XXIII. Нужна ли установка детства на «половой аскетизм?»

«Является ли система переключений призывом к выхолащиванию из детского душевного развития всех частиц развивающейся сексуальностью? » — таков вопрос, адресуемый нам иногда в письмах, записках и в дискуссионных выступлениях. «Не является ли ваш подход к половому воспитанию проповедью стопроцентного полового аскетизма? » — все тот же вопрос, но лишь в ином словесном сочетании. Вопрос чрезвычайно острый, решающий, на него необходимо ответить вполне отчетливо, недвусмысленно.

Основное недоразумение заключается в том, что часто путают понятие «сублимация» с понятием «переключение». «Нельзя же сублимировать до бесчувствия, до полного иссушения полового содержания в человеке», — вполне резонно замечают иногда наши критики. Но мы и не призывали к стопроцентной «сублимации», мы вообще, как знает читатель, ни разу не упоминали слово «сублимация» на протяжении всей брошюры.

Что такое сублимация? Это процесс превращения полового химизма, энергии половых процессов, в иные, «более высокие», творческие процессы. Сублимация — буквально в переводе, означает перевод в высшую ступень (soublime — высший). Если действительно все 100 % сил, связанных с половой функцией, обращать целиком на «высшие процессы», — нет сомнения, опасность выхолащивания полового содержания в человеке угрожала бы вполне серьезно при таком подходе. Половая функция, не получая специального подкрепления для себя, постепенно угасала бы, что лишало бы человека в дальнейшем и самого источника сублимации, так как нечего б было сублимировать. Однако повторяем, мы нигде к этому «стопроцентному сублимированию» не призывали. Именно поэтому мы и предложили, несмотря на протесты, совсем отказаться от термина «сублимация» и воспользоваться другим психоаналитическим понятием — переключение: во-первых, переключение энергии возможно не только из полового источника в высшие процессы[213], но и из любого источника в какой угодно другой участок тела, как «высший», так и «низший»; во-вторых, мы вовсе не считаем половые процессы «низшими» и совсем не склонны вводить принципы буржуазно-ханжеской этики в психофизиологию.

Сущность основного расхождения нашей точки зрения с позицией фрейдистов заключается, как видел читатель, в том, что там, где фрейдисты первично ищут половых корней, последних, в подавляющем большинстве случаев, по нашему мнению не оказывается: половое содержание тех или иных психофизиологических областей оказывается вторичным, производным, отраженным — в результате расстройства всей системы энергетических переключений, и половых — в последнюю очередь как наиболее поздних по возрастному их появлению. Естественно, что мы и не могли призывать к стопроцентному сублимированию ранних половых элементов, так как мы не считаем ранних эмоциональных элементов детства специфически половыми.

Наша платформа — тщательнейшая, с первых месяцев жизни, организация всей системы эмоционально-энергетических переключений таким образом, чтобы общие энергетические запасы детства не подвергались ранней и нелепой сексуализации, вырастающей из уродливых воспитательных условий, провоцирующих половое отравление тела. Требовать предупреждения этой противоестественной сексуализации — это вовсе не значит бороться против естественной, физиологически законной возрастной сексуальности. Требовать ликвидации наносного, ядовитого полового содержания в сексуально отравленных несексуальных процессах — это вовсе не значит выхолащивать здоровое сексуальное начало в человеке. Не так ли?

Когда мы боремся с избыточными аутосензорными тяготениями (гл. III), когда мы переключаем половую «сверхромантику», мы ни в чем не атакуем здоровую сексуальность, — наоборот, именно этим мы обеспечиваем ей максимально естественное здоровое направление. Избыточная аутосензорность, «сверхромантика», как мы всюду указывали, не вырастают из сексуальности, а врастают, вталкиваются в сексуальность влияниями извне. Вырывая из них «сорные половые травы», мы помогаем и общей энергетике, и самой сексуальности, которая иначе захлебнется в тине этой противоестественной чрезмерности, паразитарно вокруг нее обвившейся. Неужели такой подход можно считать системой «выхолащивающих переключений»?

Мы, на основании богатого нашего практического материала и на основе ценных научно-литературных данных мировой сексологии[214], не сомневаемся в том, что ранняя детская сексуализация, ранние чувственные половые тяготения, ранняя половая влюбчивость — не сексогенного, а социогенного (из социальной среды) происхождения. Поэтому яростно противодействуя обкрадыванию общей чувственности и ценнейших черт социальности, мы не разоряем, а наоборот, обогащаем сексуальность, которая в свое время получит, таким образом, не загаженный эмоциональный источник, а наилучшее, кристально чистое, сочное питание для себя.

В переходном возрасте половые акты, «стопроцентная половая влюбчивость» и пр. — это отравляющая накипь, наносное, вот почему все орудия наши мы против них и направляем. Но это вовсе не значит, что мы преследуем интимное зарождение начальных элементов здоровой, красивой подростнической эротики, что мы гоним вон нежные, мягкие, хрупкие эротические элементы, включающиеся в общую систему богатой романтики переходного возраста. Мы не считаем всю переходную романтику эротической — вот в чем дело; мы знаем, наоборот, что эротические зачатки — наиболее слабая и неяркая пока ее часть (рост ее — дело позднейшего возрастного развития). Вот почему мы не склонны считать нормальным явлением максимальное переключение богатейшей, творческой романтики подростка на рельсы «влюбчивости». Этим мы не обкрадываем «влюбчивость», но оберегаем от ее собственных воровских намерений наилучшее творческое добро развивающегося человека. Если мы сохраним это добро для данного периода, зрелая любовь от такого «режима экономии» максимально выиграет в своей полноте, глубине, устойчивости.

Чем лучше организовано половое воспитание, т. е. общее воспитание в целом, тем медленнее, мягче, интимнее развертывается действительно здоровая сексуальность, — и борьба за смягчение, замедление половых сгущений — это борьба за здоровую сексуальность, а не против нее.

Среда, где подростки часто влюбляются, сексуально ревнуют, впадают в романтические «трагедии» — это сексуально нездоровая среда, плохо переключающая детскую энергетику и чрезмерно много запасов последней вливающая в половые каналы. Если нам укажут, что Толстой, Руссо, Достоевский и некоторые другие великие люди рано влюблялись, ревновали и т. д., мы возразим, что это вовсе не говорит о здоровом эмоциональном развитии их в детстве, наоборот, очевидно, среда далеко не все использовала в их творчестве, что можно б было, — недаром именно эти личности были наиболее противоречивыми, раздвоенными, трагическими по своей биографии.

Ранняя богатая и сложная сексуальность действительно говорит часто о чрезвычайном эмоционально-творческом богатстве (иначе откуда родилась бы эта богатая сексуальная эмоция)[215], но, к несчастью, и о слишком рано изуродованном богатстве, уродливо переключенном. Что оказалось бы, если бы не произошло этой ранней сексуализации? Гармонический, ничем не сдерживаемый эмоционально-творческий рост, несравнимый по богатству с тем, что было: Толстой оказался бы трижды Толстым, притом без его сексуально-трагической подростнической стадии («Исповедь»), без его мистически-реалистического творческого раздвоения и т. д. и т. д.

Может ли подобный подход к воспитанию сексуальности «обезрадостить» детство, а затем и позднейшие возрасты, может ли он ограбить половую любовь? Является ли он аскетическим подходом?

Нигде, ни в чем не советовали мы внушать детям отвращение, презрение, холодность к половому. Такие указания были бы вредны и практически бесполезны, так как разъяснениями нельзя перестроить естественные глубинные эмоциональные установки человека. Наоборот, вся наша тактика во всем ее педагогическом содержании была тактикой напряженной, бережной непрерывной защиты всего того яркого, ценного, сильного, радостного, что содержится в здоровой половой любви. Именно для сохранения в дальнейшем этой радости, силы, яркости — дети и включаются в условия наилучшего воспитания своей энергетики. И они должны понять это вместе с нами, не только понять, но и прочно, глубоко почувствовать. Как нельзя править аэропланом, пока не обучен этому — надо учиться, как нельзя рожать детей, если организм еще для этого не годится — надо дозреть, так же не следует развертывать и преждевременную сексуальность: не запрет, не насилие детей над собой и наше над ними, а сложная, ответственная система эмоционально-энергетических мер, мер переключения, при которых преждевременная сексуальность не должна появляться.

В этой системе переключений главный фактор — вся социальная среда в целом, мы — ее педагогические организаторы, дети — наши ответственные сотрудники и ценнейшие помощники.

Это не борьба за аскетизм, это борьба за здоровую и радостную половую любовь в свое время и на своем месте.