Нарушение норм и нормотворчество.

Действен­ность норм, конечно, не абсолютна, так как все они так или иначе нарушаются. Однако их отнюдь нельзя считать среднестатистическими величинами. Они функ­ционируют как морально или юридически признанные формы поведения или мышления, обладающие устойчи­вым признанием в обществе и пробивающиеся через все ситуационные препятствия и тенденции криминализации общества, через корыстное нарушение индиви­дами или группами. И все же значение всяких норм условно и зависит от их функциональности, от состо­яния самого общества. Изменение деятельности требует изменения прежних норм или введения новых. Пре­одолевая застывшие нормы, нарушая запреты, открывая новые варианты деятельности или поведения, личность или общество меняют свою деятельность. Иногда за­преты ломаются жестко и нормы вводятся указом вла­стей или центральным регулирующим органом того или иного института. Мало считался царь Петр I со сложившимися нормами поведения, когда он резал бороды боярам, вводил немецкое платье и устраивал шутовские ассамблеи, переворачивавшие наизнанку представления, сложившиеся в верхах российского общества. Но еще до него патриарх Никон провел церковную реформу и запретил двоеперстие. В 20-х гг. XX в. декретами советской власти была изменена алфавитная система у ряда народов СССР. Хотя в каждом из этих случаев нововведение сохранилось, оно вызвало у общества со­противление, породившее устойчивые противоречия в духовной и социальной жизни, явные или скрытые рас­колы.

Даже весьма, казалось бы, необходимые нововведения или запреты, не согласованные со сложившейся в об­ществе нормативностью, не адаптированные к типу мас­совых ожиданий или не скомпенсированные какими-то заменами, терпят провал, приводят к обратным резуль­татам или порождают явное отторжение. В качестве уже почти классических примеров нелепого запрета принято приводить опыт введения «сухого закона» в США в 20-х гг. и антиалкогольную кампанию в СССР, начатую в 1986 г[10].

Оба эти акта нормотворчества привели не к сни­жению уровня алкоголизма, как было задумано, а к громадному росту нелегального изготовления и прода­жи спиртных напитков.

Именно социологический анализ, учитывающий не только назревшую необходимость и функциональную целесообразность утверждаемой нормы, но и историче­ски сложившуюся систему социокультурной регуляции, в которую она вводится, помогает выявить ограничен­ность и противоречивость указного введения норм и те трудности, с которыми новая мера столкнется в социальной жизни. Возможности усвоения новых норм обусловлены типом культуры, историческими обстоя­тельствами, социальной структурой, наличными комму­никациями. Чаще всего старые и новые нормы сосу­ществуют — одни как ритуалы, другие как практические правила.

Для утверждения и защиты каждой нормы форми­руются критерии одобрения, поощрения, осуждения или запрета. Широта нормативности и тотальная потреб­ность в ней приводят к тому, что поощрение обычно менее ярко выражено, чем осуждение и запрет.

В примитивной среде или обществах, где еще не выработаны достаточно дифференцированные и обду­манные формы регуляции поведения, существуют раз­личные табу как непреложный и иррациональный за­прет на совершение каких-либо действий. Даже внешне абсурдные запреты (в отношении еды, каких-либо по­ступков, произнесения каких-то слов и т.д.) приобре­тают важное значение в системе социального контроля, снижая уровень напряженности и блокируя разруши­тельное поведение.

Чем сложнее общество, тем дифференцированной должна быть и принятая в нем нормативная система, тем необходимее и определеннее нормативы и органы, которые поддерживают и регулируют такую систему. Помимо общественного мнения, большое место в такой регуляции занимают системы образования, воспитания и государственного управления. Последнее имеет в сво­ем распоряжении как административно-бюрократичес­кие, так и судебно-правовые органы, в том числе ис­правительные учреждения. В том случае, когда наруше­ние норм принимает насильственный и неуправляемый характер, в действие обычно вводится армия, призыва­емая для наведения порядка.

Вместе с тем обилие и жестокость запретов не толь­ко могут досаждать индивиду и сдерживать его инициа­тиву.Они могут тем самым вредить и самому обществу, если они сковывают полезную инициативу. Норматив­ная избыточность, т.е. излишние запреты и ограни­чения, свойственна обществам с относительно бедной культурой, для которых внутренние расколы чреваты гибелью всего общества. Но избыточность такого рода часто сохраняется и на стадии относительной разви­тости культуры. В результате скрупулезной регламен­тации или чрезмерно жесткого нормирования поведения искусственно суживается и разнообразие действий и мыслей личности, тормозится культурное творчество, об­щество плохо приспосабливается к изменениям и при­ходит в состояние застоя.

Поэтому существует некоторый предел нормативно­сти для всякого общества, даже того жесткого и ри­гористичного, которое подчас стремятся установить ре­лигиозные фундаменталисты.

Без допущения отклонений, поощрения самостоятель­ности и предприимчивости, хотя бы в специально вы­деленных сферах и ограниченных «свободных зонах», общество оказывается скованным в своих возможностях приспосабливаться к изменчивой обстановке.

Нарушение норм — в широком плане предмет нрав­ственных отклонений, аномалии, противоправное откло­няющееся поведение или сфера преступных действий. Каждое общество выполняет разносторонние формы контроля и имеет институты, которые должны соблю­дать нормы и вести борьбу против их нарушения. Но хорошо известно, насколько неоднозначным предстает нарушение норм и в правовой сфере, вводящей многие градации девиантного поведения, и в морали, которая может с несомненностью оправдать несправедливо осу­жденного, и тем более в литературе и искусстве, для которых нарушение норм очень часто становится лишь элементом занимательного сюжета, фоном для многих событий или для освещения глубинных процессов в человеческих душах и судьбах.

Различие между нормой и ее нарушением оказыва­ется весьма условным. Незаконный бизнес или теневой капитал не только в ряде существенных функций пе­реплетаются с законным бизнесом и государственным сектором, дополняя друг друга. Они могут меняться местами, если общественно полезное предприятие ока­зывается экологически опасным, а считавшееся до сих пор незаконным частное предпринимательство получает законную основу для своего существования и необходи­мый престиж в обществе. Наркобизнес, азартные игры, проституция или наемничество могут считаться мораль­но осуждаемыми профессиями, но от них зависит не только существование многих людей — поставщиков ус­луг, но и поставка на рынок этих самых услуг, столь необходимых потребителям. Это означает, что мораль­ная и правовая антинорма может являться нормой в экономическом плане, находя в этом соответствующее утилитарное оправдание.

Это расхождение невозможно устранить, возводя в идеальную норму только один из противостоящих принципов. Абстрактное морализаторство не избавляет общество от порока, а загоняет его вглубь. С другой стороны, если считать единственно верным принцип «покупатель всегда прав» или же «рынок — это свобо­да покупать и продавать», то размываются границы между законной деятельностью и преступностью и на­ступает разлад, что заставляет общество прибегать к чрезвычайным авторитарным мерам. В нормально функционирующем обществе каждая сфера — эконо­мика, социальные структуры, политика и культура — создают специфические средства регуляции деятельнос­ти, которые дополняют друг друга.

Нормативная сфера располагает своим набором средств для того, чтобы ограничить нарушения, воспре­пятствовать им в наиболее важных сферах социальной жизни. Конечно, важнейшим фактором регуляции норма­тивности являются общественная мораль и право. Но в культурной сфере важным средством налаживания нормативности являются ценности.

Ценности культуры

На более продвинутом уровне культурная регуля­ция человеческой деятельности осуществляется через систему ценностей. В отличие от норм, которым сле­дуют, ценности подразумевают выбор того или иного объекта, состояния, потребности, цели, которые имеют более высокое существование. Ценности помогают об­ществу и человеку определить хорошее и плохое, иде­альное или избегаемое состояние, истину и заблуждение, красоту и безобразие, справедливое и несправед­ливое, допустимое и запретное, существенное и несу­щественное и т.д.

Из сопутствующих понятий следует упомянуть «ин­терес», «потребность», «стремление», «долг», «идеал», «ориентация» и «мотивация». Однако объем этих по­нятий обычно уже, чем «ценность». Под интересом или потребностью обычно понимаются социально обуслов­ленные влечения, связанные с социально-экономическим положением различных слоев, групп или индивидов, и в этом случае остальные ценности («идеалы») — лишь отвлеченное отражение интересов. Мотивация скорее включает в себя те субъективные побуждения — разной направленности! — которые рассматриваются социаль­ной психологией. Позитивные мотивации опираются на ценности, которые осваиваются индивидом и становятся ценностными ориентациями, направляющими его со­знание и поведение.

Между ценностью и действенной ориентацией может возникать разрыв, определяемый как расхождение меж­ду долгом и желанием, должным и практически реа­лизуемым, идеально признаваемым состоянием и жиз­ненными условиями, которые не дают шанса человеку. Но такое расхождение между признанием высокого зна­чения какой-либо ценности и ее недостижимостью мо­гут осваиваться человеком по-разному. Причина может усматриваться во внешних обстоятельствах («среда за­ела»), «происках» соперников или врагов или же в недостаточной активности и эффективности деятельнос­ти самого человека. Классический пример драматиче­ского расхождения между ценностью и действием, ори­ентированным на ее достижение, находим в пьесе Шекспира «Гамлет». Почти до самого конца пьесы принц оттягивает свое действие (а если и действует, то ситуативно, по настроению) — и не только для того, чтобы удостовериться еще и еще раз в преступ­лении, совершенном королем, но и потому, что глубоко сомневается в необходимости действовать[11].

В отличие от него герой романа Достоевского Рас­кольников не только убедил себя в том, что не имеет ценности жизнь «вредной старушонки», но и в самом деле убивает ее, что влечет за собой глубокое раска­яние.

Классификация ценностей.

Всякая классификация ценностей по типу и уровню неизменно условна в силу того, что в нее вносятся социальные и культурные зна­чения. К тому же трудно вставить ту или другую цен­ность, имеющую свою многозначность (например, семья), в определенную графу. Тем не менее можно дать следующую условно упорядоченную классификацию цен­ностей.

Витальные: жизнь, здоровье, телесность, безопас­ность, благосостояние, состояние человека (сытость, по­кой, бодрость), сила, выносливость, качество жизни, при­родная среда (экологические ценности), практичность, потребление и т.д.

Социальные: социальное положение, трудолю­бие, богатство, работа, семья, единство, патриотизм, тер­пимость, дисциплина, предприимчивость, склонность к риску, равенство социальное, равенство полов, способ­ность к достижениям, личная независимость, профес­сионализм, активное участие в жизни общества, ори­ентированность на прошлое или будущее, экстрало­кальная или же земляческая ориентация, уровень по­требления.

Политические: свобода слова, гражданские сво­боды, хороший правитель, законность, порядок, консти­туция, гражданский мир.

Моральные: добро, благо, любовь, дружба, долг, честь, честность, бескорыстие, порядочность, верность, взаимопомощь, справедливость, уважение к старшим и любовь к детям.

Религиозные: Бог, божественный закон, вера, спасение, благодать, ритуал, Священное Писание и Пре­дание.

Эстетические: красота (или, напротив, эстетика безобразного), стиль, гармония, следование традиции или новизна, культурная самобытность или подражание.

Рассмотрим некоторые из них более подробно, при­нимая, что деление по указанным категориям условно и одни и те же ценности могут быть приняты в разных сферах.

Семья, родственники, старшее поколение. Во всех культурах существует большая или меньшая степень уважения к этим социальным элементам, что получает выражение как в поведении людей (уважение младших к старшим), так и в формах обращения.

В азиатских и африканских культурах возраст по­читается обычно как признак мудрости и опыта и ста­новится подчас одним из стержней культуры. Иден­тификация индивида осуществляется в идентификации его с предками, хотя существует широкая вариативность в решении этого вопроса для различных культур. Если у ряда кочевых народов считается делом чести помнить о 9—12 предшествующих поколениях в разных ответ­влениях, то в современном индустриальном обществе человек редко хранит память больше чем о двух по­колениях предков по прямой линии.

Межличностные отношения. Установка на равенст­во или иерархичность в отношениях с другими людьми является одним из критериев различия культур. То, что европеец воспринимает как покорность, послушание, отказ человека от своей свободы, для других культур означает признание права уважаемого и влиятельного человека на руководство. Ориентация на индивидуа­лизм или солидаризм во многом различает Запад и восточные культуры, что подробнее будет рассмотрено в последующих главах.

Богатство. Материальное богатство как ценность присуще, казалось бы, всем культурам. Однако в дейст­вительности отношение к нему весьма различно и сам предмет богатства зависит от характера хозяйства. Для кочевых народов важнейшее богатство — скот, для осед­лого крестьянина — земля, в феодальном обществе ста­тус индивида был напрямую связан с богатством, де­монстрируемым в образе жизни.

Отношение к богатству зависит во многом от доми­нирующего фактора социальности. В доиндустриальном обществе демонстративное богатство играло важную роль, так как было наиболее очевидным свидетельством могущества и влияния его обладателей, их принадлеж­ности к высшему классу. Накопление богатства, столь необходимое во всяком обществе, снижало статус владельца, если только оно не было предназначено для последующей раздачи или употребления на общее благо. Сословия, владеющие денежным богатством,— купцы и ростовщики — пользовались большей частью низким престижем, а особенно ростовщики как люди, извлека­ющие пользу из затруднений других людей.

Положение радикально меняется в индустриальном обществе. По мере роста капитализма именно накоп­ленный и скрытый капитал, пущенный в оборот, при­обретает наибольшую ценность в общественном созна­нии. Влияние и мощь владельца зависят от движения капитала по невидимым финансовым каналам, хотя бы сам владелец вел относительно скромный образ жизни. На более позднем этапе, в период массового производ­ства, наступает новый поворот, растет расширенное по­требление, переходящее в демонстративное, при котором товары и услуги приобретаются не в силу их собст­венных свойств, а потому, что они дороги, т.е. доступны только состоятельным людям. Обращение к демонстра­тивному потреблению не только доставляет удовлетво­рение, но и повышает статус богатых во мнении и от­ношении окружающих. Эта тенденция проникает и в другие слои, которые могут испытывать удовлетворение от приобщения к престижному расточительству.

Труд как ценность. Труд имеет отнюдь не только хозяйственное значение или служит фактором, опреде­ляющим социальные отношения. Труд еще и важная культурная ценность. Это всегда присутствует как в народной мудрости, так и в более сложных системах морали или идеологии. Так, во многих языках сущест­вуют сходные пословицы: «Терпение и труд все пере­трут» (и наоборот: «Под лежачий камень вода не те­чет»). В художественной литературе изящно выразил свое отношение к труду Вольтер: «Труд устраняет от нас три большие напасти: скуку, порок и нужду». Правда, в духе своего аристократического круга он по­ставил на первое место скуку.

Конечно, отношение к труду, как и к другим цен­ностям, определяется не только духовными или мо­ральными критериями, а оказывается противоречивым, зависимым во многом от других факторов, среди которых следует выделить следующие: а) производствен­ные, т.е. классовый статус человека и его отношение к собственности, так как оценки своего положения для предпринимателя и работника по найму могут резко различаться; б) профессиональные, охватывающие пре­стиж той или иной профессии; в) технологические, т.е. отношение человека к той или иной стороне производ­ства (станку, конвейеру, компьютеру), которое может варьироваться от высокой заинтересованности до рав­нодушия и даже враждебности.

По перечисленным параметрам, очевидно, отношение к труду может быть и негативным как к источнику угне­тения, зависимости, как к фактору, сковывающему лично­стное развитие и подавляющему жизненные силы. Еще в Древней Греции возник миф о Сизифе, обреченном вы­полнять тяжелый и бессмысленный труд. В христианском или же мусульманском рае человек навсегда был осво­божден от труда и мог лишь предаваться чувственным или духовным радостям. В народных сказках зачастую ленивый дурак, лишенный алчности, но обладающий доб­рым сердцем, больше преуспевает, чем постоянно озабо­ченный и прижимистый накопитель.

Во всякой классово дифференцированной системе субъективная незаинтересованность трудящихся в своей работе замещается принуждением, которое может носить характер прямого принуждения (работа «из-под пал­ки», под угрозой наказания) или же чисто экономи­ческой необходимости, т.е. физического выживания, в поддержании своей семьи.

Конечно, существует и общественно бесполезная и вредоносная трудовая деятельность и то, что отвечает интересам отдельного человека, группы или коллектива, но может расходиться с интересами общества в целом. Поэтому регуляция трудовой деятельности требует со­единения трудовых ориентации с моральными мотивами.

Обращение к морально-ценностной ориентации — важная предпосылка успешного хозяйственного разви­тия. Каждая мировая религия поощряет труд, хотя и подчиняет его более высоким ценностям спасения. Но именно в этом находила свое разрешение ценностная двойственность труда, его основная масса направлялась в общественно значимые сферы. Именно в освящении общественно полезного труда и стимулировании посто­янной полезной деятельности состояло основное дости­жение религиозной реформации. Но и в ус­ловиях секуляризации сохраняется этическая ориента­ция труда.

Труд принимает различное содержание в зависимо­сти от того, связан ли он с наемным трудом или пред­принимательством.

Различие здесь зависит во многом от положения человека в системе производства. Живой труд и даже в его развитой профессиональной форме обычно имеет низший статус по сравнению с предпринимательством, бизнесом в разных его вариан­тах. Но этические принципы применимы по обе стороны этого совокупного процесса. От рабочего требуется до­бросовестность, дисциплина, сноровка, профессиональная ориентация.

Вместе с тем важное значение имеет и этическая ориентация предпринимательства.

Широко обращаются к ценности труда различные идеологические учения, прежде всего социалистические.

В эмпирических исследованиях находим такие ва­рианты ценностных ориентации в труде:

— через труд человек вступает в контакт с окру­жающим миром (всем космосом), выходит за рамки своих внутренних переживаний и непосредственного мирка;

— труд — источник отношений вне рамок нуклеарной семьи и непосредственного окружения, он обогащает рамки межличностных отношений, делает человека чле­ном более широкого коллектива, сословия, класса;

— работа является важным, хотя и не единственным источником ценности. Через работу люди устанавливают свое место в групповых отношениях и социальной иерар­хии и тем самым обретают чувство безопасности, принад­лежности, самооценку и самоощущение своего значения, а следовательно, существенной части своей сущности. Ко­нечно, этот фактор варьируется в разных типах социальности и разных культурах.

Наибольшее значение работа как источник идентич­ности имеет в индустриальном обществе, основанном на привязанности значительной части населения к про­мышленному производству. Потеря работы, безработица ведут в таком обществе к утрате рабочей идентичности, что воспринимается как беда и личное крушение.

В доиндустриальном и постиндустриальном типах общества этот фактор менее значим, так как в первом случае преобладает родственная, клановая, сословная, религиозная идентичность, а во втором — создаются дифференцированные и гибкие структуры, замещающие «рабочую идентичность»;

— работа — источник обязательной деятельности, ре­гулятор и организатор личного поведения. Оставаясь без работы, люди могут проводить целые дни пассивно, предаваясь сну или мечтам наяву (вспомним образ Ильи Обломова из романа А. Гончарова «Обломов»). Такой образ жизни чреват понижением самооценки лич­ности или приводит к попыткам компенсаторного само­оправдания ссылками на обстоятельства;

— труд помогает развитию творческих способностей и профессиональных навыков, что дает возможность гордиться своими способностями, создает чувство уве­ренности и безопасности;

— работа структурирует психологическое время, за­полняет и организует день — год — жизнь. Конечно, эта структура во многом зависит от общей системы культуры и локальной культурной среды.

⇐ Предыдущая12345Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: