Проблема экспериментального изучения тревоги

Исследования похожих на тревогу реакций у животных помогают в некоторой степени осветить проблему тревоги у людей. Мы используем термин «похожие на тревогу реак-

¹ Явление фобий показывает в ярко выраженной форме, какое значение имеет это предположение. Фобии проявляют себя как нечто определенное, но при более глубоком анализе обнаруживается, что целью их возникнове­ния является сосредоточение тревоги на одних аспектах среды, чтобы избе­жать сосредоточения на других аспектах. Прочтите, например, сделанное Фрейдом описание Ганса, пятилетнего мальчика, фобия лошадей у которого была замещением тревоги, возникшей на основе его взаимоотношений с от­цом и матерью.

ции», потому что существуют самые различные мнения о том, воспринимают ли животные тревогу или нет. Гольдштейн считал, что у животных есть тревога, но он использовал этот термин по отношению к недифференцированным реакциям испуга, которые сходны с «нормальной» тревогой, наблюдае­мой у младенцев двухнедельного возраста. Салливан считает, что у животных нет тревоги. Маурер в своих ранних исследо­ваниях, посвященных «тревоге» у крыс (которые будут рас­смотрены в следующем разделе), использовал термины «страх» и «тревога» для описания одних и тех же явлений. Но позже он сделал заключение, что животные испытывали страх, и что у животных нет тревоги, если они не находятся в определен­ных отношениях с людьми, в частности, экспериментаторами. В противоположность Гольдштейну, однако, Маурер исполь­зовал термин «тревога», чтобы обозначить им невротическую тревогу, которая, по определению, может быть осознана, по­давлена и т.д., что доступно только млекопитающему под на­званием человек.

Именно Лиддел, по мнению автора этой книги, разрубил гордиев узел противоречивых взглядов на тревогу. В статье, посвященной исследованиям экспериментального невроза, Лиддел утверждает, что у животных нет тревоги в том смысле, который имеется в виду в применении к человеку. Но у жи­вотных есть примитивный, простой двойник тревоги, а имен­но бдительность¹. Когда животное находится в ситуации, в которой существует потенциальная угроза (например, когда овца в лаборатории ожидает удара током или тюлень, спящий в своем естественном месте обитания, должен просыпаться каждые десять секунд, чтобы обозреть окрестности, узнать, не подкрадываются ли к нему охотники-эскимосы), в поведении животного проявляются настороженность и предвидение опасности. Это как если бы животное задавало вопрос: «Что такое?» Бдительность животных характеризуется генерализо­ванной подозрительностью (которая указывает на то, что жи­вотное не знает, откуда грозит опасность), когда существует

¹ Говард Лиддел, Роль бдительности в развитии тревоги у животных, док­лад на симпозиуме по тревоге Американской психопатологической ассоциа­ции, Нью-Йорк, июнь, 1949. (Должна быть опубликована в стенограмме симпозиума; номера соответствующих страниц в настоящее время неиз­вестны).

готовность действовать, но нет четкого направления действия. Такое поведение животных, как легко понять, похоже на по­ведение человека, испытывающего неопределенные и генера­лизованные опасения, тревогу.

Лиддел утверждает, что Гольдштейн имел в виду именно бдительность, когда говорил о «реакции на чрезвычайные об­стоятельства», и добавляет, что, поскольку Гольдштейн рас­сматривал такие реакции как очень интенсивные, другие ис­следователи воздержались от того, чтобы идентифицировать чрезвычайные реакции с чем-либо еще. В экспериментах по выработке условного рефлекса бдительность необязательно (как при выработке экспериментального невроза, когда, на­блюдая животное, можно получить очень ясную картину чрезвычайных обстоятельств, по Гольдштейну) будет иметь высокую степень интенсивности. Но бдительность может об­ладать всеми градациями интенсивности, вплоть до такой низкой, как «небольшое движение глаз или небольшое уско­рение частоты сердечных сокращений».

Именно бдительность дает энергию для выработки услов­ного рефлекса. Хотя Павлов с поразительной точностью опи­сал нейрофизиологические механизмы условного рефлекса, он, как считает Лиддел, был не совсем прав, когда утверждал, что источник мотивации при выработке условного рефлекса имеет инстинктивную природу — это, например, инстинктив­ное желание собаки получить еду, избежать боли или диском­форта. Лиддел пишет, что «механизм образования условного стимула не обеспечивается энергией, как считал Павлов, по­средством движения энергии по вновь образованным путям от содержащего много энергии безусловно-рефлекторного цен­тра к сенсорному центру, некоторую порцию энергии, кото­рому дает условный стимул». Скорее он обеспечивается энер­гией на основе способности животного к бдительности или, говоря иначе, на основе способности животного к определен­ному поведению: быть настороже или быть подозрительным, по отношению к своей среде¹. Чтобы у животного выработал-

¹ В предыдущей главе мы уже отмечали эту особенность взглядов Лиддела, который считает, что проблема существует скорее на психобиологиче­ском, чем на нейрофизиологическом уровне. Лиддел считает, что нейрофи­зиологические механизмы, с помощью которых осуществляется поведение, не следует путать с причинами поведения.

_ся условный рефлекс — то есть чтобы оно научилось вести се­бя определенным образом, — оно должно иметь возможность получить некоторый заслуживающий доверия ответ на вопрос «Что такое?». Таким образом, в экспериментах по выработке условного рефлекса согласованность важна со всех точек зре­ния.

В пределах определенных ограничений (например, овца может отслеживать время, «планировать будущее», только в пределах десяти минут, а собака — в пределах получаса) жи­вотное также должно быть способно ответить на второй во­прос: «Что произойдет дальше?» Когда животное не может получить ответа на эти два вопроса, как при лабораторных экспериментах, имеющих целью выработку эксперименталь­ного невроза, оно тем не менее продолжает напряженно зада­вать эти вопросы, как будто говоря: «Что такое? Что такое? Что такое?» Когда, другими словами, животное удерживается в постоянном и непрерывном состоянии бдительности, его поведение, вероятно, вскоре станет безумным, дезорганизо­ванным и «невротичным», С животным происходит почти то же, что и с человеком, который теряет присутствие духа под гнетом сильной и продолжительной тревоги. Хотя Лиддел и предостерегает, что нельзя идентифицировать нарушенное поведение животных и тревожное поведение человека, можно утверждать, что условно-рефлекторное поведение животных также соотносится с экспериментальным неврозом, как ра­зумное поведение человека с тревогой.

Анализируя факты, Лиддел пришел к некоторым крайне плодотворным и вызывающим размышления предположени­ям о связи, которая существует между интеллектом и тревогой у человека. Павлов считал, что реакция «Что такое?» — это рудиментарная форма человеческой любознательности, кото­рая, развиваясь, становится у человека способностью к позна­нию и научному исследованию реальности. Лиддел продолжил эту линию размышлений, а также сделал ее более последова­тельной, отделив охранительную функцию нервной системы (вопрос «Что такое?») от планирующей функции (вопроса «Что дальше?»). Последняя функция играет у человека гораздо большую роль, чем у животных. Человек — это млекопитаю­щее, которое может предвидеть, что произойдет, может пла­нировать будущее, может ретроспективно получать наслажде­ние от прошлого опыта. Способность планировать достигает

своего наивысшего выражения в том, что у человека есть уни­кальная способность жить, используя идеи и ценности. Спо­собность воспринимать тревогу, утверждает Лиддел, и способ­ность планировать — это две стороны одной и той же медали. Он пишет о том, что «тревога следует за интеллектуальной деятельностью, как тень, и чем больше мы будем знать о при­роде тревоги, тем лучше мы будем понимать интеллект». Та­ким образом, Лиддел освещает тот аспект проблемы,-который пытались понять Кьеркегор и Гольдштейн. Имеются в виду взаимоотношения между творческими способностями челове­ка — возможностями тестировать реальность, используя во­ображение, для того чтобы иметь возможность оперировать с символами и абстрактными понятиями и соответственно из­менять поведение — и способностью человека воспринимать тревогу¹.

Остается также добавить, что Лиддел, как и многие иссле­дователи, взгляды которых излагаются в данной книге, в том числе ее автор, считает, что социальная природа человека — это источник уникальных творческих и интеллектуальных способностей, а также способности человека тревожиться. Лиддел утверждает, что «как интеллект, так и его тень, трево­га, являются продуктами общественной жизни человека»².

Если рассматривать результаты экспериментального изу­чения тревоги у людей, мы столкнемся с совершенно иным положением, чем в области экспериментального изучения животных. В начале своей недавно вышедшей работы по про­блеме тревоги Маурер замечает: «В настоящее время не суще­ствует экспериментальной психологии тревоги, и можно со­мневаться в том, что она когда-нибудь появится»³. Проблема человеческой тревоги не только не считается предметом экс­периментальной психологии, требующей применения строгих методов, но она чаще всего также не рассматривается как от­дельная тема в академической и теоретической психологии. Почти невозможно найти в психологии литературу по трево­ге, изданную ранее конца тридцатых годов (за исключением

¹ См. гл. 8, разд. 6.

² Ход мысли Лиддела очень близок размышлениям Салливана (см. раз­дел 9, ниже), и имеет много общего с идеями Фрейда и Маурера о социаль­ном происхождении тревоги.

³ О.-X.Маурер, Тревога, глава из книги Теория научения и движущие силы личности, 1950.

психоаналитической). То, о чем писал Кьеркегор сто лет на­зад, еще совсем недавно в нашем двадцатом столетии остава­лось совершенной истиной: «Почти невозможно увидеть, что­бы в психологии изучали тревогу»¹. Конечно, в этом столетии в экспериментальной и академической психологии проводи­лись многочисленные исследования страхов; но в той точке, где проблема страхов переходит в проблему тревоги, огромное большинство исследователей останавливалось. Исходя как из практических, так и из теоретических соображений, важно исследовать это явление. Практические соображения частич­но освещены в предыдущем разделе: даже исследования стра­хов находятся в запутанном состоянии из-за отсутствия ясно­го понимания соотношения страхов и тревоги, а также того, какая реакция на угрозу является страхом, а какая тревогой. С теоретической точки зрения, до тех пор, пока страхи изуча­ются, а тревога нет, мы вынуждены основывать наши пред­ставления о тревоге на знаниях 6 страхах, и при этом сущ­ность тревоги ускользает от нас.

Итак, во-первых, существует причина общего характера, коренящаяся в нашей культуре, по которой тревогу не изуча­ют в академической и экспериментальной психологии. Начи­ная с эпохи Возрождения в науке традиционно господствовал рационализм (который, как мы отмечали, являлся господ­ствующим стилем мышления на протяжении четырех столе­тий современной эпохи)². Наука, особенно ее математическая ветвь, предпочитала иметь дело с теми аспектами природы, которые могли быть представлены в виде, пригодном для ма­тематической обработки. В результате психологи предпочита­ли иметь дело с теми элементами природы человека, которые можно было изолировать и рассматривать как отдельные сущ­ности, а также сводить в таблицы, измерять и над которыми можно было, в идеале, экспериментировать в лабораторных условиях. Более того, традиционно в нашей научной культуре существует естественное стремление, параллельное стремле­нию, существующему в нашей культуре в целом, с недоверием относиться к явлениям, которые недоступны математической обработке — например, к «рациональным» и «бессознатель­ным» явлениям. Не случайно (на что указывает Маурер) пси-

¹ Серен Кьеркегор, Понятие страха, Принстон, Нью-Джерси, 1944, с 38.

² Гл. 2.

хофизика является наиболее разработанной из психологиче­ских дисциплин, ее методы укладываются в традиционное русло: изучаемые реакции постоянны, непротиворечивы и могут быть более-менее точно измерены. Так же не существу­ет недостатка в подобных исследованиях страхов, когда со­ставляют их списки и сводят их в таблицы, поскольку страхи могут анализироваться отдельно, каждый — как особая реак­ция, которую можно исследовать традиционными методами.

Во-вторых, того, кто захочет исследовать тревогу экспери­ментально, ожидают опасности и трудности. Причины, по ко­торым Маурер выражает «серьезные сомнения» в том, что экспериментальная психология «сможет, в конце концов, включить в себя эту тему»¹, состоят в том, что последствия ла­бораторной тревоги у человека «слишком болезненны», а ис­пытываемые им переживания очень сложны. Сам Маурер ре­комендует исследовать проблему непосредственно, через кли­нические данные, что позволяет общаться с отдельными индивидами во время кризисов. Также можно изучать литера­туру — в основном по философии, этике, религии, — которая во все времена имела отношение к тревоге. Автор этой книги с готовностью принимает обе эти рекомендации и использует их, явно или неявно, в настоящем исследовании².

Но, какие бы методы ни предпочитали исследователи, не­сколько обстоятельств при обозрении всего поля психологи­ческих исследований выделяется очень ясно. Первое состоит в том, что наиболее плодотворные экспериментальные иссле­дования сочетают как клинические, так и экспериментальные методики — примерами являются изучение больных язвой и случай Тома, рассмотренные в предыдущей главе³. Второе

¹ Маурер, цитируемое произведение.

² Читатель этой книги не может не заметить, что и культурные, и клини­ческие аспекты рассмотрения проблемы имеются в виду на всем ее протяже­нии. Что касается прямого анализа этих факторов, порождающих тревогу, то культурные в основном рассматриваются в главах 1, 2 и 5, а клинические — в главах 7 и 8, где приводятся истории болезней.

³ Было относительно мало попыток изучать индивидов непосредственно в ситуации кризиса, при которых бы использовались как эксперименталь­ные, так и клинические методики (ср. А.-Р.Лурия, Природа конфликтов челове­ка, Нью-Йорк, 1932). В предыдущей главе мы обсуждали изобретательные психосоматические исследования больных язвой желудка и двенадцатипер­стной кишки, при которых использовались физиологические, психологиче­ские, аналитические методы и беседа, комбинировались клиническая и экспериментальная методики. Длинное, как литературное произведение,

обстоятельство — то, что представители экспериментальной и клинической психологии, которые со знанием дела взялись за проблему тревоги, пришли к своим исследованиям тревоги через возрастающий интерес к клинической работе и умело использовали клинические методы¹. Третье обстоятельство, которое вполне очевидно, состоит в том, что большинство из наиболее важных исследований тревоги проведено психотера­певтами — Фрейдом, Хорни, Салливаном и другими, — чьи клинические методы позволяют интенсивно изучать субъек­тивную динамику и в центре внимания которых был целост­ный индивид, противостоящий кризисам в своей жизни. Мы обсудим в следующем разделе исследования Маурера, кото­рый навел мосты между экспериментальным и клиническим подходами к тревоге; затем перейдем к рассмотрению эмпи­рических исследований и теоретических представлений о тре­воге различных психотерапевтов."