Школа», «теория», «парадигма», «ориентация»

Отказ от общих теорий в социальной психологии и принятие идеи теорий среднего ранга по-новому ставят вопрос о традиционном делении социальной психологии, да и вообще любой науки на «школы». Понятие научной школы занимает, как известно, большое место в современном науковедении [Ярошевский, Чеснокова, 1976]. Существует несколько различных принципов выделения научных школ, но это весьма специальный вопрос. В данном случае нас интересует проблема конкретного соотношения научной школы и определенной теории, в частности специфика ее решения именно в социальной психологии. Ряд наук, и социальная психология в том числе, пережили период бурного становления научных школ. В частности, XIX век породил определенную традицию в этом отношении: обычно школа возникала вокруг имени одного определенного лица, которое выступало и как руководитель школы, и как ее главный теоретик. В психологии и социологии особенно явственной была близость понятий «школа» и «теория» (понятно, что была школа Вундта и теория Вундта, школа Фрейда и теория Фрейда или, например, в социологии — школа Вебера и теория Вебера и т.д.).

Очевидно, можно сказать, что в классический период развития науки школа практически совпадала с теорией. Более того, школы и различались прежде всего по такому основанию, как определенная система теоретических взглядов, иными словами, по тому, какая теория положена в основу исследований. Экспериментальная ориентация науки во многом изменяет эту ситуацию. Школа концентрируется теперь не столько вокруг определенной теории, сколько вокруг определенной системы методик, применяемых при анализе также определенной группы явлений. Когда теоретические позиции вообще не обязательно заявляются (и выявляются), когда не в них усматривается суть, специфика подхода той или другой группы исследователей, то естественно, что в представлении школа связывается отнюдь не с определенной теорией, ее «исповедыванием», а совсем с другими признаками

Дело особенно усложняется в связи с прямым воздействием на судьбы науки научно-технической революции. Умножение функций науки в обществе, усиление ее роли и вместе с тем обогащение самих средств научного исследования и возрастание сложности задач науки все в большей степени делают субъектом научного творчества не отдельных исследователей, а целые коллективы ученых. Принятие внутри каждого такого коллектива единых методик исследования, довольно сложная система разделения труда, приводящая к известному раздроблению процесса исследования, оказываются гораздо более значимыми факторами сплочения коллектива, чем принадлежность к одной теории.

В современном науковедении существуют различные точки зрения на судьбу школ в эпоху научно-технической революции. Многие исследователи полагают, что вообще значение школ в науке теряется. Другие, и для нас это положение очень важно, отождествляют школу в ее современной форме с исследовательским коллективом [Ярошевский, Чеснокова, 1976, с. 329]. В таком «микроцентре» науки общение исследователей между собой, конечно, обусловлено большим или меньшим единством принимаемых теоретических положений, но не только этим. Не в меньшей, а, может быть, в большей степени объединяющим такой коллектив фактором становится общая проблема исследования, единый методический подход. Свою продукцию школа такого рода может давать и в виде некоторой теории, но гораздо чаще — в виде конкретного результата исследования. Эта деятельность становится не только более непосредственно отвечающей на запросы практики,но и более престижной. Поэтому в такой ситуации в известной мере девальвируется значение деятельности ученого по «продуцированию» теорий, хотя такой итог вовсе не является необходимым. В американской социальной психологии он порожден общей ориентацией методологии науки на философские принципы неопозитивизма.

Все сказанное привело к тому, что утраченным оказалось значение границ между теоретическими школами. Классические теоретические школы в психологии и социологии различались между собой тем, какие исходные принципы были положены в основание общего понимания природы психики или общего понимания исторического процесса. Но если теперь исследования практически не «доходят» до анализа этих вопросов, естественно, снижается важность самого различения школ. МакДэвид и Харари говорят как о важнейшем признаке американской социальной психологии о ее эклектизме, т.е. не только об одновременном существовании различных теоретических школ, но и о стирании границ между ними, о взаимных заимствованиях различных позиций, о сосуществовании порой взаимоисключающих принципов в одном и том же исследовании [McDavid, Harary, 1968, p. 21].

Важный вопрос, который занимает теоретически ориентированных социальных психологов, — это вопрос о том, какие же теоретические ориентации являются сегодня для социальной психологии на Западе наиболее характерными. Этот вопрос не имеет однозначного ответа. Все согласны с тем, что современные школы не совпадают по своему значению с классическими теоретическими школами и различия между теориями не так уж существенны сегодня с точки зрения принципов подхода к анализу объекта. Эти различия становятся отчетливыми не при сравнении отдельных теорий, но лишь при анализе более широких ориентации, которые нельзя назвать «теориями», ибо они не представляют собой совокупности гипотез, но именно фиксируют принципы подхода исследователя. Поэтому Шоу и Костанцо вводят понятие «ориентация»: «В противоположность теории как сети взаимосвязанных гипотез ориентация обозначает общий подход к анализу и интерпретации поведения» [Shaw, Costanzo, 1970, p. 8].

Однако выясняется, что даже выявление таких ориентации — не слишком легкая задача. Впервые систематическое изложение вопроса об основных теоретических ориентациях, или направлениях, было сделано в работе Ф. Карпф «Американская социальная психология» [Karpf, 1932], а затем в статье Г. Олпорта, помещенной в «Руководстве по социальной психологии», изданном Г. Линдсеем и Э. Аронсоном [Lindzey, Aronson, 1968]. Позже этому была посвящена работа Д. Мартиндейла «Природа и типы социальных теорий». В этих исследованиях было предложено два принципа, по которым можно (и следует) различать теоретические позиции социальных психологов (именно как ориентации широкого плана): решение вопроса о природе человека и преобладающая проблематика. Как видим, здесь предложен компромиссный критерий: с одной стороны, в качестве водораздела назван действительно принципиальный вопрос всякого социально-психологического знания — то или иное понимание природы человека, а с другой — в качестве разграничительной линии (по-видимому, как уступка экспериментальному облику науки) предлагается круг приобретенных изучаемых проблем. Этот, второй, критерий представляется весьма неопределенным, и в дальнейшем к нему практически не обращаются, что в общем-то не снимает вопроса о предпочтительности тех или иных проблем в рамках определенной ориентации.

Иллюстрируя действие первого принципа, Дойч и Краусс так характеризуют различные теоретические подходы: например, гештальттеория исходит из такого понимания природы человека, когда главным фокусом исследования является развитие осмысленного и организованного взгляда человека на мир; для бихевиоризма, поскольку он трактует поведение как детерминированное немедленными ответными реакциями на стимул, характерен интерес к попыткам человека понять ситуацию своего поведения; для психоанализа человек — поле битвы между животной природой и обществом, представленным прежде всего семьей; наконец, для ролевой теории, признающей социальную детерминированность человека, важно выяснение того, как роль человека в обществе определяет значимые для него ценности, и пр. [Deutsch, Krauss, 1965, p. 5].

Обозначенные здесь четыре теоретических ориентации с небольшими вариациями называются и другими исследователями в качестве основных. Так, у Линдсея и Аронсона фигурируют бихевиоризм, фрейдизм, когнитивные теории, теория поля, теория ролей [Lindzey, Aronson, 1968, p. XI], у Шибутани — психоанализ, бихевиоризм, гештальттеория, интеракционизм [Шибутани, 1969], у МакДэвида и Харари — психоанализ, бихевиоризм, когнитивные теории [McDavid, Harary, 1968, р. 27], у Шоу и Костанцо — ориентация на теорию подкрепления, на теорию поля, когнитивная ориентация, психоаналитическая ориентация, транс-ориентационный подход, включающий теорию ролей [Shaw, Costanzo, 1970, p. VII]. Несмотря на разную меру строгости употребления в этих классификациях терминов «школа», «теория», «ориентация», легко заметить, что в качестве теоретических ориентиров социальной психологии почти всегда присутствуют три классических психологических направления — бихевиоризм, психоанализ и гештальттеория. При этом можно пренебречь такими деталями, как разделение в некоторых случаях гештальттеории и теории поля или как введение термина «когнитивные теории», под которым объединяются теория поля и гештальттеория, как употребление названия «теория подкрепления» в качестве синонима бихевиористской ориентации.

Несколько сложнее представляется вопрос об интеракционистской ориентации или об упоминаемой в том же значении ориентации на теорию ролей. Некоторые авторы просто игнорируют сам факт ее существования. По-видимому, объяснение следует искать в том двойственном статусе американской социальной психологии, о котором речь шла выше. Дело в том, что из четырех наиболее часто упоминаемых ориентации три относятся, как уже отмечалось, к классическим психологическим направлениям, и лишь одна, и именно интеракционистская ориентация, имеет социологическое происхождение — она восходит к традиции Г. Мида [Mead, 1934]. Поэтому упоминание или неупоминание этой ориентации в значительной степени зависит от того, получил ли исследователь социологическое или психологическое образование. Так, например, непризнание интеракционистской ориентации и игнорирование самого факта ее существования у МакДэвида и Харари, очевидно, объясняются их «воинствующей» психологической позицией, принципиальным подчеркиванием своего психологического происхождения и статуса. Напротив, у Шибутани социологическая позиция автора демонстративно подчеркивается преимущественным вниманием, уделяемым интеракционизму. У других исследователей, анализирующих основные теоретические ориентации в американской социальной психологии, присутствует более или менее объективная в этом отношении позиция.

Двойственный статус социальной психологии как науки закреплен в США и организационно, поскольку секции социальной психологии существуют как внутри Американской психологической ассоциации, так и внутри Американской социологической ассоциации. Следовательно, более или менее полную характеристику теоретических позиций можно получить, лишь включив в перечень как минимум четыре направления: бихевиоризм, когнитивизм, психоанализ и интеракционизм.

В отличие от ранних исследований, где предлагалось два критерия для различения теоретических направлений, сейчас предпринимаются попытки умножения и усложнения таких критериев. Мак-Дэвид и Харари предлагают, например, шесть критериев: основной источник данных для наблюдения; понятия, используемые для описания мотивации или, более широко, личности; роль, отводимая сознанию в поведении; роль бессознательного в поведении; роль, которая придается внешней среде; наконец, роль так называемой социокультурной среды [McDavid, Harary, 1968, p. 24—26].

Названные шесть критериев, возможно, и не являются слишком строгими и с этой точки зрения вряд ли могут быть рассмотрены как некий эталон. Однако сама попытка выявления оснований для классификации теоретических подходов заслуживает внимания. По существу здесь поднимается вопрос о том, что каждая теоретическая ориентация вырабатывает свой концептуальный аппарат для описания некоторого обязательного минимума исходных, «сквозных» психологических феноменов. В современном науковедении и, в частности, в метаанализе психологического знания концептуальному, или категориальному, аппарату уделяется особое внимание. В распоряжении всякого психолога-экспериментатора, отмечает М. Г. Ярошевский, «имеются особые средства — не только приборы, фиксирующие быстроту реакций, но и незримый аппарат категорий, понятий, принципов. Назовем его категориальным аппаратом. Он складывается и усложняется с прогрессом научной психологии. От его разработанности зависит качество добываемой информации и соответственно возможность использовать эту информацию для управления психическими процессами» [Ярошевский, 1974, с. 15]. Этот категориальный аппарат науки, естественно, связан с определенным набором обязательных тем научного исследования в данной области. Все это вместе взятое — основная проблематика, «предметная область», согласие относительно каких-то основных принципов, методов анализа — создает некоторую модель науки, принимаемую или в определенный период ее развития, или в рамках довольно широкого сообщества ученых.В науковедческой литературе последних лет такая модель определяется как парадигма. С точки зрения Т. Куна, автора этой идеи, в развитии любой науки можно выделить относительно спокойные периоды, когда в сообществе ее представителей утверждается определенное согласие относительно исследуемой области реальности, общих принципов этого исследования, основных исходных представлений о существе изучаемых явлений. Это и есть периоды, когда в науке устанавливается определенная парадигма, «принятая модель или образец», что и соответствует понятию «нормальная наука» [Кун, 1977, с. 44]. Когда же в силу различных причин принимаемая парадигма изживает себя, уступая натиску новых данных, новых идей, ей на смену приходит новая парадигма, а сам период перехода от одной парадигмы к другой обозначается Куном как научная революция [там же, с. 58; 128].

Можно соглашаться или не соглашаться с этой идеей, как она разработана Куном, и это особый вопрос в науковедении и философии. Но остается фактом то огромное влияние, которое идея парадигмы оказывает сегодня на мышление многих ученых, представителей различных конкретных наук. В русле той методологической рефлексии, которая так же, как и другим дисциплинам, свойственна сегодня социальной психологии, идея парадигмы приобретает одно из центральных мест. Как и в других случаях, социальная психология и здесь питается из двух источников, представляющих ее «родительские» дисциплины — психологии и социологии. Вопрос о том, представляют ли собой эти науки парадигмальное знание или идея парадигмы в них неприменима, обсуждается в каждой из этих дисциплин. Что касается психологии, то здесь этот вопрос не имеет однозначного решения: одни авторы высказываются за то, что психология есть непарадигмальное знание, другие полагают, что в истории психологии можно выделить как минимум две парадигмы — интроспекционистскую и бихевиористскую [Андреева, 1975, с. 23].

В социологии вопрос о парадигме получил более обстоятельную разработку. Еще в 40-х годах в связи с критикой эмпирической тенденции Р. Мертон выдвинул идею о том, что новой парадигмой в социологии является парадигма функционализма, которую он представил как некоторое систематическое руководство для исследователя, включающее набор необходимых понятий, основные постулаты и характеристики тех моментов, на которые должно быть обращено главное внимание исследователей [Merton, 1957, р. 225]. Сегодня и эта парадигма считается в американской социологии изжившей себя, и в литературе идет дискуссия о том, какая парадигма заменит «парадигму соответствия» (так другими словами именуется парадигма функционализма, где идея соответствия, равновесия социальных систем была ключевой) — «парадигма конфликта» или какая-либо иная.

Значение понятия парадигмы, предложенного Куном, как видно, не всегда используется строго. Как это часто бывает, научный термин получает в употреблении как бы вторую жизнь, приобретая несколько более обыденное содержание. Практически с парадигмой отождествляют какие-то отдельные характеристики науки, обозначая этим термином то различные теоретические ориентации, то методологические принципы, то специфический понятийный аппарат. Такая адаптация идеи парадигмы наблюдается и в социальной психологии. Квалифицируя ситуацию в этой науке как своего рода кризис, многие американские исследователи склонны считать, что развертывание этого кризиса совершается в форме смены парадигм. Ниже мы подробно проанализируем мысли МакГвайра по поводу содержания той парадигмы в социальной психологии, которая уходит со сцены, и той, которая складывается здесь. Сейчас важно отметить, что сама по себе идея парадигмы, как бы произвольно она ни толковалась, обладает известной привлекательностью для социальной психологии. Она становится тем необходимым звеном в анализе собственных возможностей, успехов и неудач, которое необходимо изучить, оглядываясь на пройденный путь, подытоживая результаты и продумывая перспективы.

Вопрос о принципах различения теоретических направлений, хотя и косвенно, имеет отношение к проблеме парадигмального (или непарадигмального) характера социально-психологического знания. Выделение ключевых понятий, в которых описываются в том или ином направлении «сквозные» проблемы социальной психологии, представляется весьма продуктивным принципом анализа истории всякой дисциплины. Как справедливо отмечает М. Г. Ярошевский, «история школ и их взаимоотношений, влияние дискуссий между сторонниками различных школ на последующую эволюцию научных идей — эти и многие другие аспекты коммуникативно-информационной деятельности ученых не могут быть расшифрованы без категориального ключа, без представления об основных формах, структурах, категориальных схемах закономерно развивающегося психологического знания» [Ярошевский, 1974, с. 53].

Своеобразным предшественником понятия парадигмы, сложившегося в социальных науках, является понятие «концептуальная рамка» (не вполне совершенный перевод английского выражения «frame of reference»), имеющее широкое хождение среди американских социологов и социальных психологов. «Понятийная (или концептуальная) рамка (или схема)» — это не просто набор понятий, свойственных тому или иному ученому, направлению, школе, но более емкое представление, фиксирующее как бы общий контекст, в рамках которого работает исследователь. Понятно, что такая «понятийная рамка» может характеризовать и определенную школу, и подход к определенной проблеме. Поэтому, например, в «Руководстве по социальной психологии» Линдсея и Аронсона имеются неоднократные ссылки на то, что выделенные ими теоретические направления различаются прежде всего именно по этой «frame of reference».

Может возникнуть вопрос: есть ли необходимость так старательно стремиться к фиксированию различий между теоретическими направлениями, если их значение вообще представляется сегодня не слишком важным, поскольку смешивание различных теоретических принципов в рамках одного и того же исследования стало, по существу, нормой в американской социальной психологии? Но сомнение это вряд ли правомерно. Ведь даже для того, чтобы зафиксировать факт смешения теоретических принципов, надо точно установить, какие именно принципы смешиваются. Отсутствие четких границ между теоретическими ориентациями есть констатация наличного состояния социальной психологии в США. Однако отсутствие этих четких границ может быть установлено только в том случае, если точно описана каждая ориентация. Когда теоретические направления становятся специальным предметом исследования, следует, очевидно, решать две задачи: надо описать каждое из этих направлений, а затем проследить конкретные формы их соотношения, наложения одного на другое в каждом отдельном случае. Гораздо более значимым в условиях теоретического эклектизма является, конечно, не стремление во что бы то ни стало однозначно «отнести» того или иного исследователя к какому-либо направлению, но проследить, каким образом в его исследованиях сосуществуют, сочетаются различные теоретические подходы.

Это сосуществование может проявляться как прямо, так и косвенно. Скажем, когда Дж. Тибо и Г. Келли — ученики и последователи Левина работают не столько в рамках теории поля, сколько в довольно типичной манере бихевиоризма, мы можем наблюдать одну из возможных моделей смешения стилей. Другая возможная модель — прямое соединение двух различных подходов, как это имеет место, например, у Дж. Хоманса, который одновременно развивает интеракционистскую традицию и вместе с тем демонстрирует отдельные элементы «чистого» бихевиоризма. Наконец, есть и третья модель — переход проблематики, традиционной для какой-нибудь школы, в другую школу. Несмотря на известную обязательность «отнесения» любого социально-психологического направления ко всем основным проблемам социальной психологии, некоторая приверженность к определенному кругу проблем, «особый вкус» к ним все же присутствуют в разной мере в каждом из них.

В подтверждение этого можно привести ряд примеров. Так, типичной проблемой, исследуемой в рамках бихевиористской ориентации, является проблема научения. Сам термин в значительной степени представляет «бихевиористскую парадигму». Однако проблема научения ставится и в других теоретических ориентациях, например представителями когнитивизма. Напротив, в исследования бихевиористов перешли феномены агрессии и фрустрации, анализируемые преимущественно в традиции психоанализа; теперь они получили новую жизнь в работе Миллера и Долларда — авторов, представляющих в целом бихевиористскую позицию. Особенно разительным является пример с двумя ключевыми проблемами когнитивистской ориентации — социальной перцепцией и изменением аттитюдов. Внимание к ним задано в исходных принципах когнитивизма — это «исконные» проблемы данного направления. Однако при исследовании аттитюдов не менее солидную традицию создал в настоящее время и бихевиоризм: его представителя К. Ховланда иногда называют главой особой школы изучения аттитюдов [Шихирев, 1973].

Впрочем, последнее связано и еще с одним обстоятельством. Из всех названных четырех теоретических направлений в американской социальной психологии особое место начинает занимать когнитивизм. Проблематика когнитивистских теорий оказывается наиболее распространенной. Так, например, исследования аттитюдов — это вообще целая «эпоха» или уж во всяком случае четко фиксированная самостоятельная область американской социальной психологии XX в. То же относится к исследованиям социальной перцепции. МакГвайр отмечает, что, например, в 30—40-е годы количество публикаций по исследованиям аттитюдов росло быстрее, чем всех прочих публикаций по социальной психологии. В 60-е годы «фаворитом» становится другая проблематика. Однако прогнозируя дальнейшее развитие социальной психологии, можно утверждать, что на роль «фаворита» снова выдвигается традиционная для когнитивистской ориентации проблема. По мнению МакГвайра, это будет проблема «языка» (в духе исследований Н. Хомского), если ее не оттеснит другая «темная лошадка», именуемая «социальной перцепцией» [McGuire, 1968, р. 141].

Как станет ясно из последующего изложения, прогноз МакГвайра оказался в значительной степени верным: действительно, к концу столетия когнитивизм занял практически доминирующее место (см. главу 3 данной работы). Вместе с тем ориентация на бихевиоризм практически не получила дальнейшего развития, хотя сохранила свои позиции. Самые серьезные преобразования коснулись психоаналитической ориентации. В двух подробных руководствах по социальной психологии 80—90-х годов эта ориентация вообще не называется, поскольку ее значение в большей мере оказалось утраченным [Lindzey, Aronson, 1985]. Без всяких оговорок психоаналитическая ориентация просто не упоминается в обзоре американской социальной психологии 90-х годов [Deaux, Dane, Wrightsman, 1993] (СНОСКА: Любопытно, что эта работа, которая так и называется «Социальная психология в 90-х» («Social Psychology in the 90s»), повторяет серию своеобразных «отчетов» о развитии американской социальной психологии по десятилетиям. Кстати, в работе «Социальная психология в 70-х» («Social Psychology in the 70s») фигурируют еще четыре теоретические ориентации, в том числе психоаналитическая). Вряд ли такой «суровый» приговор можно считать адекватным: происходит совершенно специфическое развитие некоторых принципиальных идей данной ориентации в рамках современной гуманистической психологии.

Особняком продолжает стоять проблематика интеракционистской концепции, связанная преимущественно с исследованием символизма, ролей, референтных групп и т.д. Но и в этом случае, например, идея социальной роли (не в качестве основы ролевой теория личности, а именно как общая идея) присутствует в работах представителей других направлений. Такой переход проблем и понятий из одной теоретической ориентации в другую является, конечно, естественным процессом: он фиксирует тот факт, что в исследованиях накапливается много «общих мест», которые безотносительно к их генезису включены в «тело» социальной психологии как науки. Однако их традиционная привязанность к одному из направлений должна быть тщательно исследована, чтобы при оценке содержания концепции того или иного автора не ошибиться под воздействием чисто внешних, терминологических факторов.