Исходы российской психоделии

Патологическая вера — очень сложное понятие. Его разбору, а вместе с ним и разбору сохраняющегося и распространяющегося с эпидемической силой вне больших городов нашей страны влияния тоталитарных сект мы планируем посвятить часть следующей книги.

Здесь нам хотелось бы только отметить, что патологическая вера — это состояние идентичности личности с той или иной теоретической псевдорелигиозной конструкцией, как правило резко упрощающей и искажающей первоначальный символ веры (из которого эта теория была насильственно скомпилирована).

Фактически, это истинный духовный наркотик, способный, как и все наркотики, привести человека к зависимости и диссоциации личности.

Сейчас мы обсуждаем несколько иную ситуацию. Эта ситуация возможна только в условиях виртуальной «духовности», в которой существование огромного количества схожих мистических теорий-товаров заставляет некоторых неуверенных людей формировать краткосрочные «виртуальные» доминанты, которые не приводят к полной мировоззренческой идентификации личности (юнговской «идентичности»), а вызывают лишь временный интерес — краткосрочную попытку идентификации.

«Мистической навязчивостью» страдают те самые, так и не выросшие, теперь уже 40–55-летние мальчики и девочки, для которых поиск эзотерической «истины» стал привычным фоном поведения — повседневной привычкой или единственной сферой интеллектуальных интересов.

Учениками эзотерических мастеров 70-х и постоянными пациентами целителей и колдунов 90-х становилась одна и та же категория людей. На лекции об НЛО и бесе-„ды экстрасенсов, выступления эстрадных гипнотизеров и сеансы Джуны и Кашпировского, на проповеди «Белого братства» и выступления психоаналитиков ходили люди, которые легко узнавались по какому-то особенному выражению глаз. Один из известных в 80-х годах эстрадных «телепатов» определял это выражение как «смесь огонька любопытства с ощущением затравленности и неуверенности» (помните, как специалист по групповой психотерапии Сандисон тоже удивлялся, что на прием постоянно ходит одна и та же группа пациентов).

Этот феномен упоминается и в работах Вильгельма Райха.

«Хорошо известно, — писал он, — что можно диагностировать наличие шизофрении, осторожно наблюдая за выражением глаз. Шизофренические личности имеют типичный мечтательно-отрешенный взгляд».

Под шизофреническими личностями Райх имеет в виду примерно ту же категорию людей, которую Роберт Лэнг называл онтологически неуверенной. И Райх, и Лэнг описывают формы врожденной, обусловленной генетическим аппаратом слабости чувства «Я». Таких людей в человеческой популяции всегда было немного (психиатрия сегодня считает, что их 0,2–0,5 %, в зависимости от страны проживания). Именно такие люди становятся первыми жертвами и диссоциативных наркотиков — галлюциногенов, и других феноменов психоделии.

У них как способ защиты от реального мира, угрозу которого такие люди ощущают непрерывно, почти мгновенно формируется захватывающая сознание зависимость в виде патологической веры.

Но слабость «Я»-ощущения человек может приобрести не только от рождения, но и в ходе своего развития, сталкиваясь с растворяющими личность факторами культуры. Более того, на протяжении всей книги мы с вами изучали, каким образом это происходит.

Психический мир наших «эзотерических искателей» формировался в условиях коммунистического сюрреализма. Культура нашей страны считала своей задачей воспитание онтологической неуверенности у своего гражданина, и это единственная задача «развитого социалистического общества», которая была успешно решена.

Давайте еще раз вспомним, как это происходило. Сначала, как мы видели, новая власть разрушала традиционные религиозные ценности — велась война с верой. В ходе этой войны личность жителей нашей страны утрачивала «центр» своего «Я». На его место в качестве смыслового стержня личности пропаганда подсовывала идеологические лозунги.

Хотел житель нашей страны середины 80-х годов осознавать это или нет, но смыслообразующим стержнем его личности была именно эта идеология господствующей партии. Но во второй половине 80-х у человека отобрали и ее.

В душах большинства населения не оказалось никакого духовного стержня, ни истинного, ни ложного: Человек внезапно оказался один на один с виртуальностью «свободного мира». Из ситуации, в которой его система ценностей была навязана извне и предопределена, он оказался в ситуации, в которой все, что раньше казалось ценностью, стало легко доступным и равнозначным.

Свобода подействовала на «одномерного» человека, как… LSD на европейскую культуру.

Постепенно формирующийся «духовный товар» легко находил в России своего потребителя — ведь он претендовал на создание системы ценностей. В стране, запретившей на долгие десятилетия своим жителям иметь индивидуальные личностные черты, такими потребителями и жертвами стало огромное количество людей, страдающих благоприобретенной онтологической неуверенностью.

'Зависимость от «мистических товаров» испытывают личности, воспитание и образование которых сделало их «людьми внешнего контроля» — «экстерналами» Джулиана Роттера. Экстерналъность и является главным экзистенциальным свойством воспитанной онтологической неуверенности.

Такие люди могут, но не хотят почувствовать себя ответственными за собственную жизнь и пытаются переложить рычаги управления своими поступками в руки «иных» сил. Решения, особенно связанные с личной ответственностью, должны принимать не они, а их «гороскопы», «ясновидящие» и «экстрасенсы».

В этом их отличие от людей с врожденной (генетически обусловленной) онтологической неуверенностью, которые хотят ощутить себя собой, но не могут этого сделать (Р. Лэнг именно так видел врожденную предрасположенность к шизофренической диссоциации личности).

Обе категории неуверенных людей составляют группу с «мечтательно отрешенным взглядом», за счет которых выживают современные «маги» — спекулянты на метафизической потребности. Именно для них во всем мире выходят оккультные газеты и журналы. Именно они кормят толпы «ясновидящих», «гадалок», «целителей» и «русских колдунов». Только они способны всерьез воспринимать рекламные объявления типа:

«АУРОРА — врач, психоаналитик (стажировка в Сорбонне), мастер космоэнергетики, экзорцист, потомственная народная целительница, обладательница двух лазерных лучей, идущих из глаз (по желанию пациентов покажет все его органы на своей ладони). Избавит от всех видов магических воздействий, некротических связей, энергетических подселений, обучит методам духовного целительства» й т. д., и т. п. и пр.

Неискушенный человек просто не поверит, что это объявление собранно из двух аналогичных, но вполне реальных объявлений в газете, выходящей в XXI веке!

Но вот еще более замечательное объявление:

«Президент московской школы супраментальных знаний. Мастер биоэнергетик, целитель, суперсензитивный корректор сознания. Мастер трансцендентальной медитации, гармонизации, техники высшей саморегуляции.

Художественный руководитель народного ансамбля «Приволье».

Лауреат. Дипломант. Поэт. Композитор.

Пупочкин Алексей Алексеевич».

Вот так! Учитесь «работать без отмычки». Хоть смейся, хоть плачь, но объявление приведено дословно (изменены, разумеется, название ансамбля и имя автора).

Какой же механизм позволяет такого рода «специалистам» не только кормиться за счет немолодых, уцелевших после психоделических 70-х искателей чудесного, но и вербовать себе новых «экстернальных» поклонников?

Мы уже писали об этом — это Декартов механизм подмены потребности в духовном просвещении (в таинстве) просвещением рассудочным. Это механизм равнозначности смыслов, скрытый в природе интеллектуальной информации.

Именно равнозначность удивляет профессионала в приведенных объявлениях. Возьмем первое из них.

Психоанализ — наука материалистическая, все его теоретики категорически отрицали возможность совмещения своих взглядов с какой-либо религией. Экзорцизм — это католические техники изгнания бесов, которые психоанализ считал мракобесием, а православие отрицает как ересь. «Космоэнергетика» — это термин «научной» парапсихологии, имеющий гностическое происхождение. Гностик никак не может быть экзорцистом, просто потому, что для этого акта необходим несгибаемый в вере священник, пол-' ностью свободный от блуждания духа в ересях (соблазнах врага христианской веры). Получившая столь потрясающее образование (в Сорбонне!) дама просто не может оставаться «народной» целительнйцей (это понятие исключает другое, кроме «народного», профессиональное образование)…

Ну а что касается «идущих из глаз лучей», да еще и с демонстрацией «внутренних органов пациента», то это описание классической (и очень тяжелой, быстро приводящей к слабоумию) формы шизофрении.

Остается надеяться, что податели подобных объявлений не знают на самом деле ни одного учения, из которых они «понадергали» «красивенькие» духовные термины. Объявления писали не шизофреники, а… жулики. Рассчитаны они на «виртуального» человека, который, как нам теперь известно, не способен выделить содержание (смысл) и поэтому готов попасть в зависимость от формы (видимости), особенно если эта форма обещает ему магическую власть над реальностью.

Феномен Кашпировского возможен только в мире «Жт стерналов» и «нарциссов» — людей, нуждающихся во внешнем внушении («программировании»).

Участь самих «экстрасенсов» тоже зависти не вызывает. Работать целителем, занимаясь только обманом, невозможно. Онтологически неуверенный человек в процессе своего обучения «тайным наукам» начинает убеждаться в том, что способен управлять «космическими энергиями» или «биологическим полем» (сама эта вера практически неотличима от шизофрении).

В своей гордыне он думает, что способен сотворить… все то же рукотворное чудо. Мало того, что целитель пытается присвоить то, что ему не принадлежит; он еще пытается и торговать этим.

Результатом такой попытки становится зависимость от ложной веры. Формируется патологическая бредоподобная доминанта. «Экстрасенс» превращается из неуверенного в себе человека в… ЭКСТРАСЕНСА. Сначала он идентифицирует себя с этой «профессией», потом испытывает идентичность своей личности с воображаемыми способностями, за ней неминуемо следует инфляция (человек перестает относиться к себе критически, очевидные неудачи не влияют на его самоуверенность) и, наконец, диссоциация личности.

По непроверенным данным ряда московских психиатрических клиник (попросту — из разговоров с коллегами 80-х годов), каждый пятый или шестой «целитель» становился нашим постоянным пациентом.

Откройте рекламную страницу любой газеты или журнала, посмотрите на нее внимательно, и вы сразу увидите «виртуальный концептуализм» в действии. На пространстве страницы будут равнозначно существовать «психоаналитические экстрасенсы» и новейшая сантехника, порнографические ночные клубы и «суперсовременные» таблетки для похудания…

Но мы отвлеклись. Главным является то, что, в отличие от пациентов доктора Лэнга, многие отечественные «искатели истины» имеют от рождения вполне сформированное чувство «Я». Окружавшая их сначала «одномерная», а потом и «виртуальная» культура просто не давала им возможности на основе образа сформировать подобие — творческую «Я»-кон-цепцию или то, что Р. Кеган называл «смысловым сценарием личности».

Говоря другими словами, они чувствовали себя собой, но ответить словами себе или окружающим на вопрос «Кто ты?» не могли. В то же самое время материалистическое образование убеждало их в том, что простой ответ на этот вопрос должен существовать!

В результате «Я»-чувство защищает такого искателя от полного провала в патологическую веру. Его шкала «мое — не мое» срабатывает вовремя. Он способен чувствовать грань угрозы развоплощения в предлагаемых ему мистических знаниях и упражнениях. Эта грань ощущается, как нечто чуждое по отношению к личности, а потому опасное, вызывающее страх. Это уже знакомый нам страх «измены мира» — синхронистичности.

Фрагмент диктофонной записи:

«— Почему же все-таки вы ушли из дианетики, если все было так интересно?

— Сама не знаю… В какой-то момент стало страшно… Все хорошо, но во время одного разговора мне показалось, что они хотят что-то со мной сделать… изменить что-то важное внутри… Понимаете? После этого они стали казаться чужими…»

Чувство «Я» защищает, но потребность в чуде, в создании трансцендентной «Я»-концепции не ослабевает ни на йоту. Ощущение собственной недостаточности возвращается. Единственный выход, который видит сознание материалиста, — это поиск нового «учения» или «учителя».

Главной доминантой в таких случаях является сам процесс учебы — бесконечного поиска рациональной, сформулированной словами концепции «истинного» магического знания. Такие люди все время учатся в надежде обрести «окончательное знание», им все время кажется, что нужно приложить еще одно умственное усилие, закончить еще одни курсы, походить еще к одному целителю — и… все! Они обретут способность жить и действовать самостоятельно…

Они становятся жертвами равнозначности духовных смыслов «виртуальной культуры».

И дальше все развивается по схеме интеллектуальной зависимости. «Последний» целитель оказывается предпоследним и т. д. Сам процесс мистического ученичества оправдывает не хуже химического наркотика неспособность человека к самостоятельной жизни (само-стоятельной — «стоящей на себе», насколько все-таки велик русский язык!).

Обратите внимание: жители нашей страны с момента своего столкновения с виртуальностью свободного мира проходят этапы зависимости, чрезвычайно схожие с теми, которые проходила Америка после «психоделической революции». Все начинается с повального увлечения мистикой и сектами («американский» вариант мы описывали в главе «Мистика Востока»). По мере того как люди убеждаются в опастности сект и невозможности обрести смысл в упрощенных вариантах восточных религий и оккультизма, интерес ко всему этому сменяется всеобщей увлеченностью научной психологией.

Эту ситуацию в Европе удивительно точно описывал Ж. Липовецки:

«Когда прекращается экономический рост, на смену ему приходит психическое развитие; когда информация заменяет производство, рост самосознания требует все новых «источников сырья»: в ход идет йога, психоанализ, язык тела, примальная терапия, дзен, групповая динамика, трансцендентальная медитация; экономический подъем сопровождается преувеличенным значением «пси» и мощным ростом нарциссизма.

Направляя страсти на собственное «Я», которое становится пупом земли, «пси»-терапия, дополненная физическими упражнениями или восточной философией, создает ранее незнакомый образ Нарцисса, отныне отождествляемый с понятием «homo psyhologicus» («человек психологический». — А.Д.). Нарцисс, одержимый самим собой, не витает в облаках, не находится под воздействием наркоза, он упорно трудится над освобождением собственного «Я», над великой судьбой собственной самобытности и независимости. Для этого нужно отказаться от любви, «to love myself enough so that I do not need another to make me happy» («любить самого себя так, чтобы не нуждаться в ком-то другом, чтобы стать счастливым». — А.Д.) — такова новая революционная программа».

Примерно таким образом можно объяснить тот факт, что третьим по популярности высшим образованием в нашей стране стало образование психологическое. Испытывающая неуверенность молодежь пытается обрести смысл собственного бытия с помощью «научных» писхологичес-ких знаний, которые в свою очередь кажутся ей магическими.

Но психология — это наука, состоящая из самых разнообразных, порой прямо противоречащих друг другу и равнозначных в силу своей субъективности взглядов, теорий и точек зрения. Наше психологическое образование сегодня в большинстве случаев не помогает личности обрести цельность, а, наоборот, усиливает ее онтологическую неуверенность.

Конечно, мы говорим о тех людях, которые пришли в психологию, пытаясь преодолеть конституциональую онтологическую неуверенность. Они ищут в науке способ идентификации самих себя, но точно так же, как и в случае знаний мистических, обретают лишь инфляцию и зависимость. Они начинают прятаться от реальности, но не в секте, а за системой понятных им знаний. Стремление к «навязчивой учебе» в таких случаях становится особенно заметно.

Существует еще один вариант «мистической навязчивости» — навязчивое творчество. Оно представляет собой многолетние и непрекращающиеся попытки передать свой опыт с помощью искусства или средств массовой информации. Чаще всего бывшие эзотерики пытаются выразить свои переживания на языке живописи. При некотором усилии любители искусства найдут подобные попытки и в прозе, и в поэзии, и в кино. Главной особенностью душевного состояния творцов психоделического искусства будет нарастающее с годами чувство непонятости.

На поверку чувство непонятости окажется творческим вариантом «аутизма» — отрыва автора от реального мира и его замыкание в скорлупе собственной гениальности. Произведения таких авторов с годами меняются мало и упрощаются. Сами творцы все больше и больше ощущают себя великими, а публика в то же время интересуется их творчеством все меньше и меньше.

Зритель или читатель с годами все больше и больше чувствует эмоциональную пустоту, которая прячется за подобными произведениями искусства (особенно при том избытке подобных произведений, который мы наблюдаем сегодня). В жизни каждого из нас вполне достаточно эмоциональной пустоты. И мы интуитивно перестаем читать такие книги и ходить на подобные выставки. Мы боимся, что они усилят нашу и без того существующую неуверенность в себе.

II

Вторым относительно благополучным вариантом исхода из неистового духовного искательства является феномен, который мы называем мистическим двойником:

«Да нет. От Практики я уже давно отошел. Занимаюсь бизнесом и пока увлечен тем, что у нас в стране этим условно называется…

Что дала Практика? Рассказать об этом очень трудно, любые слова кажутся какой-то пошлостью, но проще всего ответить так: в конечном итоге я встретился с тем мысленным блоком космического разума, который был предназначен для встречи со мной. Теперь, но только в абсолютно критических ситуациях, я имею возможность особым образом сосредоточиться и услышать ясную мысль. Это не голос, это чужая мысль, которую я слышу ясно, хотя не могу себе представить источник этой мысли. В ней практически всегда содержится совет, который помогает выбраться… Нет, цитировать эти мысли я не могу. Никто мне этого не запрещал, но я точно знаю, что нельзя».

Вот еще одна запись. Высказывание это принадлежит известному московскому психотерапевту:

«Когда занимаешься профессиональной работой, становится страшно произносить вслух то, что ты от меня хочешь услышать. И тем не менее результат духовки меня устраивает. Я получил весть. Может быть, ты назовешь это кристаллизацией бреда, и будешь прав. Однако, когда я в чем-то окончательно запутался, в личных отношениях или в проблемах пациента, я отчетливо слышу, как кто-то надо мной добродушно посмеивается и дает советы, всегда ироничные и всегда непрямые… Подсказки, а не советы. Но спутанность в голове уходит, и ты начинаешь понимать, как действовать».

Что это такое? Подлинная связь с некоей и загадочной духовной сущностью? Или все-таки встреча с собственным бессознательным?

Автор является сторонником второй версии. Дело в том, что у человека, чувство «Я» которого является от рождения устойчивым, кроме бесконечного ученичества может включиться другой защитный механизм.

Психика, измотанная ожиданием «передачи», упражнениями и унижением («вычитаниями»), становится на грань собственного разрушения — диссоциации. Она может подсунуть искателю иллюзию того, что он ищет, выделив в собственном бессознательном «двойника».

Как видно на следующем примере, феномен «двойника» далеко не всегда достигает уровня, на котором можно говорить о сформированной психиатрической патологии — бреде. Конечно, существуют психические расстройства, которые будут выглядеть очень похоже (с каждым случаем, вообще, можно разобраться только индивидуально), «двойник» может появляться и при истинной шизофренической диссоциации личности. В этой книге мы обсуждаем лишь те случаи, в которых появление «двойника» позволяет человеку жить в реальном мире и не «выпадать» из реальности в психиатрическую больницу.

«Двойник» в ситуации сохранного «Я»-чувства — это альтернативная доминанта измученного разума. Такой результат мистических исканий становится защитной реакцией, «Я» — ответом психики на угрозу развоплощения.

Человек получает возможность говорить с самим собой так, как будто он разговаривает с другим.

Более того, у человека появляется возможность дать этому другому имя. Он может называть его «духовным учителем», «тибетским махатмой», «голосом космического разума» или таким же «космическим» пришельцем, он может, в конце концов, обозначить его как «дух покойного предка», пробившийся наконец из мира теней…

С. Дали. Одна из иллюстраций к пьесе «Макбет» Шекспира. 1946

Такой «двойник» даст человеку иллюзию удовлетворенности метафизической потребности. Но и не только это. Он позволит создать рассудочную мистическую «Я»-концепцию. Чувство «двойника» потребует своего объяснения. Возникшее объяснение устранит когнитивный диссонанс между метафизической потребностью и невозможностью ее удовлетворения с помощью ложных знаний.

Оба «вектора» метафизической потребности — потребность в трансцендентном чувстве и потребность в рациональном объяснении — тем самым будут, иллюзорно удовлетворены. Человек сможет переключить внимание и заниматься чем-то другим.

Вместе с тем закон абсолютен — человек, который ищет духовной свободы для себя, взамен может получить только себя.

Самое интересное, что некоторые мастера русского эзотеризма все это осознавали. Вот что в уже упомянутой книге рассказывает В. Данченко:

«Я прочел о нем у того же Рамачараки. Какие-то стороны моего опыта описывались там в терминах «внутреннего учителя». Речь идет о возможности получать из глубины души неведомые тебе ранее знания, причем получать его в законченной, едва ли не афористичной форме. С таким учителем у меня были серьезные отношения, и все мои тексты были написаны с его помощью. Но благодаря изначальному постижению разницы между опытом и его концептуализацией у меня это не приняло форму контактерства, вещания от имени потусторонней сущности…

…Впадая в другую крайность — крайность объективизма, — можно сказать, что это был опыт сознательно-культивирующего отношения к интуиции. Говорят о бытовой интуиции и т. п. Суть в том, что интуиция может давать ответы на любые действительно значимые для тебя вопросы».

Как бы мы ни относились к понятию интуиция, она в любом случае является частью «Я»-чувства. Интуиция — это что-то, вне всякого сомнения, принадлежащее мне. Мы чувствуем ее как отблеск Божественного света в нашем личном сознании.

Значит, мы можем описать мистического «двойника» как попытку придать интуиции свойство чуждости. Из интуиции можно «изготовить» для себя… фальшивого собеседника.

Алексей Алексеевич Ухтомский объяснял образование подобных феноменов примерно следующим образом:

«Наиболее подготовленная к деятельности область нервных центров будет иметь доминирующее значение для того, в какие рефлекторные последствия отольются влияния среды на организм».

Ухтомский описывает своего рода тренировку нервных центров: какую область нервной деятельности человек упорно тренирует, постоянно фиксируя на ней свое внимание, та и становится доминирующей. Диссоциация личности в исходе «кунта-йоги» — один из примеров такой «рефлекторной тренировки» с помощью символов. Члены группы не наркотиками, но усилиями собственной воли заставляли образ «стать личностью», оживляли древние бессознательные архетипы и их синхронистическую энергию.

«Для низших отделов нервной системы, — продолжает Ухтомский, — последствия этого будут в том, что организм, подготовленный к дефекации, будет стимулироваться к дефекации и такими раздражителями, которые обычно должны побуждать его к убеганию.

Для высших центральных аппаратов последствие будет в том, что человек, предубежденный (на основании самочувствия?), что его окружают обжоры, эгоисты и подлецы, успешно найдет подтверждение этому своему убеждению и тогда, когда ему повстречается сам Сократ или Спиноза. Обманщик подозревает необходимо во всем обман, и вор везде усматривает воровство. Чтобы этого не было, нужна трудная самодисциплина — перевоспитание доминант в себе».

Прод