда, который был нанесен. Дело в том, что сфера витальных интересов человека чрезвычайно широка (мы уже говорили об этом достаточно подробно) и вовсе не сводится прямо к интересам биологическим. В большинстве культур к таким интересам относится, в частности, социальное признание, уважение в микросоциуме и любовь близких. Однако известно, что в тех культурах, где распространен обычай кровной мести, отказ от ее осуществления представляет прямую угрозу реализации вышеназванного витального интереса. Причем угроза потерять уважение, признание, стать изгоем нависает не только над самим «отказником», но и в целом над его семьей, родом. Антиципация такой угрозы и агрессия как реакция на это предвидение — есть месть или это поведение следует обозначать иным понятием? Может быть, дальнейшие исследования феноменологии мести покажут, что отсроченная агрессия может носить как оборонительный доброкачественный характер, так и иметь деструктивную, злокачественную природу. По крайней мере, само понятие «месть» нуждается в серьезном уточнении.
Наличие этих трудностей не предполагает, однако, отказа от фроммовской концепции доброкачественной и злокачественной агрессии. Преодоление этих трудностей, так же как и перспективы решения проблем психологии агрессии вообще, в значительной степени, как я полагаю, связаны именно с дальнейшим развитием концепции адаптивной и неадаптивной агрессии. В методологическом плане развитие этой теории, очевидно, должно быть связано с гуманистической парадигмой.
Все указанные концепции имеют свои сильные и свои слабые стороны, но ни одна из них не может пока претендовать по своему объяснительному потенциалу на исчерпывающее объяснение агрессивного поведения человека. Вместе с тем следует отметить, что наиболее доказательными, непротиворечивыми и верифицированными на сегодняшний день являются фрустрационная теория и концепция социального научения агрессии.
|
|
|
