Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Четыре копейки. Размен. знак 1 глава




БИБЛИОТЕКА ПРИКЛЮЧЕНИЙ

И НАУЧНОЙ ФАНТАСТИКИ

 

БИБЛИОТЕЧНАЯ СЕРИЯ

 

 

МОСКВА ~ 1988

 

ВЛАДИСЛАВ КРАПИВИН

ГОЛУБЯТНЯ

НА ЖЕЛТОЙ ПОЛЯНЕ

РОМАН ТРИЛОГИЯ

 

 

Серия основана в 1954 году

 

 

 

2-е ИЗДАНИЕ, ИСПРАВЛЕННОЕ

 

 

•ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА•

 

 

ББК84Р7-4

 

Рецензент

В. Н. Фирсов

Автор вступительной статьи

С. И. Казанцев

Художник Е. И. Стерлигова

 

 

Крапивин В. П.

К 78 Голубятня на желтой поляне: Роман-трилогия/ Худож. Е. И. Стерлигова.— М.: Дет. лит., 1988.— 448 с: ил.— (Библиотечная серия. Б-ка приключений и научной фантастики).

 

ISBN 5-08—001196-3

 

Разведчик Ярослав Родин неожиданно попадает на планету, похожую на Землю его детства, и оказывается в центре борьбы с жестокими захватчиками. Об отважных мальчишках, мужающих в борьбе со злом, рассказывает новый роман писателя.

 

БАРАБАНЩИКИ, ВПЕРЕД!

 

Обычно не принято в предисловиях раскрывать секреты книги. Но здесь сразу хочется сказать о том, как в эпилоге этого романа собрались на перекличку барабанщи-хи. Издалека собрались — с разных планет, даже из разных галактик. И в то же время живут и действуют они совсем рядом — в параллельных мирах. А миры стоят в одном тесном ряду на книжной полке. Потому что миры эти — книги, созданные, сотворенные одним человеком — писателем Владиславом Крапивиным.

Если бы старели барабанщики вместе с возрастом своих книг, то старшим по годам, наверно, стал бы Василек Снегирев из рассказа «Палочки для Васькиного барабана». Но не стареют юные герои повестей и рассказов В. Крапивина, как не старятся его книги, из которых пришли барабанщики к своим сверстникам-читателям. И навсегда останется для нас отважным октябренком Василек Снегирев, не испугавшийся один в лесу у ночного костра и спасший от сырости затухающий огонь, пожертвовав очень для себя дорогим — палочками от своего барабана.

А его тезка— Василек Иту Дэн, может быть, еще вырастет в но­вых, будущих книгах В. Крапивина, ведь он прожил славные дни уже в трех повестях: «Далекие горнисты», «В ночь большого прилива» и «Вечный жемчуг». Спасая город от захватчиков, прославился этот маленький сигнальщик, а в битве с черным Канцлером он едва не погиб, как погибли у Серой Стены его друзья — шестеро мальчишек-барабан­щиков. Василек победил, помогая старшему брату, а лет победителю было и есть немногим более девяти.

Он, пожалуй, ровесник Данилке Вострецову, хотя Данилка вместе с романом «Мальчик со шпагой» появился в нашей жизни значительно раньше. Они даже родные братья— не только потому, что родились под одним пером, но и по духу, по общей борьбе за справедливость. Именно это— честность, отвага, беззаветное стремление защитить несправед­ливо обиженных— объединяет, роднит и нашего современника и земляка Данилку Вострецова, и путешественников во времени и пространстве, жителей и патриотов параллельного нам мира братьев Иту Дэн, и — при всей внешней непохожести — обитателя новой «летящей сказки» Вла­дислава Крапивина «Возвращение клипера «Кречет» маленького стек­лянного живого человечка Тильку.

Как много барабанщиков в произведениях В. Крапивина… А на недавней (по этой книге) перекличке звенели еще голоса серьезного Вальки Бегунова из повести «Валькины друзья и паруса», отважного Митьки-Мауса из повести «Колыбельная для брата», барабанщиков Утреннего поля из баллады Глеба Вяткина— писателя и борца Глеба Дикого (заключительная часть романа «Голубятня на желтой поляне»), командира барабанщиков Володьки— вообще легендарной личности из нескольких песен, звучавших в рассказах и сказках Крапивина… Кстати, автор этих песен и баллад, скромно скрывающийся за именами своих литературных героев,— все тот же Владислав Крапивин, уже двадцать пять лет известный как прозаик, а в душе по-прежнему мальчишка, барабанщик и поэт. Чем привлекают его, чем близки ему барабанщики, если он пишет о них такие песни — гордые и тревожные…

 

…Раскатилось и грохнуло

Над лесами горящими,

Только это, товарищи,

Не стрельба и не гром —

Над высокими травами

Встали в рост барабанщики.

Это значит — не все еще.

Это значит — пройдем.

 

Барабанщики в книгах Крапивина — не участники праздничного оркестра, а воины; не парадные сигнальщики, открывающие пионерские смотры, а пионеры в истинном значении этого слова и звания: пио­нер— значит первый. В первой шеренге, впереди наступающей за правое дело армии, поднимаются в рост и идут в атаку крапивинские бара­банщики. Их враг— все Зло, что творится еще на нашей Земле и в параллельных, придуманных их литературным отцом мирах.

…Зло сильно не громадою-силою— Добро и Правда гораздо выше, но Зло многолико, и можно нечаянно не распознать его под смеющейся клоунской маской, а враг может скрыть изуверские планы под той же нарисованной улыбкой. В. Крапивин во всех своих книгах, и в новом романе, учит друзей, единомышленников, сверстников душою, как различить Зло и как его побороть — в себе, в друге, в противнике, на далекой планете, в иной галактике, во Вселенной. Учит жестко порой, не рас­крашивая правду розовым цветом, ведь обмануться в оценке врага— значит затупить оружие. Учит, словно сражаясь за души, за характеры ребят, вызывая испуганное кудахтанье ханжей и мещан. Учит, словно ведет бой за наше с вами будущее. Ясно, что именно с него берут пример барабанщики— и придуманные им и реальные, живые и живущие с ним, с нами рядом,— это прежде всего барабанщики «Каравеллы».

Пионерский отряд «Каравелла» работает в Свердловске вот уже больше четверти века. Все эти годы отрядом руководит писатель Вла­дислав Крапивин. Сложились и окрепли отрядные традиции, буквально выстрадан первыми годами отрядной биографии устав «Каравеллы», в котором одним из главных пунктов сформулирован принцип такой:

«Я вступлю в бой с любой несправедливостью, подлостью и же­стокостью, где бы их ни встретил. Я не стану ждать, когда на защиту правды встанет кто-то раньше меня».

Барабанщики «Каравеллы» по праву и на равных участвуют в пе­рекличке литературных героев (впрочем, они и впрямь стали таковыми: их отряд— главный герой четырех документальных книг, выпущенных в Свердловске и в Москве; книги эти созданы самими ребятами). «Каравелла» стала прообразом пионерского отряда, действующего в трилогии В. Крапивина «Мальчик со шпагой». Зато Данилка Вострецов из этой трилогии наверняка многие годы отлично служит образцом для разных поколений «Каравеллы». И опять же явно из реальной «Кара­веллы» шагнул в песню «командир барабанщиков Володька» (почему-то часто гвардией отряда командуют именно Володьки).

…Тесно переплелись в крапивинских книгах реальность и вымысел, сказка и наше с вами бытие. Есть в «Каравелле», гордо носящей свое корабельное имя потому, что отряд является одновременно и пресс-центром журнала «Пионер», и самодеятельной киностудией, и спортив­ным клубом, и настоящей флотилией, у которой десять яхт, построенных своими руками, свой морской флаг, форма и морские звания,— так вот, есть в отряде капитан Женька— комсомолец, типичный отличник в оч­ках, добрый, мягкий, но становящийся до бледности на скулах стальным, когда дело касается защиты чести и справедливости. Может быть, я чуточку домысливаю, но, читая новый роман В. Крапивина, я узнал в Чите Женьку…

Все это не значит, однако, что В. Крапивин списывает своих героев из своего окружения, как «трудный» ученик на контрольной заглядывает в соседские тетрадки. Жизнь не подсказывает писателю решения его «контрольной», а строго проверяет его. И если мы даже в фантастическом облике узнаём знакомое лицо, это означает прежде всего, что писатель метко распознал в нашей реальной, повседневной жизни самые харак­терные черты и вынес их на всеобщий суд или всеобщее восхищение.

В романе В. Крапивина реальны подвиги ребят, попадающих в фантастические ситуации. Но не значит ли это, что так же реально и Зло, против которого борются крапивинские герои? Да, В. Крапивин во всех своих книгах не превращает Зло в абстрактную категорию, окутанную туманом истертых морализмов,— он смело и жестко называет его конкретные проявления, его конкретных носителей, даже если они, как в этом романе, облечены в аллегорические одежды. В романе носителями Зла выступают грубо раскрашенные манекены, халтурные гипсовые статуи, но это— образ, маска, маскировка. Когда манекены оживают, они ведут себя узнаваемо, как люди… нет, как нелюди в человеческом обличье, которые— увы— еще живут на нашей Земле, вынашивают фантастические в своем изуверстве планы… А внутри нас самих, когда мы вдруг становимся равнодушными к боли других людей, разве не каменеет душа, не начинает ли стягивать кожу лица холодная маска бесчеловечности?..

Вроде бы сокрушающей Зло победой заканчивается роман. Дорогою ценой доставшейся, но— победой. Гелька разрывает замкнутый круг, и банды манекенов оказываются отрезанными друг от друга в разных мирах. Но они еще живы! Они еще могут воспрянуть в каждом из миров. И на нашей Земле, как разбросанные по поляне подернутые пеплом угли, могут выпустить на лес губительное пламя…

Так, выходит, не для веселья и праздника собрались на перекличку крапивинские барабанщики. Они готовы продолжить борьбу со Злом. С разных планет, из разных галактик, из разных времен — они сильны своим единством. Они победят. Но это впереди. А пока…

 

Мальчики в алых испанках,

В черных морских бескозырках,

В пыльных зеленых пилотках

Встали шеренгою плотной.

И барабанщик Володька,

Маленький и загорелый,

Снова зовет в дорогу.

Слышите? Бьет тревогу!

 

С. И. Казанцев

 

 

 

ГОЛУБЯТНЯ

В ОРЕХОВЕ

Вступление

ОДИН И ЧЕТЫРЕ

Был, видимо, июнь. У цирка цвели кусты желтой акации. Алька, не вста­вая со скамьи, дотянулся до ветки, сорвал похожий на ушастого зверька цветок, сунул в рот. Сладко зажму­рился.

Тик посмотрел на Альку и сделал то же самое.

— Травоядные,— сказала Данка.

Тогда и Чита, не отрываясь от книги, добыл себе цветочек.

Яр вспомнил, отчетливо вспомнил, как всасывается в язык сладковатый, с травянистым запахом лета сок. Виновато посмотрел на Данку и тоже потянулся к ветке. Данка сделала вид, что не заметила.

Яр осторожно раскусил корешок цветка, тихонько засмеялся и закрыл глаза. Он отчетливо услышал голос мамы: «Яська, опять ты жуешь эту зелень! Ты превра­тишься в верблюда».

«Еще немного, и я вспомню мамино лицо»,— подумал Яр.

В сквере было шумно. До утреннего представления оставалось минут сорок, в цирк пока никто не спешил. Мальчишки и девчонки играли в прятки и догонялки. Кто-то смеялся, кто-то кричал: «Это не по правилам, пускай теперь Сашка ищет!» Щелкали пистонные писто­леты. Перебивали друг друга считалки. Вот знакомая:

 

На золотом крыльце сидели

Царь, царевич, король, королевич…

 

Вот незнакомая:

 

Раз-два! Три-четыре!

Синий слон живет в квартире!

На слоне лежит доска,

Раз-два-три —

Тебе искать!

 

Яр вспомнил, как он, зажмурившись и прижавшись лбом к забору, торопил приятелей: «Раз-два-три-четыре-пять: я иду искать! Кто не спрятался — я не виноват!» Та-та-та-та! — разлетался топот подошв. Разбегутся, при­таятся. И тихо во дворе, как на пустой планете…

Не надо про планеты.

Надо сидеть и радоваться подарку судьбы. Лету. Вот этим голосам и смеху…

Кто-то радуется, а кто-то не очень. Вон курчавый пацаненок в клетчатом костюмчике поссорился с маль­чишками. Они кричат:

— Не видишь, что ли, нас уже четверо!

— Ну и что? Никто же не узнает! — обиженно до­казывает он.

— Ненормальный какой-то! Иди один, а то полу­чишь!

Ребята убежали, а курчавый мальчишка надулся и так сердито сунул в кармашки кулаки, что весь его желто-синий костюмчик смялся и скособочился.

Яр пожалел мальчишку, как самого себя. Когда он был маленький, его, случалось, тоже не брали в компа­нию…

Алька забрался на спинку скамьи, балансировал на ней и рвал с куста цветки покрупнее.

— Сядь,— сказала Данка.— Свалишься и весь изво­зишься.

— Щас…— Алька прыгнул, зацепил Читу.— Ой…

— Обормот,— вздохнул Чита. И снова взялоя за чтение.

— Правильно, обормот,— сказала Данка.— А ты, Ва­дик, тоже. Хотя бы сегодня обошелся без книжки… Такое дело, а ты…

— Я все понимаю. Одно другому не мешает.

— Что тебе говорила учительница?— поддел Читу Алька.— «Если бы ты, Вадик, глотал учебники, как гло­таешь книжки, ты учился бы на одни четверки».

Чита перелистнул страницу.

— А почему не на пятерки? — спросил Яр.

Чита поднял голову и снял очки. Данка округлила глаза. Тик… В его карих глазах — Яр увидел ясно — метнулась непонятная тревога и радость. Алька подскочил и свалился в траву.

— Вот это да! Вот сказать бы ей: «Поставьте мне пять»!

— Ребята, вы не смейтесь,— растерянно сказал Яр.— Конечно, я могу что-то напутать… Вот когда мы учились…

Алька от смеха перекатился с травы на песок дорожки. Данка подняла его и бесцеремонно шлепнула:

— Ну что за чучело!

Из какого-то незаметного кармашка выдернула пла­точек, стала смахивать сухой песок с белой Алькиной рубашки, еще недавно чистой и отглаженной. А заодно с волос, шеи, щек и ушей. Алька, чуть косолапя, перебирал исцарапанными ногами, фыркал, отворачивался и все время хихикал.

Потом успокоились, опять расселись на скамейке. После споров и смеха выпадают иногда такие тихие минутки. Данка, укоризненно вздыхая, сворачивала пла­ток. Алька помусоленным пальцем стирал с колена прилипшие песчинки и заглядывал в книжку Читы. Тик молчаливо приткнулся к Яру. Яр обнял его за плечо, откинулся на спинку скамьи и разглядывал здание цирка.

Это был старый деревянный цирк. Поразительно зна­комый. Над парадным входом подымались на дыбы гро­мадные фанерные кони — черные с красными седлами. В стороне от них белозубо улыбалась фокусница София Марчес с пунцовой розой в смоляных волосах. И держала на ладони лилипута (София и лилипут тоже были фанерные).

Яр вспомнил, как он, восьмилетний, с замиранием ждал на представлении, когда же София вытащит из какой-нибудь вазы или коробки крошечного лилипутика и вот так поставит на ладонь. Но этого ни разу не случилось. Лилипуты, выступавшие в аттракционе Марчес, были не такие уж маленькие — ростом вот с этого «клетчатого» мальчика, который все еще стоял с кулаками в тесных кармашках.

Мальчик будто ощутил взгляд Яра, сердито обернулся, растопырил локти и зашагал через кусты к дальнему дощатому забору.

— А что за забором? — спросил Яр у Данки.— Го­родской сад?

Она кивнула. Алька вскочил:

— Конечно, сад! Мы там в пиратов играем! Там по вечерам гулянья, а днем почти никого… Только там в гущине крапивы много.

Яр осторожно сказал:

— Мне кажется, там должен быть фонтан. Два маль­чика с луком…

— Да,— быстро отозвался Тик.— Хочешь посмотреть? Это близко, там в заборе дыра…

 

Фонтан стоял посреди поляны, окруженной старыми березами. Это был круглый каменный бассейн. Посреди бассейна торчала сложенная из булыжников горка, а на ней темнели фигурки двух бронзовых мальчишек. Один, вытянувшись в струнку, поднял согнутый лук с нацеленной в зенит стрелой. Другой сидел у его ног и держал запасные стрелы. Оба смотрели вверх.

«Сколько лет они в этом саду…— подумал Яр.— Веч­ные ровесники всех мальчишек, которые здесь играли и будут играть… А там в последний раз их не было. И сада не было, и цирка…»

Фонтан работал в четверть силы. Из тонкой трубки-стрелы выбивалась небольшая струйка, и вода стекала по мальчишечьим рукам и плечам (на плечах лежали зеленые полоски медной окиси). На внутренней стороне бассейна выплевывали водяные жгутики озорные детские рожицы, тоже отлитые из бронзы. В бассейне вода слегка рябила, но сквозь нее хорошо различалось бетонное дно. Яр заметил дрожащий блеск нескольких белых и желтых монеток.

— Ура,— деловито сказал Алька,— будет нам моро­женое.

Дрыгнув ногами, он скинул растоптанные сандалеты и соскользнул с края бассейна в воду. Тик хотел пойти за ним, но Данка не пустила:

— Если будет мокрый, то пускай хотя бы один… И вообще это неприлично — мелочь в воде собирать.

— Дана, не обрастай предрассудками, как классная дама,— возразил Чита.— Все собирают.

— И вовсе я не буду мокрый,— сказал Алька. Вода была ему чуть выше колен.— Ух и теплая…

Он стал бродить вокруг каменной горки. Иногда на­гибался и, макая подвернутый выше локтя рукавчик, доставал добычу.

— Вон еще денежка! — командовал Тик.

— И вон! — показывал снятыми очками Чита. Яр тоже не зевал:

— Алька, смотри! Рядом с ногой!

Даже Данка сперва увлеклась. Но скоро сказала:

— Хватит уже. В цирк опоздаем.

— Там еще много осталось,— с сожалением отозвался Алька. Но пошел к барьеру.

— Сюда каждый вечер монетки бросают,— объяснила Данка Яру,— потому что этот фонтан все любят. Он все нашествия пережил.

«Какие нашествия?» — хотел спросить Яр. Но тут приблизился Алька, пришлось его вытаскивать на сушу.

— Много? — спросил Тик.

Алька разжал кулачок. На ладони-лежала кучка мокрых монеток — серебристых и медных. Яр взял одну желтую. Размером она была в точности как знакомые по давнему детству пятаки. И тоже рубчики по краям. Но изображение оказалось незнакомым: четырехугольная звезда, похожая на розу ветров. Яр перевернул монету. И поморщился от неожиданности: на другой стороне была цифра 4. В подтверждение ее по кругу шла надпись:

Четыре копейки. Размен. знак

Яр с непонятной досадой положил «обманный пятак» в Алькину ладошку. Потом рассердился на себя: рас­страиваться из-за такой мелочи, как незнакомая монетка, просто глупо. После всего, что случилось!

Он поймал тревожный взгляд Тика: «Что-то не так?»

«Все в порядке»,— улыбнулся Яр.

И Тик улыбнулся. Чуть виновато.

Они пошли к лазейке, ведущей в сквер, к цирку. Алька, гордый добычей, топал впереди. Яру показалось, что Алькина походка стала чуть больше «кавалерийской», чем раньше. И тут же Данка сказала:

— Ты почему хромаешь?

— Да так…

— Алька!

— Ну, там, кажется, стекло было…

— Вечно с тобой истории.— Данка опять достала платочек.— Дай сюда ногу, балда… Вот засоришь да схватишь какую-нибудь заразу…

— Ой, уже схватил… Р-р-р! У меня бешенство! — Алька запрыгал на одной ноге.

— Дурь у тебя…

Данка разорвала платок на ленты. Общими силами замотали порезанную Алькину ступню (он хихикал от щекотки).

— Обувайся, радость ненаглядная. Да ступай осто­рожнее.

— «Осторожнее, осторожнее»… Нога, что ли, от­валится?

— Не ворчи и слушайся старших,— усмехнулся Чита.

— Это Дарья-то старшая? Ой-ой-ой! Вот это да!

— Тогда меня слушайся,— сказал Яр.— Я-то уж точ­но старше. Даже и не сосчитать, во сколько раз.

Не оглядываясь, Алька проговорил с ехидцей:

— Ну и что? Зато ты не настоящий, а придуман­ный.

— Алька!— со звоном сказал Тик.

Все остановились. Чита растерянно надел очки.

— Алька, ты что?..— сказала Данка.

Алька быстро глянул на всех, отвернулся и засопел.

Тяжелая неловкость навалилась на всю компанию. Яр коротко вздохнул. Обижаться было глупо. Но все же на миг ему стало жаль себя. Так же, как жаль было курчавого мальчишку, которого недавно прогнали четверо при­ятелей…

Судя по всему, назревала ссора. Может быть, даже со слезами. В такой, казалось бы, дружной компании!

Чтобы все сделать шуткой, Яр крякнул, как рассер­женный Дед Мороз, и пробасил:

— Тут где-то растет крапива, про которую ты говорил. Я вот сорву, а там посмотрим, придуманный я или нет.

Это прозвучало ненатурально и глупо. Данка отвела от Яра глаза и сказала Альке:

— Бессовестный. Извиняйся сейчас же.

Алька порозовел, опустил пшеничные ресницы. Сказал сипловато, но все же с чуть заметной игривой ноткой:

— Простите, пожалуйста, я исправлюсь.

— Бессовестный,— опять сказала Данка.

— Мы не опоздаем? — чересчур озабоченно спросил Тик.

Яр взглянул на часы.

— Двадцать минут до звонка. Пошли! Мы ведь хотели еще мороженого купить.

— В цирке за мороженым сейчас очередища,— воз­разила Данка.— А здесь, в саду, недалеко киоск есть. Вы идите и подождите меня у скамейки, я сбегаю. Алька, дай деньги.

Насупленный Алька вытряс из кармана монетки. Тик переглянулся с Данкой.

— Я с тобой сбегаю! Тебе не унести столько порций. Сразу… пять…

— Я с вами,— сумрачно сказал Алька.

— Ты хромой.

Данка и Тик умчались. Алька секунду подумал и ки­нулся за ними…

Яр и Чита сели в сквере на прежнее место. Чита сию же минуту уткнулся в книгу. Яра это даже слегка разо­злило. Но он постарался прогнать досаду и неясную тревогу. Вдохнул в себя лето и стал смотреть, как втя­гивается в цирковые двери пестрая ребячья толпа.

Яра легонько тронули за плечо. Сзади стоял хмурый Алька. Он шагнул назад и поманил Яра за собой.

Они быстро отошли.

— Что, Алька? — с испугом спросил Яр.

Это был какой-то другой Алька. Без всякой смешинки в серо-зеленых своих глазах, будто похудевший и подросший.

— Что, Алька? Что случилось?

Тот шагнул к Яру вплотную, прочно взялся за его рубашку, уткнул ему под ребра запрокинутый подбородок. И, глядя снизу вверх, тихо спросил:

— Ты очень обиделся?

Яра накрыло теплой волной.

— Ну что ты, Алька,— одними губами сказал он.

— Нет, правду скажи.

И Яр сказал правду:

— Самую капельку. Но сейчас уже нисколько не обижаюсь. Честное слово.

Алька переглотнул. Еще острее уткнулся подбородком.

— Пожалуйста… Ну, пожалуйста-пожалуйста, извини меня. Ладно?

Яр улыбнулся, пятерней взъерошил Алькины нестри­женые волосы. Несколько секунд Алька смотрел с жа­лобной тревогой. Потом тоже заулыбался, превращаясь в прежнего Альку. Яр подхватил его, невесомого, вскинул на вытянутых руках, закружил над собой. Алька радостно заверещал, дрыгая ногами и теряя сандалеты.

Подбежали Данка и Тик. Подошел Чита.

— Я тоже так хочу,— сказал Тик.

Яр усадил босого Альку в траву, взметнул вверх Тика. Тик не стал верещать, упруго выгнулся, раскинул в сто­роны ноги, развел прямые руки (в каждой — стаканчик с мороженым).

— У нас такое упражнение называлось «мельница»,— вращая Тика над головой, сказал Яр.

— А у нас — «штурвал»! — крикнул Тик.

И правда, его тонкие ноги и руки мелькали, как спицы в рулевом колесе парусного корабля из старинного фильма про пиратов.

Яр приземлил Тика и спросил у Данки:

— Тебя повертеть?

— Нет, я уже большая,— вздохнула она.

Предлагать «верчение» серьезному Чите Яр не ре­шился. Но тот сказал ревниво:

— А меня?

— Ты, наверно, и там читать будешь?

— Не-а,— отозвался Чита с дурашливой, почти Алькиной интонацией. И отдал Альке очки (тот сразу их нацепил).

А Яр уже не первый раз подумал вот о чем: обычно, если человек снимает очки, взгляд его делается беспо­мощным, а у Читы— у Вадика— глаза становились твер­дыми, как у стрелка из лука.

— Летим,— сказал Чита.

 

…А через пять минут они сидели в цирке. Лизали остатки тающего мороженого. Смотрели, как над желтой ареной зажигаются фонари. У выхода выстроились уни­формисты в красных с золотом мундирах. Пахло опил­ками, конюшней, сухим лаком скамеек. Голоса и смех уносились под купол, где блестели никелем трапеции. Стоял такой знакомый «цирковой» гул. Все было как раньше…

Когда раньше? Где?

«Этого не может быть!»— опять резанула Яра хо­лодная мысль. Но тут же улетела. «Ну и пусть! — мыс­ленно крикнул ей вслед Яр.— Это есть!»

Оркестранты на балконе гудели и пиликали вразно­бой— пробовали свои скрипки и тромбоны. И вдруг замолчали. Вспыхнули еще фонари, яркие до синевы. Над оркестром на темном панно забегали, запереливались круглые цветные огни.

Яр подумал, что это похоже на щит корабельного компьютера. Конечно, когда корабль меняет режим. А если крейсер висит в субпространстве, то огни горят неподвижно…

 

Глава первая

ГОСТЬ

 

Огни горели неподвижно. Могли они и совсем не гореть. Свечение лампочек на пульте было лишь тра­дицией. По крайней мере, когда крейсер зависал в субпространстве перед дальним прыжком. Вахта в это время тоже была не нужна. Если кто-то и дежурил, то опять же отдавая дань традиции или бессоннице.

Капитан Виктор Сайский бессонницей не страдал, а традиций не одобрял, так как они уставом СКДР не оговаривались. Но с другой стороны, они не были и на­рушением. Поэтому Сайский лишь досадливо помолчал, когда Ярослав сообщил, что не пойдет спать и останется у пульта.

Ярослав был старше всех в экипаже, старше даже астронавигатора Олега Борисовича Кошки, хотя тот уже выглядел пенсионером. У Сайского могли возникнуть подозрения, что разведчик Ярослав Родин просто не доверяет автоматике крейсера, а заодно и капитану, который эту автоматику сам отлаживал и проверял. До последней ячейки! Но высказывать подозрения и вступать в спор капитан не мог. Помолчав, он только спро­сил:

— Ну… а что же вы собираетесь делать в течение сорока часов? Если не секрет.

— Не секрет,— без улыбки сказал Ярослав.— Буду сидеть. Вспоминать…

Он говорил правду. Часы молчания, когда крейсер повисал вне привычных измерений и понятий, когда он по земным представлениям просто не существовал и ничего, абсолютно ничего не могло случиться, Ярослав любил. Любил тишину и домашнее тиканье пружинного будильника «Янтарь». Будильник неторопливо отмерял локальное время.

Ярослав сидел и вспоминал. Собственно, это было главное, что оставалось у него. От поиска Яр ничего не ждал. Скорее всего, опять будут пустые ненужные пла­неты: каменистые глыбы, сожженные жестким излучением, или жидкие шары в оболочках метановых и аммиачных атмосфер. Они годятся для диссертаций, а для жизни бесполезны. А если и будет жизнь — вроде микробов и горного мха на Виктории или тех безобидных песчаных тварей на АЦ-1,— ну и что?

Вероятность найти цивилизацию, с которой можно общаться, равна ноль целых, ноль, ноль, ноль, ноль… Найти остатки такой цивилизации легче. По крайней мере, на Леде нашли. И тысячи умов кинулись раз­гадывать: кто были существа, построившие посреди каменистой равнины громадный арочный мост? Что означают мозаичные фигуры на поле, частично изрытом ударами метеоритов? Кто-то уверял, что нашел разгадку. Была даже написана «История цивилизации Леды». Сначала она понравилась Ярославу. Позже он пере­листывал ее с усмешкой. Автор строил догадки и доказательства, то и дело пристегивая факты из истории Земли. Это было похоже на попытку примерить чужую одежду. Ярослава перестали интересовать загадки мо­заичных фигур и гигантских арок.

Волновать себя тайнами давно сгинувших в космосе жизней? Зачем, если не сумел разобраться в своей?

Это был не эгоизм. Скорее, это было одиночество. А может быть, усталость.

И, оставаясь один, Ярослав теперь вспоминал не Леду, не Черные Кристаллы, не метановые вихри Меркатора и не стада песчаных кротов на АЦ-1. Он вспоминал двор на улице Огарева. Юрку вспоминал, Славика, игру в лунки, синие вечера с костром на лужайке за стадионом и бумажные самолеты, которые пускали с голубятни. И очень часто— маму.

Мамина могила не сохранилась.

Когда Яр пришел из первого броска, кладбище— уже сильно заросшее— еще темнело над речным обрывом. Он отыскал тогда холмик с решеткой и плоским серым камнем. К холмику даже вела тропинка— видимо, за могилой присматривала Галина. Она не дождалась Яра, вышла замуж за какого-то журналиста, но, значит, что-то со­хранила в душе… Яр поправил камень, покрасил решетку и через три месяца ушел на знаменитом СКДР-7 к Чер­ным Кристаллам.

Когда он вернулся, Нейск ничем не напоминал прежний город. На месте кладбища блестели стеклянные павильоны какой-то фабрики. Это неожиданно сильно обидело, даже оскорбило Яра. Он понимал, что жизнь идет и все меняется, но выдержка скадермена изменила ему. Он отказался встречаться с журналистами и участвовать в конгрессе Академии, который был посвящен Черным Кри­сталлам. Не пошел даже на встречу с учениками «своей» школы. Вернее, той, что стояла на месте бывшей кир­пичной, трехэтажной. Впрочем, обижать ребят Ярослав не хотел. Но он не знал, как говорить с ними. Дети стали не похожи на прежних— рассудительные, крайне веж­ливые, во взрослых костюмах, со взрослой расчетливостью в глазах и речах. С десятилетнего, возраста знающие, кто из них кем станет.

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...