 |
Большой мост на улице Годзё 15 глава
|
|
|
|
Дзётаро не смог уйти, несмотря на приказание Мусаси. Он сидел на холмике, положив рядом шляпу и маску. Отсюда хорошо было видно происходящее вокруг костра.
– Хатиман! Компира! Покровитель храма Касуга! Смотрите! Мой учитель лицом к лицу идет на врага. Защитите его, о боги! Он не понимает, что делает. Обычно он добрый и мягкий, но сегодня с утра он слегка не в себе. Тронулся умом, похоже, если бросает вызов целой куче противников. Помогите же ему, помогите!
Творя страстные молитвы, Дзётаро не заметил признаков вмешательства небес. Мальчик рассердился. В конце концов он начал ругаться:
– В нашей стране не осталось уже богов? Неужели вы допустите, чтобы дурные люди победили, а хороших поубивали? Если так, то я буду считать ложью все, что твердили взрослые о разнице между плохим и хорошим. Вы не позволите убить его! Иначе я наплюю на вас! Когда Дзётаро увидел, как окружили Мусаси, его заклинания сменились поношением не только врагов, но и богов. Потом он увидел что учитель невредим, хотя с головы до ног залит кровью. Настроение Дзётаро мгновенно изменилось.
– Смотрите! Мой учитель не слабак! Он лупит их! Впервые Дзётаро наблюдал людей, сражающихся со звериной яростью, впервые видел столько крови. Ему чудилось, будто он сам находится в гуще схватки и выпачкан с ног до головы кровью. Сердце кувыркалось в груди, он ощущал головокружение и странную легкость в теле.
– Смотрите! Я же говорил, он справится! Какой выпад! Смотрите на глупых монахов, стоят, как каркающие вороны! Боятся сделать шаг!
Последнее утверждение Дзётаро оказалось преждевременным. Монахи Ходзоина начали приближаться к Мусаси.
– Так нечестно! Нападают все разом. Мусаси в тяжелом положении! Забыв обо всем на свете, взволнованный Дзётаро понесся, как огненный шар, к полю боя.
|
|
|
Настоятель Инсун дал команду к нападению. Копьеносцы ответили боевым кличем, исторгнутым из хрипов глоток. Наконечники копий со свистом рассекли воздух. Монахи рассыпались, как пчелы, вылетевшие из улья. Бритые головы придавали им варварский вид. Наконечники копий были разной формы – обычные пики, конические, плоские, с поперечиной, в виде багра. Каждый монах имел любимый тип копья. Сегодня у них была возможность проверить в настоящем бою технику, отточенную в бесконечных тренировках.
Когда монахи рассыпались, Мусаси, ожидая замысловатую атаку, отскочил назад и встал в боевую позицию. Голова у него слегка кружилась от закончившейся только что рубки. Он крепко сжимал эфес меча, липкий от крови. Взгляд Мусаси застилал кровавый пот. Он был готов достойно принять смерть, если она суждена ему сегодня.
К удивлению Мусаси, атаки не последовало. Монахи, как бешеные собаки, набросились на противников Мусаси, безжалостно преследуя и избивая вопящих ронинов. Застигнутые врасплох ронины тщетно пытались натравить монахов на Мусаси. Скоро все до единого были умерщвлены – насажены на пику, разрублены пополам, пронзены копьем через рот. Резня была беспощадной и свирепой.
Мусаси не верил своим глазам. Почему монахи напали на своих сторонников? Откуда такая жестокость? Недавно он сам бился, как дикий зверь, но сейчас ему претила жестокость, с какой священнослужители расправлялись с ронинами. Мусаси, несколько минут назад переживший состояние безумного зверя, снова обрел способность смотреть на мир глазами нормального человека и видеть других в таком озверении. Отрезвление было горьким.
Мусаси почувствовал, что кто-то тянет его за руку. Это был Дзётаро слезами радости на глазах. Мусаси ощутил внезапный покой на душе. Бой кончился. Настоятель приблизился к Мусаси и с достоинством вежливо произнес:
|
|
|
– Если не ошибаюсь, вы Миямото. Почитаю честью для себя встретиться с вами.
Настоятель был высокого роста, с белым лицом. Внешность и манеры Инсуна произвели на Мусаси глубокое впечатление. Вытерев меч, Мусаси вложил его в ножны и хотел ответить настоятелю должным образом, но от смущения не находил слов.
– Позвольте мне представиться, – продолжал монах. – Я – Инсун, настоятель храма Ходзоин.
– Вы мастер копья, – выдавил из себя Мусаси.
– К сожалению, я отсутствовал, когда вы посетили наш храм. Я очень разочарован тем, что мой ученик Агон скверно показал себя.
Извинения за неудачное выступление Агона? Мусаси не верил своим ушам. Он молчал, стараясь собраться с мыслями, чтобы ответить на изысканно-учтивое обращение Инсуна. Он не мог понять, почему монахи выступили против ронинов. Мусаси, впрочем, недоумевал оттого, что остался жив.
– Пойдемте! – сказал настоятель. – Вам надо смыть кровь и отдохнуть.
Инсун повел Мусаси к костру. Дзётаро шел следом.
Монахи, разорвав на куски хлопчатую ткань, вытирали копья. Один за другим они подходили к костру и спокойно усаживались рядом с Инсуном и Мусаси.
– Эй, смотри! – сказал один, указывая на небо.
– Да, воронье почуяло кровь. Раскаркались над трупами.
– Почему вороны не садятся?
– Сядут, как только мы уйдем. Вот уж попируют!
От шутливой болтовни веяло ужасом. Мусаси стало ясно, что нужно самому спросить монахов, почему события обернулись столь странно. Он взглянул на Инсуна и сказал:
– Я полагал, что вы пришли сюда со своими людьми, чтобы напасть на меня, поэтому я решил захватить с собой в страну мертвых побольше спутников. Не понимаю, почему вы изменили первоначальный план? – спросил он, глядя в лицо Инсуну.
Инсун засмеялся:
– По правде сказать, мы не считали вас нашим союзником. Истинной целью сегодняшней операции была небольшая чистка.
– Вы называете это чисткой?
– Именно так, – ответил Инсун, показывая пальцем куда-то вдаль. – Лучше дождаться Никкана, чтобы он все объяснил. Видите точку на горизонте, без сомнения, это он.
В то же самое время на другом краю равнины всадник говорил Никкану:
– Вы слишком проворны для своих лет.
|
|
|
– Не я иду быстро, а вы медленно едете.
– Вы резвее лошади.
– Почему бы и нет? Я ведь человек!
Старый монах в сопровождении пятерых всадников, представлявших местные власти, быстро приближался к костру. Когда они подошли, сидевшие монахи зашептали:
– Старый учитель пожаловал!
Монахи поднялись и почтительно выстроились в отдалении, словно для совершения священного обряда, приветствуя Никкана и его свиту.
– Ты обо всем позаботился? – первым делом спросил Никкан.
– Как и было приказано, – ответил с поклоном Инсун. Повернувшись к чиновникам, Инсун произнес:
– Благодарю за ваш приезд.
Приехавшие самураи спешились, а их начальник ответил:
– Приехать не трудно. Настоящую работу выполнили вы. За дело! Чиновники принялись осматривать трупы, делая пометки, потом они присоединились к Инсуну.
– Мы пришлем людей из города, чтобы убрать тела. Оставьте все как есть. – С этими словами все пятеро сели на коней и ускакали.
Никкан дал понять монахам, что в их присутствии больше нет надобности. Те поклонились и молча пошли прочь. Инсун тоже распрощался с Никканом и Мусаси.
После ухода монахов вороны раскаркались еще громче. Птицы стаями слетались на поле боя.
Никкан, стараясь перекричать вороний гвалт, сказал Мусаси:
– Прости, если я тогда тебя обидел.
– Что вы? Вы были очень добры. Я вам очень обязан. – Мусаси встал на колени и склонился в глубоком поклоне.
– Встань! – приказал Никкан. – Это поле не место для поклонов. Мусаси поднялся с земли.
– Ты чему-нибудь научился здесь? – спросил монах.
– До сих пор не понимаю, что произошло. Вы можете мне объяснить?
– Все просто, – ответил Никкан. – Уехавшие только что чиновники служат под началом Окубо Нагаясу, присланного наместником в Нару. Они здесь люди новые, чем и воспользовались ронины, которые промышляют грабежами на дорогах, вымогательством, азартными играми, непрошенными визитами к вдовам и другими безобразиями. Власти не сумели навести порядок, но им удалось определить полтора десятка вожаков, среди них Дампати и Ясукава. Дампати с дружками, как тебе известно, невзлюбили тебя, но боялись напасть на тебя сами, поэтому придумали хитрый, как им казалось, ход с тем, чтобы монахи Ходзоина за них расправились с тобой. Они распространили клеветнические измышления о храме, развесили стишки по городу, приписав тебе все козни. Они позаботились, чтобы скандал дошел до меня, вероятно предполагая, что я совсем выжил из ума.
|
|
|
В глазах Мусаси заблестели искорки смеха.
– Поразмыслив немного, – продолжал настоятель, – я понял, что вставляется прекрасная возможность произвести чистку в Наре. Я поговорил с Инсуном, и он согласился с моим планом. В результате все довольны – монахи, городские власти, а также вороны. Ха-ха-ха!
Была еще одна персона, довольная исходом событий. Рассказ Никкана рассеял все сомнения и страхи Дзётаро. Мальчик был вне себя от восторга. Похлопывая себя по бокам руками, как птенец крыльями, он пустился в пляс, сопровождая его припевом:
– О, чистка! О, великая чистка!
От его голоса Мусаси и Никкан замолчали и стали смотреть на мальчика, который, надев маску с загадочной улыбкой, размахивал деревянным мечом, направляя его то в сторону разбросанных кругом трупов, то в сторону слетающихся ворон:
Знай, ворон черный!
Приходит время чистки.
Она нужна нам очень
Не только в Наре.
Закон природы вечен —
Все обновлять.
Чтобы весна пробилась из земли,
Мы сжигаем листья
И прошлогоднюю траву в полях.
Порой нам нужен снегопад,
Порою чистка в доме.
Эй, вороны, пируйте!
Раздолье вам сейчас!
Суп свежий из глазниц,
Густое красное сакэ.
Но знайте меру,
Иначе допьяна напьетесь!
– Мальчик, иди сюда! – строго приказал Никкан.
– Слушаюсь! – ответил Дзётаро.
– Хватит дурачиться. Принеси мне камней.
– Таких? – Дзётаро поднял лежавший у его ног камень.
– Да. И побольше.
– Слушаюсь.
На каждом из принесенных Дзётаро камней Никкан написал священную молитву секты Нитирэн «Наму Мёхо рэнгё-кё» и затем велел разбросать их среди мертвых. Пока Дзётаро выполнял поручение, Никкан, сложив ладони, читал молитву из Сутры Лотоса.
Закончив молитву, Никкан сказал:
– Молитва оградит мертвых. Можете продолжать свой путь, а мне пора в монастырь.
Никкан поднялся и стремительно зашагал в сторону Нары. Мусаси Не успел ни поблагодарить его, ни договориться о будущей встрече. Мусаси просто стоял, глядя в спину удаляющегося старика, но вдруг рванулся следом.
– Почтеннейший, вы ничего не забыли? – спросил Мусаси, похлопывая по ножнам меча.
– Ты о чем?
– Вы не дали мне наставления. Не знаю, когда вновь доведется встретиться. Хотел бы получить ваше напутствие.
Беззубый рот монаха издал слышанное прежде стрекотание, означавшее смех.
|
|
|
– Ты до сих пор не понял? – спросил он. – Могу только повторить, что у тебя слишком много силы. Если и впредь будешь гордиться ею, то не доживешь и до тридцати лет. Между прочим, тебя без труда могли убить сегодня. Сам думай, как тебе жить дальше.
Мусаси молчал.
– Сегодня кое-чего ты достиг, но проделал все плохо и несовершенно. Я тебя не осуждаю, поскольку ты еще молод. Думать, что «Бусидо» сводится только к бахвальству силой, – глубокое заблуждение. Я и сам склонен совершать такую же ошибку, поэтому не имею права поучать тебя. Ты должен усвоить правила жизни, которые выработали Ягю, Сэкисюсай и князь Коидзуми. Сэкисюсай был моим учителем, а его учил Коидзуми. Будешь им подражать и пойдешь их путем, то сможешь познать истину.
Никкан замолк, Мусаси, потупившись, стоял в глубокой задумчивости. Когда он поднял голову, монах уже скрылся из виду.
ВЛАДЕНИЕ КОЯГЮ
Долина Ягю лежит у подножия горы Касаги к северо-востоку от Нары. В начале семнадцатого века здесь располагалось зажиточное поселение, слишком большое, чтобы называться деревней, но и недостаточно крупное и оживленное, чтобы величаться городом. Его следовало бы называть «деревня Касаги», но местные жители предпочитали название Камбэ Дэмэснэ, по имени большого частного владения, располагавшегося здесь в стародавние времена.
В центре поселка возвышался главный дом – замок, служивший символом государственной стабильности и одновременно центром культурной жизни. Каменные бастионы – следы древних укреплений – окружали главный дом. Жители, как и предки владельцев замка, обосновались здесь в десятом веке. Нынешний хозяин замка был примерным феодалом в лучшем смысле слова, он улучшал жизнь подданных и в любую минуту был готов защищать свои земли ценою собственной жизни. Он, однако, избегал вмешательства в войны и споры феодалов за пределами своих владений. Словом, это был благословенный уголок с просвещенной формой правления.
Здесь не было нужды и запустения, которые сеют мародерствующие самураи. Селение разительно отличалось от Нары, где приходили в упадок храмы, воспетые в легендах. Всякий сброд просто не допускали в долину Ягю.
Здешней природе, казалось, претило все безобразное. Горная цепь Касаги была прекрасна и на рассвете, и при закате солнца; вода – чистой и прозрачной, – говорили, что из нее получается самый лучший чай. Знаменитые сливовые сады Цукигасэ были по соседству; соловьиные трели, кристально чистые, как горные ручьи, звенели в воздухе с поры таяния снегов до сезона осенних бурь.
Некий поэт сказал: «На родине героя воды и горы свежи и чисты». утверждение осталось бы поэтическим вымыслом, если бы герои действительно не рождались в долине Ягю. Эта земля породила не одного героя. Лучшим примером служил сам клан Ягю. В огромном доме даже слуги были благородного происхождения. Многие попали в дом с рисовых полей, проявив себя в сражениях и со временем превратившись в толковых и преданных служивых.
Ягю Мунэёси Сэкисюсай, удалившись от дел, поселился в небольшом горном домике, находившемся позади главного дома. Теперь он не проявлял интереса к повседневным заботам и даже не знал, кто держит в руках бразды правления. У него были способные сыновья и внуки, преданные вассалы и чиновники, готовые помочь наследникам, поэтому старец Ягю не сомневался, что без него дела по-прежнему идут хорошо.
Мусаси прибыл в долину Ягю через десять дней после побоища на равнине Ханъя. По пути он посетил храмы Касагидэра и Дзёруридзи, где поклонился реликвиям эпохи Кэмму. Он остановился на местном постоялом дворе, намереваясь пожить несколько дней и отдохнуть душой и телом.
В один из дней Мусаси в неофициальной одежде вышел прогуляться вместе с Дзётаро. Взор его был устремлен на поля, на работающих крестьян.
– Удивительно, просто невероятно! – несколько раз повторил Мусаси.
– Что? – спросил Дзётаро. Он поразился, что Мусаси разговаривает сам с собой.
– Покинув Мимасаку, я побывал в провинциях Сэцу, Кавати, Идзуми, в Киото и Наре, но нигде не видел ничего подобного.
– Что здесь особенного?
– Хотя бы множество деревьев в горах. Дзётаро засмеялся.
– Так они везде есть!
– Деревья, да не те. В Ягю все деревья старые, а это значит, что здесь не было войн, войска не валили лес для костров. Это также означает, что в этих краях давным-давно не знают голода.
– И все?
– Нет, не все. Поля зеленые, ячмень притоптан для укрепления корней. Послушай! Веретена жужжат в каждом доме. Ты заметил, что крестьяне завистливо не оглядываются на богатых и хорошо одетых путников?
– Что еще?
– На полях работает много девушек. Стало быть, народ здесь зажиточный и жизнь течет спокойно. Дети растут здоровыми, стариков почитают, молодые люди не бегут в другие провинции в поисках счастья. Готов поручиться, что клан Ягю богат, а мечи и ружья в его арсенале вычищены и исправны.
– Ничего особенного не нахожу, – возразил Дзётаро.
– И неудивительно.
– Вы же пришли сюда не для того, чтобы любоваться пейзажем. Будете сражаться с самураями дома Ягю?
– «Искусство Войны» не сводится только к сражениям. Люди, которые так думают и довольствуются едой на день и ночлегом на ночь, просто бродяги. Серьезный ученик занят больше тренировкой ума и дисциплиной духа, чем отработкой боевых навыков. Он должен знать все – географию, ирригацию, нравы и обычаи людей, их характер, их отношения с владетельным феодалом своей местности. Он должен интересоваться внутренней жизнью замка, а не ограничиваться ее внешней стороной. Словом, он должен побывать везде, где только можно, и узнать все, что возможно.
Мусаси понимал, что его наставления мало что значат для Дзётаро, но он хотел быть честным с мальчиком и не отделываться от его вопросов. Любопытство Дзётаро не раздражало его, и он отвечал вдумчиво и серьезно.
Мусаси и Дзётаро сходили посмотреть на замок Коягю, как официально именовался главный дом, прогулялись по долине и вернулись на постоялый двор.
В селении он был только один, но весьма вместительный. Он стоял на горном тракте Ига, поэтому паломники, направлявшиеся в храмы Дзёруридзи и Касагидэра, останавливались здесь на ночлег. Каждый вечер дюжина вьючных лошадей стояла у коновязи под деревьями или под навесом постоялого двора.
– Гуляли? – спросила служанка, проводившая их в комнату.
Ее можно было принять за мальчика из-за шаровар, какие обычно носят женщины в горных селениях, не будь она повязана девичьим красным оби. Не дожидаясь ответа, она сказала:
– Не угодно ли помыться?
Мусаси сразу отправился в баню, а Дзётаро решил познакомиться со сверстницей.
– Как тебя зовут? – спросил он.
– Не знаю, – ответила девочка.
– Ты что, ненормальная? Своего имени не знаешь?
– Котя.
– Неужели «Чай»? Смешное имя!
– Что смешного? – рассердилась Котя и ударила мальчишку.
– Караул, бьют! – заорал Дзётаро.
Увидев одежду на полу предбанника, Мусаси понял, что в бане уже кто-то есть. Раздевшись, он вошел в наполненное паром помещение. При появлении рослого чужака оживленно беседовавшие трое мужчин замолкли. Мусаси с наслаждением погрузился в деревянную лохань, и горячая вода выплеснулась через край.
Примолкшие мужчины снова как-то странно посмотрели на Мусаси, который блаженно закрыл глаза, оперевшись головой о стенку лохани.
Вскоре они продолжили прерванный разговор. Они мылись, не залезая в лохань, кожа на спинах была белой, с сильными мускулами. Судя по говору и манерам, это были городские люди.
– Как звали самурая из дома Ягю?
– Кажется, Сода Кидзаэмон.
– Ягю, вероятно, не так хорош, как гласит молва, если послал вассала с отказом от поединка.
– Если верить Соде, Сэкисюсай удалился на покой и ни с кем не сражается. Интересно, это правда или простая отговорка?
– Не похоже на правду. Узнал, что второй сын из дома Ёсиоки бросил ему вызов и решил поберечься.
– Во всяком случае, он учтиво прислал фрукты и осведомился, как мы устроились.
Услышав фамилию Ёсиока, Мусаси открыл глаза. В школе Ёсиоки он краем уха слышал, что Дэнситиро отправился в Исэ. Эти трое, похоже, возвращаются в Киото. Один из них Дэнситиро. Кто же?
«Не везет мне с баней, – сокрушался Мусаси. – Сначала Осуги обманом затащила в западню, теперь я голышом нарвался на одного из семьи Ёсиоки. Он, конечно, слышал о случившемся в школе. Стоит ему узнать, что я тот самый Миямото, мгновенно бросится в предбанник за мечом».
Мужчины, однако, не обращали внимания на Мусаси. Из их разговора следовало, что сразу по прибытии в Коягю они послали письмо в дом Ягю. Видимо, Сэкисюсай имел какие-то отношения с Ёсиокой Кэмпо, когда тот был наставником сегунов, поэтому Сэкисюсай подтвердил получение письма от сына Кэмпо, послав Соду с визитом вежливости на постоялый двор. Городские юноши расценили поведение Сэкисюсая как «учтивое» и пришли к выводу, что старик «решил поберечься», что вообще он «не так хорош, как гласит молва». Юноши были безмерно кичливы. Мусаси они казались смешными. Он видел, в каком порядке поддерживается замок Коягю и как зажиточны поселяне. Молодые люди из города были горазды на одно краснобайство.
Мусаси вспомнил притчу о лягушке, живущей на дне колодца и ничего не ведавшей о внешнем мире. Жизнь порой переиначивает притчу, подумал он. Лощеные обитатели Киото знали обо всем, что происходило в столице, судили обо всем на свете, они видели широкие морские просторы, но им и в голову не приходило, что в каком-то колодце растет и набирает силу лягушка. Здесь, в Коягю, вдалеке от политического и экономического центра страны крепкий самурай десятилетиями жил здоровой деревенской жизнью, храня традиционные добродетели, совершенствуя их, укрепляя свое положение среди селян.
Коягю дал стране великого знатока боевого искусства Ягю Мунэёси. Военный талант его сына Мунэнори, владетеля Тадзимы, был признан самим Иэясу. Старшие сыновья Мунэёси – Городзаэмон и Тосикацу – прославились на всю страну своей храбростью. Хёго Тоситоси – внук Мунэёси – благодаря легендарным подвигам получил доходное место у знаменитого военачальника Като Киёмасы, владетеля Хиго. Клан Ягю не мог соперничать с домом Ёсиоки в славе и престиже, но по способностям, предприимчивости Ягю теперь превзошли семейство Ёсиоки.
Дэнситиро и его друзья упивались собственным высокомерием. Они вызывали у Мусаси чувство, близкое к жалости.
Мусаси направился в угол, откуда по трубе в баню подавалась вода. Сняв головную повязку, он зачерпнул пригоршню глины и начал тереть ею волосы. Впервые за многие недели странствий он мог как следует вымыть голову.
Столичные гости тем временем закончили купание.
– Как хорошо!
– Сейчас бы девочек, чтобы разлили нам сакэ.
– Блестящая идея! Бесподобно!
Они вытерлись и ушли. Тщательно отмывшись и посидев в лохани, Мусаси оделся, подвязал волосы и вернулся в свою комнату.
– Ты почему плачешь? – спросил он, увидев Котя в слезах.
– Ваш мальчишка виноват! Смотрите, как он меня ударил.
– Она врет! – завопил Дзётаро из другого угла комнаты. Мусаси собрался было его отругать, но Дзётаро опередил учителя.
– Эта бездельница говорит, что вы слабак!
– Неправда! Я такого не говорила.
– Нет, говорила.
– Господин самурай, я не называла слабаком ни вас, ни кого другого. Этот дурак расхвастался, что вы величайший мастер меча во всей стране, потому как уложили десятки самураев на равнине Ханъя. А я ответила, что никто в Японии не владеет мечом лучше нашего хозяина. Тогда ваш мальчишка ударил меня по лицу.
– Вот оно что! – рассмеялся Мусаси. – Так нельзя, ему здорово попадет за такое поведение. Прости нас, пожалуйста. Дзё! – строго позвал Мусаси.
– Слушаю вас, господин, – хмуро откликнулся Дзётаро.
– Иди вымойся!
– Я не люблю мыться.
– Я тоже не люблю, – солгал Мусаси. – Но от тебя разит потом.
– Утром искупаюсь в реке.
Дзётаро, привыкнув к Мусаси, стал более упрямым. Мусаси не огорчался, ему даже нравилась эта черта в характере мальчика.
Дзётаро так и не пошел в баню.
Котя принесла подносы с обедом. Ели молча. Время от времени Дзётаро обменивался сердитыми взглядами с прислуживавшей девочкой.
Мысль о встрече с Сэкисюсаем не покидала Мусаси. Вероятно, он претендовал на невозможное для человека скромного положения, но надежда продолжала теплиться в нем.
– Если обнажать меч, так только в поединке с сильным противником, – рассуждал Мусаси. – Стоит рискнуть жизнью, чтобы попробовать свои силы в бою с великим Ягю. Если мне не хватает смелости на эту попытку, то Путь Меча недоступен мне.
Мусаси знал, что многие засмеяли бы его за такую гордыню. Ягю не принадлежал к числу крупнейших феодалов, но владел замком, его сын служил при дворе сегуна, клан Ягю из поколения в поколение хранил верность воинским традициям. В канун новых времен, наступавших в стране, они были в зените славы.
«Вот это настоящее испытание!» – думал Мусаси. Даже за едой он мысленно готовился к поединку.
ПИОН
С годами осанка старца становилась все благороднее, и теперь он походил на великолепного журавля и в преклонном возрасте не утратил изысканных манер потомственного самурая. Зубы были целы, а глаза зорки. «Доживу до ста лет», – часто повторял он. Сэкисюсай верил в это. «В роду Ягю все долгожители, – утверждал он. – Если кто-то умирал в двадцать или тридцать лет, то лишь на поле брани. Все остальные пережили шестой десяток». Сам он участвовал во множестве войн, включая мятеж Миёси и битвы, сопровождавшие взлет и падение кланов Мацунаги и Оды. Не будь Сэкисюсай родом из семьи долгожителей, он все равно дожил бы до столетнего возраста. Залогом тому служили образ жизни старого воина, его отношение к миру. В сорок семь лет он по личным причинам оставил военное дело и ни разу не отступил от своего решения. Он отверг настоятельные просьбы сегуна Асикаги Ёсиоки, а также предложения Нобунаги и Хидэёси присоединиться к ним. Он жил в том месте, на которое буквально падали тени от Киото и Осаки, но неизменно держался в стороне от бесконечных столкновений между двумя политическими центрами. Он предпочитал оставаться в Ягю, как медведь в берлоге, и управлять своим делом, дававшим доход в три тысячи коку риса, в таком образцовом порядке, чтобы потомки ни в чем его не упрекнули. Как-то Сэкисюсай заметил: «Я поступаю правильно, оберегая свой удел. В наши смутные времена, когда владыки восходят сегодня, а завтра слетают с престолов, наш маленький замок чудом уцелел».
Его слова не были бахвальством. Если бы старый Ягю поддержал Ёсиоку, то стал бы жертвой Нобунаги, займи он сторону Нобунаги, то превратился бы во врага Хидэёси. Вступив в союз с Хидэёси, он после битвы при Сэкигахаре оказался бы без земель по приказу Иэясу. Сэкисюсай обладал прозорливостью, за что его почитали окружающие, но Для того чтобы выжить во времена смуты, требовалась особая стойкость Духа, которой не было у большинства самураев той эпохи. Ведомые корыстными интересами, они могли без зазрения совести предать человека, своего вчерашнего друга и даже уничтожить собственных родственников, если те стояли на пути к достижению личного преуспеяния. «На такое я не способен», – повторял Сэкисюсай, не кривя душой. Он тем не менее не вычеркнул «Искусство Войны» из жизни. В нише-токонома его гостиной висел свиток со стихотворением, написанным Сэкисюсаем.
Не ведаю пути
Мирского процветанья.
«Сунь-цзы» – наставник мой,
Ему лишь доверяю.
Получив приглашение Иэясу посетить Киото, Сэкисюсай не мог им пренебречь и впервые появился при дворе сегуна после десятилетий добровольного затворничества. Он взял с собой пятого сына Мунэнори, которому было двадцать четыре года, и шестнадцатилетнего внука Хёго. Иэясу не только подтвердил право заслуженного воина на его владения Коягю, но и пригласил на должность военного наставника дома Токугавы. Сэкисюсай не принял этой чести, сославшись на возраст, и рекомендовал Мунэнори. Иэясу согласился. Мунэнори прибыл в Эдо не только с превосходными знаниями боевого дела, но и с унаследованным от отца вдумчивым пониманием «Искусства Войны», которое помогало сегуну мудро править страной.
По мнению Сэкисюсая, «Искусство Войны» – во-первых, средство управления народом, а во-вторых, способ самоконтроля. Эту истину он постиг благодаря даймё Коидзуми, которого Сэкисюсай любил называть покровителем дома Ягю. Грамота о постижении фехтовального стиля Синкагэ, врученная Коидзуми, и подаренный им же четырехтомный трактат о военном деле всегда хранились в комнате Сэкисюсая. Каждый год в день смерти Коидзуми Сэкисюсай обязательно ставил поминальное угощение перед этими бесценными реликвиями.
В учебнике помимо описания техники владения скрытым мечом в стиле Синкагэ были рисунки, сделанные рукой Коидзуми. Отойдя от дел, Сэкисюсай с удовольствием регулярно заглядывал в трактат. Он всегда восхищался выразительностью кисти Коидзуми, запечатленной в рисунках, которые изображали фехтовальщиков во всех боевых позициях. Сэкисюсаю казалось, что фехтовальщики вот-вот спустятся с небес в его маленький домик в горах.
Князь Коидзуми впервые появился в замке Коягю, когда Сэкисюсай был тридцативосьмилетним самураем, обуреваемым честолюбивыми надеждами. Коидзуми тогда ездил по стране с двумя племянниками Хикидой Бунгоро и Судзуки Ихаку в поисках мастеров боевых искусств, и в один прекрасный день он прибыл в храм Ходзоин. В те времена Инъэй часто наведывался в замок Коягю. Он-то и сообщил Сэкисюсаю о приезде гостя. Так началось знакомство Сэкисюсая с Коидзуми.
Поединки между Сэкисюсаем и Коидзуми продолжались три дня. Перед первой схваткой Коидзуми объявил, как он будет атаковать, и точно выполнил то, о чем предупредил противника. На второй день повторилось то же, и уязвленный Сэкисюсай после размышлений применил оригинальный прием на третий день. Столкнувшись с новой техникой, Коидзуми сказал: «Этого мало. На этот выпад я отвечу вот так»– Атаковав, он в третий раз победил Сэкисюсая. С того дня Сэкисюсай отказался от самолюбивого отношения к искусству фехтования. По его признанию, тогда ему впервые приоткрылся истинный смысл «Искусства Войны».
Сэкисюсай упросил князя Коидзуми остаться в Коягю, и шесть месяцев хозяин замка с неистовым рвением постигал науку фехтования. В день расставания князь сказал: «Мое искусство еще далеко от совершенства. Ты молод и постарайся довести его до абсолюта» и на прощанье задал ученику коан: «Что есть бой на мечах без меча?»
Несколько лет Сэкисюсай размышлял над этой загадкой и наконец нашел удовлетворительный ответ. Когда князь Коидзуми посетил Ягю в следующий раз, Сэкисюсай, взглянув на гостя ясным спокойным взором, предложил сразиться. Князь, пристально оглядев Ягю, ответил: «В этом нет нужды. Ты постиг истину».
|
|
|
