 |
Большой мост на улице Годзё 30 глава
|
|
|
|
Кодзиро оказался свидетелем их встречи, потому что выследил Акэми.
Мусаси уловил враждебность во взгляде Кодзиро. Он понимал, что начался невидимый поединок с волей противника, неизбежный при встрече постигающих воинские искусства. Кодзиро, несомненно, прочитал вызов во взгляде Мусаси.
«Кто это? – вновь подумал Мусаси. – Видно, что боец. Почему столько вражды в его взгляде? Надо присмотреть за ним на всякий случай!»
Взаимное напряжение воли исходило из самой глубины их сердец. Казалось, что глаза Мусаси и Кодзиро мечут искры. На первый взгляд Мусаси выглядел года на два моложе Кодзиро, но при внимательном рассмотрении Кодзиро оказывался помоложе. Общим было то, что оба находились в том возрасте, когда молодые люди самоуверенно считают себя знатоками в политике, в обществе, в «Искусстве Войны» и во всем на свете. Злой пес скалит зубы, завидев такую же кусачую собаку. Мусаси и Кодзиро на расстоянии почуяли друг в друге опасного соперника.
Первым отвел глаза Кодзиро, издав при этом глухой рык. Всем видом он пытался подчеркнуть презрение к противнику, но Мусаси не сомневался в победе собственной воли. Он обрадовался, потому что противник, не выдержав его взгляда, отступил под натиском его воли.
– Акэми! – произнес Мусаси, положив ладонь на ее плечо. Акэми не отвечала. Она по‑прежнему стояла, прижавшись лбом к перилам моста.
– Что за человек вон там? Он тебя знает? Молодой человек, похожий на ученика военного дела. Ты знакома с ним?
Акэми молчала. Она только сейчас заметила Кодзиро и не могла скрыть замешательства.
– Ты говоришь о том рослом юноше?
– Да. Кто он?
– Он… Кто же он?.. Я толком не знаю.
– Ты прежде встречала его?
|
|
|
– О да!
– Воображает себя великим воякой, таская длинный меч и вызывающе одеваясь. Откуда ты его знаешь?
– На днях меня укусила собака, – быстро ответила Акэми, – сильно шла кровь, и я пошла к лекарю как раз в то место, где жил этот молодой человек. Он стал заботиться обо мне.
– Другими словами, вы живете вместе?
– Получилось так, что мы живем под одной крышей, но это ничего не значит. Между нами ничего нет. – Последние слова с трудом дались Акэми.
– В таком случае ты едва ли знаешь много о нем. Как его хотя бы зовут?
– Сасаки Кодзиро. Еще его называют Ганрю.
– Ганрю?
Мусаси слышал это имя. Оно не гремело по всей стране, но было известно в нескольких провинциях среди профессионалов. Кодзиро оказался моложе, чем предполагал Мусаси.
Мусаси еще раз взглянул на Кодзиро, и странное дело – на щеках юноши появились ямочки. Мусаси улыбнулся в ответ. Молчаливый диалог, однако, не был наполнен миролюбием и приязнью, как улыбки Будды и его ученика Ананды, когда их пальцы мяли цветы. В улыбке Кодзиро таился вызов, боевой задор и ирония.
Ответной улыбкой Мусаси принял вызов, но и выразил страстное желание сразиться.
Акэми, оказавшись между решительными бойцами, собралась разрыдаться с новой силой, но Мусаси ее остановил:
– Тебе стоит пойти с этим человеком. Скоро увидимся. Не беспокойся.
– Ты правда навестишь меня?
– Конечно!
– Запомни, гостиница «Дзудзуя», напротив монастыря на улице Рокудзё.
– Хорошо.
Тон Мусаси не устроил Акэми. Она схватила его руку и страстно сжала ее, прикрыв рукавом кимоно.
– Не обманываешь? Обещаешь?
Мусаси не успел ответить, как раздался громкий хохот.
– Ха‑ха‑ха! О, ха‑ха‑ха!
Кодзиро уходил, давясь от смеха.
Дзётаро, с отвращением наблюдавший за сценой с другого конца моста, подумал: «Смешнее не придумать!»
Заблудший учитель, Оцу, весь мир ему опостылел.
«Где она?» – досадовал Дзётаро, уходя в город. Он едва спустился с моста, как заметил Оцу, которая пряталась за воловьей упряжкой, стоявшей у ближайшего перекрестка.
|
|
|
– Вот ты где! – завопил Дзётаро, от изумления чуть не уткнувшийся носом в воловью морду.
Оцу против обыкновения слегка подкрасила губы. Она не умела пользоваться белилами и прочими косметическими премудростями, но благоухала духами, кимоно было радостного весеннего цвета – бело‑зеленый рисунок, вышитый по малиновому полю. Дзётаро обхватил ее за спину, не заботясь о том, что испортит ей прическу и смажет белила на шее.
– Ты зачем прячешься? Я заждался тебя! Пошли скорей!
Оцу не отвечала.
– Скорее! – крикнул Дзётаро, тряся ее за плечи. – Мусаси здесь, на мосту. Отсюда видно. Я сам разозлился на него, но мы должны с ним встретиться, иначе он уйдет.
Дзётаро тянул Оцу за руку, пытаясь поднять ее. Рукав кимоно был мокрым от слез.
– Ты плачешь?
– Спрячься за повозку, прошу тебя!
– Почему?
– Прячься и не спрашивай.
– Но ведь… – Дзётаро не скрывал досаду. – В женщинах есть ненавистное мне. Их поведение совершенно бессмысленно. Ты твердила, что хочешь увидеть Мусаси, и пролила море слез из‑за него. Сейчас, когда он в двух шагах, ты прячешься. Даже меня заставляешь таиться. Чем не забава! Ха! Даже не смешно!
Слова жгли, как удары хлыста. Подняв на мальчика опухшие от слез глаза, Оцу промолвила:
– Пожалуйста, не говори так. Умоляю! Не будь и ты жесток со мной.
– Жесток? Что же я такого сделал?
– Прошу, помолчи. Пригнись, чтобы тебя не увидели.
– Не могу. Везде навоз. Кстати, слышала поговорку: над плачущим в Новый год смеются даже вороны.
– Какая разница. Я просто…
– Давай я буду смеяться. Как тот самурай у ивы. Хохотать над тобой. Первый повод для смеха в Новом году. Согласна?
– Да. Смейся сколько угодно!
– Не могу, – произнес Дзётаро, вытирая нос. – Готов спорить, что знаю причину твоих слез. Ты ревнуешь Мусаси к той женщине.
– Это… ты ошибаешься!
– Именно так. Я знаю. Они меня самого разозлили. Ты должна поговорить с Мусаси. Надо же выяснить, в чем дело.
Оцу не хотела выходить из укрытия, но Дзётаро настойчиво тянул ее, и ей пришлось уступить.
– Мне больно! – закричала она. – Не вредничай! Тебе не понять, каково мне сейчас.
– Знаю. Вне себя от ревности.
|
|
|
– Это не просто ревность.
– Хватит слов. Пошли!
Оцу и Дзётаро вышли из‑за повозки. Оцу упиралась, Дзётаро тянул ее за собой.
– Смотри! – воскликнул он. – Акэми уже нет.
– Акэми? О ком ты?
– Девушка, с которой разговаривал Мусаси… Ой, Мусаси уходит! Если мы его не перехватим, он исчезнет!
Дзётаро, выпустив руку Оцу, помчался к мосту.
– Подожди! – крикнула Оцу, торопливо оглядываясь, чтобы удостовериться в отсутствии Акэми. Она почувствовала огромное облегчение, не увидев соперницу. Морщинка между бровями исчезла. Оцу, нырнув за повозку, вытерла глаза, пригладила волосы и расправила кимоно.
– Не копайся, Оцу! – нетерпеливо окликнул Дзётаро. – Мусаси спустился к реке. Не время наводить красоту!
– Где он?
– На берегу! Странно, почему он туда направился?
Они добежали до конца моста. Дзётаро, непрестанно извиняясь, бойко растолкал толпу и пробился к перилам.
Мусаси стоял перед лодкой, в которой дергалась Осуги, пытавшаяся освободиться от веревок.
– Прошу прощения, почтеннейшая, – произнес он. – Матахати, как выяснилось, не придет. Я не теряю надежды вскоре увидеть его и заставить действовать посмелее. И вы должны найти его и забрать с собой – в деревню. Пусть живет с вами, как положено почтенному сыну. Это верный способ засвидетельствовать уважение к предкам, гораздо лучший, чем подношение им моей головы.
Мусаси, сунув руку под камышовые циновки, наваленные на Осуги, кинжалом перерезал веревки.
– Ты слишком красноречив, Мусаси. Я не нуждаюсь в твоих советах. Пошевели дурными мозгами и реши, кому быть убитым – тебе или мне.
Старуха выбралась из‑под горы циновок. Синие вены выступили на ее лбу. Мусаси был уже на середине реки, с легкостью трясогузки перепрыгивая от мели к мели, от камня к камню. В считанные секунды он добрался до другого берега и поднялся на дамбу.
– Смотри, Оцу! Вот он! – крикнул Дзётаро, кубарем скатываясь к берегу. Оцу поспешила следом.
Ни на воде, ни на суше для проворного Дзётаро не существовало преград. Оцу, облаченная в дорогое кимоно, застыла как вкопанная у кромки воды. Она громко окликала Мусаси.
|
|
|
– Оцу! – услышала она вдруг свое имя.
Оцу оглянулась и увидела Осуги. Оцу вскрикнула, невольно закрывшись на мгновение рукавом, и побежала. Старуха, тряся седыми космами, бросилась следом.
– Стой, Оцу! Негодница! Надо поговорить!
Пронзительные крики Осуги словно вздыбили воды Камо. Старуха уже решила для себя, почему Оцу оказалась здесь. Осуги считала, что Мусаси связал ее, чтобы она не увидела его свидания с Оцу. «Затем, – рассуждала старуха, – Оцу чем‑то рассердила Мусаси, и он в гневе ушел. Поэтому Оцу слезно умоляла его вернуться».
«Девчонка неисправима!» – думала Осуги, ненавидя Оцу яростнее, чем Мусаси. Она по‑прежнему считала Оцу своей невесткой, не думая о том, что официального бракосочетания не было. Достаточно обещания, данного Оцу. Если Оцу возненавидела жениха, значит, и к его матери она питает злобу.
– Подожди! – кричала Осуги, широко раскрывая лягушечий рот. Оказавшись рядом, Дзётаро чуть не оглох от воплей.
– Что вы собираетесь делать, старая ведьма? – крикнул он, схватив старуху за руку.
– Пошел вон! – огрызнулась Осуги, отталкивая мальчишку. Дзётаро впервые видел ее, не знал, почему убегает от нее Оцу, но сразу сообразил, что старуха очень опасна. Сын Аоки Тандзаэмона, единственный ученик Миямото Мусаси, он не мог стерпеть, чтобы какая‑то старая карга толкала его костлявым локтем.
– Не смейте толкаться! – завопил Дзётаро.
Догнав старуху, он прыгнул ей на спину. Осуги стряхнула его с себя и, зажав его голову под мышкой, отвесила ему несколько увесистых шлепков.
– Дьяволенок! Я проучу тебя!
Оцу мчалась, ничего не видя перед собой. Голова шла кругом. Она была молода, полна надежд, подолгу не печалилась, как и все в ее возрасте. Для нее каждый новый день был подобен цветку в солнечном саду. Горести и неудачи составляли часть ее жизни, и Оцу старалась побыстрее забывать их. Она считала, что счастье не бывает и безмятежным.
В первый день Нового года ее жизнелюбие подверглось двум ударам. «Почему, – спрашивала себя Оцу, – Осуги объявилась именно в это утро?»
Слезы и гнев не облегчили душу от пережитого потрясения. В голове мелькнула мысль о самоубийстве. Оцу прокляла всех мужчин на свете, как подлых лгунов. Она то сердилась, то приходила в отчаяние, ненавидя мир и презирая себя. Горе ее было так сокрушительно, что она не могла плакать или хладнокровно рассудить о случившемся. Ее душила ревность. Оцу упрекала себя в недостатке гордости и самообладания. Она твердила себе, что необходимо держать себя в руках. Ей, кажется, удалось скрыть порывы под маской сдержанности, как и подобает приличной молодой женщине.
|
|
|
Оцу не выдала себя ни единым движением, пока странная девушка была рядом с Мусаси. Когда Акэми исчезла, Оцу не могла больше сдерживаться. Она жаждала излить Мусаси все свои думы и чувства. Оцу не знала, с чего она начнет разговор с Мусаси, но твердо решила объясниться с ним.
Жизнь полна неожиданностей. Неточность, малейшая ошибка, допущенная под влиянием момента, способна на месяцы и годы предопределить события. Потеряв на мгновение из виду Мусаси, Оцу оказалась лицом к лицу с Осуги.
В прекрасное новогоднее утро в сад грез Оцу заползли змеи.
Ночной кошмар стал явью. Оцу не раз снилась зловещая физиономия Осуги, и теперь грозная личина предстала ей в неумолимой реальности. Пробежав несколько сот метров, Оцу выбилась из сил. Она задыхалась. Оцу остановилась и оглянулась – Осуги рьяно лупила Дзётаро. Дзётаро отчаянно сопротивлялся, дрыгая ногами и молотя кулаками в воздухе, изредка попадая в старуху.
Оцу знала, что Дзётаро вот‑вот схватится за деревянный меч. Было ясно, что и старуха без колебаний пустит в дело короткий меч. Осуги была из сильных духом. Над жизнью Дзётаро нависла угроза.
Оцу оказалась в безвыходном положении: надо спасать мальчика, но она не могла заставить себя подойти к Осуги.
Дзётаро вытащил деревянный меч из‑за пояса, но освободить голову из тисков старухи он не смог.
– Ублюдок! – ехидно каркала Осуги. – Что брыкаешься? Лягушкой хочешь стать?
Ее физиономия с торчащими по‑заячьи зубами сияла злобным торжеством. Волоча Дзётаро за собой, Осуги твердой поступью надвигалась на Оцу.
Старуха воспряла духом, увидев страх во взгляде Оцу. Осуги сообразила, что выбрала неправильную тактику. Столкнись она с Мусаси, ее коварство было бы мгновенно разгадано, но перед ней была Оцу, нежная, наивная девушка, которую легко обмануть, притворившись сердечной и искренней. «Сначала опутаем ее словами, – ухмыляясь, подумала Осуги, – а потом зажарим на ужин».
– Оцу! – наигранно жалобно позвала Осуги. – Почему ты убегаешь? Пускаешься наутек, едва завидев меня? Скрылась от меня в харчевне «Микадзуки». Не пойму тебя. Ты заблуждаешься, у меня и в мыслях нет злобы против тебя.
На лице Оцу появилось сомнение.
– Правда, бабушка? Не обманываешь? – спросил зажатый под мышкой старухи Дзётаро.
– Сущая истина! Оцу совсем меня не понимает и почему‑то боится.
– Тогда отпусти меня, и я приведу Оцу.
– Какой скорый! Вдруг ударишь меня мечом и убежишь?
– Разве я трус? Никогда не поступлю так. Хочу разобраться, из‑за чего мы деремся.
– Хорошо. Иди и скажи Оцу, что я больше не сержусь на нее. Прежние обиды в прошлом. После смерти дядюшки Гона я странствую одна, нося его прах с собой. Я – одинокая старая женщина, которой негде преклонить голову. Передай, что я по‑прежнему считаю ее дочерью, независимо от моего отношения к Мусаси. Я не прошу ее вернуться в деревню и выйти замуж за Матахати. Хочу, чтобы Оцу выслушала и пожалела меня.
– Хватит! А то я забуду, что ты мне наговорила.
– Хорошо, передай то, что запомнил.
Дзётаро побежал к Оцу и повторил ей слова Осуги. Старуха, демонстративно отвернувшись, села на камень и стала наблюдать за стайкой рыбок, резвившихся на мелководье. Придет ли Оцу? Старуха искоса бросила молниеносный взгляд на девушку.
Оцу колебалась, но Дзётаро убедил ее в том, что опасности нет. Она робко двинулась к старухе, которая, широко улыбаясь, торжествовала победу.
– Оцу, девочка моя! – по‑матерински ласковым голосом заговорила Осуги.
– Почтеннейшая госпожа Хонъидэн, – отозвалась Оцу, склоняясь у ее ног. – Простите меня. Пожалуйста, простите. У меня нет слов для оправданий.
– Ничего не говори! Всему виной Матахати, но он по сей день сожалеет, что ты разлюбила его. Признаюсь, я когда‑то плохо думала о тебе, но теперь все минуло, утекло, как вода под мостом.
– Значит, вы прощаете мои проступки?
– Как бы тебе сказать? – ответила Осуги менее решительно, подсаживаясь поближе к Оцу.
Машинально ковыряя песок, Оцу вырыла маленькую ямку, в которую мгновенно набралась холодная вода.
– Я прощаю тебя как мать Матахати, но не хочешь ли поговорить с ним? Он сам связался с другой женщиной и, по‑моему, не попросит тебя вернуться. Я и сама не позволю ему такой прихоти. Однако…
– Что?
– Может быть, ты повидаешься с ним? Я ему выскажу все без обиняков, выполнив материнский долг. Я успокоюсь, сделав все, что от меня зависело.
– Да‑да, – ответила Оцу.
Крошечный краб вылез из песчаной норки и спрятался за камнем. Дзётаро, поймав краба, подошел сзади к Осуги и незаметно посадил его на макушку старухи.
– Думаю, что мне лучше не видеться с Матахати, – продолжала Оцу.
– Я ведь буду рядом. Правильнее будет встретиться и открыто порвать с ним.
– Да, но…
– Договорились. Стараюсь для твоего же блага.
– Если я соглашусь, то как мы найдем Матахати? Вам известно, где он?
– Уж я‑то его вмиг отыщу! Недавно я его видела в Осаке. Мы вместе были в Сумиёси, когда он раскапризничался, по обыкновению устроил скандал и оставил меня. Он всегда раскаивается в таких вспышках. Непременно со дня на день появится в Киоте, чтобы отыскать меня.
Оцу подспудно чувствовала, что Осуги не говорит всей правды, но непоколебимая вера старухи в никчемность сына возымела действие. Оцу согласилась на встречу, главным образом потому, что предложение Осуги показалось ей правильным.
– А если я помогу вам найти Матахати? – спросила Оцу.
– О, доброе дитя! – воскликнула Осуги, сжимая руку Оцу.
– Да, по‑моему, вам следует помочь.
– Пойдем ко мне в гостиницу… Ой! Что это?
Старуха вскочила, пошарила по вороту кимоно и поймала краба.
– Откуда он? – с отвращением воскликнула она, швыряя краба на песок.
Дзётаро сдавленно фыркнул, но Осуги провести было не просто.
– Ты безобразничаешь?
– Я ни при чем! – ответил Дзётаро, на всякий случай отбежав подальше к дамбе. – Оцу, ты уходишь в ее гостиницу?
Осуги не дала Оцу открыть рот.
– Да, идет со мной. Я остановилась в гостинице у подножия горы Саннэн. Я всегда там живу, бывая в Киото. Ты нам больше не нужен, ступай своей дорогой.
– Я буду в доме Карасумару. Оцу, приходи, когда закончишь свои дела.
– Подожди, Дзётаро! – забеспокоилась Оцу, не желая отпускать его. Она побежала к дамбе, где стоял мальчик. Осуги поспешила следом, опасаясь, что Оцу передумает идти с ней. Оцу и Дзётаро успели поговорить без свидетелей.
– По‑моему, стоит с ней пойти, – сказала Оцу. – Я вернусь в дом Карасумару при первой возможности. Объясни все хозяину и попроси разрешения остаться у них, пока я не закончу свои дела.
– Не волнуйся, я дождусь тебя.
– Пожалуйста, найди Мусаси!
– Опять за свое! Увидишь его, так прячешься, а потом жалеешь. Не говори потом, что я тебя не предупреждал.
– Глупо поступила,
Осуги вклинилась между Оцу и мальчиком. Все трое направились к мосту. Старуха исподлобья бросала колючий взгляд на Оцу, которой она не доверяла до конца. Оцу, не имея доказательств грозящей ей опасности, в глубине души чувствовала, что угодила в западню.
Когда они ступили на мост, солнце стояло высоко над соснами и ивами, а улицы пестрели новогодней толпой. У объявления, выставленного на мосту, собралось много народу.
– Кто такой Мусаси?
– Что‑то не встречал такого имени среди знаменитых мастеров меча.
– Впервые слышу.
– Должно быть, отважный боец, коли пошел на самого Ёсиоку. Стоит посмотреть!
Оцу замерла на месте как вкопанная. Осуги и Дзётаро тоже остановились, ловя обрывки разговора. Имя Мусаси пробегало по толпе, как рябь, поднятая на реке стайкой рыб.
Книга четвертая
ВЕТЕР
ПУСТОШЬ
Фехтовальщики из школы Ёсиоки собрались на поле у развилки дорог, ведущих в Нагасаки и Тамбу. За аллеей деревьев ослепительно сверкала заснеженная цепь гор, обступавших Киото с северо‑востока.
Кто‑то из учеников школы предложил развести костер, потому что совсем застыл от прикосновения с собственными ножнами. Стояла ранняя весна, шел девятый день нового года. Дул пронизывающий ветер, и даже птицы, казалось, пели как‑то печально.
– Хорошо горит!
– Поосторожней! Может поле загореться.
Ученики придвинулись к весело потрескивающему пламени, однако вскоре Уэда, отгоняя руками дым, проворчал:
– Слишком большой огонь.
Взглянув на ученика, который хотел подбросить листьев в костер, он сказал:
– Хватит уже! Прошел час.
– Уже седьмой час.
Все не сговариваясь посмотрели на солнце.
– Почти семь.
– Пора бы молодому учителю прибыть.
– В любую минуту появится.
Ученики вглядывались в дорогу, ведущую из города.
– Как бы не случилось чего!
Коровье мычание нарушило тишину. На поле когда‑то стояли коровники для императорского стада, и здесь до сих пор бродили оставшиеся от него коровы.
Солнце, поднимаясь выше, грело теплее, воздух наполнялся запахом сухой травы и навоза.
– Мусаси, верно, уже поджидает на поле у храма Рэндайдзи.
– Пожалуй.
– Пусть кто‑нибудь посмотрит, идти недалеко.
Никому не хотелось отходить от костра. Все примолкли, отворачивая лица от густых клубов дыма.
– Может, произошла какая‑то путаница?
– Нет, Уэда договорился обо всем с молодым учителем вчера вечером. Недоразумения исключены.
– Не удивлюсь, если Мусаси уже на месте поединка, – вступил в разговор Уэда. – Молодой учитель может намеренно запоздать, чтобы противник понервничал. Подождем еще немного. Нам нужно действовать осмотрительно и не давать повод злословить, что мы пришли на помощь молодому учителю. Молва запятнает честь школы. Будем терпеливо ждать его. Да и кто такой Мусаси? Простой ронин! Сплетни приписывают ему способности, которых на деле нет.
Ученики, видевшие Мусаси в прошлом году в додзё Ёсиоки, думали иначе, однако и они не допускали мысли о поражении Сэйдзюро. Вся школа настроилась на неизбежную победу учителя, однако ученики знали, что нельзя исключать случайности. О поединке было извещено публично, поэтому ожидался наплыв зрителей, что привлекло бы внимание к школе Ёсиоки и повысило бы авторитет их учителя.
Несмотря на предупреждение Сэйдзюро, что помощь учеников ему не понадобится ни при каких условиях, в это утро у развилки дорог их собралось человек сорок, чтобы поддержать боевой дух учителя и на всякий случай быть под рукой. Среди них был Уэда Рёхэй с пятью другими бойцами из числа «Десяти меченосцев дома Ёсиоки».
Было половина восьмого. Увещевания Уэды не успокоили учеников. Зрители, собравшиеся посмотреть поединок, недоумевали.
– Где Мусаси?
– А второй – Сэйдзюро?
– А эти самураи что тут делают?
– Помощники, верно.
– Странный поединок. Помощники явились, а главных соперников нет как нет.
Толпа росла, гул голосов усиливался, но зрителям хватило благоразумия не приближаться к ученикам Ёсиоки. В ответ молодые самураи не обращали внимания на зевак, торчавших из зарослей тростника или примостившихся на ветвях деревьев.
Дзётаро деловито пробирался сквозь толпу, волоча за собой длинный меч и шаркая сандалиями не по размеру. Он разглядывал только женщин. «Нет! Опять не она! – бормотал он. – Что случилось с Оцу? Неужели она не знает о сегодняшнем поединке?» – удивлялся Дзётаро.
Оцу должна прийти. Мусаси грозила опасность. Что могло ей помешать?
Поиски вконец измотали Дзётаро. «Странно, – думал он. – Я не видел ее с новогоднего утра. Может, заболела? Подозрительно ласковой была старая карга. Может, обвела ее вокруг пальца? Вдруг Оцу в беде?»
Дзётаро переживал за Оцу больше, чем за поединок, исход которого был ему ясен. Все верили в победу Сэйдзюро, но только не Дзётаро, перед взором которого простиралась равнина Ханъя, а на ней учитель и грозные копьеносцы храма Ходзоин.
Дзётаро остановился. «Что‑то здесь не так, – подумал он. – Почему весь народ здесь? В объявлении написано, что бой состоится на поле около храма Рэндайдзи».
Этот вопрос заинтересовал одного лишь Дзётаро.
– Эй, мальчик, подойди! – раздался из толпы повелительный голос. Дзётаро узнал человека, который в новогоднее утро наблюдал за Мусаси и Акэми, когда они беседовали на мосту.
– Что вам угодно? – отозвался Дзётаро.
Сасаки Кодзиро, не спеша подойдя к мальчику, оглядел его с ног до головы.
– Тебя я недавно видел на улице Годзё?
– У вас прекрасная память.
– Ты был с какой‑то женщиной.
– Да, ее имя Оцу.
– Оцу? Скажи‑ка, она имеет какое‑нибудь отношение к Мусаси?
– Вообще‑то да.
– Она его двоюродная сестра?
– У‑у‑хм.
– Сестра?
– Ну, это…
– Да кто же она ему?
– Она его любит.
– Они любовники?
– Не знаю. Я только ученик Мусаси. – Дзётаро гордо выпрямился.
– Вот почему ты здесь! Смотри, толпа волнуется. Ты должен знать, где Мусаси. Он сегодня выходил из гостиницы?
– Откуда мне знать? Я давно его не видел.
Несколько человек, проталкиваясь сквозь толпу, приближались к Кодзиро. Ястребиный взгляд Кодзиро устремился на них. – Вот ты где, Сасаки!
– А, это ты, Рёхэй!
– Где пропадал? – спросил Рёхэй, сжимая руку Кодзиро, словно беря его в плен. – Десять дней не заглядывал в додзё. Молодой учитель хотел с тобой потренироваться.
– Что за беда? Зато сегодня я здесь.
Товарищи Рёхэя как бы невзначай взяли Кодзиро в кольцо. Все двинулись к костру.
Длинный меч и яркая одежда Кодзиро привлекли внимание зевак.
Толпа всколыхнулась.
– Мусаси!
– Конечно!
– Никакого сомнения!
– Слишком вызывающе одет. Но не слаб, сразу видно.
– Это не Мусаси! – возмущенно крикнул Дзётаро. – Мусаси совсем не похож на него. Мусаси никогда не одевается как актер в театре Кабуки.
Не слышавшие замечания Дзётаро вскоре поняли свою ошибку. Недоумение зрителей возрастало.
Кодзиро разговаривал с учениками Ёсиоки, окидывая их презрительным взглядом. Те хмуро слушали.
– Считайте, что дому Ёсиоки повезло, потому что ни Сэйдзюро, ни Мусаси вовремя не явились, – говорил Кодзиро. – А вам лучше, разбившись на группы, перехватить Сэйдзюро и увести его домой, пока его не покалечили.
Наглый совет возмутил молодых самураев, но Кодзиро невозмутимо продолжал:
– Попомните мои слова, это лучшее, что вы можете сделать для вашего учителя. – Речь Кодзиро приобретала высокопарный оттенок. – Меня послали небеса, чтобы помочь советом дому Ёсиоки. Вот мое предсказание: если бой состоится, Сэйдзюро проиграет. Не хотелось бы говорить, но Мусаси неминуемо побьет Сэйдзюро, а может, и убьет его.
Миикэ Дзюродзаэмон, выпятив грудь, с криком: «Какое оскорбление!» двинулся на Кодзиро. Вцепившись в эфес, Дзюродзаэмон готов был выхватить меч из ножен. Кодзиро, смерив его презрительным взглядом, проговорил:
– Вам, видимо, не понравились мои слова. В таком случае примите мои извинения. В моей помощи, похоже, никто не нуждается.
Последние слова Кодзиро произнес с видом полного безразличия.
– Никто и не просил о помощи, – возразил один из учеников.
– Начнем с того, что это не так. В противном случае вам незачем было приглашать меня погостить в доме Ёсиоки. Сэйдзюро и все вы старались во всем угодить мне.
– Простое гостеприимство. Не задавайся!
– Ха‑ха‑ха! Оставим этот разговор, а то как бы не пришлось побить вас. Еще раз предупреждаю, вы горько пожалеете, если пренебрежете моим советом. Я оценил способности обоих. Уверен в поражении Сэйдзюро. В новогоднее утро я видел Мусаси на мосту на улице Годзё. Достаточно взгляда, чтобы понять, насколько он опасен. Ваше извещение о поединке следует воспринимать как траур по дому Ёсиоки. Мир так устроен, что люди никогда не замечают, как уходит их время.
– Замолчи! Явился, чтобы наговорить нам всякой ерунды?
– Люди, которые катятся к гибели, имеют обыкновение отталкивать руку помощи, – едко заметил Кодзиро. – Дело ваше! Сегодня все прояснится. Часа через два убедитесь, кто из нас прав.
– Тьфу! – плюнул Дзюродзаэмон в Кодзиро. Все сорок учеников сделали шаг вперед, лица их потемнели от гнева.
Кодзиро не растерялся. Отскочив в сторону, он принял боевую стойку. Не осталось и следа от его былой приветливости. Казалось, он нарочно подогревал учеников, чтобы привлечь к себе внимание любопытной толпы и принизить значение поединка между Мусаси и Сэйдзюро.
Зеваки с интересом наблюдали за разгорающейся ссорой. Драка обещала быть интересной, хотя они пришли сюда за более захватывающим зрелищем.
В круг молодых самураев ворвалась девушка. За ней пушистым шаром неслась маленькая обезьянка. Встав между Кодзиро и учениками Ёсиоки, девушка воскликнула:
– Кодзиро! Где Мусаси?
– Что это значит? – зло спросил Кодзиро.
– Это Акэми! Зачем она здесь? – воскликнул один из учеников.
– Почему ты пришла? Я ведь запретил! – продолжал Кодзиро.
– Я не твоя собственность! Почему бы мне не быть здесь?
– Замолчи и немедленно уходи. Ступай в «Дзудзуя»! – закричал Кодзиро, легонько подталкивая Акэми в спину.
Тяжело дышавшая Акэми решительно покачала головой.
– Не командуй! Я живу с тобой, но я не твоя вещь. Я… – Акэми громко разрыдалась. – Как ты смеешь приказывать после всего, что наделал? Ты запугивал и мучил меня, когда я призналась, что волнуюсь за Мусаси. Связал и бросил меня в гостинице.
Кодзиро хотел было возразить, но Акэми не давала ему говорить.
– Сосед, услышав крики, развязал меня. Я хочу видеть Мусаси.
– Ты в своем уме? Не видишь, что кругом народ? Замолчи!
– Нет! Мне безразлично, слышат нас или нет. Ты говорил, что Мусаси убьют сегодня утром. Если его не сразит Сэйдзюро, то ты убьешь его сам. Считай меня сумасшедшей, но я люблю единственного человека на свете – Мусаси. Я должна его видеть. Где он?
Кодзиро прищелкнул языком, но не мог соперничать с красноречием Акэми. Слова Акэми звучали неправдоподобно для людей Ёсиоки, однако они внимательно слушали ее. Получалось, что Кодзиро заманил Акэми притворной лаской, а потом издевался над нею.
Застигнутый врасплох, Кодзиро испепелял Акэми злобным взглядом. Внимание собравшихся вдруг переключилось на одного из помощников Сэйдзюро, юношу по имени Тамихати, который бежал по полю к толпе, дико размахивая руками.
|
|
|
