Недостаточность сексуального совозбуждения

Можно, конечно, рассматривать некоторое поведение Педерсена, как попытку уменьшить, или легче терпеть свои страдания через сексуальное совозбуждение, добиваясь, таким образом, того, чтобы вновь обрести нарциссическую целостность за счет целостности телесной. С этой точки зрения, компульсивное влечение к столкновению с наружными элементами, разбушевавшимися в экстремальных условиях, может быть понято, как то, что Фройд называл «влечением разрушения, влечением отчуждения, желанием могущества». Тогда оно соответствовало бы той части влечения к смерти, которая связана либидо, чтобы образовывать садизм, направляющий его к объектам внешнего мира при помощи мускулатуры. Другая часть влечения смерти не участвует в этом перенесении к внешней среде, будучи либидинально связанной при помощи сексуального совозбуждения для того, чтобы создать первоначальный эрогенный мазохизм (Фройд, 1924).

Рассматриваемая под этим углом зрения, само вызываемая боль имела бы тогда смысл, состоящий в том, чтобы пытаться снова обрести старое пережитое совозбуждение. Возьмем, например, язык, орган, играющий свою роль в нескольких функциях, можно рассматривать его прикусывание, как попытку помешать себе говорить, или помешать себе кричать, или еще как возврат к функциональному страданию, рано приобретенному в оральной сфере, и которое предвосхитило совозбуждение. Сложность для матери Педерсена принять вынужденное прекращение кормления грудью, и сильное разочарование, испытанное ею из-за этого, могло способствовать неудаче образования в этом месте эрогенной зоны. Участь страдания «языка-соска» во «рту-груди», чтобы воспроизвести выражения Ф. Тюстэн, зависит от значения совозбуждения, могущего осуществиться при контакте с матерью. Переживание сексуального совозбуждения может привести к установлению фиксации, а нам известно, что для П. Марти, организация, вытекающая из построения опор фиксации, способных остановить психические регрессивные движения, и позволяющих осуществление повторного эволюционного запуска, это как раз то, что характеризует ментализацию. Но, согласно той же концепции, когда эти опоры являются, как раз наоборот, недостаточно построенными, применение поведенческого пути преобладает преимущественно, в ущерб ментальному пути для того, чтобы попытаться уменьшить потенциально травматическое возбуждение, что повышает риск

соматической дезорганизации. Именно такое функционирование, вытекающее из недостаточности сексуального совозбуждения, как мне кажется, преобладает у Педерсена.

В связи с этим, следует сначала отметить, что даже если тут и есть фиксация, она не напоминает перверзную фиксацию, так как боль не стала необходимым условием для эротического удовольствия.

Кстати, укус языка, затем боль, вызванная в других местах тела, в конце концов, более или менее прекращаются. Тогда появляются довольно массивные манифестации совозбуждения, передаваясь через поведение, повторение которого заставляет предположить, что новое психическое овладение ими через вытеснение, а также через онирическую реализацию, является недостаточным. Если и есть успокоение напряжения возбуждения посредством боли, или позже, посредством нахождения в опасности, то оно длится лишь столько, сколько имеет место данное поведение.

Мне представляется тогда сложным утверждать, что это поведение может привести к мазохистическому удовлетворению. Оно приводит, скорее всего, к необходимости повторять, все время, и еще больше, - боль, а затем страх опасности, и все это не уменьшает отчаяние, с которым он пытается бороться.

Лучшее психическое функционирование возобновляется во время текущей психотерапии. До этого поворота, о котором я расскажу далее, повторение, кажется, ускользает от связи с либидо, от логики удовольствия и удовлетворения, и скорее напоминает состояние, близкое к травматическому неврозу. Этот способ функционирования представляется мне как будучи связанным с насыщением возможностей сексуального совозбуждения и с заменой последней другими смертоносными механизмами, нацеленными на удаление или разрушение репрезентаций, и среди прочего, с использованием боли и опасности в виде самоуспокоения с целью помешать течению мысли.

О нескольких механизмах разъединения психических репрезентаций

На довольно продвинутом этапе психотерапии Педерсен заинтересовался бунтом подростков, его окружающих, против своих учителей, и через них, против своих родителей. Он воспринимал данное возмущение, ясно видел до какой степени оно было распространено, но совсем его не понимал, хотя он и сам регулярно совершал деликвентные поступки. Таким образом, он описывал у самого себя настоящую невозможность репрезентации. Эта невозможность, как мне показалось, исходила из угрозы, которая давила на него путем репрезентации очень сильного, очень разрушительного бунта. Бывший «паинька», Педерсен в отрочестве, безусловно, боится разрушения своего окружения, если появятся очень яростные репрезентации. Дезинвестиция этих репрезентативных элементов в следствии имеет прилив грубых действий в поведении, и особенно болезненных, которые заменяют ее. Эти грубые действия, по-моему, дают ему возможность ухватиться за перцептивный элемент (в частности, к боли) для поддержания дезинвестиции мыслительной деятельности. Таким образом, он попытается бороться с возбуждением, исходящим от некоторых мыслей, через применение сенсорно-моторного возбуждения.

Стало возможным, начиная с других «непониманий», которые Педерсен проявлял в своей психотерапии, понимание того факта, что замена некоторой невозможности репрезентации поведенческой деятельностью была у него довольно общим способом функционирования. Это подталкивает нас к тому, чтобы ретроспективно предположить, что до появления раковой дезорганизации, теснота, пережитая на Крайнем Севере, поддерживая перцепцию, наверняка сделала невозможной дезинвестицию весьма инцестуозных и весьма деструктивных репрезентаций первосцены.

Другой механизм, использованный Педерсеном, может быть сопоставлен с предыдущим. Он состоит в том, чтобы «отключиться» согласно термину из его окружения. Он смотрит по телевизору кадры, не слушая диалогов, и также «отключается», не слыша ни своих преподавателей, ни своих собеседников. Педерсен, кажется, совершает таким образом расщепление или психическую изоляцию репрезентаций.

Начать одиночное путешествие по вершинам гор и по океанам в экстремальных условиях, - это тоже способ отключиться, через психическую изоляцию и через механизмы изоляции используемых психических репрезентаций, во время опасных действий. Эти механизмы присутствуют в сильной концентрации, необходимой для того, чтобы сделать обязательный жест, от которого зависит его выживание, когда он находится в опасности. Эту концентрацию на задачах, как нельзя более конкретных, можно сопоставить с тем отношением, которое поддерживает оператуарный пациент с «утилитарным». У Педерсена, как и у других спортсменов экстремалов, концентрация и перцептивная гипербдительность, вызванные жизненной опасностью, [приводят к тому, что] репрезентации, тех объектных связей, которые подозреваются в том, что могут сделать человека уязвимым просто устраняются. Сделать нужный жест в должный момент, кажется, ожидается, прежде всего, от физических и ментальных автоматизмов, приобретенных предварительным приучением.

Изоляция пытается удалить идеи, избежать того, чтобы некоторые репрезентации вошли в контакт друг с другом, так как связи, о которых можно подумать угрожают быстро вызвать мысль о сексуальной и инцестуозной связи, как в бараке на Крайнем Севере. Некоторым образом Педерсену так и не удалось выйти из этого травмирующего закрытого пространства. На горных вершинах и на океанах он продолжает изолироваться, как если бы он защищался фобией контакта, но особенно он изолируется психически, избегая того, чтобы репрезентации объектных отношений контактировали с другими [репрезентациями]. Поведенческая активность, которая заменяет мышление о связях, появляется в ущерб ментальной деятельности, которая оказывается недостаточной для связывания травмирующего возбуждения.

Итак, мне представляется, что мы находим у Педерсена две противоположные системы защиты, из которых одна тянется к развязыванию связей мышления и к разъединению влечений, а другая тянется к связи, к эротизации боли и связыванию влечений. Согласно экономическим условиям преобладает либо сексуальное совозбуждение, либо разъединение (принесенное изоляцией, расщеплением, подавлением, или поведением, заменяющим эрогенный мазохизм).

С одной стороны, Педерсен, кажется, ищет реализацию своего желания путем мазохистического использования боли и страха, но это по ту сторону возможностей совозбуждения, которые очень ограничены, он старается прибегнуть к десексуализированному самообладанию, пытаясь таким образом заставить молчать также источник возбуждения, которое он приписывает объекту. При трансфере, актуализирующим промискуитет полярного барака, это передается через попытки застывания мыслей о связи со своим аналитиком, чтобы отдалить ее очень жестокий или очень сексуальный характер. Откуда роль беспомощного зрителя, в которую он желает меня заточить. Ему на самом деле надо умерщвлять связь с объектом, дабы пассивно не столкнуться с возбуждением, исходящим из невозможности последнего помочь ему, чтобы не быть пассивно конфронтируемым с угрозой потери данного объекта, и не оказаться вынужденным провести работу скорби по этому поводу.

Отказ от пассивности

Заполнение своего свободного времени многочисленными и непрекращающимися спортивными занятиями, похоже, для Педерсена имеет то же функциональное значение, что и их опасный характер. Так или иначе, он будет вынужден дойти до предела своих возможностей. Он мне объясняет, что он не может переносить того состояния, когда «ничего не двигается». Это уже было с ним тогда, когда он не имел возможности выйти из маленького полярного домика в течение многих дней, и это было одним из самых нестерпимо тоскливых состояний, через которые ему когда-либо пришлось пройти. Томиться - это значит подвергаться риску быть охваченным нежелательными мыслями, которые вытеснение не позволяет, а расщепление позволяет недостаточным образом, держать на расстоянии от сознания.

Существуют два отрицания в утверждении «не выдерживать, когда ничего не движется», что наводит на мысль, что Педерсен таким образом выражает свой страх, что это как раз «будет двигаться», подобно «Человеку с волками», который делал волков неподвижными в своем онирическом изображении первосцены. Но я также вижу в этой формулировке [новую] постановку [мизансцену] переживаний, выраженных словами, которые он пережил еще раньше, еще тогда, когда он являлся очень беспокойным младенцем, а также отнекивание ингибиции, блокирующей любое движение. Педерсен подтверждает необходимость моторной активности, направленной вовне, тогда как, по моему мнению, это невыносимое принуждение имеет внутренние источники: нужно, чтобы все двигалось вовне для того, чтобы не двигалось ничего внутри. Надо, чтобы репрезентативная деятельность и психическое движение, записывающее перцепции в форме репрезентаций, были остановлены, чтобы истощился психический аппарат.

Когда Педерсен чувствует необходимость двигаться, причинить себе боль, и тем более, когда он идет куда-то, чтобы быть на грани смерти, на первый план выходит отказ от пассивности, через повторяющиеся попытки справиться ретроактивно с состояниями безысходного отчаяния, которые он пережил. Он инверсирует их местами при активном поиске ситуаций опасности и тоски, где он докажет, что он сам является самодостаточным.

С самого раннего возраста, нарушения сна и моторное возбуждение уже, наверное, были признаками отказа от пассивности и регрессии при контакте с матерью. Этот отказ, на мой взгляд, характеризует «неласкового младенца», приписывающего происхождение возбуждения, им прочувствованного, своей матери, и который часто ищет опасности сознательно, как я уже ранее указывал.[9]

Поведение так называемого «моторного возбуждения» представляется мне, как исходящее из отсутствия ласкового опыта в контакте с матерью, который [опыт] в дальнейшем можно было бы использовать для галлюцинирования. Гипотеза о поиске поведенческого решения через развитие раннего самовспомогательного поведения, с дезобъектализирующим прицелом, кажется мне вновь здесь полезной для понимания последующего поведения добровольного поиска ситуаций отчаяния. В этом плане, поведение самокалечения или нахождения повторяющейся опасности идентичного повторяло бы ощущения, вызванные ранними травмами. Они происходят, по-моему, от способа, которым игра материнских инвестиций и дезинвестиций была очень скоро искажена путем неспособности со стороны матери дезинвестировать ребенка своей мечты. Значит, именно в закрытой атмосфере фантазматических взаимодействий мать-ребенок и дефектов триангуляции с другим материнского желания и находятся, на мой взгляд, недостатки защитной организации, которые и приведут к соматической дезорганизации при половом созревании во время полярного путешествия.

Угроза слишком массивной дезинвестиции со стороны матери, из-за непроработанной скорби по своему замыслу об идеальном ребенке, придает триангуляции основы, которые не благоприятствуют последующим возможностям регрессии маленького Педерсена, [которые позволили бы ему] иметь доступ к пассивности, обусловливающий доступ к психической бисексуальности и к идентификационным возможностям, идущим отсюда.

Из отсутствия у Педерсена пассивного параметра следует, что мазохизм,

подпитанный сексуальным совозбуждением, обладает неустойчивым и незаконченным свойством. Активная способность справляться с ситуацией угрозы покинутости может быть достигнуто в попытке повторного возвращения влечения, но оное создает проблемы, так как его участь в том, чтобы остаться незавершенным, не доходя до вытеснения. Это приводит, через отказ от пассивности, к фаллической нарциссической организации. Из-за неинтеграции пассивности, связи на самом деле отсутствуют или же они плохого качества, и сексуальное совозбуждение является недостаточным. Возможности смешения влечений вокруг пассивности бывают, несомненно, быстро насыщенны, и недостаточность сексуального совозбуждения благоприятствует возврату к действию, и повышается риск соматической дезорганизации. Мне показалось, на самом деле, что у Педерсена психическая деятельность связывания при первом удобном случае прекращается поскольку вторгается пережитый травматизм и переживания неминуемой смерти, [которые своим вторжением] устраняют нежелательные репрезентации.