Цели православного воспитания

Различные оценки влияния Православной Церкви на судьбу русского народа

Определить педагогический идеал и поставить цель воспитания не представляется возможным путем теоретических рассуждений и мысленных предположений. Эта задача решается как национально-историческая и опре­деляется тем, что русский народ принял православную веру и грамотность, не освоив византийскую систему образования.

Формирование педагогического идеала и осознание це­ли воспитания происходило под влиянием Православной Церкви на историческую судьбу русского народа. Результа­ты этого влияния не всегда оценивались однозначно.

Мы склонны рассматривать преобладающую роль Церкви как национальную самобытность именно русского народа. И этот подход является наиболее распространенным.

По мнению русских философов И. В. Киреевского, А. С. Хомякова, К. С. Аксакова, Ю.Ф. Самарина, называе­мых славянофилами, русскому характеру изначально при­сущи качества истинного христианина. Русскому свойствен­ны в высшей степени преданность воле Божией, любовь и смирение, общительность с ближними и устремление всех помыслов к миру горнему. Такое полное совпадение хри­стианских качеств с народными - залог великого будущего русского народа.

Противоположный взгляд выражал П.Я. Чаадаев. От­сталость России от Европы, по его мнению, есть вина рас­тленной Византии. Оттуда, то есть из отравленного источ­ника, мы взяли великую идею христианства. Жизненная сила этой идеи была в корне подрезана византийским формализмом и казенщиной. Влияние византийской церковно­сти на русскую культуру, как считает Чаадаев, действительно было велико, но это было влияние разрушительное. (4. 9-10)

Особенности возникновения древней русской литературы

Внешне уровень византийской образованности в X-XI веках был достаточно высок и обеспечивался наличием школы высшего разряда для изучения богословия, философии, ри­торики, правоведения, арифметики и геометрии и школы элементарной, в которой обучались сироты и дети бедных родителей.

Однако ни педагогическая мысль, ни система образо­вания Древней Руси не были копией византийской педаго­гической мысли и структуры учебных заведений. Это под­тверждается и отсутствием на Руси с XI века школ высшего разряда по образцу византийских. (3. 7 2-7 Л)

Если говорить о древней русской литературе, то она своим возникновением, составом, содержанием и формой в значительной мере обязана литературе переводной. Значи­тельная часть книг была привезена в X-XI веках из Болга­рии. Болгария совершила усвоение византийской культуры в обстоятельствах, близких к тем, которые создались потом на Руси при усвоении ею византийской и болгарской куль­туры. Русь получила византийский культурный опыт не только в его непосредственном состоянии, но и в "адапти­рованном" Болгарией виде. В исторической перспективе важен сам факт появления литературных произведений, который связан с принятием Русью христианства и потребностью в богослужебных книгах. Д.С. Лихачев отмечает, что не все византийские жанры были перенесены и воспри­няты на Руси. Потребовались только те, которые были непосредственно связаны с церковной жизнью, и общеми­ровоззренческие, отвечающие новому отношению людей к природе. (10. 228-229)

Одновременно с принятием Русью христианства к нам перешли в староболгарских переводах богослужебные книги и книги Священного Писания. Из литературы, предназначавшейся для чтения, наибольшей распространенностью пользовалась литература житийная, или агиографическая (от греческого agios - святой), посредством которой Цер­ковь стремилась дать своей пастве образцы жизни христи­анских подвижников. К числу переводных памятников, по­лучивших хождение на Руси, принадлежат памятники апокрифической литературы. Переводная церковно-историческая литература была представлена в Древней Руси ви­зантийскими хрониками, начинавшими изложение от сотво­рения мира и трактовавшими всемирную историю, пре­имущественно еврейскую и византийскую, с точки зрения церковно-религиозной. Показательно, что ни одно светское историческое произведение, каких в Византии было немало, на Руси не было известно. Широким распространением с самого начала письменности пользовались сочинения отцов Церкви (патриотическая литература), преимущественно слова Иоанна Златоустого, Ефрема Сирина, Василия Вели­кого, Григория Богослова, Иоанна Лествичника, Иоанна Дамаскина, Афанасия Александрийского. Перешли к нам из Византии и повести, переведенные в середине XI века в пору Ярослава Мудрого. Н.К. Гудзий отмечает, что общий церковный характер древней русской письменности, с од­ной стороны, и культурный уровень старинного русского читателя, с другой, отразились в отборе на русской почве повествовательного материала. Это был преимущественно материал нравоучительный, дидактический, в большей или меньшей мере проникнутый религиозной тенденцией даже в тех случаях, когда речь шла о жизни светского героя, об его воинских подвигах и приключениях. Благодаря этому переводная повесть, бытовавшая в древности на Руси, об­щей своей направленностью не слишком расходилась с христианской поучительной литературой, в частности с лите­ратурой житийной. Показательно, что ни один чисто свет­ский, в частности любовный, византийский роман не был известен в старой Руси. (11. 59-60)

Полные жизненной силы, наши предки не были пред­расположены к отвлеченным умозрениям, утонченная диа­лектика была недоступна их простому красноречию. Христианские истины на Руси проходили проверку практикой жизни. "Печерский патерик" показывает ту высоту духов­ного подъема, на который способна была Русь. Новая вера была принята русским народом с чертами аскетизма. Христианский идеал принял иноческий, монашеский вид. Для мира этот идеал был слишком высок, но к нему стремилась крещеная Русь.

Монашеский идеал как идеал свободы человека от власти мира и времени

Монашеский идеал породил особый вид русского благочестия, придавшего православной вере своеобразие и национальный характер не только и не столько знанием веры, но преж­де всего свидетельством веры своей жизнью. Побывавшие в Москве во времена патриарха Ни­кона антиохийский патриарх Макарий и архидиакон Павел оставили дневник своего путешествия. "Мы совершенно ослабели в течение Великого поста, - писал диакон Павел. - Мы испытали такое мучение, как будто бы нас держали на пытке... Да почиет мир Божий на русском народе, над его мужами, женами и детьми за их терпение и постоянство! Надобно удивляться крепости телесных сил этого народа. Нужны железные ноги, чтобы не чувствовать (от долгих стояний в церкви) ни усталости, ни утомления... Все рус­ские непременно попадут во святые, они превосходят своею набожностью самих пустынножителей" (4. 20).

Мы склонны считать, что монашеский идеал жизни и является основным воспитательным идеалом православной педагогики. Стремление к святости выражалось в стремле­нии к ангельскому, небесному житию. "Ангела образом, земнаго суща естеством яви тебе всея твари Создатель..." - поется в акафисте святителю Николаю.

Монашеский чин всегда на Руси приравнивался к ан­гельскому. Стремился русский человек в миру обрести ан­гельский чин, понимая, что не монашеский постриг рождает монаха, а образ жизни. Постриг - признание ангельского жития, признание свободы от власти мира земного над чело­веком, но это есть и обретение иной реальности духовного бытия, рождение нового небожителя, жителя мира духов­ного, для которого невидимая, духовная брань является основным служением.

Монашеский идеал проявляется и в свободе от време­ни, ибо переход от земного к небесному бытию не опреде­ляется моментом умирания плоти, а есть результат совмест­ного Богочеловеческого творения вечной жизни, есть жизнь спасительная.

Монашеский образ жизни можно назвать идеалом прак­тической православной педагогики, при этом теоретически цель воспитания осознавалась в процессе освоения грамот­ности и знакомства со Священным Писанием и творениями святых отцов.

Теоретическая постановка цели православного воспитания

Анализируя сборники религиозно-нравственного воспитания, распространенные в Древней Руси, автор "Истории русской педагогии" П.Ф. Каптерев приходит к выводу о ветхозаветном идеале русской педагогики. Основа­нием для такого вывода послужило то, что в этих сборни­ках практически все мысли в области воспитания взяты из притчей Соломона и Премудрости Иисуса сына Сирахова, а поучения Иоанна Златоуста о воспитании - из Ветхого За­вета. Подтверждением этих размышлений служило и то, что любимой, распространенной и наиболее часто читаемой книгой на Руси была Псалтырь. (2. 14-26)

Приведенные свидетельства говорят лишь о том, что педагогическая мысль на Руси нашла в Ветхом Завете сред­ства для практического удержания человека, особенно ребенка, от зла, которое неизбежно имеется в нас из-за первородного греха. Эти средства, пугающие своей сурово­стью, ставят остро проблему свободы и воспитания. А чте­ние Псалтыри, любимой священной книги восточного монашества, подтверждает монашеский идеал как практиче­скую цель.

Нельзя не заметить, что в поучениях святителя Иоан­на Златоуста есть указание на цель воспитания: "Хочешь ли, чтобы сын твой был послушен? С детства воспитывай его в наказании и учении Господнем. Не думай, чтобы слу­шание Божественных писаний было для него делом излиш­ним. Там он услышит прежде всего: чти отца твоего и ма­терь твою - слова, направленные к твоей пользе. Не говори: "Слушание Писаний - дело монахов; ужели мне его сделать монахом? Нет надобности быть ему монахом". Что это в тебе за страх, боишься того, что преисполнено многих вы­год? Сделай его христианином" (6. 198).

Цель, поставленная святителем Иоанном Златоустом как воспитательная, повторяется и в творениях русских святых. Святитель Феофан Затворник пишет: "Главная цель христианского воспитания, чтобы человек вследствие этого сказал в себе, что он христианин... возникши к самостоятельности, или к своеличному разумному учреждению жизни, он поставит для себя первым существенным делом - самостоятельно хранить и возгревать дух благочестия, в котором ходил прежде, по чужому руководству" (5. 46).

Достижение поставленной цели - воспитание христиа­нина - не является чисто педагогической задачей и есть "частное раскрытие (в отношении детей и подростков) дела Церкви на земле" (1. 3).

Мы видим полноту соединения идеала и цели как уст­ремленности внешней жизни к монашеству и раскрытия внутренней жизни как жизни духовной, способной к изме­нению через благодатное осенение. Благодатное осенение человеческой души есть момент таинственного перехода от теоретического христианства к воцерковленной, оду­хотворенной православной жизни, переход от воспитания к душепопечению. Момент вдохновения не подвластен одной только воле человека, а находится в ведении Божием. Это не означает, что педагогические усилия излишни, но прогнозирование результатов воспитания, использование педагогических методов к духовной жизни как таковой не представляются возможными, так как духовная жизнь не всецело зависит от нас. Отсутствие прямой причинной связи между педагогическими воздействиями и результатом воспитательной деятельности возвышает православную педагогику до уровня бескорыстного, жертвенного слу­жения.

Пробуждение духовной жизни, одухотворение души благодатию происходит в определенных условиях. Создание этих условий, а не поиск причин пробуждения и составляет содержание педагогической деятельности.