Джимми Картер: второе рождение в кэмп-дэвиде

В то время, когда пишутся эти строки (начало 1979 г.), уже не вернуть того настроения идеализации и мессианских надежд, которое царило во время избрания Джимми Картера. В нашей книге «Джимми Картер и американская фантазия»,81 в своей главе «Картер и утопическая групповая фантазия» Джон Гартман показал, что съезд демократов был пронизан утопической символикой слияния с идеальной матерью, а также групповыми фантазиями милленаристских и мессианских ожиданий рождения заново, которые лишь во вторую очередь следует приписать личной религиозной истории Картера. Широко распространились карикатуры, изображавшие Картера ребенком внутри арахисового орешка, готовым вот-вот родиться, или Христом, гуляющим по воде, или другие мессианские намеки - например, Джимми Картер в роли «спасителя», J.C. Исчезновение этой идеализации можно видеть на графике рейтинга популярности президента, который неуклонно падает вплоть до мирных переговоров по Ближнему Востоку. Месяц за месяцем рассматривая историю этого падения, а затем восстановления, мы увидим, что это нечто замечательное.

Как показывает график, до сентября 1977 г. не наблюдалось отчетливой поворотной точки, начиная с которой рейтинг популярности начал бы падать. Это отражено и в моем фантазийном анализе прессы и пресс-конференций президента, которые как раз в это время и начинали подавать первые признаки падения. Важнейшим символическим событием, возвестившим о наступлении этой стадии, было дело Берта Ланса, незначительный инцидент, который был использован ради целей групповой фантазии и приковал к себе внимание всей нации в сентябре. Относительно идеализированного сверх всяких пределов лидера главный вопрос стоит обычно так: «Бросит ли он нас?», поэтому и дело Ланса было воспринято как проблема оставления: «бросит ли» Джимми Картер «своего самого близкого друга» (уполномоченного представителя нации), и «лишится ли» Картер, в свою очередь, «своего ближайшего и самого надежного наперсника».82

Драма раздулась до невероятных размеров. Ланса расписывали как ребенка, которого хотят бросить, хотя это был «здоровенный мужчина, который заполнял собой все свидетельское кресло и смотрелся в нем, как медведь на детском стульчике».83 Вскоре в этой драме оставления начала использоваться символика рождения, выражавшая страх по поводу разлучения.

У меня есть привычка проводить фантазийный анализ вечерних теленовостей, припоминая образы, появившиеся на «Эн-Би-Си найтли ньюс». (Чтобы проделать фантазийный анализ телевидения, я всегда выключаю звук и пропускаю изображения только говорящих людей, вспоминая лишь те сцены, которые непосредственно отражают телесные образы, несущие фантазийное содержание.) 21 сентября, когда Картер еще обдумывал, «бросить ли» ему Ланса, вечерние новости начались с торжественного заявления Картера по поводу дела, а затем стали развивать групповое фантазийное содержание в «Третьем разделе», который по замыслу «более светлый», но, по моим наблюдениям, используется для передачи скрытых фантазийных посланий по поводу новостей, открывающих передачу. В тот особенный день показали самку гориллы, преждевременно родившую детеныша; камера задержалась на горилле, когда она подняла детеныша, и в это время шли ' рассуждения, должна ли она его вскармливать; наконец, самка опустила детеныша на землю. Удивляясь легкости, с которой мы все приняли идею потратить миллионы телевизионных долларов только на то, чтобы провести съемку кормящих горилл и показать это десяткам миллионов людей в качестве «развлечения», я подумал, что на следующий день Картер примет решение. Назавтра утренние газеты сообщали: Картер бросил Ланса, а в «Нью-Йорк таймс» Картера показали на первой странице плачущим (до сих пор снимки на первой странице изображали исключительно «сильного» Картера). Сгорая от нетерпения узнать, каким же на этот раз будет групповое фантазийное послание, я включил «Эн-Би-Си найтли ньюс» и снова посмотрел «Третий раздел». Конечно же, длинный отрывок был посвящен разлучению, на этот раз двух малышей - сиамских близнецов, соединенных в пояснице, этот образ совершенно отчетливо символизировал Картера и Ланса так же, как и взаимоотношения фантазийного лидера и группы. Камеры сосредоточили внимание на няньке, которая показала всем телезрителям, как малыши спокойны вместе и как они плачут после разлучения.

В этот момент в средствах массовой информации и начала появляться символика «коллапса». «Ньюсуик» и «Тайм» в одну и ту же неделю независимо друг от друга вышли с одинаковыми карикатурами на обложках, изображавшими превосходный символ коллапса: бьющееся яйцо, Берт Ланс в виде Шалтая-Болтая, падающего со стены. В «Нью-йоркском книжном обозрении» Картера изображали «близким к краху», статья носила заголовок «Картер проткнут пикой». По данным опроса общественного мнения, проведенного перед решением по делу Ланса, 67% населения считало, что Ланс должен уйти, а 21 % - что ему следует остаться,84 так что решение, несомненно, было популярным. Ланс был, само собой, и символом оставления, и козлом отпущения, на которого гнев переводился с фантазийного лидера. На карикатурах он предстает как объект священного жертвоприношения, как жертва, которую сталкивают с вершины, так же точно, как Никсона изображали сталкивающим со скалы своих помощников.

Хотя драма оставления и была вызвана запросами нации, ее окутывала печаль, которая и осталась после того, как все завершилось. Джозефа Крафта интересовало, почему дело Ланса раздули «вне всякой меры», но он не смог постичь, почему оно оставляло такой печальный осадок. Что важнее всего, доверие к Картеру, по данным опросов, начало стремительно снижаться. Приведем результаты фантазийного анализа статьи в «Ю-Эс ньюс» под названием «Картеровы горести» (с карикатурой Картера, тонущего в болоте):

7.11.77 г.: увязнуть... болото... борется... резкое падение... разъеденный... нанесен ущерб... в тисках... согнул... потоп... барахтанье... в темноте... вода. «Вашингтон пост» под заголовком «Трещины в сенате» сообщил, что «тщательно выстроенный фасад сената разбился на кусочки».85 Эванс и Новак назвали Картера «некомпетентным в политике» и заявили, что его «разбитый» имидж оставляет институт президентства в «опасно ослабленном состоянии».86 А обозреватель «Нью репаблик» заметил: «Со времен Трумэна я еще не видел, чтобы репортеры и обозреватели так покровительственно и снисходительно относились к президенту».87 Сам Картер начал использовать фразы типа: «Мировая экономика может развалиться» (когда не прошло его энергетическое законодательство), а 8 ноября зачитал специальное телевизионное обращение на тему энергетики, фантазийное содержание которого составляла типичная символика стадии коллапса:

8.11.77 г.: схватиться в борьбе... последняя стадия... давление... жертвоприношение... критический... критический... сточная труба... болезненный... толкает... давление... действовать.

В «Ю-Эс ньюс» было проективно объявлено, что «В России грядет кризис»,89 а в начале 1978 г. средства массовой информации непрестанно подстегивали Картера «пойти в решительное наступление» на безработицу, на инфляцию, на энергетическую проблему, на кого-нибудь, на что-нибудь.

На пресс-конференции Картера 8 марта 1978 г. символика коллапса была выражена еще более четко и передавала вопль всей страны, взывающей о действиях, которые только и помогут снять «чудовищное давление». Все это выявляет фантазийный анализ пресс-конференции:

Вопрос: ухудшение... крах?

Ответ: ухудшение... быстрое нарастание... быстрое нарастание... ухудшение.

О: мертвая точка.

В: мертвый?

В: напряжение?

О: вооруженный до зубов... напряжение... сцепленный.

В: действия... действия?

О: действовать... действовать немедленно... страшное давление... кризис.

В карикатурах и заголовках преобладали образы удушаемых страны и Картера - так, Картера на карикатурах душили гориллоподобные коммунисты или драконы всех сортов, подписанные «инфляция», или же он учреждал министерство энергетики с надписью «ЗАДУШЕНО ПРИ РОЖДЕНИИ».90 Во избавление от ощущения удушья страна непрестанно требовала от Картера, чтобы тот на кого-нибудь рассердился, - так один обозреватель в статье под заголовком «Если бы только бедный Картер мог рассердиться» призывал его «родиться заново, на этот раз в качестве жесткого, решительного президента».91

Потеря реальности и эмоциональный диссонанс, связанные с групповой фантазией, усугублялись по мере того, как неосознанные групповые чувства неразберихи, хаоса, гнева и осквернения все больше и больше приходили в противоречие с реальной обстановкой в стране, которая характеризовалась самыми высокими за всю историю показателями валового национального продукта и дохода на душу населения, наименьшим процентом людей за чертой бедности и отсутствием войн или внутренних неурядиц. Вот как резюмирует ощущения этого момента «Уолл стрит джорнэл»:

«Мы все разок-другой испытали это на себе. В доме все прекрасно, семья здорова, дети в школе успевают, дела на работе как нельзя лучше. И все же мы просыпаемся по ночам с тревожным чувством, что вот-вот случится что-то плохое. Психологи называют это «свободно плавающей тревогой».92

Летом, когда процент людей, одобряющих политику Картера, снизился, по данным опросов, с 67% до 39% - после Трумэна еще ни один президент не котировался так низко в аналогичный момент своего срока - необходимость для Картера совершить что-нибудь героическое достигла высшей точки. Но когда в сфере внешней политики подвернулся случай ввести в действие вооруженные силы США - вторжение катангцев в Заир - Картер воздержался от этого. Средства массовой информации призывали к немедленным действиям, выпуская карикатуры, на которых Картер бил Брежнева кулаками по лицу, и объявляли: «Мы на грани конфронтации с Советским Союзом, самой серьезной с начала семидесятых, когда был кризис за кризисом по поводу Берлина, и Советский Союз подло разместил в Кубе наступательные ракеты».93 Однако в языке, который употреблял Картер, все еще делался упор на «скованность», как, например, на пресс-конференции, состоявшейся в разгар заирских событий:

26.05.78 г.: насилие... убийство... смертоносная атака... бремя... скованность... скованность... скованность... скованность... скованность... ущерб... накалять... удар... сердце... связаны по рукам... связывает руки... скованность.94

Очень важен вопрос, почему Картер в это время воздержался от каких-либо военных действий. (В нашей книге «Джимми Картер и американская фантазия» я предсказывал, что групповая фантазия как раз в это время достигнет крайней стадии коллапса, а потому нужно ожидать, что Картер сдастся перед подсознательным давлением нации, подталкивающей к поиску повода для военной конфронтации.) Прежде всего следует заметить, что эти мелкие африканские раздоры, в которых к тому же многое было неясно, не были подходящим объектом, на который можно было бы проецировать национальный гнев. Картер попытался убедить всех, что к этим событиям сильно приложил руку настоящий враг. Куба, но самое большее, что сумел - заявить, что «Куба знала о планах Катанги по вторжению, но не сделала ничего, чтобы удержать его от пресечения границы» - то есть, обвинить ее просто в бездействии. Во-вторых, согласно И. Ф. Стоуну,95 Картер на самом деле попытался вовлечь США в вооруженный конфликт (и это представляется вполне возможным), однако столкнулся с поправкой Кларка-Танни, запрещающей прямое или косвенное вмешательство в дела Анголы без специального разрешения конгресса. Как сообщается, затем он попытался сговориться как с сенатором Кларком, так и с сенатором Берчем Бэйхом и добиться поддержки, достаточной, чтобы можно было говорить, что вопрос об интервенции с конгрессом выяснен. И Кларк, и Бэйх отказались пойти навстречу, что и могло быть причиной постоянного использования Картером фантазийных слов: «скованность... руки связаны... скованность» на цитированной выше пресс-конференции по поводу событий в Заире. Когда африканский инцидент миновал, оказавшись совершенно незначительным событием, каковым на самом деле и являлся, Картер 7 июня выступил с большой речью, предупреждая Советский Союз: если он не «прекратит тактику конфронтации», то рискует «усугубить» напряженность в отношениях с Америкой - выступление настолько изобиловало проекциями, что даже Советский Союз нашел его «странным». 96

Как бы то ни было, возможность совершить героический поступок ушла, и популярность Картера снова скатывалась вниз. Страна не простила Картеру упущенный момент, на него со всех сторон сыпались обвинения в крайней слабости. Вот как резюмировал настроение нации в конце июня один комментатор:

КАРТЕР, ПРЕЗИДЕНТ.ФЛЮГЕР. На стене в офисе одного из его советников висит графическая иллюстрация его слабости - диаграмма, на которой вычерчена кривая его популярности на фоне кривых популярности других президентов в аналогичный период своего срока. Шестнадцать месяцев в Белом доме - и он установил новый рекорд, опустившись ниже Гарри Трумэна и Джерри Форда.

Мало кто в Вашингтоне сомневается в слабости президента. Весь его аппарат принимает это как факт. На Капитолийском холме это учитывают как друзья, так и недруги. Уровень непопулярности президента измеряют службы общественного мнения; большая часть прессы хватается за эту тему и делает ее поводом для веселья; русские пользуются слабостью президента, или мы просто этого боимся.97

В мире не происходило ничего, что могло бы послужить предметом проекций, и единственным поприщем, где Картер мог бы исполнить свою мессианскую роль, оставались теперь мирные переговоры по Ближнему Востоку. Хотя инициатива в ходе этих переговоров принадлежала в основном Садату, американская пресса расценила их результат - достижение договоренности - как мессианский триумф Картера. На обложке «Ньюсуик» Картер показывал зубы в громадном оскале, его увенчивала надпись:

«РОДИЛСЯ СНОВА!»; похожий портрет Картера поместил и «Тайме», тут же была показана растущая кривая его популярности и красовался заголовок: «КАРТЕР ПРОРВАЛСЯ». «Нью репаблик» подытожил мессианские чувства по поводу Кэмп-Дэвида следующим образом: «Картер работал в Кэмп-Дэвиде днем и ночью, подбадривая, умасливая, убеждая. Хмельные от пунша репортеры начали понимать смысл происходящего: «Да, это правда. Красное море расступилось. Джимми Картер ведет их через него».98 В следующий месяц от пунша была пьяна вся страна. Опросы Института общественного мнения показывали скачок рейтинга Картера на 11 пунктов; Джордж Уилл в «Ньюсуик» сказал: «Переговоры подействовали на Вашингтон, как чистый кислород на потухающие уголья, [как] вспышка эйфории», и «Ньюсуик» озаглавил свой материал о переговорах так: «МОЖЕТ ЛИ ВОЛШЕБСТВО ПРОДОЛЖАТЬСЯ ДАЛЬШЕ?» 99

Разумеется, волшебство долго не продлилось - такова судьба всех магических решений эмоциональных проблем. Кривая популярности снова заскользила вниз. К своему удивлению, Картер обнаружил, что второй мирный триумф не дал ему ничего; фактически результаты переговоров в начале 1979 г. расценивались как отрицательные, а не положительные - статья об этом событии Джозефа Крафта носила название «Ближневосточный триумф Картера указывает на слабость США».100 В то время, когда пишутся эти строки (март 1979 г.), фантазийный язык, как и следовало ожидать, по своей символике вернулся к тем же самым коллапсу и гневу, которые предшествовали Кэмп-Дэвиду, популярность Картера упала до 36%, еще ниже того уровня, который был перед Кэмп-Дэввдом, передовые статьи предсказывают «сложение» Картером «полномочий», а на карикатурах (три из них приводятся на иллюстрации 11) беспомощный Картер не может ничего поделать с ревущим великаном, который, как бы он ни назывался, олицетворяет наш собственный огромный гнев.

Героическая роль миротворца явно лишь на короткое время приостановила развитие групповой фантазии. Сейчас, в начале 1979 г., я не могу предсказать, как будет вымещаться присутствующий в нас в данное время гнев, характер и сроки этого процесса. К тому времени, когда вы будете это читать, вам, наверное, уже станет известно, каким образом разрешился параноидный коллапс 1979 г. и кто стал козлом отпущения нашего национального гнева.