 |
Глава XIV, «сегодня вечером я жду убийцу»
|
|
|
|
– Придется показать вам место действия, – сказал мне Рультабий, – чтобы вы могли понять или, уж скорее, чтобы вы убедились в том, что понять ничего нельзя. Мне думается, я разгадал то, над чем до сих пор бьются все остальные, а именно: каким образом убийце удалось выйти из Желтой комнаты без помощи сообщников и без всякого участия господина Станжерсона. До тех пор, пока я не буду знать точно, кто убийца, я не смогу открыть свою гипотезу и тем не менее считаю ее верной, а кроме того в ней нет ничего противоестественного, то есть, иными словами, она предельно проста. А вот что касается случившегося три ночи назад здесь, в самом замке, то в течение двадцати четырех часов это казалось мне превосходящим всякое воображение. И даже теперь, когда в глубине моего сознания зарождается некая гипотеза, она представляется мне до того абсурдной, что я предпочел бы ей мрак неизвестности.
С этими словами юный репортер предложил мне выйти вместе с ним. Мы обошли замок кругом. Под ногами у нас шуршали палые листья, и это был единственный шум, нарушавший тишину. Можно было подумать, что в замке никого нет. Эти древние камни, эта стоячая вода во рвах, окружавших башню, эта безутешная земля, покрытая останками минувшего лета, черные скелеты деревьев – все способствовало тому, чтобы это печальное место, над которым витала необъяснимая тайна, выглядело поистине мрачно. Когда мы огибали донжон, нам встретился «зеленый человек» – лесник, который даже не поздоровался с нами, прошел мимо, словно нас вовсе не было. Выглядел он точно так же, как в первый раз, когда я увидел его из окна харчевни папаши Матье: на плече ружье, во рту трубка, на носу – пенсне.
|
|
|
– Странный субъект! – сказал тихонько Рультабий.
– Вы с ним разговаривали? – спросил я.
– Да, но из него ничего не вытянешь… Он что-то ворчит в ответ, пожимает плечами и уходит. Живет он обычно на втором этаже донжона, в просторной комнате, которая раньше служила молельной. Крайне нелюдим и ходит всегда с ружьем. Любезен бывает только с девицами. Ночами часто отсутствует. Говорит, преследует браконьеров, но я подозреваю, что он ходит на свидания. Сильвия, горничная мадемуазель Станжерсон, его возлюбленная. В настоящий момент он сильно увлечен женой папаши Матье, хозяина харчевни, но папаша Матье глаз не спускает со своей супруги, и, мне думается, невозможность подобраться к госпоже Матье делает «зеленого человека» еще более мрачным и неразговорчивым. Красивый парень, ничего не скажешь; ухоженный, пожалуй, даже элегантный… женщины на три лье вокруг без ума от него.
Миновав донжон, расположенный в самом конце левого крыла, мы очутились позади замка. Указав на окно, как я помнил, спальни мадемуазель Станжерсон, Рультабий сказал:
– Если бы вы оказались здесь два дня назад в час ночи, то увидели бы вашего покорного слугу на самом верху лестницы, готового проникнуть в замок через это окно!
И так как я выразил некоторое удивление по поводу столь своеобразной ночной гимнастики, он попросил меня постараться запомнить внешнее расположение замка, после чего мы вернулись в здание.
– Теперь, – сказал мой друг, – мне надо показать вам правое крыло второго этажа. Там-то как раз я и живу.
Чтобы дать читателю возможность понять расположение мест, я предлагаю план второго этажа этого самого правого крыла, план, нарисованный Рультабием на другой день после необычайного происшествия, о котором вы сейчас узнаете во всех подробностях.
1. Место, куда Рультабий поставил Фредерика Ларсана.
2. Место, куда Рультабий поставил папашу Жака.
|
|
|
3. Место, куда Рультабий поставил г-на Станжерсона.
4. Окно, через которое вошел Рультабий.
5. Окно, найденное Рультабием открытым, когда он вышел из своей комнаты. Он его закрыл. Все остальные окна и двери тоже были закрыты.
6. Терраса над комнатой на первом этаже, образующей выступ.
Рультабий подал мне знак следовать за ним по двойной монументальной лестнице, образовывавшей на втором этаже площадку. С этой площадки можно было пройти по галерее и в правое и в левое крыло замка. Галерея эта, высокая и просторная, шла вдоль всего здания и начиналась с фасада, выходившего на север. Из нее можно было попасть в комнаты, окна которых глядели на юг. Профессор Станжерсон жил в левом крыле замка. Апартаменты мадемуазель Станжерсон размещались в правом крыле. Мы вошли в галерею и свернули в правое крыло. Узкий ковер, постеленный на сверкавший, словно зеркало, до блеска натертый паркет, заглушал шум наших шагов. Рультабий шепотом сказал мне, чтобы я соблюдал осторожность, так как мы проходили мимо спальни мадемуазель Станжерсон. Он сообщил мне, что апартаменты мадемуазель Станжерсон состоят из спальни, прихожей, маленькой ванной, будуара и гостиной. Разумеется, из одной комнаты в другую можно было попасть не выходя в галерею. Только две двери – из гостиной и из прихожей – вели непосредственно в галерею. Дальше галерея шла прямо до самой восточной оконечности здания, где находилось высокое окно (на плане окно 2). Где-то примерно на уровне двух третей длины этой галереи она под прямым углом соединялась с другой галереей, которая вела в правое крыло замка.
Для большей ясности повествования мы станем называть галерею, которая шла от лестницы к окну, выходившему на восток, правой галереей, а конец галереи, который поворачивал вместе с правым крылом и соединялся с правой галереей под прямым углом, – сворачивающей галереей. Как раз на перекрестке этих двух галерей находилась комната Рультабия, примыкавшая к комнате Фредерика Ларсана. Двери этих двух комнат выходили на сворачивающую галерею, а двери апартаментов мадемуазель Станжерсон на правую галерею (см. план).
Открыв дверь своей комнаты, Рультабий пропустил меня вперед и запер за нами дверь на задвижку. Я еще не успел как следует оглядеться, как вдруг услышал возглас удивления: Рультабий показывал мне на пенсне, лежавшее на тумбочке.
|
|
|
– В чем дело? – вопрошал он. – Откуда на моей тумбочке взялось это пенсне?
Я затруднялся ему ответить.
– Разве что… – начал он. – Разве что… разве что… разве что это пенсне и есть как раз то, что я ищу… и что… и что… и что это пенсне дальнозоркого человека!..
Он с жадностью набросился на пенсне, поглаживая пальцами выпуклости стекол… Потом взглянул на меня, и в глазах его я увидел ужас.
– О!.. О!..
Он без конца повторял свое «О!.. О!..», словно осенившая его догадка чуть не лишила его рассудка…
Вид у него и в самом деле был безумный, он встал и, положив мне руку на плечо, сказал:
– Это пенсне сведет меня с ума, ибо такое вполне допустимо… Да, да, допустимо, если рассуждать математически… Но если рассуждать по-человечески, этого никак не может быть… или же… или же… или же…
В дверь комнаты тихонько стукнули два раза, Рультабий приоткрыл ее и кого-то впустил. Я узнал жену сторожа, которую видел на допросе во флигеле, и очень удивился, так как полагал, что она все еще сидит под замком.
– В щели, между паркетинами! – едва слышно прошептала женщина.
– Спасибо, – сказал в ответ Рультабий, и женщина тут же удалилась.
Тщательно заперев за ней дверь, Рультабий вернулся ко мне и с растерянным видом произнес совсем непонятные слова:
– Но раз это математически возможно, почему бы и по-человечески этому не быть!.. А если это возможно по-человечески, то дело просто потрясающее!
Прервав монолог Рультабия, я спросил:
– Значит, сторож и его жена на свободе?
– Да, – ответил Рультабий, – я попросил отпустить их. Мне нужны верные люди. Сторож готов теперь умереть за меня, да и жена его души во мне не чает… А раз это пенсне дальнозоркого человека, то мне наверняка понадобятся преданные люди, которые готовы умереть за меня!
– О-о! – молвил я. – Так вы не шутите, друг мой… И когда же надо быть готовым умереть?
– Сегодня вечером! Ибо, должен признаться вам, мой дорогой, сегодня вечером я жду убийцу!
|
|
|
– О-о! О-о!.. Вы ждете убийцу сегодня вечером… Неужели, неужели вы ждете его сегодня вечером?.. Однако вы, стало быть, знаете убийцу?
– Ну что ж… Теперь я, возможно, и знаю его. Я был бы, конечно, безумцем, если бы решился категорически утверждать, что знаю его; правда, я вычислил его с математической точностью, однако моя математика дает столь ужасающие, я бы даже сказал, чудовищные результаты, что хотелось бы надеяться на возможность ошибки с моей стороны! О, я от всей души уповаю на это …
– Как же так? Еще пять минут назад вы не знали, кто убийца, а теперь утверждаете, что ждете убийцу сегодня вечером. Почему?
– Потому что я знаю, что он придет.
Рультабий не торопясь набил трубку и так же не торопясь стал раскуривать ее.
Это предвещало начало захватывающего сюжета. В этот момент в коридоре послышались чьи-то шаги, кто-то прошел мимо нашей двери. Рультабий прислушался. Шаги стихли.
– А Фредерик Ларсан сейчас у себя в комнате? – спросил я, кивнув в сторону перегородки.
– Нет, – ответил мой друг, – отсутствует. Сегодня утром он собирался в Париж: по-прежнему следит за Дарзаком!.. Господин Дарзак тоже уехал сегодня утром в Париж. Боюсь, что все это очень плохо кончится… Я предвижу, что не позднее чем через неделю господина Дарзака арестуют. Самое скверное, что все, кажется, сошлось вместе, чтобы обернуться против этого несчастного: события, вещи, люди… И часа не проходит без того, чтобы против господина Дарзака не выдвигалось какое-нибудь новое обвинение… Следователь уже изнемогает под бременем этих улик, он ослеплен… И в общем-то, я его понимаю: есть от чего ослепнуть!.. Хватило бы и меньшего…
– Но ведь Фредерик Ларсан, казалось бы, не новичок.
– Я думал, Фред гораздо сильнее, – с легким презрением сказал Рультабий. – Разумеется, это не какая-нибудь посредственность… Я даже восхищался им до тех пор, пока не столкнулся с его методами работы. А они, надо сказать, весьма прискорбны… Своей репутацией он обязан исключительно своей ловкости, но философского подхода у него нет, а бедность его математических концепций очевидна и не выдерживает никакой критики…
Глядя на Рультабия, я невольно улыбнулся: этот восемнадцатилетний мальчишка говорил свысока о пятидесятилетнем мужчине, который снискал себе славу самого проницательного сыщика в Европе…
– Вот вы улыбаетесь, – заметил Рультабий, – а совершенно напрасно!.. Клянусь вам, я его обставлю… Да еще как… Но надо спешить, ведь пока что это он меня обошел, у него колоссальное преимущество, а все из-за господина Робера Дарзака, и сегодня вечером господин Робер Дарзак наверняка ему поможет… Представляете: каждый раз, как убийца приходит в замок, господин Робер Дарзак по странному стечению обстоятельств отсутствует и отказывается к тому же давать какие-либо объяснения по этому поводу – просто рок какой-то!
|
|
|
– Каждый раз, как убийца приходит в замок! – воскликнул я. – Стало быть, он снова приходил…
– Да, в ту самую знаменитую ночь, когда произошло это из ряда вон выходящее событие…
Итак, сейчас я, наконец, узнаю об этом удивительном происшествии, на которое вот уже полчаса намекал Рультабий, так ничего и не объясняя. Но я уже привык никогда не торопить Рультабия… Обычно он начинал говорить, когда ему вздумается. И в основном когда видел в этом какой-то прок. Причем заботился он не о том, чтобы удовлетворить мое любопытство, а желая, скорее, сделать выводы для себя самого, рассказав подробно об интересующем его важном событии.
Вот и на этот раз он короткими, торопливыми фразами поведал мне о таких вещах, что я почувствовал, как на меня находит одурь какая-то, иначе и не назовешь, ибо, честно говоря, явления такой, например, мало исследованной науки, как гипнотизм, конечно, таинственны и необъяснимы, но не более, я думаю, чем исчезновение материальной сущности убийцы в тот момент, когда они, можно сказать, держали его в руках вчетвером. Я говорю о гипнотизме, но с тем же успехом мог бы привести в пример электроэнергию, природа которой нам неведома и законы которой нами так мало изучены, и все это потому, что на данный момент объяснение этому делу можно было искать, на мой взгляд, только в необъяснимом, то есть, иными словами, объяснять его чем-то таким, что неподвластно известным нам естественным законам. А между тем, если бы у меня был ум Рультабия, то я точно так же, как и он, предугадал бы уже естественное объяснение всему происходящему, ибо самое любопытное во всех тайнах замка Гландье – это, несомненно, та естественность, с которой Рультабий нашел им объяснение. Но кто бы мог похвастаться тогда, да и теперь тоже, что обладает умом Рультабия? Ведь таких своеобразных и лишенных всякой гармонии бугорков, как у него на лбу, я никогда ни у кого не видывал, ну, разве что на лбу у Фредерика Ларсана. Правда, у него они не такие заметные, и надо хорошенько приглядеться, чтобы угадать их существование на лбу у знаменитого полицейского, в то время как бугорки Рультабия бросались – да простят мне столь сильное и смелое выражение, – буквально бросались в глаза.
Среди прочих бумаг, переданных мне юным репортером после завершения дела, у меня сохранился блокнот, в котором я нашел подробный отчет о «явлении исчезновения материальной сущности убийцы» и запись тех мыслей, которые появились у моего друга в связи с этим необычайным происшествием. Предпочтительно, мне кажется, предложить вашему вниманию этот отчет, нежели продолжать пересказывать мой разговор с Рультабием, так как я опасаюсь – особенно в такой истории, как эта, – прибавить то или иное слово, которое не в полной мере будет соответствовать абсолютной истине.
Глава XV, ЗАПАДНЯ
|
|
|
