 |
Передача от 31 мая. Путь к рассудительности – отречение от своего мнения и испрашивание совета по поводу всякого хорошего помысла, приходящего в голову
|
|
|
|
Передача от 31 мая
Путь к рассудительности – отречение от своего мнения и испрашивание совета по поводу всякого хорошего помысла, приходящего в голову
Мы продолжаем читать наставления святого преподобного Иоанна Кассиана Римлянина из второго тома «Добротолюбия». Продолжаем разговор о рассудительности.
213-й абзац:
Рассудительность есть дар Божий, который, однако, надлежит развивать и воспитывать. Как? Отдавая все свое – на рассуждение опытнейших отцов. Это самая мудрая школа рассудительности, в которой научаются добре рассуждать о достодолжном даже и такие, которые не имеют особой к тому способности. Так решается вопрос, – как приобретается рассудительность. Приобретается истинная рассудительность истинным смирением, коего первым доказательством служит – открывать отцам не только то, что делаем, но и то, о чем думаем, ни в чем не доверяясь своему помыслу, но во всем следовать наставлениям старцев, и считать хорошим или худым только то, что они признают таковым. Такое действование и способствует безопасно пребывать на правом пути и охраняет от всех сетей дьявольских. Тому, кто свою жизнь располагает не по своему суждению, а по совету преуспевших, невозможно пасть от прельщения бесовского. Так предание рассуждению отцов своих помыслов заменяет свою рассудительность и научает ей. Враг не любит света; почему откровение злых помыслов тотчас, как они открываемы бывают, разгоняет их и истребляет. Как змея, извлеченная из темной норы на свет, старается убежать и скрыться: так и злые помыслы, будучи обнаружены откровенным признанием и исповедью, стараются бежать от человека. Это подтверждается многими и премногими примерами и опытами.
|
|
|
Нам важно отметить, что Иоанн Кассиан относится к раннему поколению монашествующих, он застал авву Антония Великого, то есть это очень-очень ранний этап монашества, не VII, не XIV век, уж тем более не XIX или XX. Тем не менее он говорит о такой практике, как откровение помыслов, без которой, во всяком случае, монашеская жизнь в любой ее период развития просто немыслима, невозможна. Это просто как некая зарисовка того, что откровение помыслов для монахов – исходная практика, исходная традиция, по-другому монахи не могут жить.
По мысли Иоанна Кассиана, путь к рассудительности один – недоверие собственным помыслам, недоверие собственным мыслям, а доверие опытному мужу, опытному святому, духоносному, духовному отцу. Человек, чтобы научиться рассуждать, должен научиться свои мысли отвергать и повергать их на суд опытного духовного отца. Проживет так двадцать, тридцать или сорок лет и постепенно приобретет и сам дар рассуждения. Вот простой человеческий и нормальный способ.
Разберем классический вариант такого монашеского послушания. Мысль вошла в сознание, и человек начинает ее думать. Если мысль ему сразу показалась плохой, то, естественно, думать он ее не будет, он ее выкинет из головы. Чтобы мысль думать, она должна показаться человеку хорошей, правильной, своевременной, и надо ее получше рассмотреть. О плохих мыслях, строго говоря, вообще речи не идет.
Вот, скажем, современные христиане (вполне себе миряне, не монахи) приходят и исповедуют мысли: «У меня был помысел украсть вещь, но я его поборол». Замечательно, что человек его поборол, но исповедовать это совершенно не надо, потому что это совсем не то. Тут еще надо посмотреть, что это, исповедь или похвальба. Помысел изначально плохой, и человек знает, что он плохой, здесь речь не о том, чтобы это понять, к рассудительности это не имеет отношения.
|
|
|
Человеку в голову пришло смотреть на обнаженную девицу в Интернете, украсть чужую собственность или разгневаться на какого-то хорошего человека. В этом ничего страшного нет. Сам человек, которому пришел этот помысел, знает, что это плохо. Он, конечно, может обратиться на исповедь, если сам не может побороть этот помысел, и помысел его борет украсть, накричать или пялиться в компьютер. Он может исповедоваться, чтобы попросить молитвенной поддержки, чтобы смириться и чтобы хотя бы за смирение помысел покинул его. Но к рассудительности, к откровению помыслов, как это принято у монахов, это не имеет отношения.
Вся сложность как раз в том, что помысел, который вошел к нам в голову, в сознание, представляется нам правильным, хорошим, он нам нравится. И тоже опять-таки такая сложность, трудность: у современного человека, не понимающего эти основные, фундаментальные представления о помыслах, получается примерно такая вещь. Допустим, у человека есть духовник, с которым он достаточно плотно общается. И он понимает, что надо исповедовать мысли, он все время исповедует плохие помыслы. «Вот, батюшка, мне пришел помысел такое зло сделать…» Но это только помыслы, они ни во что не реализовались, тем не менее он их исповедует. Конечно, духовник этого не отвергнет, он все это выслушает, разрешительную молитву прочитает, и человек пойдет довольный. Но в это же самое время к нему приходили другие помыслы. Он их не исповедовал именно потому, что считал их хорошими. Но именно эти помыслы, которые он считал хорошими, и приведут его через год, два, три, пять ко греху, из которого духовник его уже не вытащит.
Однажды придет к нему духовное чадо на исповедь и скажет: «Батюшка, я решил разводиться». – «Как? С чего? Вы же так мирно жили». – «Ой, батюшка, да какое там мирно жили! Я уже давно встретил другую женщину, я ее люблю. Я много раз молился и понимал, что действительно этот человек создан для меня, я просто поторопился и поспешно женился, а теперь все понимаю. Бог открыл мне и показал, засвидетельствовал, что вот она – моя настоящая любовь. Поэтому, батюшка, благословите. Тут даже не обсуждается, потому что Бог мне это открыл. Я просто, как послушное чадо, естественно, хочу благословиться у вас на развод». Священник в ужасе, в панике, в депрессии, в отчаянии: «Как так? Почему ты этого не говорил? »
|
|
|
А он не говорил потому, что считал этот помысел правильным. Он сравнивал свою «негодную» жену с этой замечательной и благочестивой прихожанкой. Все его сравнение сводилось к тому, что с каждым месяцем, с каждым годом он убеждался, что жена его действительно отвратительная, негодная, просто заблуждение всей его жизни, а прихожанка замечательная, красивая, добрая, благочестивая, и просто все очевидно сводится к тому, что Бог ведет их навстречу друг другу. А священнику он об этом не говорил, потому что считал эти помыслы правильными.
Я рассказал один случай, а их может быть бесконечное число, когда человек не говорит о помысле, потому что считает этот помысел хорошим. Зачем говорить на исповеди о хорошем? Надо о плохом говорить. Это непонимание того, что как раз о плохом помысле можно не говорить, ты с ним справился и доволен, ты пока поступка плохого не совершил – и ладно, а вот о хорошем помысле, о помысле, который тебе кажется хорошим, не лишне бы и сказать; может, это вовсе не такой хороший помысел.
Так вот, когда приходит помысел, кажущийся хорошим, мы доверяем своему представлению об этом помысле, мы доверяем своему мнению. Нам пришла мысль. О! Здорово! Это хороший помысел, и я ему верю. И я верю этому помыслу, потому что я верю своему мнению об этом помысле. Это и есть, по сути, начало погибели, потому что я свое мнение ставлю во главу угла, я сам решаю, что хорошо, а что плохо. Я умный, взрослый, я образованный, начитанный, молящийся, я сам разберусь, что хорошо, а что плохо.
Вот это мнение, о котором так много пишет святитель Игнатий (Брянчанинов), и есть начало всякого падения. Древние отцы называли это плотским мудрованием. Мы ставим свое «я», свою волю, свое представление во главу угла, и таким образом моя самость, мое своеволие и начинают определять и рулить в моей жизни.
Естественно, нормальным, правильным выходом из этой ситуации будет движение наоборот. То есть нам пришла мысль, нам она кажется хорошей, но это наше мнение. Если эта мысль хорошая, то же самое мнение будет у моего духовного отца. Я прихожу и говорю: «Батюшка, вот мне пришла такая мысль, она мне кажется хорошей». А святой отец говорит: «Нет, позволь, она вовсе не хорошая». – «Как, батюшка? Она же мне нравится». – «Ну и что? Она нехорошая».
|
|
|
Конечно, это неприятно, когда кто-то разрушает то, что мне нравится. Но только таким образом и можно отказаться от своего мнения и научиться рассудительности, вообще поставить волю Божью против своей рассудительности. Если человек будет руководиться только своим мнением о помыслах, он погибнет, потому что его воля будет руководить его жизнью, а спасение и, собственно, жизнь только в исполнении воли Божьей. А я никогда ее не узнаю, потому что верю своему мнению; стало быть, исполняю свою волю.
Я должен принести эту мысль отцу, отречься от своего представления о помысле, отречься от своего мнения и послушать то, что скажет святой отец. Он видит нашу мысль, во-первых, потому, что он опытный и опытом это прошел. Во-вторых, потому, что он причастен благодати Святого Духа – и эта благодать его просвещает и говорит, что правильно, а что неправильно. А в-третьих, это мое собственное смирение перед святым отцом, мое отречение от своеволия, а смиряющему себя человеку Бог всегда дает благодать.
И ключевым в этом движении является не мудрость этого святого, сам он может не быть Иоанном Лествичником, не быть книжным, но святым, он может не читать святых отцов, но быть действительно молящимся и просвещенным в Боге человеком. Поэтому не его мудрость играет ключевую роль, а мое смирение перед ним. Я смиряюсь, отрекаюсь от своей воли, и на смирение Бог дает благодать, просвещающую меня в первую очередь. И на мое отречение от своей воли Бог опять-таки подсказывает человеку, что ему сказать мне, потому что я отрекся ради Христа от своего мнения, от своей воли, от себя, я поверил Христу, поэтому Господь вразумляет, утешает и наставляет меня.
В этом, собственно, и состоит спасение и определение правильности того или иного помысла. Если же мы будем судить своего духовника, своего старца: «Да откуда он знает? Да кто ему скажет? Да ему это неведомо! » – мы будем превозноситься перед ним, а гордому, естественно, Бог противится; гордый запутается в собственных помыслах, он сам себе плетет сеть.
Но это классический случай, мы говорим про Иоанна Кассиана, который учился у Антония Великого. Или про Зосиму (Верховского), который учился у Василиска Сибирского. Или про Игнатия (Брянчанинова), который учился у ученика Паисия Величковского; про Амвросия Оптинского, который учился у Макария Оптинского. Или еще про кого-нибудь. Это классический вариант. Не подумайте, что это легко, но все-таки в целом мы это принимаем.
|
|
|
Но сейчас-то ведь нет опытных старцев, опытных наставников, святых людей, рассудительных руководителей духовной жизни. Нет их сейчас. Конечно, не лишне вспомнить, что так говорил 150 лет назад Игнатий (Брянчанинов), так говорил почти 250 лет назад Паисий Величковский и попытался сам построить свою жизнь, так где-то 500 лет назад говорил Нил Сорский. Все они исходили из того, что нет старцев. И, понятно, в ХХ веке это часто повторялось; во времена Алексия Мечёва, во времена Иоанна (Крестьянкина) постоянно повторяли, что мудрых наставников, духоносных отцов нет.
Но дело-то ведь не в этом. Ведь и в случае с опытным наставником, как мы говорили, даже если он святой отец, ключевым является не его мудрость, ключевым является мое смирение, мое доверие Богу и этому человеку перед лицом Бога. Я ведь обращаюсь к нему не потому, что убедился в его мудрости, а обращаюсь потому, что так надо для того, чтобы моя воля меня не запутала.
Паисий Величковский получил вразумление от своего косвенного наставника, который по Промыслу Божьему оказался «случайно» на Афоне, когда Паисий Величковский умирал от отчаяния, голода, скорбей, одиночества, умирал в самом прямом смысле этого слова. Наставник ему сказал, что если он не вернется к откровению помыслов, если не будет слушаться, отсекать свою волю перед кем угодно, то погибнет. Паисий смутился, он же думал, отшельничество – вот истинный путь. Духовников он искал – не нашел, он так и говорил: «Нет духовников, нет нигде». У него только хватило сил поверить своему старцу Василию Поляномерульскому, и Бог послал ему молодого брата. Но Паисий стал перед ним отсекать свою волю и все свои мысли отдавать ему на суд. Он сам-то был не ахти какой старший, просто его сопостник был чуть-чуть моложе, практически юный. Одному было около тридцати, другому было чуть за двадцать. Но они помогли друг другу встать на ноги: во всяком случае держали совет и каждый свой помысел повергали на суд брата. И спаслись. И Паисий стал величайшим из отцов XVIII века, одним из величайших подвижников христианской Церкви во всю эпоху ее существования. А вообще-то он был почти уже мертвый и духовно, и телесно. Он послушался и выжил.
Важна не мудрость наставника, не его святость. Да и как я могу судить, святой мой наставник или не святой, мудрый или не мудрый? Это же я на его суд выношу свои мысли. Если я буду разбираться в том, насколько он святой, я буду его судить, буду пытаться быть над ним судьей. Мне это зачем, когда мне нужно, чтобы мои мысли были взвешены на весах чужого ума? Мне важно, чтобы не моя воля была, а Его, мне важно, чтобы не я этого хотел, а Бог. Вот же в чем смысл. Не в том, чтобы найти мудрость, мы не философией занимаемся, а в том, чтобы не дать места своей воле запутать меня, не дать места своему мнению. Вот что важно – самоотречение, мое смирение перед братом, мое упование на Бога, отказ от своего мнения, от себя, от своей воли. Важно, что в отсечении своей воли мы предоставляем мысль чужому мнению, а значит – и суду Божьему: «Пойду и спрошу. Что скажет, то и сделаю. Мне не важно, мудр он или не мудр, мне важно, что я не мудр, я не знаю, я не верю, я не понимаю. Вот как скажет, так и сделаю; как он велит мне, так и поступлю».
Вот это важно, это единственный совет, когда я не доверяю себе. А этот совет доступен. Для каждого человека, находящегося в монастыре, есть наставник, есть игумен. Для каждого человека, не находящегося в монастыре, есть жена или муж. Для каждого человека, не находящегося в состоянии замужества или женитьбы, есть отец и мать. В крайнем случае, есть друг.
В том числе и поэтому нехорошо человеку жить одному, потому что некого спросить, ты начинаешь доверять только себе, жить в своем представлении о себе, в своем мнении о себе, в мнительности о себе. Ты не доверяешь отцу, потому что он не верит Богу, матери – потому что она женщина, брату – потому что он малолетка, другу – потому что он не читал тех книг, которые ты читал, батюшке – потому что у него всклокоченная борода, начальнику на производстве – потому что видел, как он хулиганит, обманывает или еще что-то. В итоге человек, судя всех, не верит никому, доверяет только своему мнению, а это и нужно для врага, чтобы окончательно нас погубить.
Единственный путь в том, чтобы про всякую свою мысль, особенно те, которые кажутся хорошими, спросить: «Как ты думаешь? Мне такая мысль пришла…» Если Бог послал эту мысль, человек одобрит ее. Если не одобрит, значит, она не от Бога, надо оставить ее и больше никого не спрашивать.
Но это же надо смириться, а чтобы смириться, надо верить Богу и уповать на Него. Вот поэтому и нужно откровение помыслов, совет с любым человеком, желательно старше, чем ты, или Промыслом Божьим над тобой поставленным. И через некоторое время рассудительность сама поселится в нашем уме.
|
|
|
