Государство сингасари (1222—1293)

 

Одержав победу, Кен Ангрок короновался и принял тронное имя Раджаса Санг Амурвабхуми (1222—1227). Он не остался править в Дахе, а перенес свою столицу в тумапельскую дерев­ню Кутараджа, бывшую, очевидно, центром крестьянского дви­жения во время борьбы против государства Кедири. Впоследст­вии, в 1254 г. Кутараджа была переименована в Сингасари, и в летописях это название перешло на все государство, основан­ное Кен Ангроком [249, с. 22]. Трудно сказать, выполнил ли Кен Ангрок все обещания, которые он давал крестьянам во вре­мя восстания, но несомненно, что нормы эксплуатации трудя­щихся масс в годы его правления значительно понизились, как это произошло в государстве Сукотаи и в Бирме в XIII в., а в Кампучии в первой половине XIV в.

Однако победа крестьянской революции в эпоху феодализма могла ликвидировать самого феодализма. Вожди крестьянского восстания во главе с Кен Ангроком, захватив ключевые тозиции в государстве, сами начали быстро превращаться в феодалов. Стремясь легитимизировать свою вновь основанную династию, Кен Ангрок сохранил жизнь и владения многим прежним феодалам. Так, уничтожив короля Кедири Кертаджайю, он оставил на посту князя Дахи его сына Джайясабху (1222—1258) в качестве своего вассала [227, т. IV, с. 125].

Сына Кен Дедес и князя Тумапеля Тунггул Аметунга он усыно­вил и воспитал наравне со своими детьми [249, с. 18].

По отношению к духовным феодалам Кен Ангрок продолжал политику покровительства, оказывая в равной мере внимание как шиваитскому большинству, так и буддийскому меньшинст­ву. Как сообщает поэма XIV в. «Нагаракертагама», после его смерти ему были возведены в местности Кагененган два погре­бальных храма, один — шиваитский, другой — буддистский. Так было положено начало традиции королей Сингасари-Маджапахита, которых после смерти стали обожествлять как в образе Шивы, так и в образе Будды. Этот обряд явно имел целью централизацию обоих главных культов Явы под эгидой монарха, но короли Сингасари на первых порах действовали гораздо осторожнее, чем их неудачливый предшественник Керта­джайя. В то же время есть основания полагать, что именно Кен Ангрок «объединил церковные земли с землями королев­ских слуг», т. е. поставил их под контроль государства и обло­жил эти земли рядом налогов.

В целом политику Кен Ангрока после воцарения можно на­звать половинчатой. Как это обычно бывает, он не сумел удо­влетворить ни своих старых соратников по крестьянскому дви­жению, ни уцелевших аристократов. Поэтому он царствовал только пять лет и погиб в 45-летнем возрасте, еще в расцвете «ил.

Заговор против Кен Ангрока возглавил его приемный сын Анусапати, «законный» потомок тумапельских князей[28]. Вокруг него сплотились остатки древних феодальных родов. Но попу­лярность Кен Ангрока в народных массах была еще очень вели­ка. Открытое убийство его старыми феодалами могло вызвать новый взрыв крестьянской войны. Поэтому Анусапати решил со­вершить террористический акт руками одного из бывших по­встанческих вожаков. Ему удалось привлечь к заговору соратника Кен Ангрока, бывшего крестьянина из деревни Батил, за свои заслуги получившего высокий пост при дворе в Кутарадже[29]. Этот последний скорее всего принадлежал к партии недо­вольных Кен Ангроком совсем по другой причине — из-за его заигрываний со старыми феодалами. Но Анусапати, официаль­но считавшийся сыном Кен Ангрока, в глазах большинства не был старым феодалом, и поэтому мог увлечь вожака из Батила демагогическими обещаниями. По преданию, он снабдил его тем же крисом, которым Кен Ангрок убил Тунггул Аметуига. Этим крисом человек из Батила заколол Кен Ангрока за обе­денным столом. Когда он вернулся к Анусапати, чтобы сооб­щить об успехе покушения, тот, в свою очередь, заколол его тем же магическим крисом.

Участие Анусапати в убийстве Кен Ангрока осталось неиз­вестным. Причины убийства также были затушеваны. Народу было объявлено, что один из чиновников «впал в амок» и в со­стоянии невменяемости убил короля. Анусапати приобрел даже популярность, поскольку решительно пресек дальнейшие дейст­вия маньяка, который мог, например, истребить всю королев­скую семью.

У Кен Ангрока действительно была большая семья. От глав­ной жены Кен Дедес у него было три сына - Махиса Вунга Теленг, Панджи Сапранг, Агнибайя и одна дочь Деви Римбу. От младшей жены Кен Уманг (которая, судя по всему, была не­знатного происхождения) у него было тоже три сына: Панджи Тохджайя, Панджи Судату, Тухан Врегола и одна дочь. Никто из них, однако, не унаследовал престола. Трон достался Ануса­пати, закоторым стояла реальная сила.

Правление Анусапати (1227—1249), видимо, в значительной мере было временем феодальной реакции[30]. Как говорят лето­писцы, Анусапати постоянно опасался за свою жизнь. В отли­чие от прежних королей и князей, к которым можно было зай­ти прямо в столовую или в спальню, этот правитель всегда был окружен стражей, большую часть времени проводил за стенами кратона (кремля), внутри которого его спальное помещение бы­ло окружено еще дополнительным рвом с водой. По-видимому, социальный конфликт, потрясший страну в начале XIII в., не был еще до конца исчерпан. Однако менее всего он боялся сы­новей своего приемного отца. Действительно, его единоутроб­ные братья, сыновья аристократки Кен Дедес, не имели полити­ческих амбиций и ни разу за все время его 22-летнего правле­ния не покушались на его власть. Со своим сводным братом, Тохджайей, старшим сыном простолюдинки Кен Уманг, Ануса­пати тоже находился в дружеских отношениях и не видел прияин для того, чтобы устранить его как возможного соперника. Так продолжалось до 1249 г., когда, по-видимому, произошелпоследний всплеск антифеодального движения, во главе которого встал именно Тохджайя. Летопись, упрощенно изла­гая события, говорит, что Тохджайя случайно узнал правду о гибели отца и долгие годы ждал подходящего случая для мести. Наконец, случай представился. Когда сводные братья наблюдали петушиный бой (любимое занятие Анусапати), Тохджайя попросил Анусапати одолжить ему магический крис — единственное оружие, которым, по понятиям того вре­мени, можно было поразить коронованного монарха, и заколол короля. Вслед за тем он сам занял королевский трон.

В этом рассказе много недоговоренного. Прежде всего неясно, как Тохджайя, действуя в одиночку, смог потом уйти от многочисленной стражи, постоянно окружавшей Анусапати. И каким образом явный убийца короля вопреки всем прежним традициям мог безнаказанно занять его место. Все становится яснее, если допустить, что Тохджайя (сын простолюдинки) овладел троном, возглавив антифеодальное восстание. В поль­зу этой гипотезы говорит специфическое освещение фигуры Тохджайи в средневековых яванских источниках. В летописи «Параратон» он изображен жестоким и коварным тираном, за­мыслившим истребить своих ближайших родственников (т. е. сделать то, на что не решился даже подозрительный Анусапа­ти). Прапаньча, автор «Нагаракертагамы» обошелся с Тох­джайей еще проще. В исторической части своей поэмы он «опу­скает» его правление, как будто такого короля вообще не было. В то же время Прапаньча не жалеет хвалебных слов для при­родных феодалов — короля Кертаджайи и его потомка Джайякатванга, хоть они и были злейшими врагами династии Сингасари. Такая пристрастность не может быть случайной.

Судя по косвенным данным, Тохджайя первым делом сме­стил или понизил значительное число высших чиновников, слу­живших при Анусапати. Затем, судя по «Параратону», он ре­шил истребить свою родню. Не только потомков Тунггул Аме-тунга, но и потомков Кен Ангрока. Первой его жертвой должны были стать сын Анусапати Рангга Вуни и сын Махиса Вунга Теленга (т. е. внук Кен Ангрока и Кен Дедес) Махиса Чампа-ка. Более вероятно, что дело обстояло несколько иначе. Анти­феодальные действия Тохджайи впервые за четверть века заста­вили сплотиться старую аристократию во главе с родом Тунггул Аметунга и новую аристократию во главе с родом Кен Ангро­ка (точнее потомками Кен Ангрока и аристократки Кен Дедес). Чтобы обезглавить эту оппозицию, Тохджайя по совету своего первого министра Пранараджи и решил устранить своих пле­мянников.

Тайный приказ уничтожить принцев был отдан некому Лем-бу Ампалу. Во дворце, однако, еще оставалось много сторонников прежнего режима. Один брахман подслушал разговор ко­роля с Лембу Ампалом и поспешил предупредить РанггЗ Вуни и Махиса Чампаку об опасности. Оба принца укрылись в доме стойкого приверженца прежнего короля. Лембу Ампал узнал о месте их убежища, но почему-то не смог извлечь их оттуда. Здесь летописец опять о чем-то умалчивает. Скорее всего о том, что «дом» Панджи Патипата представлял собой крепость или целый укрепленный город. Далее сообщается, что Лембу Ампал, якобы страшась смертной казни за невыполнение при­каза, вступил в тайные переговоры с принцами. Он предложил им свергнуть Тохджайю путем сложной провокации, а именно, вызвав вражду между двумя частями королевской гвардии, — «раджасами» и «синелирами».

Стратагема полностью удалась. Тохджайя якобы не сумел примирить враждующие фракции своего войска и озлобил их угрозой репрессий. Тогда обе гвардейские части перешли на сторону принцев и атаковали дворец. В завязавшемся сраже­нии Тохджайя был ранен, сторонники его покинули дворец и отступили, унося его с собой, в деревню Катанг Лумбанг, где он вскоре умер. Так закончилось краткое правление короля Тохджайи (1249—1250) [249, с. 22].

Бурные события правления Тохджайи способствовали кон­солидации правящего класса Восточной и Центральной Явы. Окончательное оформление союза новой аристократии вырази­лось в совместном правлении Ранггу Вуни и Махиса Чампаки, которые приняли тронные имена Джайя Вишнувардхана и На-расингамурти (1250—1268). По образному выражению летопис­ца, автора «Параратона», их отношения были подобны дружбе двух ядовитых змей в одной норе [249, с. 22]. Потомок Тунггул Аметунга Вишнувардхана, однако, явно играл первую скрипку в этом дуэте. Видимо, именно он подавил восстание «злодея Линггапати» в первые годы их совместного правления (между 1250 и 1254 гг.[31]). Он же в 1254 г. присваивает столице госу­дарства Кутарадже более торжественное название Сингасари и в том же году объявляет своего малолетнего сына Керганагару наследником престола, хотя у Нарасингамурти тоже был сын[32]. Возможно, здесь, впрочем, сыграло роль то, что матерью Керта-нагары была Джайявардхани, дочь князя Кедири Джайясабхи. Женитьбой на ней Вишнувардхана завершил консолидацию всех основных феодальных родов Сингасари [227, т. IV, с. 125]. Максимальная консолидация правящего класса Сингасари (естественная после потрясений первой половины XIII в.) при Вишнувардхане и Нарасингамурти нашла свое выражение и в более тесном союзе светских и духовных феодалов.

До нас не дошли указы Вишнувардханы, посвященные этой проблеме, но сохранился указ Кертапагары, изданный в 1269 г., через год после смерти его отца, подтверждающий привилегии, данные Вишнувардханой шиваитской церкви. В этом указе, в частности, говорилось: «... почтенный (министр) Рамапати... вместе с почтенным учителем Танумата (главой шиваитской церкви.— Э. Б.) явились к достославному Великому Королю (Кертанагаре.— Э. Б.) с просьбой снова утвердить совершенное достославным господином Джайя Вишнувардхана отделение владений и зависимых земель духовенства всех видов от земель королевских слуг, с тем чтобы почтенные святые владения ду­ховенства всех видов стали независимы, и это еще более укре­пило бы (власть) достославного великого короля, сидящего на драгоценном львином троне» (цит. по [227, т. III, с. 145]).

Далее рассказывалось, что Кертанагара удовлетворил эту просьбу, а также подтвердил освобождение духовенства от многочисленных налогов и пошлин, в частности от пошлины на соль, от кормовой повинности[33], от платы за воду при ирригации полей в духовных владениях. Духовенство было также осво­бождено от полупринудительных подарков феодалам, владельцам соседних поместий и старостам соседних деревень. Духов­ные владения в целом были вообще выведены из-под юрисдик­ции государства и стали подчиняться непосредственно главе шиваитской церкви Танумате, который был обязан платить королю только символическую дань — небольшое количество зо­лота[34]. Указ также регламентировал права духовенства над ра­ботающим на их землях зависимым населением. В 5-й строфе V таблицы указа говорится: «Они (духовенство. — Э. Б.) имеют право сожительствовать с зависимыми от них женщинами (кавула) и бить своих зависимых работников (кавула)[35], если те провинятся» (цит. по [227, т. III, с. 148]).

У нас нет никаких документальных данных, чтобы положи­тельно утверждать, существовало ли отмененное Викрамавард-ханой положение на Яве искони или же оно сложилось в ре­зультате революции Кен Ангрока. Логичнее все же было бы предположить последнее. Ведь во всех других государствах средневековой Юго-Восточной Азии церковь, как правило, только получала дары от монарха и феодалов, а сама ничего им не давала. Экспроприация владений церкви в этих странах (как и на Яве в XVI в.) происходила только при смене одной религии другою. Если принять нашу гипотезу, то получится, что «религиозная революция» на Яве произошла не позже, а раньше, чем во всех остальных странах региона и произошла в специфической форме — не путем введения новой религии, а пу­тем установления контроля государства над церковными вла­дениями. И как всякий первый опыт любого рода, она была бо­лее половинчатой и склонной к попятным движениям.

Есть, однако, основания полагать, что обширные привиле­гии, дарованные Викрамавардханой шиваитской церкви, нена­долго пережили его самого и были вскоре вновь отобраны на­зад либо существенно ограничены его преемником. Викрамавардхана умер в 1268 г.; в 1269 или в 1270 г. умер его кузен Нарасингамурти. Кертанагара, бывший с 1266 г. официаль­ным соправителем этих двух королей, становится теперь едино­властным монархом (1270—1292), и в его правительстве проис­ходят серьезные перестановки.

В 1270 г. уходит в отставку первый министр Мпу Раганата, игравший весьма важную политическую роль в последние годы правления Викрамавардханы. Ему предоставляется внешне по­четный, а по существу незначительный пост верховного судьи-княжества Тумапель. Его должность разделяют между собой два молодых сподвижника Кертанагары — Панджи Анграгани и Махиса Аненгах. Министр внутренних дел Вирараджа также был снят с должности и направлен губернатором провинциаль­ного центра Суменеп на о-ве Мадура. Сантасмрети, глава ши­ваитской церкви, также оставил свой пост и удалился в джунг­ли, чтобы стать отшельником [249, с. 24].

Западные историки и вслед за ними индонезийский историк Сламетмульоно единодушно считают, что эти кардинальные за­мены в сингасарском правительстве были вызваны разногласия­ми по вопросам внешней политики. Старое руководство, по их мнению, решительно возражало против широких экспансионист­ских планов Кертанагары и его молодых соратников. Эти по­следние стремились к объединению всех индонезийских остро­вов и Малайи в единую империю — Нусантару, а старики яко­бы не хотели, чтобы политика Сингасари распространялась за пределы Явы. Мотивы их «изоляционизма» при этом выглядят очень натянутыми. Государство Сингасари в начале правления Кертанагары было весьма могущественным и, как показали дальнейшие события, способным на широкие завоевания. Такие опытные политики, как Мпу Раганата и его сторонники, не мог­ли этого не понимать.

Другой тезис, с которым мы также не можем согласиться, впервые выдвинут голландским историком С. Бергом [78] и по­вторен вслед за ним другими историками. Он заключается в том, что Кертанагара в это время стремился создать конфеде­рацию индонезийских государств для зашиты от угрозы мон­гольского завоевания. Но монголы в 70-х годах XIII в. еще це­ликом были заняты завоеванием сунского Китая. И хотя они еще в 50-х годах XIII в. обходным движением вышли к границам Вьетнама, большая часть морского побережья еще оставалась в руках китайцев. А без флота хану Хубилаю нечего было и мечтать о завоевании стран Южных морей. Если Кертанагара в начале своего правления и мог чего-нибудь опасаться, так это экспансии Сукотаи в Малайе и Западной Индонезии, но и она, судя по источникам, началась только в 1280 г.

Так что оснований для спешки не было. И действительно, первый военный шаг в осуществлении плана «Памалайю» (объединение Индонезии) — экспедиция на Суматру был совершен Кертанагарой только в 1275 г.

Если острейший правительственный кризис 1270 г. был вы­рван вопросом об этом походе, почему же Кертанагара, побе-цив оппозицию, медлил после этого целых пять лет? Логичнее предположить, что в 1270 г. еще и не было никаких споров о внешней экспансии, а конфликт был вызван какой-то другой причиной. В связи с этим следует присмотреться к персональ­ному составу перемещений в 1270 г.

Прежде всего посмотрим, кто таков был первый министр Мпу Раганата. Как убедительно показал индонезийский историк Сламетмульоно, он является тем же самым лицом, которое в указе 1269 г. выступает под именем Рамапати в качестве глав­ного ходатая шиваигского духовенства [249, с. 25]. При этом крайне любопытно, что в том же указе о нем говорится, что он не только «почтенный и красноречивый министр» (что может быть общим местом), но и специально «знаком с иностранной политикой, знает другие острова и подчинил Мадуру власти мо­нарха» [227, т. III, с. 144]. Трудно представить, чтобы человек с такой биографией мог противиться внешней экспансии Сингасари. Зато он мог вполне резонно подать в отставку, если бы был отменен или ограничен указ 1269 г., который он сам гото­вил и отстаивал. Позиция главы шиваитского духовенства ясна еще больше. Шивантская религия в отличие от буддийской даже формально никогда не осуждала войну. Немыслимо пред­ставить, чтобы Сантасмрети бросил свой пост и ушел в отшель­ники в знак протеста из пацифистских соображений.

Что касается Вирараджи, то причины его оппозиции Кертанагаре на первый взгляд, неясны. Но если мы примем во вни­мание, что 22 года спустя именно Вирараджа стал инициато­ром свержения короля-реформатора, становится ясно, что он (крупный феодал, по некоторым данным, выходец из простолю­динов, может быть, потомок одного из соратников Кен Ангрока) был теснейшим образом связан с прошиваитской группой в правительственной верхушке и в отличие от Мпу Раганата ни­когда не простил Кертанагаре поворота в политике, совершен­ного в 1270 г.

Посмотрим теперь на положение дел с точки зрения Кертанагары. Он решительно порвал с верхушкой шиваитского духо­венства, но, как мы увидим далее, отнюдь не с самой шиваитской религией. Править в феодальном государстве, не опираясь на духовенство, было решительно невозможно. Поэтому, чтобы не вернуться к старому положению, нужна была какая-то рели­гиозная реформа. И ом нашел ее на пути, который начали про­кладывать его предшественники начиная с Кертаджайи на пути синкретизма шпваитской и буддийской религии. Но он по­шел по этому пути гораздо дальше и решительнее, чем они.

И дело здесь не только в том, что он формально слил оба эти культа (все другие монархи Явы до него и после него вплоть до прихода ислама если и обожествлялись после смер­ти в двух ипостасях, то их храмы в ипостаси Шивы и в ипоста­си Будды сооружались отдельно и даже в разных областях, ок же первый и единственный приказал соорудить себе заупокой­ный храм со своей статуей, изображающей его в виде нового единого божества Шивы-Будды). Главное заключалось в том, что в новом синкретическом культе буддизм-шиваизм ведущая, решающая роль была отведена религии меньшинства — буддиз­му, а Шива в нем занял как бы подчиненную роль по отноше­нию к Будде[36].

Более слабое и бедное буддийское духовенство в своей под­спудной борьбе за первенство с шиваизмом искало опору в центральной власти и само стало опорой этой центральной власти. Богатое же шиваитское духовенство, склонное к сепа­ратизму, было ущемлено и оттеснено на задний план.

Любопытно в связи с этим посмотреть, как совершенно по-разному оценивают Кертанагару и его в известной мере пред­шественника в области религиозной реформации Кертаджайю два основных источника по яванской истории того времени — «Параратон» и «Нагаракертагама». Согласно мнению автора (или авторов) «Параратона», Кертаджайя — кровавый тиран и маньяк. Кертанагара же — ничтожный монарх, совершенно пренебрегавший своими государственными обязанностями, про­водивший все свое время в распутстве и беспробудном пьянст­ве. И даже когда враги подступили к его столице, он продолжал предаваться диким оргиям (имеются в виду обряды тантрийско-го буддизма) и погиб бы во время одной из них, если бы не­благородный министр Мпу Раганата, который, забыв прежние обиды, явился в последнюю минуту во дворец и, прервав это не­потребство, убедил короля встретить смерть, как подобает муж­чине, с мечом в руке [249, с. 28—29].

Автор же «Нагаракертагамы» Прапаньча даже для злей­шего врага сингасарской династии Кертаджайи находит ува­жительные слова. В своей поэме он называет его «достослав­ным монархом Кедири, почтенным, мужественным, безупречным; Кертаджайей, который глубоко знал ученые книги Таттвопадеши»[37] (цит. по [227, т. III, с. 45]).

Когда же Прапаньча доходит до Кертанагары, то его крат­кий и суховатый исторический очерк о королях Сингасари и Маджапахита, правивших до царствовавшего в его время Хай­ям Вурука, внезапно прерывается длинным и страстным пане­гириком. Кертанагаре он отводит больше места, чем основате­лям обеих династий. Его единственного он сравнивает с вели­чайшими героями древнего эпоса — Пандавами и более чем прозрачно намекает, что Кертанагара был новым, высшим во­площением Будды на земле. Государственная мудрость Керта­нагары, по мнению Прапаньчи, была безмерна. Как бы пред­восхищая критику «Параратона», он пишет: «Воистину, это был монарх не праздный, свободный от склонности к алкоголю[38]; он был весьма ревностен в делах управления, ибо ясно видел, ка­кие трудности надо преодолеть, чтобы защитить мир (челове­чество.— Э. Б.) в эпоху Кали»[39] (цит. по [227, т. III, с. 48]).

Такая разница в оценках коренится отнюдь не в том, что поэт Прапаньча был по совместительству главой буддийской церкви Маджапахита, а «Параратон» написан явно с шиваитских позиций. Ведь Прапаньча одновременно хвалит и Керта­джайю и Кертанагару за глубокое знание шиваитской рели­гии. Главное расхождение в оценках этих двух работ заклю­чается в различии политических взглядов их авторов. Прапань­ча писал в 1365 г., в эпоху максимального расцвета яванской централизованной монархии, когда обе церкви находились в твердом подчинении у государства, но духовенство получало хорошее содержание и не имело особых оснований для недо­вольства. «Параратон» был написан в конце XV в., когда госу­дарство Маджапахит фактически уже распалось на отдельные феодальные владения, а с севера ему грозили силы ислама, готового поглотить и индуистскую и буддийскую религию. В такой обстановке авторы «Параратона» недолго искали изна­чальных виновников гибели государства и «веры отцов». Ко­нечно же, это были Кертаджайя и Кертанагара, стремившие­ся подмять под себя религию.

Вернемся теперь к политике Кертанагары в 70—80-х годах XIII в. Голландский историк С. Берг в опубликованной в 1950 г. статье с тенденциозным названием «Кертанагара — не­верно понятый основатель империи» утверждал, что все, что Прапаньча писал в «Нагаракертагаме» об объединении Кертанагарой Индонезии, есть только плод поэтической фантазии. На деле власть последнего короля Сингасари ограничивалась пре­делами Восточной Явы и острова Мадура (кстати, то же самое С. Берг писал и о наследнице Сингасари — индонезийской им­перии Маджапахит) [77; 78]. Политическая направленность «сенсационного» открытия С. Берга, которое признали многие западные историки, совершенно очевидна. В те годы, когда мо­лодая Индонезийская республика только что завоевала свою независимость, определенным кругам было очень выгодно до­казывать, что фактическое объединение территории нынешней Индонезии было осуществлено только голландскими колониза­торами, а сами индонезийцы никогда не были способны к соз­данию своего государства, охватывающего весь архипелаг.

На деле Кертанагара правил твердой рукой и, несмотря на феодальные мятежи (в 1270 г. в Сингасари разразилось восста­ние Чайяраджи, в 1280 г. — Махиса Рангкаха [227, т, III, с. 47—48]), в 1275 г. его могущественный флот выступил в за­воевательный поход и примерно в течение десятилетия подчи­нил себе почти все прибрежные районы Индонезии, а также Ма­лайю. Как писал Прапаньча: «Все, что принадлежало Пахангу (Малайе. — Э. Б.), все, что принадлежало Малайю (Суматре.— Э. Б.), все смиренно склонилось перед ним. И также все, что принадлежало Гурупу (группа островов Горонг. — Э. Б.), и все, что принадлежало Бакулапуре (Калимантан. — Э. Б.), ища его поддержки, прибегло к его стопам. Не говоря уже о Сунде (За­падная Ява. — Э. Б.) и Мадуре, ибо вся земля Явы была ему подчинена» (цит. по [227, т. III, с. 48]). В 1284 г. войска Кертанагары покорили остров Бали. «Он послал людей в землю Ба­ли, чтобы ее подчинить, — пишет Прапаньча, — и рату (короле­ва) Бали была быстро побеждена, взята в плен и доставлена ко двору монарха» (цит. по [227, т. III, с. 48]).

В начале XX в., в глубинных районах Суматры близ г. Па-данг Роко на р. Сукгай-Лангсат была обнаружена надпись Кертанагары: «...в месяц Бхадрапада года эпохи Сака 1208 (август—сентябрь 1286 г.)... статуя Амогхапасы Локешвары (Будды. — Э. Б.) вместе с четырнадцатью другими статуями привезена с Явы в Суварнабхуми (Суматру. — Э. Б.). Это дары принца Висварупакумара (наследного принца Сингасарн. — Э. Б.) помещены в области Дхармашрайи (столицы государст­ва Малайю на Суматре. — Э. Б.). С этой целью Его Величест­во Шри Кертанагара Викрама Дхармоттунггадева приказал ракриану[40] Махамаптри Дьях Адвайябрахме, ракриану Сирикап Дьях Сугатабрахме, судье Пайянана, Данг Ачарья Дипанг-керадисе и ракриану Демунг Пу Вире сопровождать их. Все жители Малайю, включая брахманов, кшатриев, вайшьев и шудр, все арии во главе с Его Величеством Сримат Трибхуванараджа Мауливармадевой с воодушевлением и радостью приняли эти дары» [249, с. 26].

В 1292 г. знаменитый итальянский путешественник Марко Поло посетил на обратном пути на родину северо-западную часть Индонезии и впоследствии в своих записках так описал Яву того времени: «Через тысячу пятьсот миль на юг и юго-восток от Чианбы (Тямпы. — Э. Б.) остров Ява. Так рассказывают сведущие мореходы, а они это знают. То самый большой на свете остров в округе более трех тысяч миль; владеет им боль­шой царь; живут здесь идолопоклонники и никому в свете дани не платят. Остров очень велик.

Водятся у них и перец, и мускатные орехи, и пряности, кал­ган, кубеба (вид перца. — Э. Б.), гвоздика и всякие, какие только есть в свете, дорогие пряности. Приходят сюда много судов и купцов, закупают тут товары и наживаются. Богатства здесь столько, что никому на свете ни счесть, ни описать его. Вели­кий хан (Хубилай. — Э. Б.) острова не мог захватить оттого, что путь сюда далек, да и плавание опасно. Большие богатства вывезли отсюда купцы Зайтона (Цюаньчжоу) и Манги (Юж­ный Китай. — Э. Б.) и все еще вывозят золото» [29, с. 174— 176].

Из этого описания ясно, что Кертанагара в начале 90-х го­дов XIII в. контролировал не только золото, добывавшееся на Суматре, но и гвоздику и другие тонкие пряности, единствен­ным центром производства которых были Молуккские о-ва. Но в это время держава Кертанагары уже прошла свой апогей. Угроза нападения великого хана монголов Хубилая в 1292 г. отнюдь еще не миновала, как полагал Марко Поло, а, наоборот, вот-вот грозила превратиться в реальность. Серьезные осложнения возникли к этому времени на западе Сингасарской империи. Войска короля Сукотаи Рамы Камхенга отвоевал у Кертанагары Малаккский п-ов и, более того, вторглись на Су­матру. Во многих местах им помогали восстания местных кня­жеств, не желавших более переносить иго Сингасари.

Чтобы восстановить прежнее положение, Кертанагара, со­брав все свои силы, в начале 1292 г. направил огромную армию и флот под командованием своего лучшего полководца Махиса Анабранга на Суматру [249, с. 29]. Он, видимо, рассчитывал од­ним сильным ударом покончить со своими противниками на за­паде, а затем быстро вернуть войска на Восточную Яву, чтобы противостоятъ монголо-китайскому нашествию. Но он не при­нял в расчет третьей враждебной ему силы — крупных светских феодалов и шиваитского духовенства, давно ожидавших момен­та, чтобы нанести ответный удар великому централизатору.

Организатором антиправительственного заговора стал Арья Вирараджа, за эти годы значительно укрепивший свое положе­ние на Мадуре. Но умевший действовать преимущественно чу­жими руками, он решил использовать как главную военную силу оттесненных в государстве Сингасари на второй план фео­далов Кедири и в первую очередь их естественного вождя пра­вителя Дахи Джайякатванга. Он направил к Джайякатвангу своего сына Вирондайю со следующим письмом: «Я хочу уве­домить Ваше Величество, что Вы подобны охотнику, который должен уметь использовать всякую удобную возможность и место. Так воспользуйтесь же ими. В данный момент поля сухи, и трава не растет. Листья падают, осыпая всю землю. Холмы невысоки, и реки неопасны. Там живет одинокий старый тигр, которого не следует бояться. Буйволы, коровы и олени не имеют сейчас рогов. Сейчас хорошее время, чтобы охотиться на них, пока они щиплют траву. Нет никакой опасности. Там остался только один тигр, но он старый и беззубый. Это Мпу Рагана­та»[41] (цит. по [249, с. 27]).

Хотя Джайякатванг был двоюродным братом Кертанагары (который и утвердил его на вассальном сингасарском троне в 1271 г.), он жадно ухватился за это предложение. Вирондайя помог кедирскому князю выработать план нападения на Синга­сари. Наступление было решено вести двумя корпусами. Один корпус под командованием генерала Джаран Гурунга должен был, наступая с севера, выманить остатки войск Кертанагары из столицы. Поэтому его авангард продвигался с максималь­ным шумом, под музыку гонгов и барабана, неся сотни разви­вающихся знамен и наводя панику на окрестное население. Другой корпус под командованием первого министра Кедири - Махиса Мундаранга в это время в глубокой тайне, скрытыми переходами, должен был подойти к Сингасари с юга.

Военная хитрость полностью удалась. Полагая, что враг на­ступает только с севера, Кертанагара выслал ему навстречу все свои войска. Во главе этой армии он поставил двух своих зять­ев — Виджайю, внука короля Нарасингамурти, и Ардараджу, сына Джайякатванга, который на первых порах охотно высту­пал против родного отца.

В то время как Виджайя и Ардараджа сражались с войска­ми Джайякатванга на севере, южный корпус Махиса Мунда­ранга скрытно подошел к Сингасари с юга и взял столицу в кольцо. В опустевшем городе практически не оставалось войск. Король Кертанагара с немногими приверженцами принял по­следний бой на ступенях дворца. В этом бою вместе с ним па­ли его сын и наследник, принц Висварупакумара, первые ми­нистры Панджи Анграганн и Махиса Аненгах[42], Виракрети и престарелый Мпу Раганата, также принявший участие в оборо­не дворца. Это событие произошло между 18 мая и 15 июня 1292 г. Столица государства была вновь перенесена в Кедири [100, с. 199].

Виджайя и Ардараджа между тем одержали несколько побед над северным корпусом кедирских войск, но, когда пришло известие о падении Сингасари, Ардараджа со своими полками поспешил перейти на сторону отца. Виджайя был разгромлен и бежал. О своих злоключениях он сам рассказывает в надписи на горе Бутан, выбитой в 1294 г., когда он стал королем: «Когда войска короля Джайякатванга достигли деревни Джасун-Вунгкал, король Кертанагара послал Его Величество (Виджайю. — Э. Б.) и Ардараджу отразить врага. Его Величество (Виджайя.— Э. Б.), как и Ардараджа, был зятем короля Кертанагары, но Ардараджа был также сыном короля Джайякатван­га. Когда Его Величество и Ардараджа, покинув Тумапель (Сингасари. — Э. Б.), прибыли в Кедунг Пелук, Его Величест­во впервые встретился с врагом.

После битвы враг бежал, понеся большие потери. Затем ар­мия Его Величества достигла равнины Лембах, но врага нигде не было видно. Тогда он вновь двинулся на запад в Батанг, где его авангард встретил противника, отступившего без боя.

Оставив Батанг, Его Величество продвинулся до Капулунгана, где он встретил врага и нанес ему поражение. Противник, понеся большие потери, отступил. Таково было положение его войск, пока он не достиг Рабут Чарата, где увидел вражеские войска, идущие с запада. Он приказал своим войскам вступить с ними в бой. Понеся большой урон, противник бежал. Каза­лось, враги исчезли навсегда. Но вдруг с востока от Ханьири появились (новые) вражеские войска с развивающимися белыми и красными флагами[43]. Увидев их, Ардараджа бросил ору­жие и, потеряв стыд, изменнически бежал в Капулунган, и это стало причиной разгрома войск Его Величества. Но Его Вели­чество остался верен королю Кертанагаре. Поэтому он остался в Рабут Чарате, а затем двинулся в Памотан Ападжег к севе­ру от реки Брантас, всего лишь с 600 воинов.

На следующий день на рассвете враги настигли его. Нача­лось сражение. Часть его войска была перебита, другая часть бежала. Сам он отступил с поля боя только с несколькими приверженцами в горе и отчаянии. После этого он со своими спутниками принял решение бежать в Терунг и просить тамош­него старосту Вуру Аграджу, который был назначен на этот пост королем Кертанагарой, собрать жителей деревень к восто­ку и юго-востоку от Терунга. Ночью он направился в Кулаван, потому что опасался преследования превосходящих сил про­тивника. Однако и в Кулаване он встретил врагов, от которых сумел ускользнуть, устремившись на север, в направлении Кам-бангсри. Но и там были враги, которые немедленно пустились за ним в погоню. Тогда он со своими спутниками бежал к большой реке, и они стали вплавь переправляться на северный берег. Многие из бывших с ним утонули, другие были схваче­ны, а иные заколоты пиками. Те, кто сумел достичь другого бе­рега, рассеялись во всех направлениях. Только двенадцать че­ловек остались, чтобы защищать его.

В полдень он прибыл в Кудаду, голодный, усталый и пол­ный скорби. Страдания его были поистине невыносимы. Одна­ко деревенский староста принял его от всей души. Вскоре ему дали пищу, питье и рис. Кроме того, ему было найдено надеж­ное убежище от врагов, повсюду искавших его. Староста де­ревни приложил все усилия, чтобы помочь ему достигнуть его цели, он даже проводил его в область Рембанг, а затем указал Его Величеству путь, ведущий на Мадуру, где тот намеревался найти убежище» [249, с. 36—37].

Может показаться странным, что Виджайя бежал именно к Вирарадже, организатору падения Кертанагары, но Вирараджа всегда действовал так скрытно, что Виджайя в тот момент вряд ли что-либо знал о его роли в происшедших событиях. Казалось бы, и Вирараджа должен был враждебно встретить последнего стойкого защитника Кертанагары. Но он, напротив, принял его очень радушно. Возможно, Джайякатванг не дал Вирарадже за его помощь такой награды, на которую тог рассчитывал. Воз­можно, Вирараджа уже узнал о готовящемся нападении на Яву монголо-китайского флота. Во всяком случае, в его голове начала плестись новая интрига. Он прежде всего заключил с Вирараджей (так в тексте; должно быть «с Виджаейей». – Прим. ОСР) торжественное соглашение, что если тот вернет се­бе трон своего деда и тестя, он отдаст Вирарадже половину своего королевства. Затем он убедил Виджайю принести повин­ную Джайякатвангу и вернуться ко двору. Этим он одновре­менно избавлялся от неловкой роли укрывателя мятежника и приобретал своего человека в центре событий.

Несколько месяцев спустя к берегам Явы пристал монголо-китайский флот, и события приняли новый оборот.

 

Глава 12

⇐ Предыдущая78910111213141516Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: