Четыре копейки. Размен. знак 2 глава

Или Яру так казалось? Все равно он не пошел…

Он три года проработал в обсерватории Звездного центра и старался жить, как все. И у него получалось. Даже чуть-чуть не женился второй раз. Но тут ему сказали про рейс «девятки», и он сразу согласился…

 

Будильник в тишине тикал с удвоенной громкостью. Это был старый квадратный будильник с треснувшим на уголке стеклом. Очень похожий на тот, что стоял на подоконнике в комнате маленького Ярослава— Яськи. Когда он принимался трезвонить (от усердия даже под­прыгивал), Яська вскакивал, подбегал, давил кнопку и опять кидался в постель. Но теперь уже ногами к по­душке. Это чтобы мама, когда придет стаскивать одеяло, удивилась. И мама каждый раз притворялась, что удив­ляется. А потом начинала щекотать Яськины пятки. А он хохотал и лягался.

— Ну, хватит, хватит, Ясик. Ох, какой же ты еще ребенок…

Мамин голос Яр помнит. Каждое звучание, каждую нотку. Руки помнит с прожилками и царапинками. Завитки волос и родинку на мочке уха… А лицо ускользает, ускользает… Карточки сгорели вместе с комбинезоном во время аварии вездехода на Меркаторе. Был еще один снимок — фаянсовый медальон на памятнике. Но где он теперь?..

Будильник стоял на полированном выступе, который тянулся по всему пульту. В полировке, как в черной воде, отражался светлый циферблат и цветные лампочки панели. И магнитная кассета — ее забыл Дима Кротов, самый молодой член экипажа. На одной стороне ленты были записи популярных ансамблей, на другой— чей-то голос. Дима слушал его в одиночку, в своей каюте…

Яр дотянулся до кассеты и убрал ее в выдвижной экранированный ящик. Иначе при смене режима запись могла изрядно пострадать. Почти сразу Яр услышал за спиной легкие шаги. «Вспомнил»,— с усмешкой подумал он и сказал:

— Дима, я убрал вашу кассету в третий ящик.

Дима не ответил. Яр оглянулся. Посреди рубки стоял мальчик.

 

Мальчик лет одиннадцати, белобрысенький такой, с немного оттопыреными ушами, с царапиной на вздернутом носу. В сетчатой безрукавке с большой дыркой на плече, в мятых серых брюках с пузырями на коленях. Правая штанина подвернута, будто он только что ехал на вело­сипеде. К пыльным вельветовым полуботинкам пристали пушинки — видимо, от цветущего тополя.

Мальчик посматривал вокруг со спокойным любо­пытством.

«Ну что ж…» — подумал Яр и кинул руку к левому карману с ампулой.

 

Когда Яр учился в Ратальской спецшколе, у них на курсе был паренек, Стасик Тихов, он коллекционировал старую фантастику. Немного наивные, но в общем-то увлекательные романы и повести о звездных путеше­ствиях. В этой коллекции был целый раздел, который назывался «Визиты»: истории о том, как в космолетах и орбитальных станциях неожиданно появлялись люди или иные существа. Не из экипажа, а другие. В разделе было три части. В первой говорилось о «зайцах» (чаще всего о мальчишках), которые тайно пробирались на корабли, чтобы участвовать в экспедициях. Вторая часть содержала рассказы о «гостях»: о лицах разного возраста, повадок и характеров — они проникали на звездолеты и станции неведомыми науке путями, иногда с помощью колдовства. В третьей части речь шла о призраках.

Практика звездных экспедиций два первых варианта отрицала начисто.

А «призраками» занималась медицина.

Врачи именовали эту болезнь длинным латинским термином. У скадерменов называлась она короче, но тоже по-научному — псевдоконтакт.

Псевдоконтакт проявлялся чаще всего у молодых астролетчиков, которых вдруг охватывала тяжелая тоска по Земле, или у ветеранов, уставших от долгих рейсов и разведок. В этих случаях космонавты видели перед собой— очень реально — знакомых или незнакомых лю­дей, которые вступали в беседы, звали куда-то, вспоми­нали о прошлом.

Псевдоконтакта отчаянно боялись. Он свидетельство­вал, что следует менять звездную профессию на зем­ную…

Яр был далеко не молод, ностальгией не страдал. Значит, годы?.. Черт знает, когда они успели проле­теть…

«Ну что ж…— подумал он довольно хладнокровно.— Придется снова засесть в обсерватории…»

Но это позже. А пока— рейс. Бросок. В рейсе следует оставаться скадерменом. Яр щелчком выбил на ладонь крупную пилюлю пентарина. С некоторым сожалением взглянул на мальчишку, который сейчас исчезнет. Мальчишка был удивительно знакомый. Нет, Яр не знал его имени и раньше никогда не видел. Но такими были приятели в его детстве. Таким, видимо, был когда-то он сам.

Этот пацаненок прикатил на своем велосипеде из тех времен, когда о звездных полетах писали только фантасты. Когда не существовало неофициального, но почетного титула «скадермен», да и самого проекта СКДР не было в помине. А был старый Нейск, заросший одуванчиками двор, шаткая заброшенная голубятня, где играли то в партизанский штаб, то в полет на Венеру…

Мальчик стоял вполоборота к Яру и разглядывал на потолке центральный, выключенный сейчас плафон.

— Испортился, что ли…— тихонько сказал он и стал медленно поворачивать голову к Яру.

Яр вздохнул и раздавил зубами желатиновый шарик.

Ледяные стрелы ударили в язык, в нёбо, в мозг. Все вокруг стало холодным и пронзительно ясным. Таким ясным, что приглядись — и поймешь, куда и по каким ячейкам скачут за пультом электронные импульсы. При­слушайся — и узнаешь, какие сны снятся юному Диме Кротову или добродушному Борису (Сайский снов, ес­тественно, не смотрит, так как это не предусмотрено инструкциями).

В мыслях тоже ясно, чисто и холодно. Исчезли су­мятица, неуверенность, нерешительность. Исчезло все не­нужное, все, что мешает, все, что кажется…

Мальчик не исчез.

Он тоже стал ясным, как бы видимым насквозь. Яр, например, понял, что в кармане у мальчишки шелуха от семечек подсолнуха и огарок свечки, и что у него поба­ливает натертая башмаком пятка, и что здесь, в рубке крейсера, мальчику интересно, а смущения он не испы­тывает и настроен даже как-то по-хозяйски.

Черт знает что…

Оставалось прошептать «сгинь-пропади» и плюнуть через левое плечо. Яр этого не сделал, хотя про суевер­ность скадерменов ходили анекдоты. Он ощущал странную беззаботность. Как школьник, который говорит: «Я сделал все, что полагается. Теперь, если что-то не так, я не виноват».

Мальчик встретился с Яром светло-карими глазами. Взгляд был спокойно-доброжелательный и самую чуточку снисходительный. Мальчик улыбнулся уголками губ и опять поднял глаза. На выпуклые хромированные буквы над пультом.

— Эс-Ка-Дэ-Эр-девять,— полушепотом прочитал он.— Суперкрейсер дальней разведки…

— Совершенно верно,— сказал Яр, поворачиваясь вместе с креслом.

Гость явно не собирался растворяться в воздухе, и оставалось одно: принять «правила игры». «Черт возьми, почему я не ударяюсь в панику? И почти не удивля­юсь? — спросил себя Яр.— Защитная реакция мозга?»

А мальчишка был такой славный и абсолютно насто­ящий. Как он устоял перед пентарином? Этого не могло быть…

— Совершенно верно,— сказал Яр.— Суперкрейсер дальней разведки. Сокращенно — эскадер. В просторе­чии — скадер.

— А почему девять?— Мальчик опять посмотрел на Яра. Как на привычного собеседника.

— Потому что девятый номер. По порядку. Так построили…

— Да? — Мальчик то ли с недоумением, то ли с легкой досадой шевельнул выгоревшими бровями.— А я, когда сюда шел, думал, он один. Просто эскадер…

— Ты сюда шел…— задумчиво сказал Яр.— И вот пришел… Да?

— Ага.— И он опять слегка улыбнулся.

— Ну и… может, поздороваешься хотя бы?

— Ой… здрасте. Простите.— Он чуть покраснел и за­шевелил большим пальцем в полуботинке — в том месте, где вельвет был протерт почти насквозь.

Яр, бестолково улыбаясь, молчал. Мальчик решил, видимо, что хватит смущаться, и повел веселыми глазами по пульту.

— Сколько приборов всяких! В сто раз больше, чем я думал… А это что за кнопка?

Яр в броске перехватил руку.

Он не мог ее перехватить. Рука должна была оказаться из воздуха. Или из чего там у призраков? Но она, по-мальчишески тонкая, твердая, теплая, оказалась настоящей. Когда Яр испуганно разжал хватку, на загорелой коже остались белые пятнышки от паль­цев.

Мальчик удивленно морщился.

— Извини,— сказал Яр.— Больно? Я не хотел. Но это кнопка аварийного вызова, сейчас поднялся бы такой тарарам…

— Ой…— сказал мальчик и виновато засопел.

Яр откинулся в кресле.

— Ну, ладно… Любопытно все-таки, откуда ты взялся?

— Я? Ну… я сперва поехал к Данке, чтобы спросить про цирк. А потом сюда, на поляну. Думаю: наверно, пора заглянуть.— Он почему-то вздохнул.— Велосипед у за­бора поставил, а сам сюда, по лесенке. Вот…

— Угу… Ты хочешь сказать, что крейсер стоит на поляне и к нему ведет лесенка?

Мальчик быстро и прямо взглянул Яру в глаза. Кив­нул.

— М-да…— медленно сказал Яр.— Видишь ли, я убежден в другом. Я уверен, что он висит в субпростран­стве, которое даже не совсем пространство и про которое ученые до сих пор спорят, что же это такое. И в кото­рое трудно приехать на велосипеде хотя бы потому, что…

— Да, я знаю,— перебил мальчик и нетерпеливо мот­нул головой.— Это по-вашему в этом… в субпространстве. А в самом деле, по-нашему, на поляне…

— По какому это по-вашему? — слегка уязвленно спросил Яр.

— Это… Мы так придумали. Я и ребята. Когда стали в вас играть…

— Ничего себе заявочки!— Яр от изумления вспомнил мальчишечью терминологию давних лет.— Это, выходит, я придуманный? И весь экипаж, и крейсер?

Мальчик впервые смутился очень сильно. Оттопырен­ные уши стали алыми. Он опустил голову и левым баш­маком начал неловко чесать правую щиколотку. Прошептал, не глядя:

— Ну… вы не обижайтесь, пожалуйста.

— Я не обижаюсь…— Яр дотянулся, взял его за локти (взял настоящего, живого, пахнущего травой, мальчи­шечьим потом, велосипедной смазкой и клейким тополи­ным соком), поставил перед собой.— Я не обижаюсь, малыш… но мне трудно в это поверить. В лесенку, в поляну…

— Тогда пойдемте! — Мальчик весело отпрыгнул назад.

— Куда?

— На поляну!

Яр понял, что сейчас мальчик уйдет.

— Постой! Скажи хотя бы, как тебя зовут?

Мальчик мигнул.

— Игна…т…тик,— проговорил он с легким усилием. Видимо, не знал: сказать полное имя или уменьшитель­ное?

Яр этого не ждал. Среди его приятелей-мальчишек были Саши, Валерки, Вовки, Юрки, Сережи. Потом пошла мода на Денисов, Егоров, Данилок... Игната он не помнил ни одного.

Но все равно хорошо.

— Значит, Игнатик?

— Ага,— сказал мальчик с облегчением, будто сдал маленький экзамен.— Или иногда просто Тик… Вы пойдете?

Яр улыбнулся:

— Я же на вахте.

— Ну и что? Корабль на автоматическом контроле, вахта сейчас не обязательная.

— Хорошо…— Яр встал. Если играть, так до конца. Но кажется, конец был близок. Какой?

Игнатик шагнул к двери аварийного гермошлюза и ухватился за хромированный рычаг, утопленный в глу­бокой выемке. Вопросительно оглянулся на Яра.

— Чтобы открыть эту дверь, надо ее разблокировать и набрать двойной код,— тихо сказал Яр.

— Да не-е…— отозвался Игнатик.

И потянул рычаг.

Дверь тяжело отошла.

Яр увидел полосы солнца.

 

 

Солнце било в щели и открытую дверь дощатой будки. Будка примыкала к тамбуру шлюза. Игнатик легко перешагнул стальной комингс. Протянул оттуда, из дру­гого мира, тоненькую свою руку Яру. Яр… вздохнул, зажмурился и тоже шагнул.

У него под ступнями прогнулись шаткие половицы. Яр быстро посмотрел назад. Там была теперь фанер­ная стенка с грубо сколоченной и плотно закрывшейся дверью.

— Как же я вернусь?— проговорил Яр с внезапным и совершенно детским страхом.

— Да очень просто. Так и вернешься… Ой, то есть вернетесь… Яр…

— Что?— машинально спросил он. Сердце стучало глухо и медленно. С трудом толкало кровь. Было жутко? Пожалуй, нет. Но…— Что?— механически повторил он.

— А можно… мы будем с вами на «ты»? Мы так привыкли, когда играли…

Игнатик опять засмущался, зачесал башмаком щико­лотку. Он был настоящий. Его смущение было настоящим. И его царапина на носу, спутавшиеся на лбу волосы, дырка на майке.

И заброшенная голубятня была настоящая.

То, что это голубятня, Яр понял, увидев за окошком проволочную клетку. Здесь вкусно и знакомо пахло ста­рыми досками.

Яр усилием воли вогнал сердце в нормальный ритм. В конце концов, он был скадермен с тремя звездами на рукаве.

— Да,— сказал он Игнатику,— конечно. Давай на «ты», так лучше будет.

— Пошли? — Игнатик шагнул к двери голубятни. Яр за ним. В проеме двери он, согнувшись, замер.

Навстречу ударило лето.

Знакомое до сладкой тоски лето с высокой травой, тополиным пухом, солнцем и чистой голубизной над низ­кими крышами.

Голубятня стояла посреди поляны, усыпанной звез­дами одуванчиков. Они покрывали поляну сплошной желтизной. Игнатик прыгнул в одуванчики и сказал Яру:

— Спускайся. Не бойся…

Яр медленно сошел по приставной лесенке.

За поляной лежал широкий двор. Тот самый двор? С двухэтажным деревянным домом, с высоким сараем, вдоль которого тянулась березовая поленница. За поко­сившимся забором— два тополя и кирпичное здание пе­реплетных мастерских. Косой столб с проводами, на про­водах повис разбитый ветром змей с мочальным хво­стом.

Вокруг поляны, шелестя спицами по листьям высоких сорняков, ездил на велосипеде мальчишка.

— Во, Алька на моих колесах гоняет,— обрадовался Игнатик.— Алька!

Мальчишка подкатил, затормозил со звонким скре­жетом. Распахнул ресницы, глянул изумленно. И вдруг просиял— иного слова не найдешь— навстречу Игнатику и Яру.

— Вот,— скромно сказал Игнатик.— Это Яр. Я при­вел. А вы не верили.

Алька положил велосипед. Сияя, обошел вокруг Яра, как вокруг новогодней елки. Потом встал перед ним, глянул серо-зелеными веселыми глазами и приоткрыл пухлый рот с трещинкой на верхней губе.

Он был круглолицый, русый, в полинялом и обвисшем тренировочном костюме. Чуть пониже Игнатика и на год или полгода помладше.

— Здрасте… здравствуй,— сказал он и протянул пря­мую ладошку с плотно сдвинутыми пальцами.

Яр улыбнулся… и опять поразился реальности и не­возможности того, что случилось. Обдало жутковатым холодом. Но Алька был такой… такой взаправдашний Алька. И все вокруг— было.

А раз было, приходилось делать то, что полагается. Устав СКДР гласил: «Столкнувшись с необычными яв­лениями, которые на данный момент не поддаются объ­яснению, командир и члены экипажа, вместе или в одиночку, должны действовать, полагаясь на собствен­ную интуицию и опыт, в соответствии с обстоятельст­вами».

В соответствии с обстоятельствами следовало взять Алькину руку и поздороваться. Яр так и сделал.

— Ой! — спохватился Игнатик.— Надо же к Чите зайти! Подождите, я запру велосипед в сарай — и пой­дем…

Он вскочил в седло и укатил по траве и одуванчи­кам.

У Яра и Альки наступило неловкое молчание. Чтобы его прогнать, Яр спросил:

— А кто такая Чита?

Алька обрадованно засмеялся:

— Это не «такая», а «такой»! Это Вадька, мы его так прозвали.

— А он не обижается? Чита — это ведь, по-моему, обезьяна из старого кино про дикаря Тарзана…

Алька замотал головой так, что волосы разлетелись по сторонам.

— Это не из кино, что ты! Это сокращенно от слова «читатель».

Подбежал запыхавшийся Игнатик.

— Пошли! — Он торопливо взял Яра за руку. За другую — двумя ладошками — ухватился Алька.

 

Улица была та, где он бегал в детстве. Или почти та. Яр узнавал дома с палисадниками, старые ворота с поржавевшими овальными знаками страховых обществ. Вот старая кривая липа, вот водонапорная колонка, похожая на человечка в матросском берете с пом­поном. У нее, как всегда, лужа, из лужи пьют во­робьи.

Асфальтовый тротуарчик тут и там пробит крепкими небольшими лопухами…

Вошли во двор, похожий на тот, где жил когда-то Славик Раскатов. На середине приставной лестницы, ве­дущей к чердаку, сидел мальчик в очках. Это, без­условно, и был Чита. Во-первых, потому, что он читал. Во-вторых, потому, что Алька радостно заво­пил:

— Чита, мы пришли! Вот смотри!

Чита поднял голову. Рывком откинул со лба темное крыло волос. Положил очки в накладной карман отгла­женной голубой рубашки. Прикрыл книгу и встал на ступеньке. Отряхнул красивые светлые брюки с острыми стрелками. И, не держась за брусья лестницы, легко сбежал по шатким перекладинкам.

Встал перед Яром — тоненький, высокий, очень акку­ратный. Посмотрел прямо и внимательно.

— Здравствуйте, Яр. Хорошо, что вы пришли.

— Мы договорились с Игнатиком, что будем на ты,— сказал Яр.

Чита рассеянно кивнул. Посмотрел на Игнатика.

— Тик, просто не верится. Как ты все это сде­лал?

— Я старался,— скромно сказал Игнатик.

— А где Данка? — нетерпеливо спросил Алька и крут­нулся на пятке.— Еще не пришла?

— Вот она идет,— сказал Чита.

В калитку вошла девочка в красном платье. Угловатая, быстрая, с толстогубым добродушным ртом, но строгими бровями и темными глазами. Игнатик и Алька под­тянулись. Впрочем, Алька тут же довольно развязно сказал:

— Где тебя носило? Принесла билеты?

— Здравствуйте,— сказала Данка. В основном Яру.

— Это Яр,— сообщил Игнатик.

— Я поняла…— В Данкиных глазах металось любо­пытство, но говорила она сдержанно.— Значит, все-таки вытащил вас Тик… Он у нас молодец, верно?

— Тут какой-то заговор,— заметил Яр.— Выходит, ме­ня заранее готовились «вытащить»?.. Объясните мне все по порядку! — взмолился он.

— А мальчишки не объяснили? — Данка с укором глянула на ребят. Она была постарше и, видимо, умела командовать.

— А чего…— пробормотал Игнатик.— Я сказал, что мы играли.

— По дороге поговорим,— пообещала Яру Дан­ка.— Вы ведь пойдете с нами в цирк?

— А у вас на меня и билет есть?

— Билета нет, но здесь такое правило: если собира­ются четверо ребят, один взрослый может пойти с ними бесплатно.

— А если спросят, откуда я взялся и кто я такой?

— Кому какое дело? — буркнул Игнатик.

— Мы скажем, что к Игнатику приехал в гости дя­дюшка! — воскликнул Алька и ухватил Яра за руку.— Пошли?

Данка хмыкнула и оглядела Альку от плоских рас­топтанных сандалет до растрепанной макушки. Потом Игнатика— его дырявую майку, мятые штаны и пыльные башмаки. Игнатик начал торопливо раскручивать правую штанину.

— Брысь,— холодно сказала Данка.— Даем вам де­сять минут.

Игнатик с Алькой переглянулись и рванули к калитке. Уже с улицы Алька крикнул:

— А Яр? Ему тоже надо переодеться!

— Не ваша забота,— ответила Данка.

Яр посмотрел на себя как бы со стороны: спортивные брюки из серебристой тетраткани, форменная рубашка с эмблемой СКДР и звездами на рукаве…

— Я принесу вам папин костюм,— деловито сказала Данка.

— А как отнесется к этому папа?

— Папа умер…

— Ох… прости, пожалуйста. Но…

— А мама на дежурстве… Вы не волнуйтесь, Яр, мы вас не подведем, все будет хорошо.

«Ничего себе «не волнуйтесь»,— с усмешкой подумал Яр и понял, что не волнуется. Действие пентарина кон­чилось, пришло состояние легкого опьянения и беззабот­ной лени. Теплое лето обволакивало Яра. Крейсер по­казался далеким сном. Да и где он был теперь, этот крейсер?

…Данка принесла мягкий вельветовый костюм и клет­чатую рубашку. Яр переоделся в сарайчике, где пахло сухой травой и копошилась в углу курица-несушка. Одеж­да оказалась широковата в плечах, а по росту в самый раз.

— Вы… то есть ты немножко на папу похож,— улыб­нулась Данка.— Такие же волосы светлые и такой же высокий. Только ты моложе.

— Моложе? — усмехнулся Яр.— Да ты знаешь, сколь­ко мне лет?

— Сколько?

Яр сказал.

Данка охнула.

Но Чита авторитетно разъяснил:

— Это же общее число лет. А по локальному биоло­гическому времени гораздо меньше.

— Да,— согласился Яр.— Но это пока в рейсе. А на земле потом жизнь берет свое. И начинает наматывать годы за месяцы…

— Вам никак не дашь больше тридцати пяти,— с чуть заметным девичьим кокетством сказала Данка.

— Пожалуй,— согласился Яр.— А тебе сколько?

— Четырнадцатый…— Она вздохнула.— А когда папа умер, было девять.

— Что же случилось с папой? — нерешительно спро­сил Яр.

— С папой?.. Да как со многими. Эпидемия… У Иг­натика вот тоже… И отец, и мама… Он теперь с тетей живет…

Чита сказал, будто заступился:

— Она же ничего, хорошая тетка…

Грохнула калитка — примчались Игнатик и Алька. Красивые? такие. В одинаковых парусиновых шортиках — чистых, отутюженных, с лаковыми ремешками и пестрыми нашивками. В рубашках с накладными карманами и по­гончиками — Алька в белой, Игнатик в оранжевой. Иг­натик переобулся в новенькие блестящие сандалии. На Альке остались прежние расхлябанные сандалеты. Данка посмотрела на них с осуждением.

— А других нет, я их утопил,— независимо сказал Алька.

Брюки и рубашку Яра Чита спрятал в тайнике за поленницей, где у него хранились книги. Яр смотрел на это с тревогой. Отдавая одежду, он как бы рвал послед­нюю связь с крейсером.

— Братцы, а когда вы вернете меня домой?

— Да вернем, вернем,— снисходительно сказал Алька.

— Вечером,— сказала Данка.— Если вы захотите…

— То есть как это «если захотите»?

— Вечером,— торопливо успокоил Игнатик.— Ты не бойся, Яр… Ну, идем?

Чита надел очки и открыл книгу.

— Он что, и на ходу читает? — шепотом спросил Яр.

— Ага,— с некоторой гордостью сказал Алька.

 

Летнее утро царствовало над тихими улицами. Про­хожих было мало. Изредка с тарахтеньем проноси­лись автомобили старых, каких-то полузнакомых марок.

Город становился не совсем знакомым.

Сначала Яру казалось, что он попал в старый Нейск. Или двойник Нейска. В этом была бы хоть какая-то, пускай сказочная, логика: неведомые силы вернули его в мир детства. Но город оказался не совсем таким, каким помнился Яру. Чем ближе к центру, тем больше было путаницы. За старинным зданием банка со зна­комыми львиными мордами над окнами стоял вместо привычного магазина «Детский мир» красный трех­этажный дом. За крытым рыночным павильоном, куда Яська ходил с мамой за луком и капустой, подымалась кирпичная лютеранская кирха — такой в Нейске вообще не было…

— Как называется ваш город? Нейск? — спросил Яр у Данки.

Она сказала чуть удивленно:

— Нет, Орехов.

Чита шагал впереди и ухитрялся не спотыкаться. Алька, шлепая сандалетами, подбежал к нему.

— Ты что читаешь?

— «Зверобой» Фенимора Купера…

— Ух ты!.. А это кто на картинке? Индейцы?

Он зашагал рядом с Читой, заглядывая в книгу. Яр вдруг заметил, что ноги у Альки чуть-чуть колесом, как у маленького кавалериста. Это было еле заметно и ничуть не портило Алькину внешность. Наоборот, делало его походку особенно ловкой и слегка шаловливой. Алькиной…

Игнатик и Данка шли по бокам от Яра. Игнатик двумя руками держал его за локоть. Один раз он заглянул Яру в лицо, тихо сказал:

— Яр…

— Что… Тик?

Он заулыбался:

— Ничего. Просто…

— А вот и цирк,— сказала Данка.

 

 

Когда вышли из цирка, в разгаре был день. С жарким солнцем, с высокими белыми облаками.

— Купаться,— сказал Алька и запрыгал на здоровой, незабинтованной ноге.— Пойдем, Данка, да? — Он за­глядывал ей в лицо, слегка подлизываясь.

— Можно,— отозвалась Данка.— Тебе полезно ос­тыть.— Она повернулась к Яру.— С ним невозможно сидеть, верно? Хохочет как сумасшедший, да еще ногами колотит.

— Ну, а что делать, если клоуны?— заступился Яр.— Я сам хохотал, как в детстве… Когда я маленький был, у нас такие же клоуны выступали. Батон и Шура Печкин.

И подумал: «А может, эти же самые?»

— Вы хохотали нормально, а он— как будто его сто русалок щекочут,— сказал Чита, раскрывая на ходу книгу.

— Ты все равно ничего не видел и не слышал, ты читал,— поддел Алька.

— Читал и слышал. И все видел,— невозмутимо со­общил Чита.— Видел даже, как Игнат хулиганил.

— А что я…— не очень уверенно сказал Игнатик.

— А почему у Софии Марчес кубики два раза не туда падали, а петух все время прыгал в вазу и кукарекал как бешеный? Она чуть не плакала.

— Тик, ну как не стыдно! — сказала Данка. Впрочем, без особой строгости.

Алька весело растопырил ресницы. Игнатик потупился, затеребил шортики и произнес Алькиным голосом:

— Я исправлюсь.

Яр хотел спросить, как это Игнатик сумел устроить такие шуточки, но Алька очень ехидно поинтересо­вался:

— Чита, тебя щекотали русалки?

— Нет,— хладнокровно сказал Чита.

— А откуда ты знаешь, как хохочут, если они щекотят?

— Липучка,— сказала Данка.

— Говорят, раньше русалки водились под обрывом у крепости,— сообщил Игнатик и пристроился к Яру. Взял его за рукав.

— Мало ли что говорят! — возразила Данка.— Тебе что ни скажи, ты всему веришь… Знаете, Яр, он просто до ужаса доверчивый. Сам такие штуки умеет делать, а верит всему, что ни скажут.

— Ну и что…— слегка надулся Игнатик. И поплотнее взялся за рукав Яра.

Яр благодарно посмотрел на его белобрысую макушку и спросил:

— А что за крепость?

— Старинная, над рекой,— объяснила Данка.

— Пойдемте купаться к крепости! — оживился Алька.

— Только надо купить что-нибудь поесть,— рассудила Данка.— Через час вы запищите от голода… Тик, сколько осталось копеек?

Игнатик вытряхнул из кармана какие-то бумажки, огарок свечи и две монетки. Данка недовольно ска­зала:

— Зачем ты свечку-то с собой таскаешь? Смотри, от нее на кармане сальное пятно.

— Подумаешь…

 

Они шли по старой улице с двухэтажными домами. Вдоль потрескавшихся асфальтовых тротуаров цвели вы­сокие тополя. В безветрии медленно падал тополиный пух. Тик сдувал его с большого,белого каравая, который купил в подвальчике с вывеской «Хлеб и мука».

По тряской мостовой, позванивая, проскакивали маль­чишки-велосипедисты. Почтенные пенсионеры в паруси­новых пиджаках прогуливали пуделей и болонок. Псы морщились и чихали от пуха. Машин почти не было, протарахтел только голубой грузовичок, он вез на прицепе бочку с квасом. Двое загорелых ребятишек в красных трусиках катили по дороге громадную камеру от авто­мобиля — тугую и блестящую. Она звонко прыгала на булыжниках.

— Нам бы такую! — вздохнул Алька. Тут же отвлекся, завертел головой.— Ой, смотрите, фотография!

— Ну и что?— строго сказала Данка.

— Автоматическая же! Можно сняться и сразу кар­точки получить.

— Вечно ты выдумываешь. Зачем?

— На память Яру,— хитро сказал Алька.

— А в самом деле! — обрадовался Яр.— Давайте!

Он подумал,как здорово будет сохранить снимок этой замечательной компании. На память о чуде, которому он уже перестал (почти перестал) удивляться. По крайней мере, останется доказательство, что это было.

— А деньги? — спросила Данка.

Игнатик показал четырехкопеечную монетку.

Они вошли в полутемный фанерный павильончик. Пло­ский жестяной клоун у стены приподнял шляпу и задрыгал ногами. Над ним зажглась надпись:

 

 

— Дай, я опущу! — Алька толкнул монетку в щель старинного аппарата рядом с клоуном. Аппарат был нарисованный, а объектив у него — настоящий.

Все торопливо встали у белой полосы на полу. Яр оказался посередине, Алька слева, Игнатик справа, Данка и Чита по краям.

— Перестань читать,— сердито сказала Данка.

В это время зашипело, вспыхнул магниевый свет, все вздрогнули, Алька подпрыгнул и захохотал.

Через полминуты глаза опять привыкли к сумраку. Тогда зажглась новая надпись:

 

 

А еще через минуту:

 

 

Клоун опять задрыгал ногами и поднял шляпу. Из щели под нарисованным аппаратом выскользнул на столик фотоснимок размером с открытку. Алька подхватил его, а клоуну снисходительно сказал:

— Спасибо.

На улице карточку подробно рассмотрели. И одобрили. Все получились похожие и веселые. Только Чита все-таки смотрел в книгу.

— Ну и ладно. Иначе это был бы не Чита,— заметила Данка и отдала снимок Яру. Он положил его во внут­ренний карман вельветового пиджака. При этом он за­метил, что в кармане есть не то плоский бумажник, не то твердый конверт. Но тут же забыл.

 

…Улица вывела на речной обрыв.

Река была широкая, с желтоватой водой, с толчеей плотов у противоположного низкого берега. На том берегу толпились домишки слободы. За слободой тянулись луга и синели рощицы. Над ними висели светлые груды облаков.

Река плавно поворачивала, и зеленый с желтыми проплешинами обрыв изгибался широченной дугой. На дальнем конце изгиба Яр увидел крепость.

Это были кирпичные башни — квадратная и несколько круглых. Они стояли почти вплотную друг к другу — будто кто-то на краю громадного стола сдвинул вместе крас­новато-коричневые банки и коробку.

Вершины башен были неровные, с осыпавшимися зубцами.

— Странная крепость,— сказал Яр.— У нас такой не было.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: