 |
Барон Мюнхгаузен - князю К.
|
|
|
|
Братство Обыкновенных Гениев
АНО «Холм Поэтов»
Холм Поэтов
Выпуск 5
(юбилейный)
Нижний Новгород
Холм Поэтов. Выпуск 5. – Нижний Новгород. Издательство АНО «Холм Поэтов», Братства Обыкновенных Гениев, 302 с.
Журнал содержит поэтические произведения поэтов России первой половины XXI века. Предназначается всем интересующимся поэтическим творчеством.
Генеральный директор, шеф-редактор:
Я.В. Кауров
Главный редактор:
А.Н. Тремасов
Редакционный совет:
С.Д. Мурзинский
Д.Ю. Максимова
Корректоры:
Т.В. Родионова
М.В. Ладилова
В оформлении использованы элементы декора «Готик» фирмы «Кребс и преемник», предоставленные Я.В.Кауровым.
© АНО «Холм Поэтов»
© Братство Обыкновенных Гениев
© Оформление
СОДЕРЖАНИЕ
От редакции
Русско-японская война (Крах и величие России)
Из рукописей
Случайно найденные письма
Салон Реверанс (Предчувствие Апокалипсиса)
Книжная полка
Без масок
Литературные переводы
Ассамблея
Сон науки
Эссе
Музыкальная шкатулка
Театр Поэтов (Земля Нижегородская)
Поэтическая драматургия
ОТ РЕДАКЦИИ
Итак, свершилось!
Несмотря на природные катаклизмы и некоторые проблемы, возникшие, может быть, по их причине, пятый номер легендарного журнала «Холм Поэтов» вышел в свет. Поскольку этот номер – юбилейный, редакция видит смысл напомнить уважаемому читателю о хронологии поэтических действ на Холме Поэтов у Северной башни Нижегородского кремля.
25 июля 1998 г. – открытие Холма Поэтов, самого свободного места в городе.
Состав участников продиктовало само время. Среди них оказались представители различных литературных объединений: Театра поэтов, Братства Обыкновенных Гениев, Салона «Реверанс», Рыцарей Красоты, а также вольных поэтов, возглавляемых поэтическим дуэтом «АллаДим».
|
|
|
За 12 лет существования Холма и 11-летнее существование одноименного журнала было показано и озвучено свыше пятнадцати уникальных поэтических спектаклей, замеченных и оцененных по достоинству как общественностью города, так и средствами массовой информации. Не говоря уже об администрации, которая, может быть, случайно, а может быть, и по разумению предоставила жителям и гостям Нижнего Новгорода исполнить свои самые заветные желания, попав монеткой в загадочного соловья.
Вот только избранные моменты насыщенной жизни Холма Поэтов.
1-й номер журнала: Дуэль (поэтическое действо, имевшее место быть на Холме Поэтов 9 февраля 1999 года), Альбом (поэтическое действо, имевшее место быть в литературно-мемориальном музее им. Н.А. Добролюбова 18 марта 1999 года), Бал (поэтическое действо, назначенное на день выхода в свет нашего журнала 6-го июня 1999 года).
2-й номер: Двадцать девятое февраля «Тени Поэтов» – авторы журнала писали и озвучивали стилизации известных поэтов – прозвучали «ненаписанные стихи» Аполлинера, Белого, Брюсова, Готье, Гумилева, Лермонтова, Киплинга, Пастернака; последнее в тысячелетии солнечное затмение: поэты с завязанными глазами олицетворяли заблудившееся человечество, у которого все же остается надежда на прозрение.
3-й номер: Посвящение в рыцари Красоты; Перекресток времен: преемственность поэтов XX-XXI веков.
4-й номер, экспериментальный. 100-летие подвига команды крейсера «Варягъ» – действо, собравшее несколько сотен человек, несмотря на суровую зимнюю погоду; а также память ополчения К. Минина и Д. Пожарского, результатом которого был выход русских поэтических грамот.
|
|
|
Несколько слов отдельно скажем о пятом номере журнала. Ни для кого не секрет, что в настоящее время человечество переживает драматическую фазу своего существования. Стремительно наступают «сумерки богов», а, пожалуй, грядет и «наступление демонов» в образе демонической, выходящей из-под контроля техники, суррогатных продуктов и материалов, упадка нравов, но самое главное – ложной, массовой, культуры – ядовитого эрзаца, отравляющего сознание большинства современных людей. Редакция журнала не может не реагировать на грозные предзнаменования грядущего обрушения упадочной цивилизации. Мы видим, что сама природа бунтует, насылая на нас жуткие испытания в виде то кошмарной жары, то лютых холодов; тут и там возникают мощные торнадо и разрушительные землетрясения, наводнения, и уже недалека беспощадная рука голода. Недалеко и до серьезных военных испытаний, ибо клубок международных противоречий, как и сто лет назад, запутывается все туже, и вот уже на наших глазах превращается в гордиев узел, который много кому хотелось бы разрубить одним ударом. Что ж, примем эту кару небес не только как тяжкое испытание и несомненное горе для сотен миллионов, но и как предмет для глубоких размышлений и источник творчества. Мы не склонны радоваться грядущей катастрофе и отнюдь не кликушествуем, призывая все громы небесные на «зажравшееся человечество», ибо сами являемся частью этого самого человечества. Поэт не злорадствует. Поэт пророчит и предупреждает, давая прогнозы, пожалуй, поточнее, чем целая толпа политологов, астрологов и даже метеорологов.
Итак, дорогой читатель, если в предыдущих четырех номерах вы лицезрели размышления поэтов преимущественно над днем вчерашним или сегодняшним (зачастую преломленным через вчерашний), то теперь мы призываем задуматься о дне завтрашнем. Мы заглядываем в бездну грядущего – туда, куда простой человек не пожелал бы смотреть хотя бы ради сбережения собственных нервов. Но Поэт не может, не смеет трусить. Поэтому мы – рыцари дня завтрашнего!
А впрочем, откройте журнал – и вы все поймете.
РУССКО-ЯПОНСКАЯ ВОЙНА
(КРАХ И ВЕЛИЧИЕ РОССИИ)
14 мая 2009 года на Холме Поэтов имело место поэтическое действо, посвященное годовщине событий русско-японской войны 1904-1905 гг. Вашему вниманию, уважаемый читатель, предлагается литературная часть этой трагедии.
|
|
|
ВЫШЕ СМЕРТИ…
Предполагается пальба из пистолетов,
Предполагаются поэты на Холме…
Предполагаются стихи самих поэтов
И взоры их, горящие во тьме…
Предполагается, что будут петь «Варяга»,
Предполагается в честь Пушкина салют…
Под шелестом Андреевского стяга,
Поэты и прочтут Вам и споют…
…И все случилось, на слово поверьте,
Поэзия в России выше смерти!!!
Андрей Тремасов.
Андрей Тремасов
***
Шарик земной, как шарик рулетки,
Катится по Вселенной…
Дуют ветра, ломаются ветки,
Волны плюются пеной…
Знать не дано, что с нами случится
В хохоте или стоне…
Шарик судьбы по линии мчится
Выдуманной ладони…
Шарик потерь по линии мчится
Вылепленной ладони…
Евгения Конюхова
***
Холодная ночь
И поднявшийся ветер
Приносят печаль,
И пьют вино тревоги
Обречённые думать.
Евгений Шевяков
***
России край – а значит, край земли.
Владивосток. На рейде крейсера.
За пять веков на этот край пришли
Сыны России. Славная пора
Лихого собирания земель
Казалось бы, окончилась, но вот –
Другая впереди маячит цель,
И вновь тугая медь трубит поход.
Шнур револьвера – как снурок креста
У офицеров, что пойдут в десант.
Мечта о славе – светлая мечта,
Хоть слава – всё ж фальшивый бриллиант.
Так громче, медь блестящая, играй!
Чтоб заглушить и мысли, и мечты!
России край, а значит - мира край.
За ним любые дёшевы кресты -
Евгения Конюхова
***
Сегодня луна
Заблудилась в жасминах,
Забыла взойти...
Заколдованная ночь
Проходит незаметно.
Андрей Тремасов
***
Стихи не могут быть не грустными,
Рождаются все смыслы устными…
Их на бумагу переносят,
Хотя они о том не просят…
Случаются и озарения,
Они – тот самый свет горения,
Что ослепляет вдохновение
В разбитом зеркале забвения…
А. К.
***
Начинают разбег
Сквозь тревожно горящие зори
|
|
|
Эскадроны ветров,
Разметая клубящийся прах.
Окопавшийся век
На прорыв среагирует вскоре,
И моноклями бровь
Упиявят в высоких штабах
Будет грозный приказ:
«Невзирая на званья и ранги…»
И подтянут резерв –
Эшелоны суконные дней.
И ушедших из глаз
Отсекут контратакой на фланги.
И натянутый нерв
Оборвется цепочкой огней.
Глухонемная тишь
После рева, и воя, и ада,
Изможденный покой
На позиции свалятся вдруг.
И почудится лишь
Затаенной надежде награда –
Впереди далеко
Перестрелки настойчивый звук.
……………………………………………..
И расслышится лишь
Затаенной надежде награда –
Глубоко, глубоко
Сбитым пульсом отчаянный стук
Евгений Шевяков
***
Маневры позади. Теперь на бале
Цвет армии торопится блеснуть.
Из них десятый о своем провале
Едва ль вчера задумался чуть-чуть.
О выучке солдатской – ни полслова,
Не изощряйся, не услышишь тут.
К чему, зачем – они врага любого
Одними только шапками побьют.
Полна сверканьем эполетным зала…
«Война? Да бросьте – с кем, monsieur
Michaud?»
Но – мимо воли в речи генерала:
«А вдруг еще все будет хорошо!»
Андрей Тремасов
ВЕК ИЛИ ВАЛЬС?
Белый китель, воротник,
Офицерская фуражка…
Образ прошлого возник,
На боку сверкнула шашка…
Порт-Артур… четвертый год,
А в грядущем – стыд измены…
Бледно-розовый восход,
Волны, дышащие пеной…
Бал, капризный шумный бал,
Вальс, бокалов звон хрустальный…
Выстрел… и снаряд упал…
Самый первый, погребальный…
Оборвавший новый век.
А.К.
***
1-й Тихоокеанской эскадре
Вальс мифического бала
Вьюжит дамских шлейфов снеги.
Кружит пары, мысли, споря
С хмелем тонкого шабли.
Здесь, на дальнем, крайнем бреге
Встала новая Валгалла,
А за край любого моря
Гордо смотрят корабли.
Их имен сурово пенье,
Их борта былинной силой
Раздвигают волн громады,
Их орудья ждут лишь срок…
И столбы воды остылой
Вдруг вскипают в белой пене,
Грозным гулом канонады
Возвещая Рагнарёк.
Евгения Конюхова
***
Зимняя ночь
Утекает сквозь пальцы
Талой водою.
Разбиваюсь об утро
На тысячу осколков.
Андрей Тремасов
***
Эскадра-призрак приближалась,
У нас ее никто не ждал…
В тревожном небе отражалась
Война, свинцовым воздух стал…
Распалась тишина, снаряды
Взорвали эту тишину…
Наряды, бальные наряды
Исчезли, изменив страну…
Сергей Мурзинский
МОЙ РЕВОЛЬВЕР
Сегодня он смазан, надежен и глух –
На солнце январском отлитом
Блистает спокойно, и кисленький дух
Чуть слышен в стволе неразбитом.
Забыты волненья и скрежет сапог,
|
|
|
Пальба и мерцанья пожарищ.
Он чёрен, и ясен, бездумен и строг -
Давно молчаливый товарищ.
Но полно лениться! Настала пора –
Тебе поработать на славу:
Ты выкрикнешь снова гвардейским ура
И снова – на всю на Державу.
Ты помнишь тот случай в таком-то году –
Обидчик тобою залечен.
Ты – сделал, каналья, а ссылкой в аду,
В Маньчжурском аду – я отмечен.
Но что же я вижу? Опять наглецы,
Бесчестят гвардейскую роту.
Мы сводим с тобою с концами концы –
Ну, что же, мой друг, за работу.
Вот – в этом саду перестрелке бывать
Такая, брат, наша планида!
С карьерных мерзавцев кресточки срывать –
Нам – доблесть, а им-то – обида!
Ну, вот и «герой» – твоя новая цель.
Поможешь, я знаю, ты точен.
И сердце – кремень, и мой глаз – просто щель,
А ты, брат, и хладен и прочен…
И выстрел раздался – но тяжек был он,
Ведь это же грохот орудий!!!
Обидчик промазал, обидчик спасён,
Обстрел – судия всяких судий!
Ну, что же, мой милый, довольно сгорать
В безделье… Шрапнель нас остудит.
Большая работа – враждебная рать.
Дуэлью война нас рассудит.
Андрей Тремасов
БАРАБАНЩИК
Барабаны, барабаны,
Барабаны бьют тревогу!
Кровью раны, кровью раны
Вновь и вновь взывают к Богу!
Батальоны, батальоны
Маршируют возле рая…
Глушит стоны, глушит стоны
Барабанщик, умирая…
Дарья Максимова
***
Горит огнем холодный лёд,
Горят кровавые узоры,
Зовут предсмертные просторы.
Вперед! К орудиям! Вперед!
Взвывает яростной пальбой
Судов проклятых вереница!
Огнем смертей прожжены лица,
Приказ – «Принять неравный бой!»
Последний раз горит заря,
Открыв врата земного ада.
Во славу чести смерть – награда!
Не зря живем, умрем – не зря.
Багровый моря лик – в крови.
Хранят корейские рассветы
Войны кровавые приметы
И крик: «Последний раз живи!»
Не поглотить волне морской
Остатки дышащего праха:
Бойцам, не знавшим слез и страха,
Не обрести на дне покой.
Андрей Тремасов
ВАРЯГ
Мы все – с Варяга, знайте, мы – с Варяга,
Мы были там, в той жизни и мечтах.
В косых лучах Андреевского стяга
Мы умирали на своих крестах.
Впивались в борт тяжелые снаряды
От грома содрогались небеса.
Но мы к России устремляли взгляды
И мужество творило чудеса.
Пал миноносец, крейсеры разбиты,
Латать им долго рваную броню.
Японской кровью палубы залиты
На радость орудийному огню.
Мы все с Варяга, знайте, мы – с Варяга!
В нас тот же дух и та же удаль в нас.
И праведность Андреевского стяга,
И строгий свет непримиримых глаз.
Мы все с Варяга!
А. К.
* * *
Русалка далекого моря,
Зачем разлила Ты на глади
Шелковые темные пряди?
Косу разметала ли в горе?
Иль в ужасе Ты растеряла
Все гребни подводных сокровищ,
Невиданных встретив чудовищ,
Одетых в броню из металла?
А может, столкнулась Ты взглядом
С Героем, взнуздавшим дракона,
И в сердце мечтой беззаконной
Ночную жемчужину рядом
С дневной бирюзой возложила
На желтые бархаты ила?...
Андрей Тремасов
ВИДЕНЬЕ
В облаках вижу лик
Святого Андрея,
Он с небес озаряет мне путь…
В тот торжественный миг,
Кровь воина греет
И сквозь страх заставляет шагнуть…
Апостол не может
Остаться вне боя,
На кораблях – Андреевский флаг…
В ножны не вложит
Оружье святое
Праведный дух.
Оступится враг…
В облаках вижу нимб
И вижу сиянье,
Пылающим стрелам подобны лучи…
Любуюсь не им,
Свернув расстоянье,
Смысл ищу в сиянье свечи…
Апостол не может
Остаться вне боя,
На кораблях – Андреевский флаг…
В ножны не вложит
Оружье святое
Праведный дух.
Поплатится враг…
В облаках вижу крест,
На нем принял муки,
Первый, услышавший зов Христа…
Вбитый гвоздь – не порез,
Врозь ноги и руки,
А дальше – царствие навсегда…
Но…
Апостол не может,
Остаться вне боя.
На кораблях – Андреевский флаг…
В ножны не вложит
Оружье святое
Праведный дух.
Разбит будет враг!
В облаках вижу лик…
В облаках вижу нимб…
В облаках вижу крест…
Сергей Мурзинский
***
Соловей снова принес привет
С Родины,
Ниппон свят, как подвиг.
Божественный тэнно видит всех нас.
Он среди нас незрим.
***
О Крест святой, дай силы мне!
И вновь шрапнель приветом жжёт,
Товарищи горят в огне,
И смерти длинен скорбный лёт.
То бабьим плачем запоёт,
Нет сил то пенье превозмочь!
То засмеёт, как пулемёт…
Лишь потерпеть… вот эту ночь.
И вновь разрыв. И вот – рассвет
Теперь увидели врага.
Их цепи гложет наш привет
Теперь – в штыки… ах, черт, нога!
Ужели – правда – лазарет?!
А кто же будет бить косых?
Несут… О Боже, нет же, нет.
И санитара бью под дых.
Болезный пал, а я – ползком,
Ружьё убитого схватил…
И тут японец каблуком
Железным в темя – что есть сил.
И вот стою перед Тобой
Смиренный, бледный, без наград.
Но славно кончился тот бой.
Хоть я в гробу – но я солдат.
Светлана Медведева
***
Ветки сакуры,
Что ты сломал, запах свеж.
Год, как ты умер.
А. К.
***
Его я без сомнения узнал…
Прекрасно помню: взморье, дачи, дюны…
Спектакль домашний… Этот гений юный,
«Мансенгом» дерзким вызвавший скандал…
В эскизах к постановке (вот пассаж!)
Пленяла Мавка грудию упругой…
С Его Превосходительства супругой
Излишне схожий вышел персонаж…
И мне тогда пришлось, надев мундир
(Официально неподвластный чарам),
Вести беседу о законе, старом,
Как этот, под Луною лучший, мир…
Он – возражал, ссылался на «модерн»,
Бердслея, Гофманшталя и Бодлера…
Я – противопоставил, для примера,
Послание Поэта к Анне Керн…
Сплеталась – расплеталась речи нить
На прялке Норн… Под мерный рокот моря
По памяти мы с ним читали, споря,
Друг друга не надеясь убедить…
И вот… мы повстречались снова с ним:
Беспечная, расслабленная поза…
А на лице горелая шимоза
Напоминает декадентский грим…
И жаром взрыва завиты виски,
«Загаром» страшным засмуглела кожа…
И странно - так на Пушкина похожа
Глава, упавшая на чуждые пески…
Артем Сергеев
***
Невысокий холм,
Вот уже и вершина.
Вниз ведет тропа.
Сергей Мурзинский
ПОРТ-АРТУР
Благослови, Господь, сраженье.
Врагам здесь каждый форт знаком.
Здесь узкоглазым уваженье
Не раз внушали мы штыком.
Глотнув свинцового привета
Хрипим пред смертию, как встарь:
Да прогремят на многи лета
Отчизна, Вера, Государь!
Артем Сергеев
***
Конец ноября,
А вокруг одни лужи.
Скорее бы снег.
Евгений Шевяков
***
Ты умер. Ты не будешь жить на свете.
Иначе думать – тщетные мечты.
И лишь со слов жены узнают дети,
Каким чудесным был их папа – ты.
Шимозою пропахла батарея:
Японские снаряды – адский град.
Четвертый штурм, в отчаянье зверея,
Едва отбили полчаса назад.
А самураи, воя, точно звери,
Вновь прут – уже без страха, напролом.
Всей жизни – три патрона в револьвере,
Да штык винтовки с треснутым цевьём.
Артем Сергеев
***
Хлопушки гремят,
Весь город в фонариках.
Вот и год прошел.
Сергей Мурзинский
***
Под сенью кровавого стяга
Как будто в Артуре кипим,
Крепка к разрушению тяга,
И жребий – хоть плачь! – нестерпим.
Мы помним военные годы…
Вот залп!.. И опять недолет.
Прескверно стреляют, уроды.
А вспомни, «Микаса» как бьет.
По прошлому нету стенанья –
Не жалко!.. лишь воля – крепка.
Пылает наш форт без названья.
Поздравим со «Славы» стрелка.
Под гроздью кровавого стяга
Поляжем же все, как один,
Споемте и «Гибель Варяга».
Лишь Смерть – вот всему господин.
Дарья Максимова
***
Кровью умылось небо.
Сакура зацвела.
Извечна жизнь.
Постскриптум
Виктор Яшин
***
Из будущего с грустью я смотрю
На все следы, оставленные в прошлом,..
Но от стыда, краснея, не горю
И вновь мечтаю только о хорошем…
Пусть невозможно возвратиться в детство
И прошагать по жизненной тропе…
Не вычеркну из памяти лик бедствий
В угоду злопыхательной толпе…
В финальной части поэтического действа был произведен салют из шести револьверов того времени в честь наших славных предков – русских героев, павших и выживших.
ИЗ РУКОПИСЕЙ
С. Мурзинский
Сергей Мурзинский
ЦВЕТ ОПРИЧНЫЙ
(Окончание поэмы. Начало в № 4)
Статия седмая
СКИТ ДАЛЬНИЙ
Восходило солнышко красное
Да над всею Русью великою.
Восходило – осветило Землю Русскую –
Землю Русскую святую, осиянную.
Осветило дубровы дремучия,
Осветило реки широкия,
Осветило грады великия,
Осветило селы малыя.
Осветило-озарило да и скит дальний,
Скит святой да со невестами Христовыми.
Едина средь тех невест Христовых
Едина печальная юница,
Печальная юница-послушница.
Бежала юница из клеточки кованой,
Слетела горлинкой-голубкою,
Остригла та юница косы медвяные,
Стала Христу Богу работати.
Стала во трудах да в молитвах проживати.
Воставала рано боярышня смиренная,
Воставала с ложа негибкого,
Умывалась не водою росною –
Умывалась все слезами-то горючими.
Сотворяла боярышня та скорбная
Молитву ко Господу да к Пречистой Его Матери.
«Ой ты, светлый Боже, крепкий Господи!
Ты прости окаянную распутницу,
Многогрешную рабу Твою негодную.
Погубила чрез власы свои медвяные
Чрез свои уста суть сахарны,
Погубила много добрых молотцов,
Погубила батюшку родимого –
Погубила честь свою девическу.
Нет мне свету, нет спокою, окаянной,
Нет прощенья в этом мире поднебесном –
Ты прости да упокой мя в мире Горнем,
Ты услышь, Владыко, Матерь Пречистую,
Ты послышь, Господь, святых все Ангелов-Архангелов,
Ты внемли воинству святому, небесному –
Да услышат вопль мой велегласный
О душе моей погубленной девической».
Услыхал Господь молитву горькую,
Услыхал Небесный Царь моление сугубое…
…Подходила ко вратам святой обители
Раскрасавая колдовка-чародейка лесная,
Воползала юркой змейкою
Во врата святые монастырские,
Покрывала власы-то ярожгучие
Да смиренным платом иноческим –
Камилавкою честною монашескою.
Восходила она в келлию убогую,
Повстречалася с нелюбкою своею.
Говорит ей юная затворница таковое речение:
«Сохрани Господь тебя, матушка,
Кто ты есть не ведаю, родимая,
Разреши печаль-кручину горючую.
Не имею сил избыть скорбь душевную.
Замутила туга тоска душу девичью,
Нет спокою мне, молоденькой.
Поскажи мне, матерь благочесная,
Как бежати от печали великия?»
Цаловала миловала колдовка черная
Все лобзаньями нечистыми боярышню,
Отвечала боярышне таковой ответ:
«Бог благослови тебя, родимая…
Из заморских стран я странница,
Из святого града из Ерусалима.
Привезла святое снадобье –
На святом елее оно настоено,
На святых мощах освящено,
Со святою молитвою сотворено.
Ты испей, сестрица милая,
Ты испей-ка снадобья заморского,
То святое снадобье заморское
Будет пусть тебе во утешение,
Телесам во исцеление,
А душе-то страждущей – во упокоение».
Наливала чародейка зелье дивное
Давала выпить питие послушнице юной.
Выпивала юная боярышня
Выпивала зелие колдовкино.
Тут и пала наземь бездыханная,
Предала тут Богу душу, горемычная
Распрекрасная боярышня Кручинишна…
Восходило солнышко красное
Да над всею Русией Православною,
Осветило солнышко стоярое
Иноческую келлию убогую –
Благочестныя черницы пристанище.
Просыпалась черница скорбная,
Утирала лик прекрасный девичий,
Порасплескивала косы все медвяные,
Что медвяные златые власы ненаглядные.
Как наезживал на двор святыя обители,
Что наезживал удалой опричник,
Буйный молодец, Разгуляев сын.
Он, предерзостный, шапки не ломает,
Он,окаянный, спины не гинет,
На святые купола лба не крестит.
Как свистит он посвистом зычным,
Как свистит он свистом молодецкиим.
Тут все инокини возмутилися,
Тут на крыльца восходит мать-игуменья,
Благочестная святая черноризица.
«Как ты смел,бездумный, во святу обитель внити?!
Как ты смел, треокаянный, голову не гнути?
Здесь и Царь святым вратам-то кланяется,
Покланяется святыням и степеной боярин…»
Отвечал тут буйный Сокол, Разгуляев сын:
«А й не стану врать те, мать игуменья…
Чай не странник я, не калика перехожий,
Не чернец святой, Христу обещаной,
Не степеный есмь боярин родовитый,
И не сам я Царь великий Святорусский.
Государев есмь холоп треокаянной,
Разудалый я опричный Сокол, Разгуляев сын.
Нет креста на мне святаго, нет спасения…»
Услыхали те реченья сестры скитския…
Замахали рукавами, заголосили:
«Ты поди, поди-ко прочь, безумный детинушко,
Ты ступай на покаянье на святу гору,
Ты омой слезми гоючими камень Голгофской,
Ты оплачь грехи свои великие, неисчетные…»
Отвечал на то им лихой молодчик,
Буйный Сокол, Разгуляев сын:
А й не стану, сестрия, вас слушаться,
А й не буду, черницы, я каяться.
Прикажу-скажу едино слово я соколикам –
Грозным кромешным опричникам,
Как пожгут во прах ваш скит намоленной,
Как пообдерут оклады со святых икон,
Как сбесчестят, осрамят всю святость вашу,
Как порубят вас, сердешненьких, да начисто,
А послушниц юных на потеху взымут,
Коль не сделаете то, что будет велено,
Государю коли не послужите,
Грозному Царю Ивану Васильевичю.
Тогда Царь Небесный вас не хватится,
Он молитв ваших не послушает,
На защиту к вам не явится…»
Разворачивал опричный добрый молодец
Государеву указную грамоту.
А по той по грамоте доподлинно значится –
Отыскати боярышню Кручинишну,
Возвернути верному слуге-то царскому,
Буйну Соколу, Разгуляеву сыну.
Тут сердешныя сестры смирилися,
Пред Царем земным устрашилися,
Ко Христу – Царю Небесному молилися –
Выводили под ручки белыя
Раскрасавую боярышню Кручинишну.
Гой ты, Сокол, Разгуляев сын!
Отыскал свое ты счастие
Государевым велением.
Статия осмая.
СВАДЬБА ГОРЮЧАЯ.
Гей, звонят колокола во стольном городе –
Стольном городе, в Москве золотоглавной.
Как звонят благовестят сорок сороков –
Инда по всей земле по Руссой раздается.
Как въезжал во стольный город белокаменный
Славный витязь – Разгуляев сын.
Как сидел он на борзом на комоне,
Изусыпанный драгими все каменьями.
Вкруг него – дружина верная,
Во боях – сраженьях закаленная.
А в возочке крытом монастырском
Раскрасавая боярышня Кручинишна.
Как наезживал поезд свадебный
Да во Кремль во палаты белокаменны,
Во палатах же сияет солнце красное –
Солнце красное да святорусское:
Грозный Царь Иван Васильевич.
Самим Господом на царство венчаный.
Восходил опричный Сокол Разгуляев сын
Во палаты царски белокаменны
Одесную вел за ручку белую
Распрекрасную боярышню Кручинишну.
А у той у боярышни личико
Ой, что личико белым бело
Да белее дорогой фаты ганзейской.
Как идет боярышня тресветлая
Да и ступит ли шажок – другой боится.
Тут честной народ всё хрестьянской
На боярышню никак не надивуется.
Как шептала та боярышня сердешная
Да на ушко удалому опричнику:
«Ты бери, полюбленник мой миленькой,
Ты бери дары-награды царския,
Ты бери подарки свадебны боярския,
Да купецкие каменья драгоценныя,
Ото всех чинов московских всяко жалованье,
Не бери, слышь, только дар митрополичий,
Не бери святу икону Богородицы –
В ней мое едино погубление,
А тебе, удалый Сокол, посрамление…»
Как гремел почестен пир да свадебка,
Как игралися в бубны, в трубы и органы,
Как вкушали яства сахарны заморския,
Пили вина-меды хмельные гости честныя,
Уж как гости всякого чину московского.
Они, гости, дарили дары несметныя,
Воскладали к ногам жениха да и невесты.
Все сидели, радовались пированию.
Тут и Грозный Царь Иван Васильевич,
И князья-бояре родовитые
И кромешные опричные молотчики
И всяких чинов люди московския
И заморския люди званыя.
Един опричный Сокол Разгуляев сын –
Он один не ест, не пьет да хмурится.
Он все смотрит на красавую боярышню,
Уж как смотрит – не насмотрится.
Как задумал думку он лихую –
Что лихую, озорную, дерзновенную.
Как задумал подшутити над младой женой.
Выходил жених ис чертога брачного
Прибегал да на подворье митрополичье,
Уж как в ножки кланялся отцу владыке:
«Ой ты гой еси, святый владыко!
Ты благослови мя, окаянного,
Яз бо, недостойный милости Христовой,
У тебя пришел просити милости».
Отвечал владыка-митрополит:
«Бог тебя благослови, сердешненький.
Ты почто покинул чертоги царские,
Ты почто да бросил брачное веселие?»
Отвечал тут Сокол Разгуляев сын:
«Во свидетели беру Христа Спасителя
Да Пречистую да Пресвятую Его Матерь
Весь сонм Ангелов да всех святых угодников.
Бысть видение сегодня мне чудное –
В том видении явилась Матерь Божия
Во святом Своем во образе,
Что стоит в соборе во Успенском.
И глагол изшел от лика Богородична –
Не видать-де счастия мне да и спасения,
Коль не взыму я сию икону во пожиток свой.
Ты прости, владыко, дерзость мою,
Ты вели архиерейским благословением,
Подари ж ты мне сию икону святую –
Нет покою без нея мне, нет и радости.
Как я стану молитися близ образа сего,
Как я стану поклоны класть великия –
Тут и счастие прибудет во дому моем,
Тут и благость Божия сойдет на мя».
Возрыдал владыко святый,
Возводил он очи к небу со молитвою:
«Чуден, Господи, Твой промысел таинственный –
Исцеляеши Ты душу человечу,
Погубляему страстьми великими!
Бог благослови тебя, Соколушко,
Нынче ж дам тебе икону ту святую».
Как запрятал Сокол образ Богородичный,
Да поглубже во кафтан во срядный, свадебный,
Ровно мысли лихие, окаянные.
Воротился он на честен пир
Да садился одесную супруги красныя,
Говорил ей лукавое речение,
Дескать, лихо приключилося от яств-питий.
Как склонялся к окончанию почестен пир,
Восходили молодыя во храмину брачную,
Доставал тут Сокол Разгуляев сын,
Доставал святу икону Богородичну.
Увидала тут боярышня Кручинишна,
Увидала чудный образ писаный,
Возопила-воскричала громким голосом:
«Что ж ты сделал-сотворил, мой Соколеночек!
Ты почто же не послушал просьбы малыя –
Не велела я те брать митрополичий дар,
Не велела брать сей образ писаный –
В нем бо погубление мне сильное!»
Отвечал опричный Сокол Разгуляев сын:
«Ты скажи, красавушка незнаемая,
Повинись, как есть пред образом Пречистыя –
Кто ты есть такая, красна девица,
Как тя звать да величати, распрекрасная?!»
Тут спадало обличие боярышни Кручинишны,
Представала пред Соколом колдовка лесная,
Разметала чародейка косы ярожгучие,
Пала в ноги опричному молотчику:
«Не губи, не мучь меня, мой суженый!
Ты не выдай тайну великую.
За тебя, полюбленный мой, грех взяла –
Извела боярышню Кручинишну.
Ты мое спасение великое,
Ты мое счастие умильное,
Мне Ярилою завещанное –
Заповедное девическо мечтание…»
Тут хватал Соколик деву красную
Да за косы огненныя, рыжие,
Как волок ее на двор на Государской,
Что волок да приговаривал:
«Повинись, злодейка лихонравная,
Повинись Царю Иван Васильевичу.
Обскажи злодейство свое паскудное,
А мое безчестие великое…
Ты меня опутала силой бесовскою,
Ты меня уловила в сети чародейныя.
Да покайся, душу грешную очисть,
Повинись Царю да освященному собору…»
Представал опричный Сокол Разгуляев сын
Пред очима грозными царевыми.
Увидал тут Царь Иван Васильевич
Все великое безчестие молодецкое,
Повелел он вкинуть добра молотца
Со девицею со чародейкою в застеночки.
Говорил тут Грозный Царь такой приговор:
«Ты прескаредный опричничек
Окрутился со колдовкой-чародейкой лесной,
Ты дерзнул смеяться, окаянный,
Да над нашим царским величием,
Да глумитися над Церковью святою,
Что святою да соборной да апостольской?!
Вот вам брачная ночка во темнице,
А заутра плаха вам супружеская».
Тут хватали стражи Сокола,
А юницу даже видеть не успели:
Обернулася лебедушкою белою,
Да и выпорхнула из кремля из белокаменново.
Обернулся было Сокол Разгуляев сын
Все тремя катаньями заветными.
Ой, увы, опричный добрый молодец!
Отняла колдовка дар свой чародейский.
Не бежать те волком серым рыскучим,
А быти те колодником горючим.
…То не марево метушливое,
Не бесовское кривое наваждение –
Залетела во темницу смрадную
Красна девица, кудесница пречюдная.
Как сидел в печали добрый молодец
Что сидел он на семи цепях,
Да вкушал не яства праздничные,
А горькую корку темничную,
Да запивал не винами заморскими –
Запивал слезми горючими.
Как увидел Сокол Разгуляев сын
Распрекрасную колдовочку лесную –
Загремел цепями-колодами,
Повалился во ножки к чародейке лесной:
Ты прости мя, богомерзкого разбойника,
Ты прости меня, краса ненаглядная.
Ослепила меня боярышня Кручинишна –
Не видал из-за златых волос я солнца красного,
Не видал красы твоей несказанной,
Не слыхал любви твоей всепреданной…»
Отвечала колдовка-чародейка лесная,
Отвечала-лобызала буйна витязя:
«Не казнись, удатный добрый молодец,
Не стыдить – не губить явилась тя.
Я пришла тебя вызволить
Из беды-неволи горестной.
Знать, на лихо дано нам свидеться,
На беду, знать, Ярило нас свел с тобою,
Отступлюсь от солнца ярого
Да оденусь скорбным одеянием».
Тут и мигом Сокол не поспел мигнуть,
Обернулася колдовка добрым молотцем –
Буйным Соколом Разгуляевым сыном!
Обнимались, лобызались добры молотцы,
Прощевались навеки затворники:
«Не попомни лиха, мил товарищ мой,
Не казнись да не печалуйся –
Помни лихого удалого опричника
Буйна Сокола Разгуляева сына».
Оборачивался един из молотцов
Сизым ясным вострым Соколом,
Пролетал скрозь решеточки темничные,
Все на волю да на свет Божий ясный…
Последование.
СТИХ СМЕРТНЫЙ.
То не гудцы-погуды гудят –
То гудит люд торговой.
Скорбно, дивно молотцу горемычному:
Огорчил я великого Государя.
Пошутил не гораздо с царским достоинством,
Что не гораздо, не весело.
Выводят меня, душегубца, с застеночка,
Вывод
|
|
|
