Эпоха Возрождения: соперничество и индивидуализм

Индивидуализм представителей западной цивилизации может быть противопоставлен средневековому коллективиз­му и рассмотрен как реакция на него. Человек Средних веков «осознавал себя только как принадлежащего определенной расе, народу, семье или организации — только как принадле­жащего какой-то общей категории», говоря словами Бурк-хардта². Каждый человек на уровне общих представлений знал свое место в экономической структуре гильдии, в психо­логической структуре семьи, в иерархии феодальной зависи­мости, в нравственной и духовной структуре, связанной с церковью. Эмоциональные выражения канализировались об­щественными нормами, коллективные эмоции — по праздни­кам, а агрессивные эмоции — в таких движениях, как кресто­вые походы. «Все эмоции необходимо было вовлекать в жест-

¹ Наш интерес к эпохе Возрождения, началу современной эпохи и вре­мени, когда были сформированы многие культурные стандарты — источник современной тревоги, приблизительно соответствует интересу, проявляемо­му работающими в индивидуальной психотерапии, к периоду раннего детст­ва, когда формируются образцы поведения, лежащие в основе тревоги у взрослого индивида.

² Дж, Буркхардт, Цивилизация эпохи Возрождения в Италии, Нью-Йорк, 1935.

кую систему общепринятых форм, — пишет Хейзинга, — так как без них гнев и жестокость разрушили бы жизнь»¹.

Но в четырнадцатом и пятнадцатом веках, как указывает Хейзинга, иерархическое строение церкви и общества, ранее предназначенное для канализации эмоций и впечатлений, стало средством подавления жизнедеятельности. Использова­ние символов сильно разрослось в конце Средневековья, символы замкнулись на самих себе, превратились в формы, лишенные жизненного содержания и оторванные от реально­сти. В последние два века Средневековья господствовали чув­ства уныния, меланхолии, скептицизма и выраженной трево­ги. Тревога приняла форму сильного страха смерти и повсюду приникающего страха чертей и колдунов². Индивидуализм эпохи Возрождения отчасти можно понять как реакцию про­теста на вырождение коллективизма в заключительный пери­од Средневековья.

Новая оценка индивида и новая концепция отношения индивида к природе, которые станут одними из главных со­ставляющих эпохи Возрождения, наглядно проявляются в картинах Джотто (Giotto). (Именно в период между Джотто и его учителем Чимабуэ (Cimabue), как считают многие экспер­ты, началась новая эпоха. Действительно, Джотто жил во вре­мена «начала итальянского Ренессанса», вслед за чем после­довал расцвет Возрождения.) В противоположность символи­ческим, негибким, фронтальным изображениям средневеко­вой живописи, изображения Джотто даны в перспективе на три четверти и демонстрируют свободу в движениях. В проти­воположность неконкретным, не от мира сего, стереотипным, а потому часто неподвижным чувствам, которые изображали предыдущие живописцы, Джотто начинает показывать эмоции конкретных индивидов. Он изображает конкретное огорчение, конкретную радость, конкретный гнев или конкретное удив­ление, которые испытывают обычные люди в повседневных, конкретных ситуациях — отец целует дочь, друг плачет у мо­гилы умершего. Наслаждение естественными чувствами пере-

¹ Й. Хейзинга, Закат Средневековья, Нью-Йорк, 1924, с. 40.

² Там же. Ср. также: «Достаточно взглянуть на картины, созданные Босхом (Bosch) и Грюневальдом (Grunewald), чтобы понять, что дезорганиза­ция средневекового порядка сама по себе выражалась в генерализированном страхе и тревоге, символическим выражением которых была распространен­ная боязнь чертей». — Карл Мангейм, Человек и общество в эпоху перемен, Нью-Йорк, 1941, с. 117.

несено на симпатичные рисунки животных Джотто; и удо­вольствие, с которым он изображает деревья и скалы, является предзнаменованием наслаждения от восприятия естествен­ных форм самих по себе. Сохранив в определенной степени символический характер средневековой живописи, Джотто в то же самое время представляет новые установки, которые ха­рактеризуют эпоху Возрождения, а именно новый гуманизм и новый натурализм*.

В противоположность средневековому понятию о челове­ке как элементе некой целостности в эпоху Возрождения ин­дивид рассматривается, как отдельная сущность, а социаль­ная организация — как фон, окружение, в котором индивид должен достигнуть высокого положения. Главное различие между периодом Джотто и временем расцвета Возрождения состоит в том, что для Джотто ценность представляет простой человек (сказывается влияние на Джотто святого Франциска в оценке простых людей), тогда как позднее цениться стал мо­гущественный индивид. Это явление, на основе которого фор­мируются создающие тревогу образцы поведения в нашей культуре, мы теперь намерены проследить в процессе развития.

Революционные культурные перемены и распространение новых идей происходили в эпоху Возрождения почти в любой области человеческой деятельности — экономической, интел­лектуальной, географических открытий, политической — что хорошо известно, и нет смысла это описывать. Культурные изменения во всей своей совокупности являлись как причи­ной, так и следствием оформившейся веры в могущество сво­бодного, автономного индивида². С одной стороны, револю­ционные изменения основывались на новом мышлении ин­дивида и на других изменениях в обществе, которые поощряли применение человеком своей энергии, инициативы, мужест­ва, знаний и ума. Социальная мобильность освободила инди­вида от влияния средневековых семейных каст; мужественно действуя, он теперь мог достичь очень многого независимо от происхождения. Богатство, которое стало доступным вследст­вие расширяющейся торговли и растущего капитализма, по-

1 В этой главе мы описываем работы художников, полагая, что художник выражает постулаты и идеи, лежащие в основе культуры, в которой он живет, и что художественные символы часто не только меньше искажают смысл изо­бражаемого, но также более непосредственно передают смысл культурного периода, чем символы, выраженные в словесной форме.

2 Ср. гл. 2.

служило развитию возможностей предпринимательства и яв­лялось наградой для индивидов, достаточно смелых, чтобы рисковать. Новая оценка образования и обучения была как выражением интеллектуальной свободы, так и проявившегося любопытства (странствующий ученый, сделавший окружаю­щий мир своим университетом, является символом отноше­ния людей, разделявших новые идеи, к свободе передвиже­ния); но в то же самое время знание ценилось как средство обретения могущества. «Только тот, кто обладает полноцен­ными знаниями, — замечает Лоренцо Джиберти (Lorenzo Ghiberti), писатель эпохи Возрождения, — может бесстрастно презирать перемену судьбы»¹.

Политическое брожение времен Ренессанса, когда власть в городах быстро переходила от одного деспота к другому, точ­но так же сулило награду тому, кто свободно проявлял свою энергию. В то время многие действовали ради собственной выгоды, и индивид, обладавший смелостью и способностями, мог добиться высокого положения. «Стремление к свободной игре амбициозной индивидуальности, о котором говорит описываемое положение вещей, было огромным. Особая спо­собность могла поднять самого посредственного монаха до уровня святого Петра, самого посредственного солдата — до уровня герцога Милана. Наглость, сила, неразборчивость в средствах, вплоть до преступления, были главными фактора­ми, необходимыми для успеха»². Говоря о насилии, которое было связано с выражением индивидуальности в тот период, Буркхардт замечает: «Способность к злодеянию, которая была основой свойств личности, являлась в то же самое время ус­ловием величия, иными словами, крайней степенью индиви­дуализма... Зрелище победоносного эгоизма, которое пред­ставляли собой другие люди, побуждало его (индивида) защи­щать свои собственные права своей собственной рукой»³.

Высокая оценка человека в эпоху Возрождения не была оценкой личности как таковой. Скорее, как уже упоминалось выше, эта оценка относилась к сильным людям. Допускалось, что слабого человека можно эксплуатировать и им можно ма-

¹ Цит. по: Буркхардт, цитируемое произведение, с. 146.

² Джон Аддингтон Симондс (Addington Symonds), Итальянский Ренес­санс, Нью-Йорк, 1935, с. 60.

³ Буркхардт, цитируемое произведение.

нипулировать, не испытывая укоров совести или жалости¹. Virtu² в эпоху Возрождения состояла по большей части в сме­лости и других характеристиках, необходимых для достиже­ния успеха. «Успех был стандартом, по которому оценивались действия; и человек, который мог помочь своим друзьям, пугал своих врагов и прокладывал путь к собственному счастью лю­быми средствами, считался героем. Макиавелли (Machiavelli), используя термин «Virtu»... оставил в нем только то от рим­ского термина «Virtus»³, что относилось к смелости, интел­лектуальным способностям и личной доблести человека, ко­торый достигает своей цели, какой бы она ни была⁴. Здесь можно заметить слияние индивидуализма и стремления к со­перничеству. Концепция успеха, в которой считается нормаль­ным обожествление сильного индивида, рассматривающего общество в основном как арену борьбы за более высокое по­ложение, обязательно должна быть связана с мотивом сопер­ничества. Вся культура свидетельствует о существовании на­грады в виде самореализации, которая достигается посредст­вом завоевания превосходства и победы над другими людьми. Положительное отношение к могуществу свободного ин­дивида было совершенно сознательной установкой людей, живших в эпоху Возрождения⁵. Не существует границ творче-

1 В этой связи важно подчеркнуть, что, хотя во многих отношениях Ре­нессанс установил принципы, которые были бессознательно усвоены значи­тельной частью нового общества в последующие столетия, он являлся движением не больших масс людей, а кучки сильных, обладавших способно­стью к творчеству индивидов.

² Добродетель (ит.) — Прим. пер.

³ Добродетель (лат.) — Прим. пер.

⁴ Симондс, цитируемое произведение, с. 87.

⁵ Леон Альберти (Leon Alberti), принадлежавший к тем выдающимся личностям, которые достигли успеха во всем, начиная от гимнастики и кон­чая математикой, сформулировал возможный девиз сильного индивида: «Че­ловек может делать все что хочет». — Буркхардт, цитируемое произведение, с. 150. Но никто лучше не озвучил установку эпохи Возрождения, чем Пико Делла Мирандола (Piko della Mirandola), который написал двенадцать книг, доказывая, что человек является хозяином собственной судьбы. В известном сочинении Речь о достоинстве человека он изображает творца, говорящего Адаму: «Ни постоянного места жительства, ни формы, в которую был бы об­лачен твой образ... мы не дали тебе... Ты, не ограниченный никакими узки­ми рамками, в соответствии со свободной волей, которой я дал власть над тобой, будешь сам творить свою природу. Я поместил тебя в центр мира, от­куда хорошо видно, что в мире делается. Ты создан ни небесным, ни земным, ни смертным, ни бессмертным, чтобы стать собственным творцом и вопло-

ской активности человека, если только, как говорит Мике-ланджело (Michelangelo), человек сможет себе доверять. Соз­нательный идеал — это l'uomo universale¹, многосторонняя, развитая во всех отношениях личность.

Но на менее осознанном уровне, под оптимизмом и уве­ренностью, скрывалась другая тенденция — чувство безысход­ности наряду с зарождающимся ощущением тревоги. Эта скры­тая тенденция, которая вышла на поверхность только -в конце эпохи Возрождения, ясно видна у Микеланджело. На созна­тельном уровне Микеланджело гордился своими индивиду­альными энергичными действиями, дерзко принимая изоля­цию, которая им сопутствовала: «У меня нет никакого друга, и он мне не нужен». «Любой человек, который следует за дру­гими, никогда не продвинется вперед, и любой, кто не знает, как развить свои способности, не извлечет пользы, ознако­мившись с работой других людей»². Но в картинах Микеланд­жело присутствует напряжение и конфликт — скрытые психо­логические двойники крайнего индивидуализма. Образы кисти Микеланджело на потолке Сикстинской капеллы изображают непрекращающееся беспокойство и волнение. Человек у Ми­келанджело, как указывает Симондс, «окутан необыкновен­ным и величественным чувством душевного волнения»³. Почти всегда человек Микеланджело, на первый взгляд могуществен­ный и победоносный, изображен в виде фигуры с широко рас­крытыми глазами, что выдает наличие тревоги. Сильный страх выражается на лицах «Проклятых, испугавшихся своего паде­ния», но интересно, что то же самое выражение страха, правда, менее интенсивное, характерно для других образов Сикстин­ской капеллы. Микеланджело отображал внутреннее напряже-

тить себя в той форме, которая тебе покажется наилучшей. У тебя будет могу­щество, чтобы опуститься до уровня низших и грубых созданий. У тебя будет могущество воплотиться в высшее, или божественное, существо, согласно приговору твоего разума». — Цит. по: Симондс, цитируемое произведение, с. 352. Эта переворачивающая наши представления концепция человеческого могущества и неограниченной свободы человека двигаться туда, куда он за­хочет — и в то же время концепция могущества его разума, — описывается Симондсом как «прозрение современного духа».

1 Всесторонне развитый человек (ы/я.) — Прим. пер.

² Ромен Роллан (Romain Rolland), Микеланджело, Нью-Йорк, 1915, с. 161.

³ Симондс, цитируемое произведение, с. 775. Люди Ренессанса ощущали возрождение духа Древней Греции, но существенное различие эпох, как от­мечает Симондс, заключено «в спокойной безмятежности» Фидия в сравне­нии с «волнением» Микеланджело.

ние не только людей своей эпохи, но и свое собственное. Так на автопортрете у Микеланджело тоже широко раскрытые глаза, что указывает на мрачные, тревожные чувства. Образы Мике­ланджело могут рассматриваться как символы не только созна­тельного идеала, но и — на психологическом уровне скрытого настроения эпохи Возрождения: победоносные, сильные, раз­витые во всех отношениях люди в то же самое время являются напряженными, возбужденными и тревожными¹.

Важно отметить, что скрытое напряжение и чувство бе­зысходности были свойственны тем, кто, подобно Микеландже­ло, достигал успеха в своей индивидуалистической борьбе. Таким образом, зарождающаяся тревога не была следствием невозмож­ности достичь цели, которая состояла в индивидуальном успехе. Как мы полагаем, тревога возникла из-за состояния психологи­ческой изоляции и отсутствия положительной оценки со сторо­ны общества, что было результатом крайнего индивидуализма.

Эти два свойства сильных индивидов эпохи Возрождения описываются Фроммом: «Кажется, что новая свобода принес­ла для них две вещи: увеличенное чувство силы и рост изоля­ции, сомнений, скептицизма, а как следствие — тревогу»². Ярким симптомом скрытой психологической тенденции было «болезненное стремление к славе», как назвал его Буркхардт. Иногда движущее человеком желание славы было настолько сильным, что индивид совершал убийство или другие ужас­ные антисоциальные поступки в надежде, что так его запомнит потомство³. Все это свидетельствует о значительной изоляции и фрустрации во взаимоотношениях индивида с другими людьми, о сильном желании получить признание окружаю­щих, даже с помощью агрессии. Остался ли человек в народ­ной памяти из-за злодейских или славных поступков, видимо, не считалось важным. Исходя из сказанного, можно рассмот­реть аспект индивидуализма, который присутствует в совре-

¹ В целом сознательный идеал скрывал зарождающуюся тревогу в обра­зах большинства художников Ренессанса (приглядитесь к гармоничным чело­веческим существам Рафаэля). Но Микеланджело — гений и долгожитель — шагнул далеко за пределы юношеского поклонения достижениям Ренессанса и претворил идеи Возрождения, намного превзойдя ранних представителей эпохи в обнажении скрытых тенденций рассматриваемого периода.

² Фромм, цитируемое произведение, с. 48.

³ Фромм указывает, что «если взаимоотношения человека с другими людьми и с самим собой не гарантируют полной безопасности, слава являет­ся одним из средств, с помощью которого заглушаются сомнения». — Цити­руемое произведение, с. 49.

менном стремлении к экономической борьбе, а именно, что агрессия против своих ближних допускается как средство дос­тижения признания от них¹.

Индивидуалистическое стремление к соперничеству имеет заслуживающие внимания психологические отзвуки в отно­шении индивида к самому себе. Вследствие вполне понятного психологического процесса установки личности по отноше­нию к другим людям становятся установками по отношению к самому себе; отчуждение от других раньше или позже ведет к самоотчуждению. Фромм указывает, что вследствие мани­пуляции другими людьми для увеличения своего богатства и власти (пример — дворяне и бургеры) «отношение к себе до­бившегося успеха индивида, его чувство безопасности и уве­ренности в себе также подверглось порче. Его собственное «я» стало таким же объектом манипуляции для него самого, как и другие люди»². Кроме того, самооценка индивида зависе­ла от успеха, достигнутого в ходе соперничества. В безусловной ценности, которая тогда придавалась успеху — «безусловной», поскольку как социальное уважение, так и самоуважение за­висело от него — мы видим ростки обязательного для современ­ных индивидов стремления к успеху и конкуренции. Карди-нер так описывает основную проблему современного человека:

«Таким образом, основные заботы западного человека были связаны с успехом как формой самореализации, так же как в Средние века они были связаны со спасением. Но в сравнении с индивидом, которому нужно только спасение, психологическая задача современного человека значительно более трудна. На че­ловека наложена ответственность, и неудача в большей мере по­рождает презрение к самому себе, чувство неполноценности и отсутствия надежды, чем приносит осуждение и презрение со стороны общества. Успех — это цель, которой нет предела, и в момент ее достижения желание, вместо того чтобы уменьшить­ся, увеличивается. Польза, которую дает успех, это в основном власть над другими людьми»³.

Объясняя появление заинтересованности в индивидуаль­ном успехе, Кардинер отмечает сдвиг от «потусторонних» на­град и наказаний Средних веков, которые давались после смерти, к заинтересованности времен Ренессанса, к наградам

¹ Это напоминает поведение изолированного ребенка, который совер­шает антисоциальные поступки, чтобы получить, по крайней мере в извра­щенной форме, заботу и признание.

² Цитируемое произведение, с. 48.

³ Кардинер, цитируемое произведение, с. 445.

и наказаниям здесь и теперь. Автор этой книги согласен с тем, что эпоха Возрождения характеризовалась новым отно­шением к ценностям и возможностям удовлетворения по­требностей в существующем мире; подтверждения можно найти в произведениях Боккаччо (Boccaccio), в гуманизме и натурализме Джотто. Особенно нас поражает то, что награды в Средние века приобретались посредством участия человека в корпоративной организации — семье, феодальной иерархии или церкви, — а в эпоху Возрождения всегда награждались старания отдельного индивида, противостоящего окружению. Движущее человеком стремление к славе — это был тот же вид награды после смерти, но только в сегодняшнем мире. Что следует отметить, так это крайне индивидуалистичный характер такой награды: человек получает славу или извест­ность у потомков с помощью превосходства над своими ближними, выделения из них¹.

¹ Точка зрения Кардинера состоит в том, что представление о посмерт­ных наградах и наказаниях средневекового церковного учения позволяло контролировать агрессию при возможности самоутверждения. По мере того как влияние посмертных наград и наказаний уменьшалось, росла заинтересован­ность в наградах, существующих здесь и теперь, в социальном благополучии (престиже, успехе). Личность, которая больше не может самоутвердиться с помощью посмертных наград, находит самоутверждение в сегодняшнем успе­хе. По мнению автора, точка зрения Кардинера отражает реальность лишь частично — в том, что касается появившейся заинтересованности в сиюми­нутных наградах, которая сохранилась и в последующее время. Но представле­ние о различиях между Средними веками и современной эпохой, связанное с тем, когда эти награды и наказания должны быть получены — после смерти или здесь и теперь, — является чрезмерным упрощением сложной картины. Можно привести один пример: Боккаччо прославляет стремление к сегодняш­нему удовлетворению в соответствии с духом эпохи Возрождения; но он также утверждает, что сила, стоящая выше личности, судьба, препятствует ему в дос­тижении удовольствия. Важно, однако, что Боккаччо утверждает, что смелый индивид может перехитрить судьбу. Именно существенная характеристика эпохи Возрождения, по мнению автора данной книги, состоит в уверенности че­ловека, что награды приобретаются с помощью индивидуальных усилий. Стрем­ление сделать различие между посмертной и сиюминутной наградой главным объяснительным принципом высокой ценности успеха является чрезмерным упрощением хотя бы потому, что религиозное представление о посмертной награде существовало в течение большей части современной эпохи. Сущест­вование бессмертия почти не подвергалось сомнению вплоть до девятнадца­того столетия (Тиллих). Но важная особенность современной эпохи не в том, когда получается награда, а в отношениях между наградой и усилиями самого индивида: хорошие дела, за которые человек получал награду в вечности, слу­жат одновременно достижению индивидуального экономического успеха. Такими делами являются усердная работа и согласие с буржуазной моралью.

Положительные аспекты индивидуализма эпохи Возрож­дения, особенно расширение возможностей самореализации, можно не описывать подробно, так как они стали составной частью осознанных и неосознанных аксиом современной культуры. Но рассмотрение негативных сторон, осознанных немногими, весьма уместно в нашем исследовании. Такими негативными сторонами являются: 1) содержание индиви­дуализма, преимущественно связанное с соперничеством, 2) упор на силу индивида, противостоящую общественным цен­ностям, 3) тенденция в современной культуре к безусловно положительной оценке цели, которая состоит в конкуренции и успехе, и 4) сопутствующие психологические явления, на­растающие со времен Ренессанса, а именно изоляция инди­вида от других людей и тревога. Мы использовали термин «за­рождающаяся» тревога, описывая Ренессанс, так как тревога не была открытой, осознаваемой, но проявлялась в эпоху Возрождения преимущественно в форме симптомов. Описы­вая искусство Микеланджело, мы видели, что изоляция при­нималась с дерзостью, но сознательного принятия тревоги не было. В этом отношении изолированные индивиды пятнадца-того-шестнадцатого столетий и девятнадцатого-двадцатого резко различаются. Последние, подобно Кьеркегору, осозна­ли тревогу как следствие изоляции индивида. Основная при­чина, по которой люди Ренессанса не осознали тревогу как следствие изоляции, состояла в том, что тогда существовало огромное пространство приложения способностей. Всегда были доступны новые области, на которые человек мог на­править свои усилия, если имела место какая-либо фрустра­ция. Это еще раз свидетельствует о том, что эпоха Возрожде­ния была начальной стадией нынешнего исторического пе­риода.

Проблема тревоги в современной западной культуре поя­вилась во времена Ренессанса. Она состояла в следующем: Как сообщество людей (на уровне психологии, экономики, этики и т. д.) должно развиваться, не отрицая ценность самореализа­ции индивида, чтобы освободить членов общества от чувства изоляции и сопутствующей ему тревоги, внутренне связанной с крайним индивидуализмом?

3. Тауни: индивидуализм, конкуренция и экономическое развитие

Стремление индивида к соперничеству в нашем обществе значительно содействовало экономическому развитию начи­ная с эпохи Возрождения. Разрушение средневековой гиль­дии (в которой конкуренция была невозможна) открыло до­рогу значительному экономическому соперничеству между индивидами. Поэтому особенно важно исследовать, как стрем­ление индивида к соперничеству — черта характера современ­ного человека — связано с развитием индустриализации и ка­питализма. Здесь мы рассмотрим взгляды Тауни (Tawney) на экономическое развитие в эпоху Возрождения и в последую­щие столетия, акцентируя психологический подтекст этого развития. В данном разделе мы детально исследуем принци­пы, описанные ранее, и проанализируем их следствия, кото­рые проявились в неожиданной форме в эпоху Возрождения.

Современная индустриализация и капитализм возникли под влиянием большого числа факторов, но на психологиче­ском уровне роль нового взгляда на энергию свободного ин­дивида была особенно важна. Рациональное обоснование со­временных индустриализации и капитализма заключалось в подчеркивании «права» индивида накапливать богатства и ис­пользовать их для достижения могущества. Тауни указывает на то, что своекорыстие индивида и «естественный инстинкт» увеличения могущества и благосостояния были обожествлены и приняты как мотивы в сфере экономики. Индустриализа­ция, особенно в последние два столетия, основывалась на «отрицании любого авторитета (например, социальной цен­ности или функции), который довлел бы над разумом инди­вида»¹. Такое положение «давало людям свободу следовать своим собственным интересам, честолюбивым устремлениям или потребностям и не подчиняться какому-либо общему центру влияния»². В этом отношении «обоснование современ­ной индустриализации — это извращение индивидуализма»³.

«Экономический эгоизм», как называет его Тауни, осно­вывался на предположении, что свободное следование инди-

¹ Р.-Х. Тауни, Стяжательское общество, Нью-Йорк, 1920, с. 47.

² Там же, с. 47.

³ Там же, с. 49.

вида собственным своекорыстным интересам автоматически приведет к экономической гармонии в обществе в целом¹. Та­кое допущение служит тому, чтобы ослабить тревогу, возни­кавшую вследствие изоляции и враждебности, сопровождав­шей экономическую конкуренцию в обществе. Конкурирую­щий с кем-то индивид мог считать, что общество выигрывает от его стремления к благосостоянию. В течение большей час­ти современной эпохи это допущение было с практической точки зрения правильным. Оно впечатляющим образом под­твердилось в том отношении, что с ростом индустриализации значительно увеличилась возможность удовлетворять матери­альные потребности. Но в других отношениях, особенно на поздних стадиях, когда развился монополистический капита­лизм, рост индивидуализма в ходе экономических преобразо­ваний очень негативно повлиял на отношение индивида к са­мому себе, так же как и на его взаимоотношения с близкими людьми.

Психологический подтекст и последствия экономического индивидуализма не проявлялись в полной мере вплоть до се­редины девятнадцатого столетия. Один из психологических результатов индустриализации, особенно на ее последних ста­диях, состоял в том, что для большинства людей работа поте­ряла свою внутреннюю ценность. Работа превратилась в «службу», при которой критерием ценности является не про­дуктивная деятельность сама по себе, а более-менее удачный результат труда — заработная плата и жалованье. Это меняет основу как социального уважения, так и самоуважения, со­стоявшую ранее в творческой деятельности самой по себе (удовлетворение от которой усиливает чувство могущества и, следовательно, снижает тревогу), ею становится приобрете­ние богатства. Ценность, признанная высшей в индустриаль­ной системе, — это приобретение богатства. Таким образом, другое психологическое следствие индустриализации состоит в том, что богатство становится общепринятым критерием престижа и успеха, «основанием публичного уважения», как говорит Тауни. Приобретение богатства по самой своей при-

¹ Это одна из форм постулата, принятого рационализмом семнадцатого и восемнадцатого столетий: основная идея автономии в том, что свободная деятельность разума индивида автоматически приведет к гармонии между индивидом, обществом и «космическим разумом» (см. гл. 2).

роде связано с соперничеством; успех состоит в том, чтобы иметь больше богатства, чем сосед; положение других людей на социальной лестнице становится ниже, когда твое собст­венное повышается. Тауни рассматривает с экономической точки зрения то, на что позже будут указывать психологи, а именно, что если определять успех как присвоение богатства, то получается порочный круг. Никогда нельзя быть уверен­ным в том, что сосед или конкурент не приобретут больше бо­гатства; никогда нельзя быть уверенным в достижении поло­жения гарантированной безопасности, и поэтому человек бу­дет всегда стремиться увеличить свое богатство¹.

Важно отметить, что стремление к богатству, при котором богатство является общепринятым критерием успеха, не от­носится к приобретению материальных благ ради поддержа­ния существования или даже получения удовольствия. Скорее богатство воспринимается как знак индивидуального могуще­ства, доказательство успешности и самоценности.

Современный экономический индивидуализм, хотя и ос­нован на вере в могущество свободного индивида, имел по­следствием то обстоятельство, что все большее число людей должны работать на немногих могущественных собственни­ков. Неудивительно, что такое положение лишает людей ощу­щения безопасности, так как индивид не только должен руко­водствоваться критерием успеха, на который он может лишь отчасти влиять, но и сама возможность трудиться тоже мало поддается контролю². Таким образом, реально происходящее экономическое развитие, особенно в монополистической фазе

¹ В главе, которая называется «Почему они работают так старательно?», авторы, в своем первом исследовании Мидлтауна, замечают, что «как бизнес­мены, так и наемные работники, по видимости, гонятся за обеспеченной жиз­нью, стремятся делать деньги, и при этом их заработок идет нога в ногу с еще большим ростом их субъективных потребностей». — Р.-С. Линд, Х.-М. Линд, Мидлтаун, Нью-Йорк, 1929, с. 87. Справедливо сделать вывод о том, что мо­тивация этих «субъективных потребностей» в значительной степени связана с соперничеством, стремлением «не отстать от остальных».

² Тауни пишет, что «потребность в безопасности является фундамен­тальной, и одно из самых серьезных обвинений, которые можно выдвинуть против нашей цивилизации, состоит в том, что значительная часть человече­ства безопасности лишена». — Цитируемое произведение, с. 72. В самые по­следние десятилетия непрочность положения из-за невозможности влиять на получение работы в значительной степени уменьшилась благодаря профсо­юзному движению.

капитализма, прямо противостоит положению о свободе инди­видуальной деятельности, на котором основываются индуст­риализация и капитализм. Но, как указывает Тауни, индиви­дуалистические постулаты так крепко засели в нашей культуре, что большое число людей упрямо держится за них, несмотря на то что они не вписываются в реальность. Когда тревога воспринимается представителями среднего класса и класса, занимающего положение ниже среднего, они удваивают свои усилия, чтобы достичь безопасности, исходя из тех же самых постулатов о правах индивида (право собственности), напри­мер, делая денежные сбережения, вкладывая деньги в собст­венность, в ренту и т. д. Тревога у представителей этих клас­сов часто становится дополнительной мотивацией их попы­ток защитить индивидуалистические постулаты, которые являются одним из факторов, лишающих их безопасности. «Голод на безопасность является настолько повелительным, что те люди, которые страдают в наибольшей степени от зло­употреблений, связанных с собственностью (и постулатов о правах индивида, на которых базируются права собственно­сти)... будут их терпеть и даже защищать из-за страха, что нож, который отрезает мертвое вещество, заденет живое»¹.

Тауни также делает очень важное замечание о том, что ре­волюции, целью которых является улучшение условий жизни среднего и низших классов (как в семнадцатом столетии), ос­новывались на тех же самых предпосылках, которые разделя­ли правящие классы, а именно — на верховенстве прав лич­ности и вытекающих из них прав собственности. Эти револю­ции имели положительное значение, расширив основные права индивида. Но, по Тауни, они основывались на том же ошибочном положении, что индивидуальная свобода и увели­чение могущества и богатства важнее, чем социальное функ­ционирование. Этот момент имеет фундаментальное значение для последующего сравнения революций и социальных изме­нений, которые происходили в предыдущие столетия совре­менной эпохи, с одной стороны, и революций и переворотов, с которыми сталкивается современная культура, — с другой.

Что отсутствует в индивидуализме, который сопряжен с экономическим развитием, начиная с Ренессанса, так это, по

Тауни, цитируемое произведение, с. 72 и последующие страницы.

словам Тауни, представление о социальных функциях работы и собственности. Индивидуалистический постулат «не может объединить людей, потому что объединяют узы служения об­щей цели, а индивидуалист такие узы отвергает, ведь сама его сущность состоит в том, чтобы защищать права, а не служить чему-то»¹. Это соответствует нашему предположению о том, что основанный на соперничестве индивидуализм направлен против восприятия общности, а отсутствие общности — это один из наиболее важных факторов, вызывающих тревогу в современных условиях².

4. Фромм: изоляция индивида в современной культуре

В предыдущих разделах этой главы мы рассматривали особенности определенного исторического этапа, благодаря которым развился основанный на соперничестве индивидуа­лизм, опираясь на исследования историков Ренессанса и ис­торика экономики Тауни. Теперь мы проанализируем взгляды двух авторов, которые исследовали психологическое и куль­турное значение описываемых фактов, а именно Эриха Фром­ма и Абрама Кардинера.

В центре внимания Фромма находится психологическая изоляция современного человека, порожденная индивидуаль­ной свободой, появившейся в эпоху Возрождения³. Выводы

1Там же, с. 81-82.

2 Тауни приводит несколько причин, объясняющих то обстоятельство, что противоречия в современном индустриальном развитии слабо проявля­лись до девятнадцатого и двадцатого столетий. Одна причина состоит в том, что индустриализация, по-видимому, способна бесконечно развиваться. Другая причина заключается в том, что мотивы голода и страха, которые присутствуют у рабочих, дают возможность системе функционировать на оп­ределенном уровне. Но когда стало очевидно, что капитализм на монополи­стической стадии противоречит самой сущности индивидуальной свободы, на которой он основан; и когда в девятнадцатом и двадцатом столетиях страх и голод стали не так актуальны вследствие появления рабочих профсоюзов, то противоречия, внутренне присущие экономическому развитию, основан­ному на индивидуализме, стали проявляться вболее открытой форме.

3 Эрих Фромм, Бегство от свободы, Нью-Йорк, 1941. Вклад Фромма осо­бенно значим вследствие метода, который он применяет. Психологический и социологический подходы совмещены; Фромм пытается понять характер со­временного человека как продукт развития культуры, и рассматривает инди­вида как психологическую сущность, бытие которой имеет свой смысл и которая принимает определенную форму в межличностных отношениях.

Фромма особенно убедительны в том, что каса

⇐ Предыдущая234567891011Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: