Крах фантазма быть успокоенным матерью и самоуспокоительная процедура

Успокаивать самого себя значить играть с самим собой в дочки-матери. Мать в себе укачивает ребенка в себе и говорит ему, что «ничего страшного нет». Но эта фантазматическая деятельность является более или менее действенной. Самоуспокоительная процедура, нечто вроде произведенного самоукачивания, используется тогда, когда имеется крах или недостаточность фантазма успокаивающей матери. В то время как две части двойного послания материнского укачивания связаны в успокаивающей мысли, они развязаны в самоуспокоительном акте. За неимением психической связи, реализованной через фантазм, самоуспокоительная процедура пытается все-таки установить связь, но на сей раз на поведенческом уровне, между эротическим и смертоносным аспектами влечений. Несмотря на это данная процедура сохраняет отметку влечений, распутанных в психическом плане, и в том, что нас здесь интересует, «чистую культуру инстинкта смерти».

Следовательно, речь идет о том, чтобы физически, телесно, обнаружить в материнской реальности, с помощью перцепции и моторики, материнское укачивание, которое не оставило места для психической интроекции удовлетворительного качества.

Одинокий процесс (процесс проводимый в одиночестве)

Тот, кто использует само успокоительные процессы, находится в состоянии регрессии на поведенческом уровне, в противовес регрессии, вызывающей активность мысли. Это состояние идет рука об руку с отсутствием возможности общения и вербализации. Как в случае с Роки и с одиноким гребцом. Иногда бывает сложно установить связь в общении с тем, кто находится в полном само успокоительном итеративном поведении. Родители детей, которые бьют себя сами по голове, регулярно об этом говорят.

Свидетельство другого одинокого гребца показывает, на мой взгляд, что случается, когда не происходит опустошения мысли, и когда реляционная коммуникация восстанавливается. Речь идет о рассказе Ги Лемонье, который едва не потерпел неудачу во время попытки переплыть Атлантику на веслах в 1987 году: «Страх приходит в первую ночь. Ты не спишь, ты лишь прислушиваешься к шумам (…) Во время пятидесяти шести дней нахождения на море я провел тридцать ночей, слушая возможный шум грузового судна. Глухой, приглушенный и отдаленный шум. Я садился за весла, и ждал, чтобы шум приблизился. Это изматывает нервы». Лемонье также говорит следующее: «Ты размышляешь, ты себя анализируешь, ты думаешь о тех людях, которым ты причинил зло, ты открываешь себя таким, какой ты есть. Любая мелочь становится странным образом важной, ты делаешься сверхчувствительным, ты смеешься или ревешь из-за пустяка. Ночью я слышал голоса. Мне казалось, что я схожу с ума. Я выходил с электрической лампой. Я стал плакать, когда я узнал, что смогу связаться со своей женой по радиосвязи. Затем ты ревешь по пустякам, из-за заката солнца, например».

Вот рассказ проигравшего человека. Рассказ, возможно содержащий некоторые причины его неудачи. Ги Лемонье описывает свою невозможность отключиться, можно было бы почти сказать невозможность осуществить нечто вроде реляционного аутизма, неспособность больше не чувствовать, не думать, во всяком случае, не думать об отношениях вместе с их нагрузками аффектов. Худшим врагом одинокого гребца, надо признать, является он сам. Его провал состоит в том, что ему не удается, несмотря на отдаленность всех людей, ввести себя в психическое состояние, близкое к расщеплению, и может быть еще более близкое к оператуарной жизни.

Отсюда следует перцептивная сверх бдительность, направленная на опасность, которая объектализируется и вызывает тревогу. Эта опасность принимает объектную форму грузового судна в ночи. В этом смысле, безусловно, существует разница между тем, что чувствовал Лемонье и более смутным состоянием страха-подавленности человека, который стоит перед задачей помогать самому себе перед стихиями. Эта разница хорошо проиллюстрирована венгерской поговоркой, в которой Ференци усматривает эквивалент фрейдистской теории фобических страхов: «Страх бывает предпочтительнее ужаса».[6]

Поиск чувства страха не входит во все само успокоительные процессы. Он присутствует в тех, которые говорят больше о травматофилии.[7] То, на что нацелен страх, так это страдание. Как цена, которую следует заплатить для того, чтобы, наконец, обрести ускользающее чувство безопасности.

Некоторые люди, как например Титуан Ламазу, одинокий навигатор, настаивают на этом страхе, с которым начинаешь жить, и который учишься любить и приручать, совладение с которым приносит «успокаивающее блаженство».

Приручение страха, соотнеся его с опасностями, кроющимися в окружении можно понять, мы видели, как защиту против ужаса непредставленного травматизма и как попытку придать ему форму, дать ему имя.

Вид зависимости

Ламазу также упоминает о компульсии одинокого гребца повторить свой опыт и вновь отправиться на поиски страха и его успокоения. Он говорит о нем, как наркоман говорил бы о наркотиках.

Для Фредерика Герэна, одинокого гребца: «Грести быстро стало подобно наркотику (…) ужасающему, и незабываемому, так как у тебя нет выбора».[8]

То, что позволяет приблизить травматофиллический процесс к акту токсикомании, так это то, что обе данные техники соответствуют поведенческой регрессии и обе успокаивают, не принося удовлетворения. Однако нельзя уподоблять само успокоительное поведение образу действий склонных к зависимостям.

Мне кажется, что отношение к инстинктам самосохранения является сопоставимым, и что можно было бы говорить почти о «перверзии» последних в обоих случаях. Я отсылаю здесь, не вдаваясь в подробности в рамках данной работы, к понятию «нео-нужд» Д. Брауншвейга и М. Фэна, нужд, чей насущный характер, вызванный инстинктами самосохранения, обнаруживается в отношении зависимости (1975, стр. 264).

Мы часто замечаем у детей, которых мы консультируем в ИПСО, как влияние определенного типа родительского послания ведет к развитию особенного влечения к тому или другому процессу возврата к спокойствию. Определяющим является способ, при помощи которого родительское влияние способствует или ингибирует развитие того или иного эротизма. В последнем случае он заменяется определенной позицией, требуемой ребенком со стороны своей матери, чтобы она действовала некоторым образом. Это требование следует понимать как отметку зависимости от матери в качестве реального внешнего объекта, тогда как внутренняя репрезентация этого объекта более или менее потерпела неудачу.

Пример: малыш двух с половиной годиков, обследованный по поводу экземы. У него наблюдается моторная гиперактивность, и он находится в постоянном движении во время консультации. Он сосет пустышку, которую родители систематически ему давали каждый раз, когда он начинал сосать большой палец. Они были уверены, что сосание большого пальца вызвало бы деформацию неба, что побудило их очень рано это запретить. Также можно было констатировать, что ребенок шел на колени к своей матери лишь тогда, когда он был полностью истощен. Мать говорит мало, и отношение, которое она предпочитает с ним иметь, это ходьба. Ребенок ищет спокойствия через истощение, вызванное моторной активностью, и требует отношения, основанного на моторной активности, что соответствует, впрочем, предпочтениям, переданным матерью.

Нео-нужда, созданная, таким образом, у ребенка, как видно, образуется в ущерб установлению аутоэротизма.

Другой пример: Малыш тринадцати месяцев, страдающий спазмом всхлипывания. Во время консультации он проявляет моторную гиперактивность, держащую его постоянно в движении. У него опережение в моторном развитии. Он не успокаивается ни на коленях у своей матери, ни на коленях отца. Мать, не очень-то нежная, не берет его на руки, когда он подает признаки усталости, так как консультация имеет место в час его обычного послеобеденного сна. Как его успокаивают дома? У ребенка имеется предпочтение к музыке, и его укладывают спать с ее помощью. Для этого широко используются музыкальные шкатулки и всякого рода музыкальные предметы, приводящиеся в действие при помощи веревочки или заводного механизма. У родителей всегда есть с собой такой предмет. Они пришли с радио для детей, и наблюдается возвращение к спокойствию, когда к уху ребенка громко прикладывается это радио. В остальном консультация подтверждает тот факт, что отношение с матерью не является успокаивающим, и что лишь возбуждение, похоже, может действительно успокоить этого ребенка.

Этот пример, возможно, показывает то, что могло бы быть преформой будущего токсикоманического использования музыки. Случай этого ребенка ставит другую проблему, а именно проблему конституции системы противо- возбуждений настолько особенной, что она могла бы привести к травматофилии.

Сознательный травматизм

В своем роде, Роки также ищет травматизм, когда он производит звуки, которыми он наполняет свою голову. Таким образом, он вызывает повторение той аварии, и таким же способом он держит ее в стороне и удаляет из своих мыслей.

Иногда, один процесс может заменять другой, только бы он оставался на поведенческом уровне. Одинокий гребец Фредерик Герэн хорошо это освещает, когда он объясняет, к какому заменяющему средству самоуспокоения он прибегнул тогда, когда он не смог использовать в этом смысле весла. Его на самом деле несло по течению без всякой возможности действия: «По истечению четырех дней невозможности встать на якорь, пишет он, чтобы избежать того, что меня занесет в плохом смысле этого слова, я каждый день выходил и кричал что было сил, чтобы высвободить ту энергию, которая была во мне».

Данные слова, как видно, подчеркивают экономический аспект и необходимость найти другой поведенческий путь выхода (и поддержания) напряжения.

Рассказ добровольно потерпевшего крушение Алена Бомбара напоминает симптоматику травматического состояния. Он также описывает свой опыт как возврат из ада, но ад продолжился для него и после его возвращения. Известно, что он долго страдал депрессией, но также и соматической дезорганизацией. Бомбар рассказывает, что в течение пяти лет у него сохранялось физическое расстройство желудка, и особенно, что он навсегда потерял свои способности к засыпанию. Он также поясняет, что познал период отказа от борьбы за жизнь и смирения со смертью перед тем, как обрести последний и решающий приступ выживания. Повсюду в его рассказе царит тоска.

По его мнению, именно опыт добровольного крушения является причиной травматизма, изменившего все. Тот опыт, который травматический невроз закрепил в повторении. Но это объяснение Бомбара исключает все, что предшествовало его авантюре, а именно мотивы, которые могли привести его к тому, чтобы подвергнуть себя такому травматизму.

Я не думаю, что травматическое состояние тех, кто превращается в машину повторяющейся гребли, является лишь последствием опыта одиночного плавания. В определенном числе случаев оно должно

предшествовать этому опыту, чей смысл существования был бы тогда в том, чтобы придать объект - враждебное окружение - предшествовавшему страху диффузной тоски.

Тоска, описанная Бомбаром, это состояние архаичного страха, к которому стараются приблизиться те, кого манит этот вид подвигов, спортсмены выживания и экстремалы. Они хотят побороть и изгнать Hilflosigkeit, «состояние беспомощности» в переводе Ж. Лапланша. Чтобы показать, что дойдя до края, когда уже ничего нельзя сделать, чтобы помочь себе, это все-таки оказывается возможным, несмотря ни на что. Спортсмены экстремалы может быть находятся на пути к тому, чтобы идти по стопам их некогда безвыходных страданий, переходя к очень архаичным расстройствам, дабы попытаться их отвести.

Также процессы самоуспокоения являются необходимостью, навязанной тоской, а не объектным страхом. Оправданием их приведения в действие всегда служит неинтегрируемое перевозбуждение, скрытый травматический невроз, который может, кстати, касаться лишь какого-то сектора психической деятельности.

Существование процессов самоуспокоения является следствием недостаточности конституции психической системы защиты от тоски и провала материнской функции смягчения страха своего ребенка. Они соответствуют неспособности матери помочь своему ребенку переносить ее исчезновение, что ведет к усилию процесса самоуспокоения для того, чтобы поддержать восприятие.

По-моему, процесс самоуспокоения есть нечто вроде эрзаца игры с катушкой, как раз, потому что он не смог установиться и позволить сохранение следов присутствия матери.

⇐ Предыдущая1234567Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: