 |
Гностицизм и христианство. 6 глава
|
|
|
|
свободу личной фантазии творящего и воспринимающего произведение, читатель
становится как бы соавтором, дополняя своим воображением недосказанное.
Однако целостность памятника все же определяет границы допустимого
толкования. Так, для интерпретации изречения 20 возможны ассоциации с
Иисусом, его учениками и тем, что не исчерпывается подверженным разрушению
материальным началом (ср. 8!). В сущности каждая ассоциация не исключает
другой, поскольку все они в конечном счете имеют отношение к одному ряду
значений.
Изречения 19 и 20 связывает "ключевое слово" ("блажен" - 19, "блажен" -
20).
Вернемся, однако, немного назад - к изречению 17, посвященному миссии
Иисуса, теме, в которой полнее других проявляется своеобразие евангелия. В
изречении 2 говорилось о "царствии" как о некой внематериальной целостности.
Оно противоположно "миру" (та же противоположность очевидна и в изречении
32). Этой оппозиции соответствует оппозиция телесного и духовного (см. 34).
В ряду царствия, духа - вечность, жизнь, единство, в ряду мира и плоти -
смерть, разделенность {9}. Судьба людей, совмещающих в себе противоположное,
зависит от того, что победит. Победа духовного начала означает конец
разделенности, растворение в едином и вечном. Путь к спасению от состояния
"мир" к состоянию "царствие" лежит через самопознание. Дух, заточенный в
человеке, возбужденный учением Иисуса, высвобождается, поддержанный
духовностью мироздания, сливается с ней.
В этом апокрифе, как и в других, есть два плана изложения. С одной
стороны, речь идет об изменениях, о времени, о множестве, с другой -
множественность оборачивается единством, время сводится к вечности.
|
|
|
Взаимозаменяемость образов, понятий, оппозиций дает знать об этом. И потому
в плане времени и множества появляются мифы о духе, об искре света,
томящейся в человеке, о гносисе, ее освобождающем, в плане же единства и
вечности и гностик, и гносис, и Иисус, и Отец - все они одно. Постоянные
переходы от противопоставлений к отождествлениям должны предостеречь от
чересчур жестких решений. Они поддерживают установку на поиски, о которой не
устают напоминать авторы текстов.
Если изречение 22 говорит о преодолении смерти, что дается познанием
(т. е. о вступлении в "царствие"), то в следующих трех изречениях (23-25)
повествуется об отношении этого состояния к противоположному ему, тому, что
обозначается словом "мир". Изречения 24 и 25 ("ключевое слово": "хозяева" -
24, "хозяин" - 25) представляют интерес с точки зрения места отдельных
образов в евангелии, а также смысловой и формальной связи между изречениями.
В 24-м ученики сравниваются с детьми, расположившимися на поле, им не
принадлежащем, т. е. пребывающими в "мире". Изречение 25 начинается словами:
"Поэтому я говорю". Затем новое сравнение с домом и хозяином, а также
ворами. Понять его помогает завершающая часть: "Вы же бодрствуйте перед
миром, препояшьте ваши чресла с большой силой, чтобы разбойники не нашли
пути пройти к вам. Ибо нужное, что вы ожидаете, - будет найдено!" Роли
меняются: разбойники - это "мир", образ хозяина дома подразумевает учеников.
Формальная связь изречений (один и тот же образ) не совпадает с
содержательной. Смысл образа меняется, подчиняясь развитию идеи: "мир"
враждебен ученикам, которые должны его опасаться. Эти два изречения
предупреждают против того, чтобы намертво закрепить за образом какой-то один
смысл, что, однако, не противоречит поискам семантических рядов.
Изречение 26, продолжая тему учеников, возвращает к теме знания. Ей
|
|
|
посвящено изречение 27, повествующее о том, как войти в "царствие". Оно
интересно словесным приемом, с помощью которого дано представление об этом
уровне бытия. Чтобы достигнуть его, необходима активность самих учеников
("Когда вы сделаете..."). Условия, при которых можно войти в "царствие",
следующие друг за другом и до известной степени исключающие одно другое
(одно - направленное на снятие контрастов "мира", его множественности,
другое - сохраняющее множественность, но в ином качестве), подводят читателя
к представлению о "царствии" как о совсем новом уровне бытия, а вместе с тем
чем-то напоминающем "мир".
Развивая тему единства, изречение 28 возвращает к другой теме -
избранности учеников, тех, кто сможет войти в "царствие". Как это изречение,
так и предшествующее строятся на контрастности: тема единства тут же
оборачивается темой избранничества. Связь между изречениями не только
тематическая, но и по "ключевому слову" ("одним" - 27, "одно" - 28).
Тема учеников в сущности продолжается и в изречении 29, несмотря на их
вопрос, казалось бы уводящий в сторону, - о месте, где находится Иисус. Этот
вопрос напоминает изречение 4, в котором говорится о "месте жизни". Сходство
носит не просто формальный характер. Ответ Иисуса в изречении 29 касается
самопознания. Слова о "месте жизни" в 4-м стоят в таком же контексте, если
посмотреть изречения 3 и 5. Отождествление Иисуса со светом внутри "человека
света" соответствует представлению о едином духовном начале в Иисусе и в его
учениках. Изречение 29, где Иисус - тот же свет, что есть и в его учениках,
помогает истолковать изречения 30 и 31.
Они связаны между собой не только "ключевым словом" ("твоего брата" -
30, "твоего брата" - 31), но и более тесно - взаимоотношением учеников между
собой. Изречение 30 продолжает тему единства, связанного с переходом к
"царствию" ("Люби брата твоего, как душу твою"). Ей же подчинено и изречение
31.
Изречение 32 лишено привычного начала - "Иисус сказал". Это дает
основание предположить, что оно является частью предыдущего. Такое сближение
будет еще более правомерным, если в 31-м улавливать мысль о переходе к
|
|
|
"царствию". Изречение 32 (или вторая часть одного изречения, составленного
из текстов 31-го и 32-го) раскрывает смысл выражения "когда ты вынешь бревно
из твоего глаза" - речь идет о воздержанности, о преодолении "мира", с
помощью чего можно обрести "царствие".
Оно связано с изречением 33 "ключевым словом": "от мира" (32), "посреди
мира" (33). В последнем слышна уже знакомая тема миссии Иисуса,
раскрывающаяся здесь с новой стороны: ведущее место принадлежит чувству
сострадания ("Моя душа опечалилась из-за детей человеческих"). Этим
изречение 33 перекликается с 30-м. Имеются параллели и образам изречения 33
("пьяные", "жаждущие" - 14, 112; "слепые в сердце своем" - 18, 39; "пустые"
- 101).
С изречением 34 его объединяют как "ключевое слово" ("во плоти" - 33,
"плоть" - 34), так и общая оппозиция (плоть - дух). 33-е подсказывает
гипотезу о смысле 34-го. В 33-м Иисус говорит, что он явился "во плоти".
Поэтому можно предположительно истолковать фразу "Если плоть произошла ради
духа, это - чудо" в том смысле, что для духа создана плоть Иисуса. Следующая
фраза "Если же дух ради тела, это - чудо из чудес", возможно, также
подразумевает миссию Иисуса способствовать освобождению духовного начала,
слитого в людях с телесным ("Но я, я изумляюсь тому, что такое большое
богатство положено в такую бедность"). Знакомая по изречению 3 оппозиция
(бедность - богатство) совпадает с другой (тело - дух).
Тема духовности мироздания продолжается и в изречении 35, сильно
затрудняющем исследователей. Здесь Иисус говорит о себе, причем первая часть
фразы противопоставляется второй: "...там, где два или один, я с ним".
Истолковать ее помогает греческий вариант изречения: "Иисус сказал: Там, где
[двое? они не] без бога, и там, где один, я говорю вам это, я с ним. Подними
камень, ты найдешь меня там, разруби дерево, я тоже там" (Рар. Ох., 1).
Вторая часть греческого варианта повторяется в изречении 81 коптского
|
|
|
текста: "Разруби дерево, я там; подними камень, и ты найдешь меня там". Эти
три текста дополняют друг друга и позволяют в изречении 35 выделить уже
известную по изречению 29 мысль об отождествлении Иисуса с началом света,
разлитого повсюду.
От толкования первой части 35-го воздержимся, смысл его неясен.
За изречением 35, повествующим о причастности Иисуса - духовного начала
всему существующему, идет изречение 36, прямо не связанное с предыдущим. Но
нет ли все же некоторой связи между ним и предшествующими изречениями?
Предостережение, содержащееся в 36-м, может быть осмыслено как подтверждение
двойственной природы существующего. Только духовное начало тянется к
родственному ему. Обособленность же носителя духовности, связанная с его
материальностью, мешает объединению. В этом, возможно, и заключается смысл
предостережения, обращенного к пророкам и врачам и как бы акцентирующего
внимание не на частном, доступном знанию их близких, а на том общем,
носителями чего они являются (ср. 27-е).
В изречении 37 тема миссии Иисуса на время отходит на задний план,
уступая место теме знания. Автор евангелия с разных сторон освещает ее: речь
идет о несокрушимости истинного знания и его непременном распространении.
Этому посвящено целиком изречение 38, а в следующем (39) говорится уже не об
истинном знании, а о ложном. К той же группе можно присовокупить и изречение
40, толкуя "дом сильного" как "мир", руководимый ложным знанием, усматривая
в словах о том, кто свяжет руки сильного, намек на обладающего истинным
знанием, которое открывает путь к "царствию" (в параллельном тексте
изречения 102 образ "сильного" тоже ассоциирован с отрицательным началом).
Изречения 37 и 38 привлекли внимание ученых сходством с новозаветными
текстами. Так, 37-е близко тексту Матфея ("Вы - свет мира. Не может укрыться
город, стоящий на верху горы". - 5.14 {10}), а 38-е параллельно тексту
Матфея ("И зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике светит
всем в доме". -5.15). Одна и та же последовательность у Матфея и у Фомы
побудила ученых думать, что Фома заимствовал у Матфея, вносил добавления из
других евангельских текстов (ср.: Мф. 10.27, 5.15; Лк. 12.3., 11.33, 8.16;
Мк. 4.21-24). Можно подчеркнуть иное: между изречениями 37-40 есть связь по
смыслу (тема "знания" - во всех четырех изречениях), в образах (свет в
37-39-м) и, наконец, в словах - "ключах" ("тайным". - 37, "тайное" - 38).
Последовательность изречений не случайная.
Тема истинного и ложного знания развивается и дальше. Изречения 41 и 42
лучше рассматривать вместе. Они соединены между собой одним образом -
|
|
|
одежды, обособляющей людей друг от друга в "мире" и скрывающей единое в них
за множеством различий {11}. Снова звучит знакомое сравнение - "как малые
дети" (42. Ср. изречения 24 и 27). Наградой за преодоление множественности
воспринимается завершающая часть изречения 42: "Тогда [вы увидите] сына
того, который жив, и вы не будете бояться". Трудно сказать, подразумевается
ли здесь Иисус в качестве посредника или в качестве частицы света,
заключенной в человеке и освобождающейся с его отречением от "мира". Такое
толкование приближает нас к изречению 29; параллель тем более возможна, что
оба начинаются с вопроса учеников (29 - о месте, в котором находится Иисус,
42 - о дне явления Иисуса ученикам).
Мысль о единстве духовного начала, заключенного в Иисусе и слушающих
его учениках, выражена в сходных словах (об учениках: "дети Отца живого" -
3; об Иисусе: "сын того, который жив" - 42).
Если в изречении 42 не совсем ясно, кто имеется в виду - Иисус как свет
в самом человеке или Иисус-посредник, то в изречении 43, вероятно, говорится
о последнем.
Тема знания продолжается в 44-м. Снова освещается вопрос о ложном
знании, равно как и в изречении 45. Думается, что и 46-е развивает тему
знания. Подобно многим другим изречениям, оно скрывает в себе оппозицию:
избранные, причастные знанию - лишенные его. Та же мысль повторяется в
изречении 74. Примечательна форма, в которой она там изложена.
Избранничество толкуется не как дар извне, а как результат внутренних усилий
человека.
Следующее изречение (47), очевидно, надо перевести {12} словами: "Иисус
сказал: "Будьте прохожими"". На первый взгляд оно стоит вне контекста,
однако известная внутренняя связь между ним и сопутствующими ему
изречениями, несомненно, существует. Речь шла, на что уже указывалось, о
двух видах знания, отвечающих приверженности людей двум противоположным
началам. Изречение 47 содержит предупреждение, неоднократно повторяющееся в
евангелии, - не подчинять себя интересам изменчивого материального мира.
Изречение 48 снова открывается вопросом учеников Иисуса, спрашивающих
его, кто он, их поучающий. Как и два следующих, это изречение можно
рассматривать в двух планах: с точки зрения их отношения к Новому завету и с
точки зрения их взаимосвязи и смысла. Первому аспекту комментаторы уделили
большое внимание, отмечая сходство с рядом канонических текстов. Так, о 48-м
Р. Грант и Д. Фридман писали как о "весьма искусной конструкции", где
сплетаются версии Иоанна (8.25), Матфея (7.16-20), Луки (6.43-44). В
заключение они пишут: "Все выглядит так, будто Фома сознательно пытался
придать смыслу большую таинственность, чем в евангелиях" {13}. Но проблема
сходства с Новым заветом имеет основания быть поставленной только после
анализа изречений в их внутренней связи между собой и в зависимости от
общего замысла произведения. Если не смотреть на изречение 48 как на
"склеенное" из новозаветных текстов, а сосредоточиться на связи его с
другими изречениями, то смысл слов Иисуса "Из того, что я вам говорю, вы не
узнаете, кто я?" раскрывается благодаря сравнению с деревом и плодом.
Подразумеваются отношения между Иисусом и его учением. 48-е не выпадает из
общего контекста предшествовавших изречений, где речь шла о знании.
Мысль о духовном начале как о высшем звучит опять в изречении 49.
Наконец, 50-е, в котором повествуется о двух путях, двух состояниях,
перекликается с 46-м.
Изречение 51 возвращает к теме миссии Иисуса. "Рожденные женщинами"
(ср. 16-е об Отце: "Тот, который не рожден женщиной"), т. е. люди от Адама
до Иоанна Крестителя, противопоставляются ученикам Иисуса, которые могут
обрести "царствие".
Оппозиция двух начал представлена в изречении 52. Подчеркивается
несовместимость двух жизненных путей.
К теме единства возвращается изречение 53 (ср. 27 и 110), а 54-е и 55-е
посвящены тем избранным (обозначающий их термин повторяется в 17-м и 19-м),
в которых духовности через познание (ср. 3) суждено завершить круг. Мысль об
извечности духовного начала не один раз встречается в памятнике, что не
мешает евангелисту говорить об изменениях. То же наблюдается и применительно
к вопросу о единстве и разделенности (выше отмечались два плана изложения).
Приписывая духу постоянство в качестве одного из основных его свойств,
евангелист обращает, однако, внимание на то изменение, которое постигает это
начало в результате миссии Иисуса. Точно так же, противопоставляя единству
духа разделенность материи, он говорит об Отце, Иисусе, избранных, то есть о
множестве форм существования духа. И в той же диалектической манере он
завершает изречение 55: "Если вас спрашивают: Каков знак вашего Отца,
который в вас? - скажите им: Это - движение и покой".
В изречениях 54 и 55 есть "ключевое слово": "избранные" (54),
"избранные" (55). 55-е также связано с 56-м "ключевым словом": "покой" (55),
"покой" (56).
По своему строю последнее напоминает изречение 117, где речь идет о
"царствии", которое распространяется по земле, но которого люди не видят.
Как "царствие", так и "покой" имеют отношение к процессу познания (изречение
56: о "покое" - "вы не познали его"; изречение 117: о "царствии Отца" - "и
люди не видят его").
Тему миссии Иисуса развивает изречение 57 {14}. Не только "ключевое
слово" ("тех, которые мертвы" - 56, "о тех, кто мертв" - 57) объединяет его
с предыдущим. Ответ Иисуса на заданный учениками вопрос о дне наступления
"покоя" позволяет им более открыто заговорить об отношении ветхозаветных
пророчеств к миссии Иисуса. В ответе отмечается возможность толковать его
миссию как исполнение этих пророчеств. Снова звучит знакомая оппозиция:
жизнь - смерть. Живой - Иисус, мертвые же - пророки Израиля (евангелист,
очевидно, прибавляет к двадцати трем пророкам двадцать четвертого - Иоанна
Крестителя, ср. 51-е). Евангелие от Фомы несет отпечаток негативного
отношения к ветхозаветной традиции. Автор был в этом не одинок. Как
известно, Маркион отбрасывал пророков.
Против закона направлено и следующее изречение (58). Оно враждебно
обрядности (вспомним 6-е и 15-е). В нем истинное "обрезание" в соответствии
со всей системой евангелия подразумевает духовность.
Враждебное отношение евангелиста к иудейскому закону, видимо, связано с
его, гностика, отрицательным взглядом на "мир". Следствием этого же
воспринимаются изречения 59 и 60. Все, что "от мира", вызывает осуждение
евангелиста - отсюда похвала бедным (59), обделенным "миром", отсюда разрыв
семейных уз (60), которые тоже ассоциируются с ценностями ненавистного
"мира".
Изречение- 61 раскрывает смысл наставлений, данных ранее. Тот, кто
познает "мир", находит "труп". Между изречениями 60 и 61 есть связь в
"ключевом слове" ("не станет достойным меня" - 60, "мир недостоин его" -
61). Хотя в коптском тексте употреблены разные слова, смысл их один и тот
же.
К некоторым темам, например о посте, молитве и милостыне (6, 15), об
отказе от родственных уз (17, 60, 105), о "мире" (61, 84), евангелист
возвращается не раз.
В изречении 62 он прибегает к форме притчи, чтобы раскрыть содержание
такого понятия, как "царствие Отца". Внутренняя связь с предыдущим
изречением в том, что оба они направлены против "мира" (в первом "мир"
назван трупом, во втором, несомненно, к "миру" относится образ плевел). Тема
преодоления "мира" развивается и далее - в изречении 63. В коптском
тексте здесь дан термин, позволяющий двоякое осмысление: "страдал" и
"трудился". Оба смысла не противоречат установкам евангелия. Если принять
первый вариант перевода, то по своему содержанию эта заповедь оказывается
близкой другой, представленной в 59-м. Если же руководствоваться вторым, то
суть изречения - в том труде, тех усилиях, которые человек затрачивает на
поиски истинного познания и которые ведут к жизни ("...он нашел жизнь"; ср.
111, где употреблены те же глаголы "после того как он потрудился" и "пока не
нашел").
Темы жизни, смерти, поисков и познания проходят в изречении 64. Оно
распадается на три части. В начальной Иисус, обращаясь к ученикам, призывает
их посмотреть на того, "который жив", пока они (ученики) живы, чтобы они не
умерли и не искали бы возможности увидеть его, не имея таковой. Оба термина
("жить" и "умереть") скорее всего применяются в духовном смысле. Состояние
"жизни" предполагает возможность созерцать живое, что исключает состояние
"смерти". Далее идет притча о самаритянине и ягненке. Ее можно объединить с
первой частью, где, видимо, о самаритянине (Иисусе?) говорится как о живом.
Притча вызывает ассоциации с изречениями 7, 12, 61, в которых познание
приравнивается к поглощению мертвого живым. В изречении 64 процесс познания
рисуется таким образом: для познающего он означает жизнь, для познаваемого
же - умерщвление, переход из прежнего, внешне независимого состояния в
другое - растворенность в познающем. Поэтому завершающая часть содержит
предупреждение ученикам: и они, сегодня живые, станут трупами и будут
поглощены, если не приложат усилий при поисках "места в покое", если не
достигнут высшей духовной активности. Это, разумеется, лишь
предположительное толкование, ибо изречение весьма темное. Подчеркнуты два
обстоятельства: возможность перехода одного состояния в другое и усилия
человека, его духовная активность ("Вы также ищите себе место в покое..."),
от которой зависят эти состояния.
Двоякая возможность - жизни и смерти - продолжает обсуждаться в
изречении 65. Снова разделенности и тьме, отрицательному состоянию
противопоставляются пустота как отсутствие делений и свет - положительное
состояние, содержание "жизни".
В испорченном начале изречения 66 можно прочесть слова Иисуса: "Я
говорю мои тайны...", которые напоминают введение к евангелию. Но здесь
слово "тайны", видимо, связывается не с интерпретацией учения Иисуса, как
было там, а с исключительностью этого учения, несовместимостью его с
привычными представлениями.
Притчи, начиная с той, которую содержит изречение 67, параллельны
Новому завету. Хотя в нашей работе было оговорено, что цель ее - не
сравнение текста Фомы с каноном, в отношении этих притч допущено
отступление: близость Фомы к канону, одинаковая последовательность притч
указали комментаторам на путь их осмысления - идти от канона. Но
сосредоточим внимание на расхождениях, существующих между каноном и
апокрифом, поскольку именно они чаще всего и говорят, ради чего была
включена в Евангелие от Фомы та или иная притча. Изречение 67 напоминает
текст Луки (12.16-21), однако оно более кратко. В нем отсутствует не только
обращение богатого человека к своей душе и ответ Бога, но и раскрытие
смысла, выраженное в заключительных словах у Луки ("Так бывает с тем, кто
собирает сокровища для себя и не в Бога богатеет"): притча у Фомы еще раз
подводит к мысли о бренности материальных ценностей, с которыми сочетается
понятие "смерть".
Изречение 68, связанное с предыдущим и последующим не только формой
притчи, но и одинаковым началом - о "человеке" ("Был человек богатый" - 67,
"У человека были гости" - 68, "У доброго человека был виноградник"-69), тоже
параллельно текстам Нового завета (Мф. 22.2-10; Лк. 14.16-24). У Фомы притча
заканчивается словами, которых нет в каноне: "Покупатели и торговцы не
войдут в места моего отца". Из контекста апокрифа следует, что острие здесь
направлено не против торговцев и покупателей, как таковых, а против
причастных интересам "мира".
Если изречение 67 построено так, что нарисованная в нем картина должна
говорить сама за себя, то изречение 68 несет прямую угрозу - отрешение от
"мест моего отца".
Притча о винограднике (69) и следующая - о камне, который отбросили
строители (70), идут у Фомы в том же порядке, что и в синоптических
евангелиях {15}. Это обстоятельство заставило комментаторов обсуждать
вопрос, у кого заимствовал свой текст Фома. Подчеркнем другое. В
синоптических евангелиях очевидна связь между притчами о винограднике и о
камне. Вторая как бы раскрывает и дополняет содержание первой. Думается, что
в апокрифе смысл обоих изречений - отношение "мира" к новому учению. У
синоптиков (Мф. 21.42; Мк. 12.10-11; Лк. 20.17) Иисус ссылается на Писание,
у Фомы (70) образ тот же, но о Писании речи нет.
Следующие четыре изречения нельзя понять, если рассматривать их
изолированно. Начнем с 71-го, в переводе которого мы согласны с А. Ш. Пюэшем
{16}: "Иисус сказал: Тот, кто знает все, нуждаясь в самом себе, нуждается во
всем". Заключенную в нем формулу Ж. Доресс называет таинственной. Налицо
противопоставление. Что означает слово "все"? Доресс, а также Грант и
Фридман считают, что под ним подразумевается Иисус. Думается, однако, что
параллели из канона, данные Пюэшем (Мф. 16.26; Мк. 8.36; Лк. 9.25),
оправданны.
Изречение 72 связано с 71-м "ключевым словом"- "во всем", букв. - "во
всем месте" (71), "там", букв. - "в месте" (72). Оно, как и 73-е (здесь тоже
обнаруживается связь в "ключевом слове": "преследовали"), принадлежит к
числу "заповедей блаженства". В основе этих изречений - противопоставление
жизни внутренней миру внешнему. Изречение 73 раскрывает смысл 72-го, так как
прямо говорит о внутреннем мире человека ("Блаженны те, которых преследовали
в их сердце...") и, таким образом, делает понятными завершающие слова
предыдущего ("... и не найдут места там, где вас преследовали" - ср. 29-е).
Вторую из "заповедей блаженства" изречения 73 ("Блаженны голодные, потому
что чрево того, кто желает, будет насыщено") нельзя рассматривать отдельно
от первой. Только при осознании связи между ними смысл может быть раскрыт. В
том контексте (частном и общем), в котором эта заповедь присутствует у Фомы,
нет никаких оснований понимать ее как некую социальную программу. Обещание
Иисуса "насытить чрево" голодных в рамках данного евангелия может быть
воспринято в качестве художественого образа.
К перечисленным изречениям примыкает по содержанию изречение 74, где
говорится о духовном перерождении человека, предполагающем его собственные
усилия. Снова звучит тема жизни и смерти. Изречение 74 перекликается с 46-м,
в котором сказано об избранных. В 74-м это избранничество ставится в
зависимость от духовной активности человека ("Когда вы рождаете это в
себе...").
В изречении 75 вновь поднимается тема эсхатологической миссии Иисуса.
Тут, как и в параллельных - 10-м и 17-м, учение его характеризуется с точки
зрения того разрушительного действия, которое оно оказывает на существующий
порядок вещей. Миссия Иисуса расценивается как грань в мироздании. Это
изречение связано с 76-м по принципу контраста. В последнем евангелист
языком притчи уточняет мысль, высказанную ранее: разрушение существующих по-
рядков, связанное с именем Иисуса, не означает, что тому началу, которое
проявляет себя в нем, свойственна разделенность (ср., например, изречения 4,
27, 28).
Следующие три (77, 78, 79) посвящены теме избранничества и построены на
противопоставлении единиц множеству: жатва обильна - работников мало (77),
многие - единственные (79), много - никого (78). В текстах внимание
акцентируется на возможности, которая открыта перед многими, но которая
реализуется лишь отдельными единицами. Все три изречения связаны между собой
и формально - "ключевым словом" ("господина" - 77, "Господи" - 78, "многие"
- 78, "многие" - 79).
Оппозиция множество - единицы переходит в изречение 80, насыщаясь новым
содержанием. В притче, посвященной теме "царствия", товары - образ
множественности мира - противопоставлены одной жемчужине, ассоциирующейся с
|
|
|
