Индонезия и Малайя в XIII в.

Посетивший Какулах 400 лет спустя знаменитый арабский путешественник Ибн Баттута застал его по-прежнему процве­тающим. «В порту Какулах, — пишет он, — мы застали множе­ство джонок, готовых к пиратским набегам, а также против ко­раблей, которые не платят пошлин в этом порту. Какулах — прекрасный город со стеной из тесаного камня, достаточно ши­рокой, чтобы по ней могли пройти рядом три слона. Я видел, как в город входили слоны, нагруженные алойным деревом. Этот товар там гак обычен, что его употребляют на топливо и продают друг другу по цене дров. Однако иностранным купцам они продают алойное дерево по цене один груз (слона) за штуку хлопчатобумажной ткани, которая здесь ценится выше шел­ковой. Корица есть здесь в разных местах, но настоящая ко­ричная кора имеется только на западных склонах коричных холмов. Слоны здесь очень многочисленны, они есть у каждого лавочника. Все их держат, и все на них ездят» (цит. по [97, т. IV, с. 96]).

Во время пребывания в Какулахе Ибн Баттута был пред­ставлен местному королю, которого он называет язычником (в первой половине XIV в. на Малаккском полуострове проживали только разрозненные группы мусульман, большинство которых составляли арабские и индийские купцы; древнейший мусуль­манский памятник на территории Малайи датируется 1303 г. [56, с. 155]). Король Какулаха гостеприимно принял Ибн Бат-туту и содержал его на свой счет три дня. Возможно, это было связано с тем, что Ибн Баттута был послом индийского султана к китайскому императору, а авторитет Юаньского Китая в это время все еще был высок на Малаккском полуострове. В лето­писях Юаньской династии упоминается страна Ко-ку-ло, при­носившая дань императору [97, т. IV, с. 96].

Калах с его оловянными рудниками находился, по-видимому, в районе современного Кедаха, а Какулах — на восточном побережье Малаккского полуострова в районе Келантана. Ви­димо, даже в эпоху расцвета Шривиджайи эти два крупнейших торговых полиса пользовались значительной долей автономии, а в начале XIII в. они явно приобрели полную самостоятель­ность.

Чжао Жу-гуа, писавший в 1225 г., в своем трактате «Чжу-фаньцзи» в числе малайских вассалов Сань-фо-ци (Шриви­джайи) перечисляет Пен-фен (Паханг), Тен-я-нун (Тренгану), Лин-я-су-цзя (Ланкасука), Фо-ло-ан (Куала Беранг, близ Трен­гану), Дан-ма-лин (Тамбралингу, или Лигор), Цзя-ло-си (Гра-хи, у бухты Бандой) и Чжи-лань-дань (Келантан, который, так же как и Тамбралингу, отождествляют с Какулахом). Названия, напоминающего Калах или Кедах, в этом списке нет. Относи­тельно названных земель существует большое сомнение: были ли они в то время вассалами Шривиджайи? Многие историки считают, что этот список данников Чжао Жу-гуа механически перенес в свою книгу из работы другого китайского автора, на­писанной в 1178 г. [56, с. 61].

К 1230 г. относится первое документальное (эпиграфиче­ское) свидетельство с Малаккского полуострова о том, что де­ло обстояло именно так. Обнаруженная в Чайе (на месте быв­шего Грахи) надпись короля Тамбралинги (Лигора) Дхарма-раджи Чандрабхану, датируемая этим годом, во-первых, ни словом не упоминает о Шривиджайе, а носит все черты, при­сущие надписи независимого монарха, во-вторых, явно свиде­тельствует об аннексии одним бывшим вассалом Шривиджайи (Тамбралингой) другого ее бывшего вассала (Грахи). В этот период в руках Тамбралинги, по-видимому, оказался кратчай­ший сухопутно-речной путь через полуостров, дублирующий путь через Малаккский пролив и более выгодный экономией времени на дорогу, что сделало Тамбралингу наиболее могуще­ственным государством Малайи [100, с. 184]. Учитывая это, мы полагаем, что более правы были те историки, которые отожде­ствляли Какулах с Гамбралингой, а не с Келантаном.

Король Дхармараджа Чандрабхану приобрел широкую из­вестность не только в пределах Малайи, но и на международ­ной арене. Хроники Шри Ланки («Махавамса») и Лаоса «Джи-накаламали»), а также надписи государства Пандьев в Южной Индии сообщают, что в 1247 г. Чандрабхану направил на Шри Ланку миссию с целью приобрести какую-нибудь реликвию Будды (обладание подобной реликвией резко повышало между­народный престиж владеющего ею монарха и часто становилось поводом для ожесточенных войн). И в данном случае дело не обошлось без вооруженного конфликта с каким-то цейлонским владетелем, видимо, не желавшим расставаться со своей ре­ликвией. Войска Тамбралинги высадились на Шри Ланке. Ре­ликвии, видимо, добыть так и не удалось, зато для Чандрабха­ну война закончилась более реальным приобретением. Он захватил часть территории Шри Ланки и основал здесь гамбра-лингскую колонию [98, с. 99; 171, с. 251]. Эта колония процве­тала до 1263 г., когда сын Чандрабхану, бывший ее правите­лем, затеял войну с высадившимися на Шри Ланке войсками государства Пандьев под командованием принца Джатаварма-на Вира Пандья. Тамбралингцы потерпели поражение в этой борьбе и вынуждены были признать сюзеренитет королевства Пандьев над их колонией. Чтобы изменить создавшееся положе­ние, Чандрабхану в 1270 г. направил на Шри Ланку новую военную экспедицию. Официальной ее целью и на этот раз бы­ла добыча реликвий Будды — его зуба, хранившегося в Канди, и нищенской чаши. Но в этой войне тамбралингцы потерпели новое и очень тяжелое поражение. О дальнейшей судьбе тамбра-липгской колонии на Шри Ланке ничего не известно [98, с. 99; 100, с. 185].

Английский историк Д. Дж. Э. Холл высказал интересную гипотезу, связанную с военно-религиозной деятельностью Чанд­рабхану. Он полагает, что его повышенная активность в глав­ном центре хинаянского буддизма Шри Ланки и стремление пу­тем приобретения главных буддийских реликвий стать ведущим монархом буддийского мира тесно связана с политической борь­бой против бывшего сюзерена Малайи Шривиджайи [56, с. 62].

Действительно, государственной религией Шривиджайи был махаянский буддизм, который в сочетании с индуизмом был также государственной религией Яванской и Кхмерской импе­рий. Между тем на Малаккском полуострове издавна господст­вовал буддизм хинаяны. В течение ряда веков малые государства Малайи были практически единственным анклавом хинаян­ского буддизма в Юго-Восточной Азии. Шривиджайские прави­тели, проводя свою унификаторскую политику, принуждали жителей Малайи возводить в своих городах махаянские мону­менты, пытались принудить хинаянистов участвовать в махаян-ских обрядах. Это не могло не вызвать напряженности в отно­шениях между жителями полуострова и суматранцами.

Положение обострилось во второй половине XII в., когда на­чали развертываться первые этапы религиозной революции, ко­торая в XIII—XIV вв. потрясла весь Индокитайский полуост­ров. Эта религиозная революция явилась в значительной мере идеологическим оформлением тех колоссальных социальных по­трясений, которые произошли там в это время. В XII в. Бирма, первое из крупных государств Юго-Восточной Азии, провела религиозную реформу хинаянского толка. Эта реформа явилась, в сущности, результатом политического союза Паганской Бир­мы с Шри Ланкой против двух других крупнейших держав ре­гиона — Шризиджайи и Кхмерской империи, главных носителей махаяпизма. Новая религия, хипаянизм сингальского (т. е. шри-ланкийского) толка, на рубеже XII—XIII вв. стала орудием идеологической диверсии союзников в западных частях Кхмер­ской империи и па севере Шривиджайской державы. Политиче­ские агенты Бирмы и Шри Ланки, носившие по традиции того времени монашеское платье и сами субъективно искренне убеж­денные в том, что несут с собой свет истинной веры, проникали на территорию нынешнего Центрального и Южного Таиланда, принадлежавшую тогда Кампучии, где среди коренного населе­ния — монов издревле были сильны хинаянистские традиции. Активно воздействовали они и на тайские племена, широко рас­селившиеся в XIII в. на территории Таиланда и нынешнего Лао­са (также входившего тогда в состав Кхмерской империи).

Эти последние, как молодые варварские народы, уже от­части знакомые с буддизмом, легко воспринимали сингальскую хинаяну, как религию, хорошо приспособленную к их новому, государственному устройству и в то же время, что немаловаж­но, религию враждебную государственной религии их основно­го врага — Кхмерской империи. Что же касается монов и жи­телей основной части империи — кхмеров (кхмерские народные массы, впрочем, активно включились в борьбу за хинаяну только в XIV в.), то для них новая религия была в первую оче­редь знаменем социальной борьбы против классового угнетения ветшающей Кхмерской державы.

То же самое относится и к жителям Малаккского полуостро­ва, с той разницей, что они поднимали против угнетения Шри­виджайи не новое, а старое, только слегка подновленное син­гальской реформацией, знамя хинаяны — своей исконной рели­гии. Таким образом, для малайцев более чем для какого-либо из угнетенных этносов региона социальная борьба сливалась с национально-освободительной, лозунгом которой стало сохране­ние «веры огцов» и распространение ее на другие земли.

Здесь необходимо сделать одно отступление. В среде как за­падных, так и советских востоковедов господствует практи­чески единодушное убеждение, что буддизм хинаяны был, во-первых, более «народен», более понятен и доступен для на­родных масс, чем буддизм махаяны, который якобы был «ре­лигией аристократии», а народные массы не обслуживал. Во-вторых, считается, что буддизм хинаяны обходился народ­ным массам гораздо дешевле, чем буддизм махаяны, и поэтому был для них более привлекателен.

И то и другое неверно. Что касается «аристократизма» ма­хаяны, то многие специалисты по Китаю и Тибету с такой же убежденностыо считают, что «аристократична» как раз не махаяна, а хинаяна, ибо это слово значит в переводе «узкий путь», потому что хинаяна учит, как спастись отдельной лич­ности своими силами, т. е. с точки зрения этих специалистов яв­ляется пропагандой эгоизма. Махаяна — «широкий путь», на­против, призывает верующих бороться в первую очередь не за свое личное спасение, а за всех людей, и поэтому более «демо­кратична». Очевидно, что подобный спор о большем пли мень­шем «аристократизме» какой-либо религии совершенно непро­дуктивен.

Главная же ошибка и тех и других заключается в том, что они оставляют в стороне важное положение марксизма о том, что всякая классовая религия есть в первую очередь орудие в руках правящего класса для подавления и одурманивания тру­дящихся масс. Поэтому религия «только для аристократии», религия, не воздействующая на народные массы, с марксист­ской точки зрения есть попросту абсурд. Разумеется, и хинаяна и махаяна отнюдь не были личным достоянием правящих клас­сов ни в древности, ни теперь, но каждая воздействовала свои­ми специфическими средствами.

Совершенно неверной является и мысль о том, что хинаяна в принципе (т. е. всегда) обходилась народу дешевле, чем ма­хаяна. В Паганской Бирме, на родине реформированного хинаянского буддизма в Юго-Восточной Азии, храмовое строи­тельство обходилось ничуть не дешевле, чем в Кампучии или на Яве. Недаром Паган называли городом пяти тысяч храмов. А в купечески прижимистой Шривиджайе храмовое строительство было незначительным, можно сказать ничтожным по сравнению с первыми тремя странами[25].

Когда в последней четверги XIII в. дряхлое раннеклассовое Паганское государство рухнуло под ударами монголов, храмо­вое строительство сразу же прекратилось, хотя религия не пе­ременилась. В то же время на территории бывшей Кхмерской империи в XIII -XIV вв. расходы на храмовое строительство действительно резко упали в связи со сменой махаяны хиная-ной, но это было только одним из многих проявлений постиг­шего эту землю социального потрясения, приведшего к значи­тельному снижению норм эксплуатации, по крайней мере на столетие.

Вернемся теперь к событиям на Малаккском полуострове. В 1280 г. на границах Малайи появились войска нового таи­ландского государства Сукотаи. Казалось бы, Тамбралинга, как естественный гегемон всех малайских княжеств, должна была бы возглавить сопротивление новому захватчику. Казалось бы, она могла бы даже, как это нередко случается в истории, обра­титься за помощью к бывшему врагу (Шривиджайская импе­рия на Суматре к этому времени распалась на восемь госу­дарств) [29, с. 177]. Однако престарелый Чандрабхану избрал иную политику. Он вступил в союз с сукотайским королем Ра­мой Камхепгом и добровольно принес ему вассальную присягу. Более того, он со своими войсками активно участвовал в войне, которую Рама Камхенг вел против наследника Шривиджайи — Малайю (со столицей в Джамби). Эта война носила ожесточен­ный характер. В «Истории Юаньской династии» в связи с при­бытием в Пекин посольства Рамы Камхенга в 1295 г. сооб­щается, что «в течение долгого времени Сиам и Малайю взаим­но истребляли друг друга, но теперь Сиам покорил Малайю» (цит. по [56, с. 62]).

Быстрое подчинение, а затем энергичная поддержка Рамы Камхенга со стороны Чандрабхану, а также, по-видимому, и других малайских князей легко объяснимы, если исходить из конкретной исторической обстановки того времени. Держава Ра­мы Камхенга, как уже говорилось, была полупатриархальным, варварским государством, возникшим на обломках гораздо бо­лее жесткого к угнетенным массам строя. Норма эксплуатации при Раме Камхенге была значительно ниже, чем веком раньше или веком позже. Вассальные государства он облагал лишь но­минальной данью. При этом в своей знаменитой надписи 1292 г. Рама Камхенг провозгласил свободу торговли, отмену обременительной государственной регламентации и тяжких на­логов с купцов. Такая программа не могла не импонировать ма­лайским торговым полисам. Входя в состав державы Рамы Камхенга, они не теряли почти ничего, приобретали же весьма многое. Война против Суматры также была для них кровным делом. После завоевания восточного берега этого острова Там­бралинга и другие добровольные вассалы Сукотаи, опираясь на силу тайских войск, фактически стали хозяевами всего проли­ва. Вся торговля между Индией и Китаем, а также большая часть внутрирегиональной торговли вновь оказались в одних ру­ках.

После смерти Рамы Камхенга в 1318 г. Сукотаи довольно быстро пришло в упадок, и малайские полисы снова восстано­вили свою независимость. На первую половину XIV в., видимо, приходится наибольший расцвет Калаха и Какулаха. К середи­не столетия, однако, на первое место в Малайе постепенно вы­ходит новый торговый центр — Тумасик (Сингапур), основан­ный в 1299 г. настоящим или мнимым потомком махараджи Шривиджайи Шри Три Буаном [54, с. 37—38].

Как сообщает малайская хроника «Седжарах Мелаю», «... Сингапур стал большим городом, куда приходили многие чужеземцы, так что слава о городе и его величии разошлась по всему свету» (цит. по [54, с. 38]). В 1349 г. китайский географ Ван Да-юан описывал Тумасик (Сингапур) как крупный торго­вый порт и не менее крупный пиратский центр, контролировав­ший Малаккский пролив [280, с. 42].

До середины XIV в. Малайя не испытывала серьезной угро­зы извне. В конце 1330-х годов раджа Сингапура без особого труда отразил набег с севера флота тайских феодалов (очевид­но, из княжества Ратбури). С востока Малайе также не грози­ла тогда особая опасность, так как возникшая в конце XIII в. на Яве империя Маджапахит еще не начинала своей экспансии в район проливов. Однако вскоре после визита Ион Баттуты в Какулах долгому процветанию малайских полисов пришел ко­нец.

В 50-х годах XIV в. только что возникшая новая таиланд­ская держава Сиам (Аютия), в отличие от Сукотаи бывшая уже зрелым классовым государством, и Маджапахит почти одно­временно вторглись в Малайю. Два феодальных хищника долго терзали страну. В огне этих войн померкла слава Калаха и Какулаха. После Ибн Баттуты уже ни один путешественник больше о них не упоминает. Жестоко пострадал и Тумасик. В 1362 г. император Маджапахита потребовал от Тумасика, где правил раджа Шри Пикром Вира, признать себя вассалом ост­ровной империи. Шри Пикром Вира отверг это требование. Тог­да маджапахтгские войска взяли город штурмом, разрушили его и перерешали большую часть населения. Тумасик долго не мог оправиться от этого погрома. В 1365 г., согласно яванской поэме «Нагаракертагама», Маджапахит владел всем Малаккским полуостровом вплоть до перешейка Кра. Советский исто­рик В. А. Тюрин, однако, считает, что Прапаньча, автор «Нагаракертагамы», преувеличивает, и Маджапахиту принадлежала только южная часть Малайи; северная часть находилась под властью Сиама [54, с. 38]. В 1389 г. после смерти Махараджи Хайям Вурука позиции Маджапахита сильно ослабли. Сиам, видимо, воспользовался замешательством, вызванным сменой монархов в соперничающей державе, и захватил все маджапахитские владения на полуострове. Во всяком случае, в 1390 г. в Тумасике уже сидел сиамский губернатор.

В том же году на малайской арене появился новый полити­ческий деятель, которому предстояло сыграть видную роль в истории этой страны. Этот деятель, судя по его имени — Пара­мешвара (что означает принц-консорт), был зятем маджапахитского императора Хайям Вурука. В качестве вассального князя он управлял Палембангом до 1389 г., а в этом году, после смер­ти Хайям Вурука, он поднял восстание против власти Маджа­пахита. Восстание, однако, вскоре было подавлено войсками им­перии и 46-летнему Парамешваре пришлось бежать с Суматры с несколькими своими приверженцами и начинать жизнь сна­чала.

В 1390 г. Парамешвара прибыл в Тумасик. Здесь он был радушно встречен сиамскими властями, которые, очевидно, рас­считывали использовать его в дальнейшей борьбе против Мад­жапахита в районе Суматры. Парамешвара, однако, не оправ­дал этих надежд. Уже через восемь дней после прибытия он произвел государственный переворот, убил сиамского губернато­ра и провозгласил себя князем Тумасика [229, т. II, с. 232]. Такой стремительный ход событий, видимо, объясняется тем, что местное население, тяготясь сиамским господством, пред­почло единокровного князя (на обоих берегах Малаккского про­лива говорили па малайском языке) чужеземному наместнику.

Тумасик стал, таким образом, первой свободной территори­ей Малайи в конце XIV в. Парамешвара продержался здесь пять лет, но в 1395 г. войска Сиама и его вассалов нанесли ему поражение и вновь оккупировали Тумасик. После этого Пара­мешвара с немногими приверженцами вновь бежал в малоза­селенный район Малайи на р. Муар. Он еще несколько раз ме­нял место своего лагеря, прежде чем рыбаки-селаты пригласи­ли его обосноваться в маленькой деревушке «Пять островов», которую он переименовал в Малакку [185, с. 108; 229, т. II, с. 233—234].

Глава 10