Экономическая теория и социология: история междисциплинарных отношений

ВВ Радаев выделяет этапы: «первоначального синтеза» (корректнее было бы назвать «синкретический», фиксируется 40-ми гг. 19 в.), «взаимного обособления» (с 80-х гг. 19 в.), «взаимное игнорирование» (с 20-х гг. 20в.). И далее имеют место такие интересные феномены как «экономический империализм» (с 60-х гг. 20 в.) и «социологический империализм» (с 80-х гг. 20 в.).

На первом этапе оформилась политэкономия и другие (альтернативные ей) экономические течения. /В частности Франсуа Кене – как раз один из основателей альтернативного подхода/. Особенностью политэкономии было то, что она входила во многие политические и социальные вопросы. Четких границ предметной области экономической науки еще не было, а социология находилась на стадии становления./О. Конт ввел термин «социология» при публикации четвертого тома своего «Курса позитивной философии» 1838 г./.

Второй этап знаменуется «маржиналистской революцией». Формируется собственное методологическое ядро экономической науки. В этот период можно считать были заложены основы экономической социологии, как попытки осмыслить динамично развивающуюся экономическую реальность под иным углом зрения, отличным от собственно экономического анализа. К. Маркс (социологи его считают одной из значимых для социологии персоналий, особенно для экон. социологии), Э. Дюркгейм, М. Вебер. Ричард Сведберг (человек № 1 в современной экономической социологии, систематизатор) считает, что ЭС начинается по крайней мере с М. Вебера. М. Вебер заложил фундамент ЭС своими работами (особенно незаконченная «Хозяйство и общество»).

Почему именно Вебер? К. Маркс и Э. Дюркгейм сосредотачивали свое внимание главным образом на том, как влияет тот или иной способ производства на характер общественных процессов, т.е. связь «экономика» -> «общество». Маркс выводит социальную структуру из экономической – классы определяются положением в системе производственных отношений. У Вебера социальная структура (структура классов и статусов) в значительной степени автономна от экономических классов и определяется образом жизни людей. Вебер исследовал обратную связь «общество -> экономика»: как формы культуры влияют на экономическую жизнь.

Кроме указанных можно назвать и такую персоналию из экономистов, отличающуюся «синтетическим» дискурсом, как А. Маршалл. Вильфредо Парето, которого экономисты считают экономистом («оптимум по Парето»), а социологи включают в свои ряды.

Третий этап – «игнорирование». Такая крупная фигура как Т. Парсонс пытался вписать «экономическое» в «социальное», но современную экономическую теорию не изучал. Ранний его интерес лежал в области политэкономии (статьи «Капитализм в современной немецкой литературе: Зомбарт и Вебер» /1928, 29/, «Желание и активность в учении Маршалла» /1931/(обращение к теме мотивации), «Экономика и социология: Маршалл и образ мышления его времени /1932/, «Социологические элементы в экономической теории /1934, 35/, «Некоторые размышления о природе и значении экономики» /1934 г./, «Возвышение и падение экономического человека» /1949 г./. В 50-х гг.: статьи «Социологическая модель экономического развития» /1956/, «Замечания об институциональной схеме экономического развития» /1958/ предвидение институционального подхода в экономической теории, совместный со Смелсером труд «Экономика и общество» /1956, 1965/. В этих работах «отрабатываются переходные звенья между двумя науками» (См.: Предисловие к русскому изданию «О структуре социального действия», 2000 г., В.Ф. Чеснокова. – С.15) Но это обращение именно к политэкономии, а не к неоклассике, представляющей «мэйнстрим». /По мнению В. Радаева социология отстает по постановке вопросов, которые осваивает ЭТ на один «исторический шаг»; ведет диалог с политэкономией, и как бы не замечает «экономикс»/. Пример Т. Парсонса здесь очень показателен. По признанию Нейла Смелсера, именно он готовил для Парсонса экономическую часть его всеобщей социологической системы («Социальная система» 1951 г.).

Более существенный факт. Значимые изменения, которые происходили в экономической науке, в частности «кейнсианская революция» не нашли отклика в социологии.

О взаимном игнорировании говорит такой факт, что ключевые для этого периода работы (К. Поланьи «Великая трансформация» и Ф. Хайека «Дорога к рабству»), подступающие к одной и той же проблеме (т.е. современная общественная динамика и ее движущие силы), но с разных сторон, своими текстами никак не полемизируют друг с другом.

«Экономический империализм» - вторжение экономической теории в предметную область социологии. Попытка объяснить те социальные феномены, которые ранее находились в зоне внимания социологии, но несколько на периферии. Явление дискриминации, роль человеческого фактора для экономики («человеческий капитал») и др. Например, попытка объяснения Г. Беккером поведения преступника («делинквентное поведение») на основе модели «экономического человека»).

«Социологический империализм» - возвратное вторжение со стороны социологии в традиционную область экономики, хотя и меньшее по силе, но более основательное. Например, проблемы рынка всегда занимали центральное место в экономической теории, тогда как в рамках социологического анализа они имели меньшее значение. Понятие рынка использовалось в основном лишь в одной отрасли социальной теории – теории обмена, не получив широкого распространения в рамках других социологических направлений. Теперь приоритеты социальных наук существенно изменились и социологи пытаются по-своему осваивать те области, которые давно заняты экономистами и основательно ими разработаны. Это вторжение оформилось в направление, получившее название «новая экономическая социология», в отличие от так называемой «старой» ЭС, связанной с именами Т. Парсонса и Н.Смелсера. Инициировал «крестовый поход» Марк Грановеттер (Стенфордского ун-та), который первым начал изучать рынки труда с социологической точки зрения. Его статья об укорененности «экономического действия» явилась своего рода манифестом нового направления. Вторжение социологии более основательное в том смысле, что социологи пытаются разобраться в самом методологическом инструментарии экономической теории и «подправить» его. Как пишет В. Радаев, они пытаются «расщепить ядро» ЭТ, переформулировав ее аксиомы. (См.: Экономическая социология: новые подходы к институциональному и сетевому анализу / Под ред. В.В. Радаева. – М., 2002. - С. 8).

Так, Дж. Коулмен (основатель социологии рационального выбора, ум. в 1995г.) пытался преодолеть «методологический индивидуализм» экономической теории рационального выбора (т.е. аксиома: в экономике действует и выбирает только индивид на основе своих предпочтений). Он указал на неспособность экономистов объяснить такие явления, как возникновение паники на бирже или отношения доверия в обществах взаимного кредитования. Пытался перейти от индивидуальных действий к системам действий. Однако попытка не удалась. Проблема перехода с микро- на макроуровень решается им путем перенесения принципов «методологического индивидуализма» на уровень корпоративных акторов. Неслучайно Дж. Коулмен чуть ли не единственный видный социолог, признаваемый экономистами-теоретиками. Он решал задачу познания экономической реальности компромиссным образом: заимствовать инструменты ЭТ, обогатить их социологическими элементами и вернуться к анализу экономических явлений.

НЭС настроена более радикально. «Новая экономическая социология куда более склонна утверждать, что социологам есть что сказать о стандартных экономических процессах - такого, что дополнило бы, а в некоторых случаях и заместило бы положения экономической теории». (Грановеттер, 1990).

Экономисты оценивают эти попытки НЭС как смехотворные. Считают, что они держат монополию на правильное понимание экономической реальности. Положение дел осложняется взаимным отчуждением корпораций экономистов и социологов. По крайней мере, таково современное состояние их отношений в мировом научном сообществе. Даже нобелевские премии вручают исключительно «чистым» экономистам без социологической «примеси».

Джордж Акерлоф (Нобелевский лауреат). Ученый широких взглядов и научных интересов. «Втягивал» в экономическую теорию концепты из других наук, в том числе из социологии. От Беркли в 5-ти мин ходьбы находится один из лучших факультетов социологии в США, где преподают выдающиеся представители экономической социологии Нейл Смелсер, Эммануэль Кастельс, Майкл Буровой и др. На вопрос Радаева приглашают ли экономисты на свои семинары социологов Акерлоф искренне отреагировал: «Да! Какая интересная мысль!».

Из интервью В. Радаева с Олдриджем (ун-т шт. Северная Каролина), ведущим специалистом в эволюционной теории и т.н. «организационной популяционной экологии». На вопрос приглашают ли их экономисты на свои семинары, ответил: «А собственно о чем с ними можно говорить? Они ничего не знают о демографии фирм».

Экономисты и социологи как бы разделены по своим «департаментам» и связь между ними минимальна.

У нас в сране, казалось, должна сложиться более благоприятная ситуация, поскольку и политэкономия и социология (в сильной степени та же политэкономия в виде социологии труда) находились в советский период в «синкретическом» состоянии. Имеем так сказать общий «бэкграунд». Однако воспроизводится та же модель отчуждения.

В итоге взаимных экспансий не получается того, чего можно было бы ожидать: междисциплинарного синтеза на путях создания общей теории, т.е. некоей социально-экономической «метатеории» более высокого уровня обобщения. Каждая сторона продолжает говорить на своем языке, частично заимствуя понятия друг у друга, трансформируя и приспосабливая их к собственной системе смыслов и обоснований, но оставаясь на своих незыблемых позициях. Так, например, понятие «капитала» одно из основополагающих для ЭТ, вошло в социологию: «культурный капитал», «символический капитал», «социальный капитал» (Бурдье заимствовал понятие капитала из политэкономии и реинтерпретировал для социологии. Пьер Бурдье, один из последних классиков социологии, ум. в 2001 г.). Но «капитал» в социологии имеет трактовку, существенно отличную от экономической. Понимается как способности, навыки. Например, «социальный капитал» - совокупность взаимообязательств, которые соблюдаются без применения санкций. То есть обязательства друг перед другом, которые берутся на себя добровольно на основе доверия. Отсюда «сети» как система «непогашенных обязательств» выполняют не только роль каналов информации, но и аккумулируют «социальный капитал».

Пока попытки социологов понять экономическую реальность более значимы для самой социологии и не привлекают внимания экономистов. Сложилась «ситуация критической неопределенности», описанная Лораном Тевено для случая разлада механизма координации в совместных действиях. Стороны не могут договорится не потому, что у них разные интересы, а потому что у них разные порядки оценивания, или «порядки обоснования ценности» (В. Радаев), которым соответствуют свои способы координации действий. Дело даже не в том, что стороны оперируют разными смысловыми конструктами, они живут как бы в разных «мирах».

Представляется несостоятельным пессимизм по поводу слабой возможности сотрудничества экономистов и социологов при разработке фундаментальных вопросов экономической теории (см. т. зр. В. Радаева): что экономистам нечего позаимствовать у социологов для углубления своего понимания экономической реальности. Успешность диалога между экономистами и социологами определяется мерой их овладения общенаучной методологией исследования. Общие концептуальные схемы способны выполнять роль тех «связующих звеньев», или «мостиков», через которые устанавливается координация между экономическим и социологическим порядками обоснований. «Язык» системного подхода понятен и экономистам и социологам.

«Сетевой подход», который так удачно «прописался» в социологии и экономике сформировался на основе теории систем. Он применяется и в других науках. Например, в биологии. В социологии сетевой подход акцентирует внимание не на субъектах, их ценностях и интересах, а на связях. Понятие «связи» одно из базовых для теории систем, хотя одно из наименее разработанных.

Можно указать ряд предметных областей исследования, где встреча и сотрудничество экономики и социологии уже состоялись. Область, где продуктивно проявило себя взаимодействие ЭТ и социологии – исследование экономических институтов, особенно механизма взаимодействия формальных и неформальных правил в регулировании экономического действия, формальных и неформальных связей субъектов. Вспомним известный тезис: «институты имеют значение», который лежит в основе институциональной экономики.

В сер. 70-х гг. М. Грановеттер выпустил книгу о рынках труда, где показал, что при поиске работы доминируют как раз неформальные связи. Успешность поиска зависит от числа неформальных связей, в которые включен субъект. Иными словами, зависит от меры его включенности в «сеть» - совокупность устойчивых связей. Причем, чем выше специализация знаний и квалификация, тем выше роль последних. Еще одна интересная особенность механизма поиска работы: более эффективен поиск не через сильные связи (т.е. родственников и близких друзей), а через слабые связи (родственников знакомых и знакомых друзей). Объяснить данную закономерность оставаясь в рамках своих концептуальных схем микроэкономика вряд ли сможет. Подключение сетевого подхода к модели рынка как «информационного поля» дает адекватное объяснение: сеть сильных связей более замкнута и имеет более ограниченную информацию, слабые связи характерны для разомкнутых сетей и туда поступает новая информация. Данная интерпретация вполне может быть принята информационной теорией рынка. Но является ли она исчерпывающей. Дело в том, что рынок по подбору персонала – это рынок доверительных услуг и здесь очень важен репутационный эффект, т.е. репутация рекомендующего. Актуальна проблема гарантий. Социология может дополнить обоснование, почему выбор более успешен через неформальные связи. Социальные сети более адекватно оценивают личностные и даже профессиональные способности рекомендуемого на рабочее место и, кроме того, дают своего рода «кредит» доверия, т.е. в определенной мере отвечают за качество рекомендации. Необходимо отходить от жесткой схемы, задаваемой теорией рационального выбора и принципами «методологического индивидуализма» (См.: аксиома о независимых субъектах социального и экономического выбора и действия).

Социологи назойливо возвращаются к проблеме, которую экономисты стараются не замечать - это неравенство субъектов рынка труда. Марксистская и веберианская школы в социологии трактуют рынки труда в качестве определенных объективно действующих сил, посредством которых одна экономическая группа или класс получает возможность господствовать над другой группой или классом, поскольку силовой потенциал участников обмена на этом рынке неодинаков. (См.: Социол. словарь / Аберкромби Н. и др.; Пер. с англ. – Казань, 1997. – С. 279). “Labour economics” сводит аспект неравенства к проблеме дискриминации. Возможность структурной эксплуатации в системе развитых отношений рынка им отвергается.

В целом исследование разного рода рынков является центральной темой новой экономической социологии. В России это направление достаточно динамично развивается, благо есть эмпирия для исследований формирования таких экзотических рынков как «политический рынок» и связанный с ним «рынок политического анализа» (Марк Урнов), «рынок бюрократических услуг» (Евгения Альбац). Существование политического рынка определяется системой разделения власти (т.е. власть не является монополией чиновничьего аппарата) и свободой конкуренции за избирателя. Масштабы «политического рынка» зависят от остроты политической конкуренции и меры вовлеченности бизнеса в политику.