 |
Книга шестая. СОЛНЦЕ И ЛУНА
|
|
|
|
МУЖСКОЙ РАЗГОВОР
Даймё Хосокава Тадатоси начал день с изучения конфуцианских классиков. Любил он и поупражняться в боевых искусствах, когда позволяли время и дела, требовавшие его постоянного присутствия в замке Эдо. Вечера он предпочитал проводить в обществе молодых самураев, состоявших у него на службе. Вечерние беседы проходили по-семейному, однако фамильярность не допускалась, а этикет соблюдался менее строго. Одетый в легкое домашнее кимоно, Тадатоси оживленно обсуждал с самураями последние новости.
– Окатани, – обратился он к молодому человеку богатырского сложения.
– Да, господин.
– Говорят, ты ловко владеешь копьем.
– Даже очень хорошо.
– Ха-ха, от скромности не умрешь!
– Раз все меня хвалят, почему бы с этим не согласиться?
– На днях я тебя проверю.
– Я давно этого жду.
– Тебе везет, что не дождался.
– Господин, вы слышали песню, которую распевает весь город?
– Какую?
Копьеносцы, копьеносцы,
Сколько вас на свете?
Кто же всех лучше?
Окатани Городзи.
– Меня не проведешь. Эта песня про Нагою Сандзо, – рассмеялся Тадатоси.
– Как, вы знаете?
– Я много кое-чего знаю.
Даймё любил послушать болтовню вассалов, цепко улавливая в ней множество сведений, но сам никогда не выдавал собственных мыслей.
– Кто из вас практикуется с копьем, а кто с мечом?
Из семерых пятеро предпочитали копье и всего двое – меч.
– Почему такое увлечение копьем?
Сошлись на том, что на поле боя этот вид оружия предпочтительнее
– А что думают сторонники меча?
– Меч годится в любой обстановке. И на войне, и в мирной жизни Споры о мече и копье никогда не утихали. Копьеносцы утверждали что копьем можно пронзить и нанести резаную рану, а если оно вдруг сломается, то всегда в запасе есть меч. Сторонники меча считали, что предназначение самурая не ограничивается войной. Меч – душа самурая. Занимаясь фехтованием, он шлифует дух, совершенствует и дисциплинирует характер. Меч – основа любой военной науки и боевых искусств. Постигнув сокровенный смысл Пути Воина, законы меча можно применять к копью и даже к огнестрельному оружию. Умение владеть мечом предотвращает глупые ошибки. Меч – единственное истинное оружие.
|
|
|
Тадатоси слушал, не вмешиваясь в спор.
– Майноскэ, – обратился он к одному из вассалов, – по-моему, ты повторяешь чужие слова.
– Нет, господин, это мое мнение, – возразил Майноскэ.
– А если честно?
– Ваша правда. Я это услышал, когда на днях заходил к Какубэю. Про меч говорил Сасаки Кодзиро, но я думал точно так же. Кодзиро только складно выразил эту мысль. Я никого не собирался обманывать.
– Разумеется, – молвил Тадатоси.
Разговор напомнил ему, что он так и не принял решения о самурае, которого рекомендовал Какубэй. Какубэй считал, что Кодзиро молод, ему хватит и жалованья в двести коку риса. Тадатоси не интересовал размер жалованья. Он твердо следовал правилу своего отца – тщательно отбирать самураев для службы, а потом ничего не жалеть дня них. Требовалась проверка не только способностей, но и характер Самый талантливый самурай окажется бесполезным, если не поладить со старой гвардией, которая обеспечила могущество дома Хосокавы. Как говорил Хосокава-отец, земельное владение подобно крепостной стене, в которой каждый камень должен быть подогнан один к другому. Если камень, как он ни хорош сам по себе, не под стать другим, он неизбежно расшатает стену.
Тадатоси считал, что молодость Кодзиро послужит ему на пользу, поскольку характер юноши окончательно не сложился, и он сможет без труда приспособиться к службе.
|
|
|
Тадатоси вспомнил и о другом ронине. Впервые Нагаока Садо упомянул имя Мусаси в такой же дружеской беседе. Садо упустил Мусаси, но Тадатоси не забыл про разговор. Судя по всему, Мусаси превосходил Кодзиро в боевых качествах и был хорошо образован, что пригодилось бы в делах.
Большинство даймё, конечно, предпочли бы Кодзиро. Он происходил из приличной семьи и досконально изучил «Искусство Войны». Он создал собственный стиль фехтования и отличился в многочисленных поединках. В городе обсуждали его победу над школой Обаты на берегу реки Сумида и на дамбе Канда.
О Мусаси в последнее время ничего не было слышно. Он прославился победой в Итидзёдзи, но это было давно. Потом поползли слухи, будто Мусаси все подстроил, что он разыграл атаку, а потом сбежал на гору Хиэй. Подвергались сомнению все подвиги Мусаси, а его стали награждать нелестными прозвищами. Мусаси не мог похвастаться происхождением, его отец был безвестным самураем из провинции Мимасака. Люди такого рода не заслуживали особого внимания.
– Кто из вас слышал про самурая по имени Миямото Мусаси? – спросил Тадатоси.
– Мусаси? Весь город о нем только и сплетничает.
– Почему?
– О нем написано в объявлениях, – отозвался один из самураев с оттенком пренебрежения в голосе.
– Люди даже переписывают это объявление. Я тоже записал. Прочитать? – добавил второй вассал по имени Мори.
– Читай.
Мори достал мятый листок бумаги и начал читать:
– «Послание Миямото Мусаси, который бегает, как заяц...»
– И все? – спросил Тадатоси, выслушав объявление.
– Да. Люди потешаются, поскольку столбы с посланием расставила шайка из квартала плотников. Простолюдины публично издеваются над самураем.
Тадатоси нахмурился. Мусаси теперь не походил на того ронина, каким он себе его представлял. Тадатоси не спешил с приговором. «Таков ли Мусаси в жизни, каким рисует его молва?» – размышлял он.
– Я считаю, что он бродяга и бездельник, а может, и обыкновенный трус, – заявил Мори. – Иначе он не позволил бы обливать себя грязью.
Остальные самураи одобрительно закивали.
После ухода молодых вассалов Тадатоси долго сидел неподвижно. «В этом человеке есть что-то необычное, – думал он. – Надо бы поговорить с ним».
|
|
|
На следующее утро после чтения китайских трактатов Тадатоси вышел на веранду. Заметив в саду Садо, он подозвал его:
– Как поживает мой старший друг?
Садо поклонился.
– По-прежнему ищешь? – спросил Тадатоси. Садо вопросительно уставился на сюзерена.
– Я спрашиваю, ты все еще ищешь Миямото Мусаси?
– Да, господин, – опустил глаза Садо.
– Хочу познакомиться с ним поближе.
В тот же день на площадке для стрельбы из лука Какубэй напомнил Тадатоси о Кодзиро.
– Приводи его в любое время. Посмотрю на него. Это, как ты знаешь, еще не означает, что я принимаю его на службу, – сказал Тадатоси, поднимая лук.
ЖУЖЖАНИЕ НАСЕКОМЫХ
В комнате, отведенной ему в доме Какубэя, Кодзиро осматривал Сушильный Шест. После происшествия с Синдзо он попросил Какубэя забрать меч у полировщика. Кодзиро не ожидал, что меч будет отполирован столь мастерски. Клинок был обработан с величайшей тщательностью. На гладкой поверхности проступил волнистый рисунок, металл отливал зеркальным блеском. Пятна ржавчины, изуродовавшие меч, как проказа, исчезли. Клинок, прежде запачканный кровью, сиял, как луна, подернутая дымкой.
«Словно впервые вижу его!» – изумлялся Кодзиро, завороженно рассматривая меч.
– Кодзиро! Ты дома?
Голос донесся от входной калитки, но Кодзиро не слышал.
Дом Какубэя стоял на холме Цукиномисаки, названном так из-за великолепного вида на восходящую луну, открывавшегося отсюда. Из окна своей комнаты Кодзиро видел залив от Сибы до Синагавы. Горизонт окаймляла белоснежная гряда облаков. Магический блеск клинка, сине-зеленоватая вода в море и затянутый дымкой горизонт сливались воедино.
– Где ты, Кодзиро? – Голос донесся с черного хода.
– Кто там? – откликнулся Кодзиро, словно очнувшись от забытья. Бросив меч в ножны, он добавил: – Я в задней комнате. Пройдите через веранду.
– Вот ты где! – проговорила появившаяся Осуги.
– Какая приятная неожиданность! С чем пожаловали?
– Сначала вымою ноги, а потом поговорим.
– Осторожнее, колодец глубокий. А ты, малыш, последи, чтобы бабушка не упала.
|
|
|
Малышом Кодзиро назвал детину из шайки Хангавары, приставленного проводить Осуги.
Сполоснув лицо и вымыв ноги, Осуги вошла в комнату.
– Приятный прохладный дом, – заметила она. – Не изнежишься ли ты в таких условиях?
– Я не Матахати, – засмеялся Кодзиро. Старуха решила пропустить укол мимо ушей.
– Извини, что я не принесла тебе подарка, но дам тебе сутру, которую я сама переписала. – Осуги вручила Кодзиро Сутру Великой Родительской Любви. – Сделай милость, почитай в свободное время, – добавила она.
Бросив небрежный взгляд на свиток, Кодзиро сказал:
– Кстати, вспомнил о нашем последнем разговоре. Вы развесили по городу объявление, которое я для вас написал?
– О том, чтобы Мусаси перестал прятаться?
– Да.
– Два дня устанавливали столбы с досками на всех перекрестках. Сейчас я сама видела, как люди стоят и обсуждают объявления. Нелестные слова о Мусаси доставили мне истинную радость.
– Если он не ответит на вызов, то перестанет быть самураем и станет посмешищем для всей Японии. Час вашей мести близок.
– Ну нет! Его не проймешь смехом. Он бессовестный. И меня не удовлетворит такая месть. Я хочу, чтобы Мусаси был наказан раз и навсегда.
– Вы стары, но никогда не идете на попятную, – изумился Кодзиро – У вас какое-то дело ко мне?
Старуха, сев поудобнее, рассказала, что должна покинуть дом Хангавары. Нельзя бесконечно злоупотреблять гостеприимством Ядзибэя. К тому же она устала прислуживать шайке его головорезов. Осуги подобрала подходящее жилье у паромной переправы Ёрои.
– Как ты считаешь? – спросила она Кодзиро. – Мне кажется, я не скоро найду Мусаси. Чувствую, что Матахати в Эдо, попрошу прислать из деревни денег и поживу здесь некоторое время.
Кодзиро одобрил ее планы. Сначала ему было интересно в доме Хангавары, теперь дружба с сомнительными личностями бросала тень на Кодзиро. Ронину, который ищет место в знатном доме, подобное знакомство зазорно.
Кодзиро послал одного из слуг Какубэя за дыней, которые росли в поле за домом. Кодзиро поговорил с Осуги, пока дыню не подали к столу. Он не слишком церемонился с нежданной гостьей, намекая, что хотел бы распрощаться с ней до наступления темноты.
После ухода Осуги Кодзиро сам убрал свои комнаты и полил колодезной водой цветы в саду. Лампу он не зажигал, ее все равно задул бы ветерок. Луна, поднявшаяся над заливом, освещала лицо лежавшего Кодзиро.
В это время молодой самурай перелез через ограду кладбища у подножия холма.
Возвращаясь со службы из дома Хосокавы, Какубэй, по обыкновению, остановил коня у цветочной лавки у холма Исараго. Обычно хозяин лавки поджидал его, чтобы принять коня, но сегодня его не было. Какубэй привязывал коня к дереву, когда из-за храма выбежал цветочник.
|
|
|
– Простите, господин, я заметил подозрительного человека, который через кладбище пробирался к холму. Я крикнул ему, что здесь нет дороги, а он злобно посмотрел на меня. Вдруг вор? Сейчас ведь грабят и знатных людей.
Какубэй слышал о таких происшествиях, но они его не волновали.
– Люди болтают языками, – успокоил он лавочника. – Верно, обычный мелкий воришка или ронин, которые обирают прохожих. Беги прямо ко мне, если же что-то случится. У меня гостит самурай, Который не прочь размяться с мечом.
– Сасаки Кодзиро? О, его все считают великим фехтовальщиком! Какубэй обрадовался такой похвале. Он любил Сасаки и рекомендовал его на службу. Какубэй, как и многие служивые люди его ранга, оказывал покровительство способным юношам, поскольку подбор хороших воинов для сюзерена считался высшим проявлением вассальной верности и служебного рвения.
Должность Какубэя была наследственной. Он служил Тадатоси не за страх, а за совесть, как и большинство старших вассалов, внешне не выказывая назойливой преданности. В делах такие люди гораздо полезнее молодых выскочек.
Какубэй въехал в ворота своего дома. На крутой холм он взобрался пешком по тропинке, немного запыхавшись. Жену он оставил на родине, поэтому в доме, кроме нескольких служанок, жили только мужчины. В доме царил порядок, и, когда Какубэй поздно вечером возвращался со службы, дорожка в саду всегда была полита водой, а у главного входа в дом его непременно встречал кто-нибудь из домашних.
– Кодзиро дома? – спросил Какубэй.
– Он у себя в комнате, – ответил слуга.
– Позови его и принеси сакэ.
Какубэй скинул пропахшую потом одежду и вымылся. Когда в свежем легком кимоно он вошел к себе в комнату, Кодзиро уже ждал его.
– Я позвал тебя, чтобы кое-что сообщить, – сказал Какубэй, разливая сакэ.
– Хорошая новость?
– Господин Тадатоси велел представить тебя ему. Он, видимо, услышал о тебе со стороны. Сам понимаешь, как непросто пристроить к должности. Десятки людей хлопочут за своих.
Старый самурай ожидал изъявлений благодарности, но Кодзиро, допив сакэ, только и сказал:
– Разрешите налить вам. Самообладание юноши умилило Какубэя.
– Твоя просьба выполнена. Свершилось важное дело! Нужно отметить нашу победу, – проговорил он.
– Я должен поблагодарить вас, – пробормотал Кодзиро, слегка склонив голову.
– Я лишь выполнял свой долг, – скромно отозвался Какубэй. – Моя обязанность – представить сюзерену способного юношу, как ты.
– Прошу вас, не переоценивайте меня. Учтите, пожалуйста, что жалованье – не главное для меня. Я исхожу из того, что достойно служить дому Хосокавы. Три поколения его возглавляют выдающиеся люди – Тадатоси, его отец Сансай и дед Юсай.
– Мне позволили привести тебя в любое время. Когда тебе удобно?
– Безразлично.
– Завтра?
– Хорошо.
– Ясно, что мой господин не может принять решение, не познакомившись с тобой. Не беспокойся, все уладится по-доброму. Простая формальность. Он тебя, несомненно, возьмет на службу.
Кодзиро поставил чашечку на стол и холодно взглянул на Какубэя.
– Я передумал. Простите, что доставил вам столько хлопот.
– Что?! – изумился Какубэй. – Отказываешься от такого предложения? От возможности служить дому Хосокавы? Мне не нравится, как все это обставлено, – коротко бросил Кодзиро.
Он считал унизительными смотрины у будущего хозяина. Десятки даймё примут его на службу с закрытыми глазами, назначив жалованье в триста или даже пятьсот коку риса.
Не обращая внимания на растерянного Какубэя, Кодзиро молча доел ужин и ушел к себе.
Мягкий лунный свет лежал на татами. Кодзиро вытянулся на постели и тихо рассмеялся: «Старый, добрый, честный Какубэй!»
Кодзиро понимал, как трудно будет Какубэю объяснить хозяину внезапный отказ искателя должности, но Кодзиро знал и то, что Какубэй не сможет долго сердиться на него.
Кодзиро говорил, что его не интересует жалованье, но он лицемерил. Он жаждал и жалованья, и вообще всего, что можно взять от жизни. Ради чего он подвергал себя суровым испытаниям и провел годы в изнурительных тренировках? Кодзиро хотел, чтобы его узнала вся страна, чтобы возвысился его род в Ивакуни, чтобы все наслаждения земной жизни были у его ног. Преуспевание в боевом искусстве быстрее всего привело бы его к заветной цели. Кодзиро с необычайной проницательностью рассчитывал свой жизненный путь. Каждый его шаг был заранее обдуман. Какубэй казался ему простодушным и чувствительным.
– Пора! – выдохнул человек, прятавшийся в бамбуковых зарослях. Он, как лягушка, пополз к темневшему перед ним дому. Это был тот самый незнакомый, которого видел цветочник. Человек тенью скользнул на веранду и замер у входа в комнату Кодзиро. Потревоженные цикады на мгновение примолкли, но вскоре застрекотали снова. Из комнаты Кодзиро доносился храп.
Клинок клацнул по ножнам, и человек бросился на спящего Кодзиро. Нечто длинное и черное ударило нападавшего по руке и выбило меч, который вонзился в татами, где только что лежал Кодзиро. Сам же Кодзиро стоял у стены, держа в одной руке ножны, а в другой Сушильный Шест.
– Ты кто? – спросил Кодзиро. Дыхание его было спокойным.
– Это... я.
– Ты трус, нападающий на спящего. Назовись!
– Ёгоро, единственный сын Обаты Кагэнори. Ты оскорбил больного отца и оклеветал его школу.
– Сплетни жителей Эдо.
– А кто убил учеников?
– Убил я, Сасаки Кодзиро. Что делать, если я сильнее и смелее, больше их понимаю в «Искусстве Войны»?
– Как тебе хватило совести прибегать к помощи головорезов Хангавары?
Кодзиро с отвращением смотрел на незнакомца.
– Ты испытываешь ненависть ко мне, а пытаешься представить дело так, словно речь идет об «Искусстве Войны». Ты даже хуже труса. Посмешище! Придется лишить тебя жизни. Ты готов умереть?
Человек молчал.
– Ты готов к смерти?
Кодзиро сделал шаг вперед. Лунный свет блеснул по полированной поверхности меча.
Кодзиро смотрел на свою жертву, как голодный на еду.
ОРЕЛ
Какубэй чувствовал себя оскорбленным. Он дал себе зарок больше не иметь дел с Кодзиро, однако был слишком привязан к своему родственнику. Оказавшись в неловком положении перед сюзереном, Какубэй стал искать выхода из глупой ситуации. «Поведение Кодзиро может свидетельствовать о его исключительности. Простой самурай не помнил бы себя от радости, получив приглашение на беседу к даймё».
Чем больше Какубэй раздумывал над поступком Кодзиро, тем сильнее нравился ему родственник.
Через три дня утром Какубэй как бы невзначай заглянул к Кодзиро.
– Послушай, Кодзиро! Господин Тадатоси спрашивал о тебе. Он повторил, что желает тебя видеть. Загляни как-нибудь на площадку для стрельбы из лука, тебе любопытно будет познакомиться со стилем Хосокавы.
Кодзиро усмехнулся, но промолчал.
– Удивляюсь, почему ты считаешь унизительным собеседование. Обычное дело.
– Знаю. Предположим, он меня отвергнет. Что тогда мне делать? Я не нуждаюсь настолько, чтобы бродить от одного даймё к другому и навязываться на службу.
– Может, я в чем-то сплоховал, но господин Тадатоси совсем не имел в виду того, о чем ты говоришь.
– И что ты ответил ему?
– Я пока ничего не сказал, но он высказал недоумение.
– Мне, верно, не стоило тебя подводить. Нехорошо все получилось.
– Может, все-таки зайдешь к Хосокаве?
– Ладно, только ради тебя, – покровительственно молвил Кодзиро.
– Сегодня?
– Такая спешка?
– Почему бы нет?
– В какое время?
– После полудня, когда он упражняется в стрельбе из лука.
– Так и быть, приду.
Кодзиро с необычайной тщательностью готовился к визиту. Он выбрал дорогое кимоно и хакама из заморской ткани, поверх кимоно на хаори из плотного шелка. Костюм довершили новые сандалии-дзори и широкополая плетеная шляпа, за которыми сбегал в лавку слуга.
– Есть свободная лошадь? – спросил он конюха.
– Да, запасной конь внизу, у цветочной лавки.
Цветочника не оказалось на месте. Кодзиро оглядел храмовый двор увидел толпу людей вокруг тела, лежавшего на циновке. Кодзиро подошел ближе. Люди обсуждали, как хоронить покойника, поскольку никто не знал, кто он и откуда. Ясно было, что это самурай. Он был разрублен мечом от плеча до пояса.
Цветочник был в толпе.
– Я видел его здесь четыре дня назад, – сказал он собравшимся. Рука Кодзиро легла на плечо лавочника.
– Мне сказали, что Какубэй оставляет лошадей у тебя. Оседлай коня!
Цветочник поклонился и заспешил к конюшне за лавкой. Выводя серого в яблоках коня, он любовно похлопал его по шее.
– Хорош! – заметил Кодзиро.
Сев в седло, Кодзиро достал несколько монет и кинул цветочнику:
– Купи благовоний и цветов.
– Кому?
– Покойнику, который лежит в храме.
Когда Кодзиро проезжал мимо ворот храма, ему показалось, будто самурай, разрубленный его Сушильным Шестом, приподнялся и посмотрел ему вслед. Кодзиро сплюнул. «Я не совершил ничего, за что Ёгоро мог бы меня возненавидеть», – пробормотал он.
Кодзиро ехал по тракту Таканава. Пешие путники почтительно расступались. Привычные ко всему жители Эдо и то провожали восхищенным взглядом великолепного всадника.
Какубэй встретил Кодзиро в доме Хосокавы.
– Спасибо, что приехал. Сейчас доложу. – И велел подать гостю холодной воды, чаю и табак.
Подошел слуга. Кодзиро отдал ему бесценный Сушильный Шест, оставив при себе только короткий меч, и проследовал за самураем на площадку для стрельбы из лука.
Тадатоси взял за правило ежедневно стрелять по сто раз. Свита с благоговением наблюдала за упражнениями хозяина дома.
– Можно вас потревожить, господин? – опустился на колени Какубэй.
– В чем дело?
– Сасаки Кодзиро прибыл.
– Сасаки? Ах да!
Тадатоси прицелился и выстрелил. Пока он не выпустил сотую стрелу, никто и не взглянул в сторону Кодзиро.
– Воды! – приказал Тадатоси.
Обнажив грудь, Хосокава вытерся до пояса, потом вымыл ноги. Самураи из свиты вытерли ему спину и помогли одеться. В их манерах не было низкого угодничества.
Кодзиро ожидал, что Тадатоси, поэт и ценитель возвышенного, сын даймё Сансая и внук Юсая, утонченный аристократ, будет держаться церемонно, следуя этикету Киото. К удивлению Кодзиро, Тадатоси оказался на редкость непринужденным.
– Теперь, Какубэй, взглянем на вашего молодого человека, – произнес Тадатоси, опускаясь на сиденье в тени навеса. Рядом стояло знамя с фамильным гербом рода Хосокава –.кольцо в обрамлении восьми маленьких колец, которые символизировали Солнце, Луну и семь планет.
Кодзиро опустился на колени перед Тадатоси. После официальных приветствий он пригласил Кодзиро сесть на стул, что подчеркивало уважительное отношение к гостю.
– Я слышал о тебе от Какубэя, – начал Тадатоси. – Ты родился в Ивакуни?
– Да, господин.
– Киккава Хироиэ, владетель Ивакуни, хорошо известен как мудрый правитель. Твои предки служили у него?
– Нет, мы не состояли при доме Киккавы. Наш род происходит от Сасаки из провинции Оми. После падения последнего сёгуна Асикаги отец переехал в деревню, на родину моей матери.
– Ты впервые устраиваешься на службу?
– Я пока твердо не уверен, хочу ли я служить.
– Как я понял из слов Какубэя, ты хотел бы служить дому Хосокавы. Почему?
– Считаю, что стоит жить и умереть ради этого дома. Ответ понравился Тадатоси.
– Каким стилем фехтования ты владеешь?
– Я его называю стилем Ганрю.
– Ганрю?
– Я сам выработал его.
– В основе его лежит чья-то школа?
– Я изучал стиль Томиты и брал уроки у даймё Катаямы Хисаясу, владетеля Хоки, который провел преклонные годы в Ивакуни. Я тренировался, срубая на лету ласточек.
– Вероятно, название Ганрю происходит от имени реки в твоих родных местах?
– Да, господин.
– Я хотел бы посмотреть на твое фехтование. – Затем, обращаясь к самураям из свиты, спросил: – Кто готов сразиться с гостем?
Вассалы, притихнув, рассматривали Кодзиро, который казался чересчур молодым для своей славы.
– Не хочешь ли ты, Окатани?
– Слушаюсь, господин.
– Ты всегда утверждал, что копье превосходит меч. Сейчас у тебя есть возможность доказать свое мнение.
– Если Сасаки не возражает.
– К вашим услугам, – проговорил Кодзиро. Его тон был спокоен и холоден для самураев свиты оружие было привычно, как палочки для еды, однако они применяли его преимущественно на тренировках в додзё. Видеть настоящий поединок, а тем более участвовать в нем довелось немногим. Все единодушно считали, что поединок – более серьезное испытание, чем участие в боевых действиях, где можно укрыться или выждать удобный момент. В поединке от первой до последней минуты приходится рассчитывать только на себя, и исходом бывает лишь победа или смерть.
Окатани Городзи считался одним из лучших бойцов на копьях. Таких было немного, поскольку даже среди профессиональных пеших солдат редко, кто хорошо владел копьем. Окатани участвовал и в настоящих сражениях. Он отличался усердием в тренировках и разработал свой стиль.
Окатани удалился для приготовлений к бою. Он был, как и в любой другой день, в чистом нижнем белье, что составляло одну из самурайских традиций. Истинный воин, вставая утром, не знает, доживет ли он до вечера.
Кодзиро выбрал деревянный меч длиной в девяносто сантиметров и стал осматривать площадку для предстоящего поединка. Он держался спокойно и непринужденно, не потрудившись даже закатать брюки-хакама. В его незыблемой уверенности было что-то орлиное.
Все с нетерпением поглядывали на палатку, в которой скрылся Городзи, он задерживался. Городзи тем временем мокрой тряпкой тщательно заматывал острие своего копья. Древко достигало почти трех метров, а наконечник был размером с короткий меч.
– Зачем это? – крикнул Кодзиро. – Напрасное беспокойство. Оставьте наконечник открытым. – Слова звучали вежливо, но все поняли их скрытый смысл.
– Вы уверены? – спросил Городзи.
– Совершенно.
– Сделай, как просит гость. Тебя никто не посмеет упрекнуть в трусости, – вмешался Тадатоси.
Соперники поприветствовали друг друга взглядом. Городзи сделал первый выпад, но Кодзиро, нырнув под копье, достал противника мечом. Городзи, действуя на близком расстоянии, попытался ударить Кодзиро тыльной стороной древка, но копье внезапно дернулось вверх, а удар меча Кодзиро пришелся по ребрам Городзи. Он пытался уйти от атаки, но его действия походили на уловки сокола, на которого нападал орел. Одновременно с треском сломанного древка раздался пронзительный крик Городзи.
Кодзиро предложил сразиться еще с кем-нибудь, но Тадатоси счел Достаточным и того, что произошло у всех на глазах.
Когда Какубэй вернулся домой, Кодзиро спросил его:
– Не перестарался я у вас там? Что сказал твой властелин?
– Ты великолепно выступил!
Какубэй чувствовал себя уверенно, поскольку талант Кодзиро получил блестящее подтверждение.
– Так что сказал Тадатоси?
– Ничего особенного.
– Он ведь должен был что-то изречь.
– Ушел, не проронив ни слова. Кодзиро выглядел слегка растерянным.
– В любом случае он произвел впечатление на меня, – проговорил Кодзиро, помолчав. – Он лучше, чем о нем говорят. Я бы хотел служить такому человеку.
Кодзиро тщательно подбирал слова. Он заранее все продумал. Клан Хосокава был самым сильным и надежным после Датэ, Курода, Симадзу и Мори. Так будет продолжаться, пока Будзэн остается во владении князя Сансая. Эдо и Осака рано или поздно столкнутся, и самурай, поставивший не на того хозяина, окажется в роли бездомного ронина. Кодзиро нельзя ошибаться.
У Городзи была разбита грудь и сломана берцовая кость, но он выжил. Получив это известие, Кодзиро неожиданно решил навестить раненого. Он отправился пешком к мосту Токива, где находился дом Городзи.
Незваного гостя приняли сердечно.
– Поединок есть поединок, – сказал Городзи. – Мне не хватило мастерства, а тебя я не виню. Спасибо, что проведал.
После ухода Кодзиро Городзи заметил друзьям:
– Этот самурай достоин восхищения. Я его считал надменным выскочкой, а он оказался искренним и добрым юношей.
Кодзиро и рассчитывал именно на такой результат визита. Пусть искалеченный хвалит своего победителя. Кодзиро еще несколько раз заходил к Городзи, а однажды даже принес живую рыбу как символ скорого выздоровления.
НЕЗРЕЛАЯ ХУРМА
Летние дожди сменились томительной жарой, от которой земляные крабы выползали на дорогу. Объявления, призывавшие Мусаси на бой, покрылись густым слоем пыли, а некоторые столбы употребили на топку очагов.
«Она должна здесь быть в конце концов!» – подумал Кодзиро. Он искал харчевню. В отличие от Киото в Эдо редко встречались дешевые закусочные, которыми изобиловала старая столица. Наконец Кодзиро увидел ленивую струйку дыма, поднимавшуюся над камышовой загородкой, на которой было написано «Дондзики». Слово напомнило ему о «тондзики», рисовых колобках, которые в давние времена были повседневной едой воинов.
Подойдя к харчевне, Кодзиро услышал мужской голос, заказывавший чай. За плетеной загородкой сидели два самурая и жадно уплетали рис: один из обычной чашки, другой из чашки для сакэ.
Кодзиро сел напротив и спросил хозяина, какие у него сегодня кушанья.
– Рис, сакэ.
– На вывеске написано «дондзики». Что это?
– По правде, я и сам не знаю.
– А разве не вы это писали?
– Нет, проезжий купец.
– Отличная каллиграфия.
– Этот купец совершал паломничество по святым местам, посетил храмы Хиракава Тэндзин, Хикава, Канда Мёдзин и везде делал крупные пожертвования. Очень благочестивый человек.
– Не знаешь, случаем, его имени?
– Он назвался Дайдзо из Нараи.
– Я слышал это имя.
– Хоть и я не знаю, что такое «дондзики», но полагаю, что эта надпись отгоняет бога бедности, – засмеялся хозяин.
Кодзиро заказал рис и рыбу, полил рис чаем, отогнал муху, взял палочки и принялся за еду. Один из самураев подошел к загородке и стал смотреть сквозь щель на улицу.
– Взгляни, Хамада, – обратился он к своему приятелю, – уж не тот ли торговец дынями?
Второй самурай заглянул в прореху в камышовой занавеси.
– Он самый.
Человек тащил на коромысле две корзины дынь мимо «Дондзики». Самураи, выскочив из харчевни, бросились к нему. Выхватив мечи, они обрезали веревки, корзины упали, а человек зашатался, потеряв равновесие. Хамада схватил торговца за шиворот.
– Куда ты ее дел? – грозно заорал он. – И не вздумай врать! Ты где-то прячешь ее!
Второй самурай поднес острие меча под нос торговца.
– Сознавайся немедленно! Как можно с твоей рожей надеяться на то, чтобы увести от нас женщину?
Торговец дынями беспомощно тряс головой, но вдруг, улучив момент, оттолкнул одного из нападавших и замахнулся коромыслом на другого.
– Ах, ты драться? Осторожно, Хамада, это не обычный торговец, он сопротивляется.
– Да что может сделать этот болван? – усмехнулся Хамада, вырывая коромысло из рук торговца и сшибая его с ног. Оседлав несчастного, самураи стали его связывать.
Внезапно раздался дикий вопль. Хамада порывисто оглянулся. Его Разрубленный товарищ падал, истекая кровью.
– Кто ты...
Хамада не закончил фразы. На него надвигался сверкающий клинок. Улыбающийся Кодзиро сделал шаг вперед. Хамада отступил, но Кодзиро словно приклеился к нему. Хамада отскочил в сторону, Сушильный Шест последовал за ним.
Удивленный продавец дынь воскликнул:
– Кодзиро! Это я, спаси меня!
Услышав имя своего противника, Хамада побледнел. Он резко повернулся и попытался убежать.
– Хочешь уйти? – рыкнул Кодзиро.
Сверкнул Сушильный Шест, глубоко вонзаясь в плечо самурая. Хамада испустил дух в тот же миг. Кодзиро разрезал веревки, которыми скрутили продавца дынь. Тот пал ниц и застыл в поклоне. Кодзиро вытер меч и бросил его в ножны.
– Что с тобой, Матахати? – насмешливо проговорил он. – Ты ведь живой. Вставай!
– Да, господин.
– Оставь этот подобострастный тон. Сколько мы с тобой не виделись?
– Рад видеть вас в добром здравии.
– С каких это пор ты в торговцах?
– Не будем об этом.
– Хорошо, собери дыни. Почему бы не оставить их в «Дондзики»?
Зычным голосом Кодзиро позвал хозяина харчевни.
Кодзиро, достав кисть и тушь, написал на сёдзи: «Подтверждаю, что это я убил двоих, которые лежат на пустыре. Сасаки Кодзиро, ронин, проживающий в Цукиномисаки».
– Дабы тебя напрасно не беспокоили, – пояснил он.
– Спасибо, господин.
– Если явятся родственники или друзья убитых, пошли мне весточку. Я не намерен прятаться. Я встречу их где угодно и в любое время.
Матахати шел рядом с Кодзиро, не поднимая глаз от земли. С тех пор как он оказался в Эдо, он долго не работал. Желание работать совсем пропало, когда от него ускользнула Оцу. Он превратился в бродягу, торгующего дынями.
Матахати был безразличен Кодзиро, но он мог пригодиться на случай расследования убийства самураев.
– Почему они напали на тебя?
– Если по правде, то виной тому женщина...
Кодзиро улыбнулся. У Матахати постоянно возникали неприятности из-за женщин. Вероятно, такова его карма.
– Великий любовник, – пробормотал Кодзиро, а затем громко добавил: – Кто она и что произошло?
Матахати неохотно начал рассказывать. В одной из чайных вблизи крепостного рва, где обедают поденщики со стройки, работала смазливая служанка, на которую все заглядывались. Мужчины шли в чайную, даже когда не хотели есть. Хамада и Матахати тоже были завсегдатаями заведения. Однажды служанка обратилась к Матахати за помощью. «Мне не нравится этот ронин, – сказала она про Хамаду, – но хозяин каждый вечер посылает меня к нему. Можно я на время спрячусь в твоем доме? Я буду стирать и готовить для тебя».
Матахати согласился. Судя по его словам, дело этим и ограничилось.
– Ты что-то не договариваешь, – заметил Кодзиро.
Он не мог понять, таится ли Матахати или хвастает любовными победами.
– На улице слишком жарко, – продолжал Кодзиро. – Пойдем к тебе домой, посидим, и ты мне расскажешь обо всем подробнее.
Матахати застыл на месте.
– Что с тобой?
– Видишь ли, я живу в таком месте, куда нельзя приглашать гостей.
– Не беспокойся, – улыбнулся Кодзиро. – Зайди ты ко мне как-нибудь. Я живу на холме Исараго.
– С удовольствием.
– Кстати, видел столбы с объявлениями, адресованными Мусаси?
– Конечно!
– Они сообщают, что твоя мать хочет встретиться с Мусаси. Почему бы тебе не пойти к ней?
– Я не могу явиться к ней в теперешнем виде.
– Дурак! Перед матерью не надо притворяться. Ты обязан быть рядом с ней на случай появления Мусаси.
– Хорошо, я подумаю.
Они расстались. Матахати свернул в тихий, поросший травой переулок, а Кодзиро зашагал дальше по улице, но через некоторое время он быстро вернулся и последовал за Матахати.
Матахати обитал в одном из «длинных домов» – в одноэтажном бараке, где обитали по нескольку семей. Эдо рос быстро, но жилья на всех не хватало, так что люди особо не привередничали. На пустырях возникали поселки из сколоченных на скорую руку лачуг, где ютились те, кто пришел в город на заработки.
У дома с Матахати поздоровался сосед по имени Умпэй. Он мылся в ушате. Для приличия баня была загорожена дождевым ставнем. Умпэй был старшим в артели, копающей колодцы.
– Я уже вымылся, не хочешь искупаться? – великодушно предложил сосед.
– Спасибо. Акэми должна согреть воду.
– Вы так любите друг друга! Прямо как брат и сестра.
Матахати глуповато хихикнул. Появление Акэми избавило его от необходимости отвечать Умпэю.
Акэми поставила ушат под хурмой и натаскала горячей воды.
– Попробуй, Матахати, не горячо? – спросила она.
– Рука не терпит, – ответил тот.
Матахати, раздевшийся до набедренной повязки, притащил холодной воды из колодца и полез в ушату. Умпэй, закончив купание, уселся рядом на бамбуковый табурет.
– Дынь много продал? – поинтересовался он.
– Я никогда много не продаю, – ответил Матахати, поспешно смывая с руки запекшуюся кровь.
– Ты заживешь куда лучше, если будешь копать колодцы.
– Ты давно это говоришь. Если я стану работать на территории замка, меня перестанут пускать на ночь домой, поэтому Акэми не хочет чтобы я шел в твою артель. Ей без меня одиноко.
– Счастливая парочка!
– Ой! – воскликнул Матахати, когда брошенная кем-то незрелая хурма угодила ему в затылок.
– Ха-ха! Это чтобы ты не хвастал, как тебя любит жена, – засмеялся Умпэй.
Умпэй, седой шестидесятилетний старик, пользовался уважением в поселке. Каждое утро соседи слышали, как он читает молитву секты Нитирэн. Он происходил из Ито в провинции Идзу, а на дверях его дома было выведено: «Мастер по рытью колодцев в замке сёгуна». Работа в замке требовала высокого мастерства, обыкновенные землекопы не годились. Умпэй долгое время работал на золотых копях на полуострове Идзу, поэтому ему поручили возглавить артель. По вечерам он любил сидеть у деревянной решетки, густо увитой стеблями тыквы, и потягивать сётю, сакэ бедняков.
Матахати вылез из ушата, и Акэми, загородив его со всех сторон дождевыми ставнями, тоже искупалась.
|
|
|
