Четыре копейки. Размен. знак 11 глава

Он повесил на спинку стула блик. Стул скрипнул, тяжелый аппарат закачался у пола на длинном ремне.

Вошел Чита. Сразу спросил:

— Это что? Электродрель?

— Сам ты дрель,— сказал с кровати закутанный Аль­ка. Он был немного в курсе.— Не трогай эту штуку. С ходу разнесешь полгорода в пыль…

Очки у Читы блеснули.

— Правда?

— Неправда,— сказал Яр.— Полгорода не разнесешь. У этой штуки направленный удар. Старая система: боевой линейный излучатель Кузнецова.

Чита заложил руки за спину и присел перед бликом на корточки.

Яр достал из кармана помятую фотографию, поставил на стол. Прислонил к вазочке с веткой сирени. Чита поднялся. Все смотрели на снимок. Алька сказал:

— Тетка Игнатика куда-то уехала из города, навсегда. Если бы он… был… он бы, наверно, остался жить с нами. Вот здесь…

Они помолчали. Чита сходил на кухню и вернулся с чайником. Данка достала чашки.

— Садитесь…

 

Они долго сидели и разговаривали. Сначала у стола, потом на кровати, где опять устроили закутанного в курт­ку Альку (он все еще зябко вздрагивал). Сначала рас­сказывал Яр— про все, что с ним было после обвала. По­том ребята — как жили без Яра. Потом опять Яр. Потому что Чита попросил:

— Расскажи еще раз про этого… который Тот.

Когда Яр снова, с подробностями, поведал о встрече на вокзале(про кладбище повторять не стал), Чита сказал хмуро и пренебрежительно:

— Глиняные болваны.

— Не болваны,— вздохнул Яр.— И далеко не гли­няные.

— Все равно глиняные болваны,— упрямо повторил Чита.— У них логика глиняная… И хотят, идиоты, что­бы получилась мыслящая галактика с глиняными моз­гами.

— Откуда они все-таки взялись?..— вздохнула Данка.

— А я знаю,— сказал Алька.— То есть… Ну, мне так представилось… Вот стоит город, живут в нем люди, все нормально, и вдруг взрыв! Тот большой взрыв, бомба, которая расколола планету…

— Знаешь, Алька, если планета раскололась, то го­раздо раньше этого взрыва, — перебил Яр.— Еще в очень давние времена…

— Ну, может быть. Я не про то… Вот взрыв! И люди все погибли, а вот эти… они были просто манекены в магазинах… Они ожили от атомных лучей. И решили, что теперь наступила их пора хозяйничать. Наверно, подумали: раз люди такие бестолковые, что сами себя сжигают…

— Как же эти манекены сделались такие сильные и ничего не боятся?— возразила Данка.

— Они боятся,— сказал Чита.— Цифры «пять» поче­му-то боятся. Яра боятся, Игнатика… боялись… И еще многого, только мы не знаем.

— Боятся заходить в Город,— вспомнил Яр.

— Говорят, после большой войны была еще одна: между левым и правым берегом,— сказала Данка.— Вот с той поры люди и не любят переходить реку, хотя давно никаких войн…

— А при чем здесь Город? — не понял Яр.

— Город тогда очень долго сопротивлялся осаде. Все люди в нем погибли, но взять его чужие солдаты так и не смогли. Не знаю почему… Но опустел он не тогда, а позже.

— Не совсем опустел,— сказал Яр.— Все-таки он живой.

— А не уйти ли нам всем туда? — спросила Данка вполне серьезно.

— А мама?— сказал Алька. Покраснел и испуганно посмотрел на Данку. Она слабо улыбнулась.

— Про Город есть сказка,— заговорил Чита.— Будто в него ушли барабанщики. Мальчишки вроде нас. Когда лицей горел и повстанцы отступали, барабанщики оста­лись их прикрывать…

— Кто же оставил их, самых маленьких?— спросил Яр.

— А кого они спрашивали?.. Они стояли шеренгой и барабанили все марши, которые знали. И враг этих маршей боялся и не мог подойти…

— Какой враг?

— Не знаю… Но он боялся. А когда марши у ребят кончились, налетел сильный ветер, просто ураган, и все окутал пылью. И барабанщики исчезли в этом вихре. Говорят, они сами превратились в ветерки и живут теперь в Городе… Яр, ты их не встречал?

— Встречал, пожалуй,— сказал Яр.

Алька вздохнул, закутался в куртку по уши и тихо проговорил:

— А может, Игнатик тоже стал ветерком? Улетел от тех и стал…

— Ну и что хорошего? — печально спросила Данка. А Чита сказал:

— Ветерки, они хорошие. Только что они могут?

— Многое могут,— как бы заступаясь за Игнатика, сказал Яр.— Корабли гонять, пожар раздуть. А если вместе, они — ураган.

— Раздуть пожар могут,— тихо проговорил Чита.— А маленькую свечку зажечь не смогут. Это может только живой Игнатик… Яр, ты уверен, что Тик умер?

Яр вздохнул. Он знал, что ребята не верят. Точнее, не совсем верят. Но надо было отвечать честно. Яр сказал:

— Я был на его могиле.

И снова тоской сдавило сердце: «Игнатик Яр…»

За окнами темнело и шелестел ветер. Снег не кон­чался.

Данка поднялась и сказала, что надо думать об ужине. Как народ отнесется к макаронам с консервами?

Народ отнесся положительно.

— Вот и отлично. Потому что все равно больше ничего нет. Даже хлеба… Вадик, ты сходишь в булочную?

— Мы сходим с Яром,— сказал Чита.

— И я!— подскочил Алька.

— А ты разденешься и залезешь под одеяло. И ни­куда не сунешься до завтра. Смотри, все еще тря­сешься…

— А мама что скажет?

— Я зайду, предупрежу ее,— пообещал Чита.

— Сговорились…— пробурчал Алька. Но послушно отдал Яру куртку.

Чита сказал Данке:

— В ближней булочной хлеба наверняка нет. Мы пойдем на Тополиный спуск, но там, конечно, очередь. Не волнуйтесь, если мы задержимся.

— Лучше идите на Южную. Это дальше, зато там народу меньше.

— Пожалуй,— согласился Чита и глазами показал Яру на блик.

Яр понял. Приладил тяжелый излучатель под курт­кой.

— Зачем это? — забеспокоилась Данка.

— На всякий случай,— беспечно разъяснил Чита.— И для того, чтобы здесь к этой штуке никто не лез и ничего не нажимал.

— Я что, ненормальный? — обиделся Алька.

— Пошли, Яр,— сказал Чита.

 

 

Вечер был серый, и полосы летящего снега то­же были серые. Теперь ветер гнал не снежинки, а хлопья.

Чита поднял воротник у курточки и сказал:

— Яр, у меня к вам важный вопрос.

— Я чувствую…

— Вы ведь разбираетесь в радиоаппаратуре?

— Думаю, что да…

— У меня родители одно время работали на городском почтамте. Я часто приходил к ним, меня везде пускали… Яр, там на верхнем этаже есть аварийная радиостанция. Сейчас почтамт пустой и электричества, конечно, нет. Но у станции автономное питание, аккумуляторы. Может быть, они сохранились…

— Ну… допустим, сохранились,— осторожно сказал Яр и ощутил тяжесть блика.— И зачем же нам станция, Вадик?

Он поморщился и жалобно попросил:

— Не называйте меня Вадиком. Чита я и есть Чита…

— Данка же называет,— улыбнулся Яр.

— Это Данка…

— Ладно. А ты перестань говорить мне «вы». Сколько можно?

— Хорошо… Яр, вы… ты как видел Игнатика в тот раз… когда хоронили? Близко?

«Опять»,— подумал Яр и неохотно сказал:

— Издалека.

— Ты его узнал?

— Я же говорю: было далеко… Неужели ты дума­ешь, что тысяча людей устроила для меня спектакль? Зачем?

— Не люди, а те … Люди не знали, а тем не трудно устроить обман. Они обманывают всю Планету.

— Но зачем бы они стали обманывать меня?

— Как зачем? Чтобы вы… чтобы ты убрался с Планеты.

— Ты надеешься,— горько сказал Яр,— что Игнатика они где-нибудь спрятали, а похоронили куклу?

— Почему бы и нет?— сердито отозвался Чита.— Они сами куклы. Что им стоит?

Чтобы задавить в себе бесполезную надежду, Яр проговорил беспощадно:

— Нет. Им проще было сделать, чтобы он погиб. Раз и навсегда.

— Яр… Ты же сам говорил, что они не могут это сделать, если нас пятеро.

— Но Игнатик не знал, что вы живы…

— Зато те знали. К тому же Игнатик догадывался…

— Кроме того, это был несчастный случай.

— Подстроенный случай— тоже убийство… Яр…

— Что?

— Яр, а вдруг Тик живой и они держат его где-нибудь взаперти? А он и не старается вырваться, потому что они сказали, будто ты ушел с Планеты… Совсем ушел…

— Он доверчивый,— сказал Яр.— Но этому он бы не поверил.

— Яр, ты не обижайся… но ты же по правде ушел.

— Это получилось, потому что Игнатика нет,— через силу сказал Яр.

Чита опустил голову, долго шел молча. Хлюпал бо­тинками по раскисшему на асфальте снегу. Потом хмуро спросил:

— Почему ты боишься надеяться?

— Потому что…— глухо сказал Яр,— надежда погиб­нет — и будет еще страшнее.

Чита удивленно вскинул голову и снял очки.

— Страшнее? — звонко спросил он.— Что может быть страшнее для Игнатика, если он погиб? Или вы боитесь за себя, Яр?

— Дурак! — крикнул Яр. Жалобно, зло и с непонят­ным облегчением.— Чего я боюсь?! Я…

— Вот почтамт,— сказал Чита.

Почтамт был знаком по Нейску. Три этажа, полу­круглые окна, башня с квадратными часами. Левое крыло здания было изъедено огнем и шмелями, камень превра­тился в сизую губку. Правая часть и центр с башней уцелели, только на башне покосилась решетчатая антенна. Окна выбиты, нигде ни огонька.

— Почтамт. Ну и что? — насупленно сказал Яр.

Чита переглотнул. Прищуренно посмотрел на ан­тенну

— Если станция цела, можно дать сигнал… Яр, сразу по всем каналам! «Тик, мы живы, мы тебя ждем!» Нас попытаются заглушить, но сразу не успеют.

— Чита, но если он… если, ты говоришь, его держат взаперти, разве он услышит радио?

— Он все равно узнает. Вся Планета будет знать, узнает и он… Яр, он услышит. Он даже траву умеет слушать, даже снег…

«Он говорит умеет, а не умел»,— подумал Яр. У него редко и глухо стало толкаться рядом с бликом сердце.

Чита смотрел на Яра требовательными глазами стрел­ка. И сказал:

— Даже если это самый маленький шанс…

 

Сумрачный вечерний свет входил в громадные раз­битые окна, и в залах стояли серые полусумерки. Чугунные лестницы плавными разворотами вели с этажа на этаж. Ступени гудели под ботинками, эхо тоже гудело в пустой громаде здания — от подвала до башни. Ка­фельные полы были усыпаны бумагами. Сквозняки шевелили их

Чита сказал на ходу:

— Может быть, это смешно… Знаешь, Яр, я попросил снежинок-пятилистников рассказать про нас Игнатику. Если ветры донесут их к нему. Но радио, конечно, надежнее.

Яр промолчал.

На верхнем этаже Яр и Чита прошли несколько боль­ших комнат, заставленных телеграфными аппаратами. Шелестели бумажные ленты, катались под ногами наполовину сгоревшие свечи. Такие же свечи стояли у аппа­ратов и на подоконниках, посреди лужиц застывшего стеарина

— Смотри-ка,— уважительным полушепотом произнес Чита.— Электричества уже не было, а люди все равно дежурили. При свечах…

Здесь, наверху, было как-то уютнее. Почти все окна оказались целыми, не гуляли сквозняки. В одной из комнат за панелью громадного коммутатора трещал неизвестно как выживший сверчок. Казалось, коммутатор включен и ждет вызова, хотя из панели торчали оборванные провода.

Чита привел Яра к обитой жестью двери.

— Вот здесь…

Дверь была закрыта. У скважины замка висела на проволочке пломба.

Яр оглянулся на Читу, пожал плечами и оборвал пломбу. Надавил на дверь плечом. Сильнее, сильнее… Что-то пружинисто лопнуло, дверь отошла…

В полукруглой комнате была стеклянная крыша. За стеклами (видимо, очень крепкими и потому уцелевшими) беззвучно летели темные сгустки снега. Начинался настоящий буран. Но серого света все же хватило, что­бы различить на черном пульте клавиши и тумб­леры.

— Разберешься? — прошептал Чита.

— Как-нибудь,— отозвался Яр.

Слева от пульта, в пыльном закутке, он отыскал рубильник аварийного питания. Чита обрадованно ойкнул: на панели зажглись разноцветные стеклянные капельки. Тонко пропищал непонятный сигнал.

Яр шагнул к пульту. Чита стоял в двух шагах и на­пряженно смотрел на Яра. На тонком лице у Читы лежали цветные отблески огоньков. С волос капал растаявший снег.

Яр медленно нажал клавишу общей трансляции. Из панели выдвинулся на изогнутой лапе решетчатый мик­рофон: говори.

Что говорить?

«Игнатик… Игнатик Яр! Если ты жив, знай, что и мы живы. Игнатик, мы тебя ждем…»

Яр представил, как невидимые волны несут над Пла­нетой этот беспомощный зов. Над тихой, раз и навсегда испуганной, потерявшей себя Планетой. Над заросшими рельсами, заброшенным вокзалом, рыбачьим поселком с людьми, которые боятся рассказывать. Еще над тысячами таких же поселков и городов. Над опустевшим Городом, который не сдался, но и не победил. Над темным кладбищем у моря…

В этом было какое-то кощунство. Игнатик лежит, зарытый в холодную почву Планеты, а крик, обращенный к нему, сейчас полетит в эфир, заставит вздрогнуть пыльные репродукторы и скрипучие приемники…

Но… Чита смотрел жестко и упрямо. Как, наверно, смотрели те барабанщики-повстанцы, когда играли по­следний марш. И он был прав: нельзя упускать ни малейшего шанса. Потому что… да, капелька надежды опять дрожит где-то на самом дне души.

— Игнатик…— хрипло сказал Яр микрофону.

Вверху, под стеклянной крышей вспыхнули белые лам­пы. Цветные капельки на пульте погасли. Высокая черная панель радиостанции треснула от пола до верха, разо­шлась, как ворота. Из широкой щели с дымящимися катушками и обрывками кабелей шагнул к отшатнувше­муся Яру Тот.

Яр швырнул Читу к двери и отскочил сам.

Тот, растопырив руки, деревянно двинулся к Яру и Чите.

Впрочем, это был не Тот. Другой это был. Яр узнал его. Узнал неподвижные злые глаза, бессмысленную улыб­ку, трещину на глазированной щеке. Пестрый альпини­стский костюм.

Наблюдатель поднял скрюченные руки до плеч, будто хотел обнять Яра и Читу. Медленно шагнул к ним, вынося негнущиеся ноги в стороны. Он не торопился, он был уверен, что никто от него не уйдет. Яр вспомнил, как Тот резал из трубы колечки и комкал чугунную батарею. И как беспомощно падали в снег пули.

Ладно, сейчас не пули…

— Зажми уши и зажмурься,— сказал Яр Чите.

Он передернул на ремне блик. Откинул на прикладе опорную площадку и прижал ее к груди. Припал на колено, чтобы стрелять снизу вверх — иначе луч, уходя в пространство, превратит в ничто верхние этажи уце­левших домов.

Наблюдатель шел и тупо улыбался. Яр положил боль­шой палец на кнопку. Она была вогнутая, удобная. Наблюдатель сделал еще шаг. Яр нажал.

Режущий свист — и белая вспышка ударила в стену. Лампы погасли.

В панели станции появилась метровая пробоина.

Сквозь зеленые пятна в глазах Яр увидел на светлом фоне пробоины силуэт Наблюдателя. Наблюдатель по­стоял и сделал шаг к Яру.

Яр выстрелил опять. Будто в ответ на это, снова загорелись лампы. Сверху сыпались стекла. Края про­боины в панели дымились.

У Наблюдателя с поцарапанной щеки слетело не­сколько чешуек глазировки. Он, улыбаясь, шагнул к Яру.

— Уходи! — крикнул Яр Чите.

Оглохший Чита покачал головой. Яр выкинул его за порог. Выскочил сам. Захлопнул тяжелую дверь, хотя это было совершенно глупо.

— Пошли отсюда! — крикнул Яр снова. Чита странно улыбался. Он громко спросил:

— Почему ты больше не стрелял?

— Это бесполезно!

— Нет! — сказал Чита.— Стреляй.

Наблюдатель не открывал дверь. Он аккуратно резал ее. Сначала тонкие щели прошили толстую жесть крест-накрест, потом разделили дверь на квадраты. На квад­ратики. Квадратики посыпались на пол. Наблюдатель шагнул в дверной проем.

Яр опять встал на колено и выстрелил. Белый луч унес в пространство все, что встретил на пути. Стены ахнули. А Наблюдатель стоял.

Постоял и снова шагнул.

Яр перевел кнопку на постоянное излучение. Огненный рев потряс пустой почтамт. Это было похоже на запуск стартовых ракет. Стена впереди исчезла. Сыпались камни и штукатурка.

Потом стало тихо. Яр увидел вдали круглый глаз чистого неба— луч высверлил в облаках туннель. Буран втягивался в этот туннель спиральными вихрями. Чистое небо стремительно заплывало снежной мутью.

Наблюдатель постоял, словно ожидая, когда Яр придет в себя. Потом шевельнулся и опять пошел к Яру.

Яр сорвал с ремня горячий блик и бросил его в На­блюдателя, как бомбу. Попал. Наблюдатель качнулся и пошел скорее.

Яр дернул за руку Читу, и они побежали. По залам, по чугунным лестницам, по узким темным коридорам. Влетели в какую-то комнату с низким потолком и по­лукруглым окном.

— Черт, заблудились,— со всхлипом сказал Чита. И сел на подоконник. Он часто дышал сквозь сжатые зубы.

— Отдохни,— сказал Яр.

— Зачем ты бросил оружие? — резко опросил Чита.

— Это теперь не оружие. Оно разряжено полностью, на Планете его не зарядить.

— Тогда уходим,— сказал Чита и прыгнул с подо­конника.

— Отдышимся немного. Он нас не догонит так быстро…

В это время рассыпалась на квадратики часть стены, и Наблюдатель возник в провале.

Яр и Чита опять бросились к двери. Они долго бежали по бетонному коридору. В конце коридора включилась лампочка. Под ней стоял Наблюдатель.

Все тот же. С улыбкой, с отскочившей глазировкой на щеке, со скрюченными руками.

Яр и Чита метнулись вверх по лестнице. Она привела их на застекленную площадку. Наблюдатель стоял по­среди площадки.

— К выходу, вниз! — крикнул Чита.

Но внизу, у дверей центральной арки, снова стоял Наблюдатель.

Яр больше не мог бежать. Чита, видимо, тоже. Они пошли опять вверх. Наблюдатель шел за ними, под его ногами рассыпались чугунные ступени.

Потом шаги Наблюдателя стихли. Яр и Чита оказались в комнате с телеграфными аппаратами, но не в разру­шенной, а в другой, поменьше. Чита сел на пол и при­слонился плечом к ножке стола.

— Кажется, этот гад нас не выпустит,— сказал он довольно спокойно.— Что будем делать, Яр?

— Он преследует меня одного,— тяжело дыша, отве­тил Яр.— Ты ему не нужен. Ты уходи, а я задержу…

— Неправда,— сказал Чита.

— Что неправда?

— Что он преследует тебя одного. Тот говорил, что с тобой они ничего не могут сделать.

— Это когда я был пришельцем из космоса. А теперь я просто житель Планеты.

— Это хорошо,— заметил Чита.

«Уж куда лучше»,— подумал Яр и сказал:

— Уходи.

— Идите вы, Яр, знаете куда…— вежливо сказал Чита.

— Я старший, я приказываю.

— Глупо ты приказываешь,— отозвался Чита и встал.— Здесь только один выход. И он занят. Слы­шишь?

Яр услышал шаги Наблюдателя.

— Я отвлеку его, а ты выскочишь в дверь,— сказал Яр.

Чита промолчал. Снял с телеграфного аппарата тя­желую катушку и взвесил в руке.

Наблюдатель возник в двери. Постоял и пошел к Яру В пасмурном свете полукруглых окон Яр с трудом раз­личал его неподвижное лицо.

— Убирайся,— злым шепотом приказал Яр Чите. Чита метнул в Наблюдателя катушку. Она с жестяным

звоном ударилась о твердый лоб манекена и отлетела. Наблюдатель опять остановился, будто раздумывая. И вновь зашагал.

Чита подобрал с пола и швырнул в него несколько свечей.

«Глупо как…— подумал Яр.— Глупый конец». Он не боялся, но было обидно. Сдохнуть, как мышонку, в лапах глиняного кота.

«Ничего не успел,— подумал Яр.— Ничего не узнал, никому не помог… Даже не знаю, кто мой враг Все зря…»

Сейчас этот гад подойдет, сдавит клешнями… Лишь бы не видел Чита… Надо отвлечь Наблюдателя и выкинуть Читу за дверь…

Чита шарил по карманам. Выхватил связку ключей, швырнул в манекена. Потом в руке у него оказалось что-то круглое. Яблоко? Мячик.

Наблюдатель стоял на фоне окна. Чита сильно взмах­нул рукой.

Яр решил, что Чита промахнулся. Мячик ударился в оконный переплет, отпрыгнул на середину комнаты и покатился к ногам Яра.

Чита рассмеялся — коротко и зло. Наблюдатель стоял в прежней позе. Но в груди у него была ровная круглая дыра. Чита пОпал. И резиновый мячик с тремя белыми полосками, как на матросском воротнике, без задержки прошел сквозь тело несокрушимого врага.

Наблюдатель покачнулся и упал с кирпичным стуком. У него отскочила и откатилась голова

— Вот так,— устало сказал Чита.

Он поднял мячик, и они с Яром отошли к окну Яр не испытывал ни удивления, ни радости. Только уста­лость.

Чита погладил мячик, словно котенка.

— Вот какой ты. Недаром из пятой лунки…

Яр, глядя на отбитую голову Наблюдателя, медленно сказал:

— Старый знакомый… Откуда же он про нас узнал?

— Значит, они шпионят за нами,— отозвался Чита.

— Но зачем?

— Вот и я думаю: зачем? Они же говорили, что, если нас четверо, мы им не страшны… Ведь говорили, Яр?

— Да… Только не верю я во всю эту числовую дребедень… Четверо, пятеро… Учи как следует историю, узнаешь тогда, что для войны с угнетателями нужны миллионы…

— У нас в школах давно не учат историю,— вздохнул Чита.— И в цифру «пять» я тоже не очень верю… Яр, но они верят и боятся ее. И сейчас они чего-то боялись… Яр, зачем, бы они боялись, если Игнатика нет?

Яр промолчал. Он думал о том же, что и Чита. И думать об этом боялся. И хотел думать. И не смел. И надежда вырастала несмотря ни на что…

«Игнатик…» — успел сказать он в микрофон. И если это слово пробилось? Если его услышал… тот, кто должен был услышать?

— Завтра пойдем к дереву,— сказал Чита. И стара­тельно затолкал мячик в брючный карман. Потом вос­кликнул: — Ой, смотри, Яр, здесь книга!

На мраморном подоконнике, рядом с оплывшим свеч ным огарком валялся вверх переплетом раскрытый то­мик.

— Такая же, как та,— удивленно и ласково сказал Чита.— «Зверобой» Кто-то из дежурных читал и оста­вил… Яр, а я тогда ее не дочитал, всего десять страниц осталось. Ее там засыпало, в крепости…

Он лихо насадил на переносицу очки, схватил книгу, залистал, нагнулся над подоконником.

— Забирай книгу — и пошли отсюда,— сказал Яр.

— Сейчас. Как же я могу забрать? Она не моя. Вдруг за ней придут? — Чита поставил на подоконник локти и навис над книгой.

Ну что за парень, черт побери! У Яра возникло желание вытянуть его по тощему оттопыренному заду.

— Ну-ка пошли! А то явятся сюда его дружки,— Яр кивнул на останки Наблюдателя.— Думаешь, всех мячи­ком закидаем?

— Не явятся,— уверенно заявил Чита.— Понимают, что себе дороже.

У Яра не было сил ни спорить, ни возмущаться. Он только сказал с досадой:

— Надо же, как тебе приспичило читать… Между прочим, мы за хлебом опоздаем, Данка нам пока­жет…

Чита отозвался, не оборачиваясь:

— Все равно опоздали… Зайдем к Алькиной маме, у нее попросим.

— Вот и надо идти. Она волнуется: где Алька?..

— Надо переждать буран. Смотри, как несет. Нас снегом заплюет. Подождем…

— Конца бурана?

— Ну… вообще.

Яр тихо плюнул и отошел к стене. Уперся ладонями. Стена была очень холодная. Мысли тоже были холодные. Даже чудо с мячиком не принесло радости. Хорошо, что есть мячик, но как же этого мало! И надо думать не о чуде, а о простых вещах. О том, как жить. О работе, например. Не сидеть же на шее у Данки! Да мало ли впереди забот.

Если бы рядом был Игнатик, заботы эти оказались бы нестрашными, веселыми, согретыми радостью. Но пришло воспоминание о темном кладбище над обры­вом, о надписи на отесанном столбике и снова погасило надежду.

Чите хорошо, он спокоен, он прочно надеется. Он даже снежинок попросил разыскать Игнатика. Яр пред­ставил, как снежинки кружат у столбика над моги­лой.

«Мальчик мой…» Яр прижался к стене горячим лбом. К ледяной стене. Нельзя даже всхлипнуть. Надо дер­жаться. Ребята позвали — он пришел. Раз пришел, надо быть до конца…

— Яр…— сказал Чита.

— Что?

— Яр, ты успокойся…

— Я спокоен,— хрипло соврал Яр и переглотнул.— А ты… перестань читать. Совсем глаза испортишь… ночь на дворе…

— Не испорчу,— странно, очень ровно сказал Чита. Яр обернулся. Чита по-прежнему стоял, согнувшись над подоконником. У него золотились завитки волос и край щеки.

— Что… Что там?! — крикнул Яр.

— Ничего такого… Свечка зажглась.

Яр метнулся к окну. Маленькое пламя на фитиле слегка потрескивало, но было неподвижным, спокойным. Очень спокойным на фоне серого, косо летящего за стеклами бурана.

 

 

ПРАЗДНИК ЛЕТА

В СТАРОГОРСКЕ

 

Первая часть

ДЕНЬ ЗНАКОМСТВ

Я БЕГУ, Я ТОРОПЛЮСЬ…

 

Опять я опаздывал. И все из-за нее, из-за тети Вики.

— Никуда не пойдешь, пока не доешь морковку!

Я эту тертую морковку со сме­таной ненавижу каждым кончиком нервов. У меня от нее судороги в горле. Но тетя Вика знает одно: ре­бенку нужны витамины.

— Да не могу-у я-а-а…

— Не капризничай. Ты что обещал маме, когда она уезжала?

Что я обещал! Слушаться тетю Вику и бабушку. Но это же не значит, что можно издеваться над человеком!

— У меня не глотается!

— Ты дольше споришь. Давно бы уже доел и гулял.

Я остановил дыхание, зажмурился и сглотал морковь тремя судорожными рывками. И метнулся из-за стола. Следом крик:

— Геля, постой! Куда ты побежал! Не смей купаться у моста, там глубоко! Почему у тебя сандалии на босую ногу, это неприлично! Надень носочки! Во сколько ты вернешься? Гелий, остановись!

Но я только добавил скорости. Потом скажу, что на бегу этих возгласов не слышал…

Я знал: сейчас тетя Вика высунется в окно, чтобы криком остановить меня у калитки. Поэтому с крыльца кинулся к забору. Там сложены дрова для старого нашего камина и стоит будка Дуплекса. Я на будку, на поленницу, на кромку забора, а оттуда — у-ух! — вниз, в лопухи Коленчатого переулка.

Тетушка поторчит в окне, пожмет плечами и по тре­скучей от старости лестнице поднимется в бабушкину комнату.

— У меня опускаются руки, Вера Матвеевна. Это не мальчик, а сплошная аномалия. Как хотите, но я уверена, что от слов пора переходить к решительным мерам.

— Я с вами совершенно согласна, Виктория Георги­евна. Игорь ни о чем не думает, кроме этой своей скважины, и совершенно забывает о сыне. А мать потакает Гелию во всем.

Потом они сдержанно вздохнут, закурят длинные си­гареты «Леда», от которых воняет жидкостью для ванных комнат, и будут долго разговаривать о моем воспитании… Они в чем-то очень похожи друг на друга — моя бабушка (папина мама) и тетушка (папина двоюродная сестра). Обе ужасно воспитанные, даже друг друга называют по имени и отчеству, будто не родственники, а дамы в гостях. Только бабушка старая, а тетя Вика… ну, еще не очень. Даже замужем не была…

Обо всем этом я думал машинально, а ноги работали на полную скорость. На бегу я вскинул к носу руку с часами. Часики были старые, еще папа носил их, когда был студентом. Бледные электронные цифры еле мерцали на черном экранчике. Но я разглядел, что до девяти осталось шесть минут.

Я кинулся вниз по Старогорскому переулку, по бу­лыжникам, которыми была вымощена дорога еще в давние докосмические времена. Но тут же пришлось затормозить: навстречу, занимая всю ширину переулка, полз автобус. Он был похож на оклеенный рекламами дирижабль. В таких приезжают экскурсанты осматривать монастырь и другие древности. Я нырнул в щель между монастырской стеной и забором, над которым висели крупные, почти созревшие яблоки.

Придется шпарить через сад. Если увидят хозяева и накапают тетушке, будет еще один разговор о моем поведении. Но это— вечером. А Юрка-то ждет уже сейчас.

Я пустился вдоль забора к знакомой лазейке… А, ч-черт! Дыру закрывали новые желтые доски.

Теперь оставалось одно: по спуску до болотистой речки Пестрянки. Через нее переброшены жерди. Хорошо, если мальчишки с Библиотечной улицы не дернули их на свой берег. Когда у них игра в индейцев, они убирают переправу…

Ура, переправа на месте! Я влетел на тонкие жерди со всего хода, без всякого страха— лишь бы скорее!— а они, подлые, запружинили под ногами, запрыгали и разъ­ехались. Хорошо, что уже у того берега.

Ноги ушли по щиколотку в ил и по колено в воду. Но я рванулся и через осоку выбрался на сухое место.

И снова вперед! Начался подъем. По склону холма вилась тропинка, но я кинулся напрямик — через траву-лебеду и «бабкины бусы». Это такое растение, вроде бурьяна. К середине лета оно подсыхает, и на верхушках появляются семена, похожие на сморщенные черные бу­сины. Очень твердые. Когда бежишь в зарослях «бабкиных бус», кажется, что по ногам стреляют сушеными ягодами. Будто сто человек спрятались в кустах и лупят по тебе из стеклянных трубок. Это, конечно, если быстро бе­жишь.

Я так и бежал сперва. Сандалии разбухли и стали скользкие внутри, но я мчался вверх, будто вниз. Однако скоро закололо в боку. Воздух стал пролетать мимо рта— не вдохнешь. Я перешел на шаг. Выбрался на тропинку. И по ней уже добрался до плоской макушки холма.

Здесь я остановился, чтобы чуточку передохнуть. Но и… по правде говоря, не только для этого. Когда я ока­зываюсь на этом холме, то всегда на минутку останав­ливаюсь. Даже если очень тороплюсь. Потому что мне нравится смотреть на город.

Он совсем небольшой, наш городок. Ну и что? Я за это его и люблю. Нисколечко не хотел бы жить в столицах или в Поясе городов. Это тетушка Вика постоянно стонет: «Ах, как там чудесно! Ах, гостиные со встроенными стереовизорами! Ах, кухни с окном линии заказов! Ах, монорельсовое сообщение…»

⇐ Предыдущая6789101112131415Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: