Глава VIII. Общественная жизнь и развлечения

Глава VIII. Общественная жизнь и развлечения

1. Светская жизнь в Риме

Каждый день с самого раннего утра к домам римских аристократов стекалась толпа людей, представлявших собой весьма странную и пеструю смесь. Клиенты, часто одетые в грязную тогу и с заплатами на башмаках, еще на заре толклись и шумели во дворе; иногда клиентов собиралось так много, что они запруживали улицу и мешали свободному проходу по ней. Вот подошли беглым шагом носильщики в красных плащах, похожие на воинов; это прибыл богач, дремавший за закрытыми занавесками своих носилок, под прикрытием целой свиты клиентов. Послышался хорошо всем знакомый клич ликтора, возвещавшего о приближении консула, и толпа тотчас же расступилась, чтобы дать место высокому сановнику в тоге, окаймленной пурпуром. Вот бедный греческий ученый, домогающийся места наставника в богатом доме; он, видимо, потратил на свой туалет последние гроши, стараясь угодить цветом и покроем своего платья той особе, милостивого расположения которой он пришел просить. В эпоху Марка Аврелия в такой толпе можно было видеть также греческого философа, с длинной бородой и в плаще из грубой шерстяной материи, пристававшего к какому-нибудь рабу, чтобы добиться приглашения на обед. Здесь был также и всадник, и даже сенатор, домогавшийся один консульства, другой — должности трибуна легиона; одним словом, тут собиралась целая стая людей, которых

привлекала надежда на какую-нибудь милость и которых Плутарх сравнивает с мухами на кухне. У двери стоял привратник, вооруженный тростниковой палочкой. Обыкновенно его милости приходилось покупать. Благоразумные люди, говорил Сенека, смотрели на него как на откупщика дорожной пошлины, тогда как другие были настолько безрассудны, что желали войти силой и глупо пытались вступить с ним врукопашную. Что касается мелкого люда, то таких грубо выпроваживали, запирая двери перед самым носом.

Атриум обыкновенно был настолько обширным, что мог вместить целую толпу; здесь стояли скамьи для ожидающих посетителей. Грандиозные размеры ц великолепие этих обширных внутренних дворов, высоких, блистающих разноцветным мрамором, целые ряды портретов предков, многочисленная челядь, нарядно одетая — все это вместе взятое производило сильное впечатление на посетителя и внушало ему некоторую робость. Здесь для того, чтобы быть принятым, было уж совершенно необходимо войти в сношения с рабами и вольноотпущенниками, имевшими влияние в доме. Nomenclator, должность которого состояла в вызывании принятых посетителей, составлял с этой целью длинные списки имен, хотя на эту должность обыкновенно назначали людей, одаренных прекрасной памятью. Приемы у высших сановников и временщиков очень походили на приемы при императорском дворе. Перед жилищем Сеяна, * напр., стоял такой же хвост, как и перед дворцом императора; здесь точно так же каждый боялся, что его заметят слишком поздно или совсем не заметят. Сенаторы оказывали всевозможные знаки почтения клиентам всемогущего префекта, чрезвычайно высоко ценили знакомство с его привратниками и вольноотпущенниками и, добиваясь их благосклонности, терпеливо выносили их грубость.

Утренние посещения были не просто актом вежливости. К этому часу приурочивались всевозможные торжественные случаи, как, напр., облачение в мужскую тогу, обручение, свадьба, вступление магистратов в должность. Относительно консулов достоверно известно, что эта церемония производилась ранним утром; весьма вероятно, что в это же время дня вступали в должность и преторы, и другие сановники. Наоборот, похороны откладывались до самого позднего часа дня.

Вследствие всего этого, терялась масса времени у всякого, кто имел более или менее обширные связи и знакомства. «Странно видеть, — говорит Плиний Младший (I, 9), — как в Риме проходит время. Если взять каждый день в отдельности, то он окажется наполненным разными делами, если же их собрать все вместе, то удивишься, до чего
__________

* Луций Элий Сеян (ок. 20 г до н. э. —31 г н. э. ) префект претория (командир преторианских когорт, находившихся в Риме) при Тиберии, пользовался огромным влиянием на императора, казнен по обвинению в государственной измене.

они пусты. Спроси кого-нибудь, что ты делал сегодня? И он тебе ответит: я был у такого-то на облачении в мужскую тогу, или на обручении, или на свадьбе; я должен затем пойти к такому-то, чтобы присутствовать в качестве свидетеля при составлении духовного завещания; этот просил меня сопровождать его в суд, другой звал на совещание. Каждое из этих занятий в тот самый день, когда их делаешь, кажется необходимым; но в итоге, когда подумаешь, что они отняли у тебя все время, то они оказываются бесполезными; особенно ясно создаешь их ничтожество, когда покинешь Рим». Нельзя было также забывать дней рождения, посещения больных, визиты для выражения соболезнования. Приходилось появляться на тех или других судебных процессах, поддерживать известных кандидатов, поздравить избранного кандидата, участвовать в проводах должностного лица, отправляющегося в провинцию. А тут еще оказывается, что обещал какому-нибудь адвокату или учителю красноречия прийти послушать его речь или лекцию; принял приглашение поэта прийти на чтение его последнего произведения. По словам Ювенала, эти чтения, затягивавшиеся иногда изо дня в день на целые недели (обыкновенно они происходили весной или летом), были истинным бичом римской жизни, несчастьем, которое можно сравнить с крушением дома или пожаром. В подобных случаях заинтересованный человек рассчитывал, наверное, не только на своих друзей и клиентов, но даже и на своих знакомых. Желание, чтобы на праздниках в торжественные дни присутствовала масса народа, вызвало распространение обычая делать подарки всем присутствующим.

Среди такой массы развлечений трудно было жить для себя. Люди, чувствующие потребность углубляться в самого себя, искали убежища в тиши деревенского уединения. Но им все-таки не удавалось сбросить с себя цепи» тяжесть которых они так живо чувствовали: сочинения Сенеки, например, полны жалоб на неудобства и пустоту жизни в Риме. Столица была настоящим центром суетливого безделья, которое и процветало в ней больше, чем в каком-либо другом городе. Число людей, проводивших всю свою жизнь в обмене пустыми знаками вежливости, было чрезвычайно велико уже в начале эпохи империи. Они составляли особый класс, известный под именем арделионов. «В Риме существует, — говорит один современный Тиберию поэт, — целый народ арделионов, которые ничего не делают и всегда заняты, выбиваются из сил из-за пустяков, находятся в постоянном движении и никогда ничего не достигают, вечно суетятся и в результате только всем надоедают». Сенека сравнивает их с муравьями, которые без плана и цели пробегают по всему дереву от корней до вершины и от вершины до корней. Если, остановившись у двери такого человека, спросишь его, куда он идет, каковы его намерения, он тебе ответит: «Не знаю». Жалко смотреть на них, когда они бегут,

точно на пожар, толкают прохожих, несутся сломя голову по улицам и производят суматоху. И чего они бегут? Чтобы сделать визит, который никогда не будет им отдан, чтобы присоединиться к погребальному шествию совершенно незнакомого человека, присутствовать на разборе дела какого-нибудь рьяного сутяги или на обручении женщины, которая уже не раз выходила замуж. Когда, исходив верь город по пустякам, они наконец возвратятся домой, то клянутся, что не помнят, ни зачем они ходили, ни даже где они были; но вер это нисколько не мешает им на другой день продолжать то же самой. Встречаются даже старики, которые таскаются из улицы в улицу, запыхавшись, покрытые лотом, с лицом, мокрым от поцелуев всех своих знакомых, а им знаком весь город; люди за 60 лет с седыми волосами, которые полируют по целым дням мостовую, забегая ко всем знатным дамам пожелать доброго утра, присутствуя при вступлении в должность каждого трибуна и каждого консула, десятки раз поднимаясь по улице, ведущей во дворец; имена самых близких к государю придворных у них постоянно на языке. Пусть бы всем этим занимался молодой человек, восклицает Марциал [1], но нет ничего более противного, чем старый арделион!

Более века спустя Гален * так описывает день римлянина: «Ранним утром каждый делает визиты; потом многие идут на форум послушать судебные прения; еще большая толпа направляется полюбоваться бегом колесниц и пантомимами; многие проводят время в банях за игрой в кости, за пьянством или среди других удовольствий, пока не очутятся вечером на пиру, где развлекаются не музыкой и не серьезными удовольствиями, а предаются оргиям и разврату, засиживаясь часто до следующего дня».

Как ни велико число арделионов, однако большая часть всех этих визитеров, шныряющих по улицам в утренние часы, движима не просто неопределенной потребностью взвинчивать себя чем-нибудь или убить время, а жаждой выгоды и каким-нибудь интересом. В конце концов эта жажда и была главной причиной шумной суеты, наполняющей улицы и дворцы. Это была всеобщая погоня за тем, что считалось высшим и даже единственным благом, потому что оно доставляло положение, отличия, почести, влияние, — погоня за деньгами, верховным божеством, которому все поклонялись и служили.

(Friedlaender, Moeurs romaines d'Auguste aux Antonins, trad. Vogel, I, pp. 297—307, chez Rothschild).

__________

* Гален из Пергама (129—199 гг. н. э. ), известный врач при дворе императора Коммода, оставил многочисленные сочинения по медицине.

[1] Марциал — остроумный и талантливый автор многочисленных эпиграмм; родился около 42 г. по Р. X. См. следующую статью. — Ред.