Работа - успех - выживание

М

ое мышление чисто визуально. Я без труда вы­полняю конкретные пространственные задачи — например, если требуется что-то нарисовать. Мне случалось проектировать большие и сложные сель­скохозяйственные устройства, однако вспомнить номер телефона или сложить в уме два числа — это для меня сложная задача. Если необходимо вспом­нить что-то абстрактное, я как бы «вижу» перед собой страницу из книги или свой блокнот и «счи­тываю» оттуда нужную информацию. Без визуальных образов я могу вспомнить только мелодии. Чтобы запомнить что-то услышанное, мне нужно, чтобы оно было эмоционально нагружено или соединялось с каким-то зрительным образом. Размышляя об абстрактных понятиях, например о человеческих отношениях, я использую визуальные подобия вроде стеклянной двери, к которой нельзя применять силу, иначе она разобьется.

Исследования показывают, что с аутичными деть­ми можно успешно общаться при помощи рисунков.

Другие исследования позволили установить, что аутичные дети часто усваивают письменный язык лучше устного. Даже сейчас я смешиваю похоже зву­чащие слова, например over и other, иг неправильно пишу такие слова, как freight и receive. В речи я так­же путаю правое и левое, перемещение по часовой стрелке и против часовой стрелки; чггобы понять, как правильно, мне нужно сделать движение рукой.

Прошло более десяти лет с тех пор, как я прошла курс статистики. Первый экзамен я прювалила — не смогла оперировать одновременно двумя пластами информации. Интерпретировать математические символы и одновременно преобразовывать уравне­ние оказалось для меня невозможным.

Недавно, уже взрослой, я прошла «серию тестов, чтобы определить свои сильные и слабые стороны. В тесте пространственного мышления Хиски — Не­браска я оказалась на самом верху шкашы. «Потолок нашего теста, — было сказано в заключении, — слишком низок, чтобы адекватно охарактеризовать ее экстраординарные способности к пространствен­ной визуализации». Надо заметить, однако, что в этом тесте на выполнение заданий отводилось не­ограниченное время.

В тесте Вудкока — Джонсона, реглсаментирован-ном по времени и требующем большей скорости ответов, мои успехи в разделе «Пространственное восприятие» оказались ниже. Я решала задачи пра­вильно, но не успела сделать их столько, сколько нужно, чтобы набрать высший возможный результат. Заключение гласило: «Мышление испытуемой син­тетично, обладает высокой способностью к визуали­зации и тенденцией представлять информацию в виде зрительных образов».

При разработке оборудования мне требуется вре­мя, чтобы создать зрительный образ. Он возникает постепенно, по мере рисования. Когда образ маши­ны в целом готов, я мысленно помещаю в устрой­ство животных и людей и прикидываю, как они будут вести себя в различных ситуациях. Я прокру­чиваю эти образы в уме, словно кинофильм. А како­во невизуальное мышление, я даже не могу вооб­разить.

Из других тестов Вудкока — Джонсона я получила отличные результаты в «Запоминании фраз», «Сло­варе картинок» и «Синонимах — антонимах». С «За­поминанием чисел» я тоже справилась неплохо, поскольку нашла способ перехитрить тест: я повто­ряла числа вслух.

В субтесте, где нужно идентифицировать слово, произносимое по слогам — с темпом слог в секун­ду, — я оказалась на втором уровне. То же — с субтестом «Усвоение визуально-звукового соответ­ствия», где требуется запоминать значение произ­вольно выбранных символов (например, треуголь­ный флажок обозначает лошадь) и переводить эти символы на английский. Мне удалось запомнить только те символы, к которым я могла подобрать визуальный образ: например, человек на лошади с флажком в руках. Существительные я запоминала легче, чем глаголы.

В субтесте «Анализ — синтез», где требовалось найти среди различных комбинаций цветных квадра­тиков одинаковые, я оказалась на четвертом уровне. Данный тест требует большой сосредоточенности, а она всегда дается мне нелегко. Это не сказывается в чертежной работе с «синьками» и при проектирова­нии оборудования, а вот на лекциях по статистике

мне было исключительно трудно следить за ходом мысли преподавателя.

На четвертом уровне я оказалась также в субтесте «Формирование понятий». Здесь требовалось опреде­лить признак или признаки, по которым один набор цветных фигур отличается от другого. С этим тестом я, можно сказать, не справилась вовсе. Перебирая карточки, я должна была хранить в своей кратковре­менной памяти набор признаков, по которым требо­валось отыскивать подходящие карточки, но беда в том, что, сосредоточившись на поиске ответа, я забывала нужные признаки. Если бы в тесте разре­шалось записывать набор признаков, думаю, я бы справилась гораздо лучше.

Плохо справилась я и с субтестом «Объем зри­тельного внимания» из серии Хиски — Небраска. Здесь нужно было взглянуть на набор картинок, затем выбрать из большой группы картинок те, которые входили в первоначальный набор, и разло­жить их в исходном порядке. Картинки я выбрала правильно, но последовательность их перепутала.

Трудным для меня оказался и тест «Устные инструкции» из серии Детройтских тестов на спо­собности к обучению. В этом тесте измеряется кон­центрация внимания и одновременно способность воспроизводить последовательность указаний, со­храненную в кратковременной памяти. От меня требовалось запомнить серию инструкций, а затем согласно им нечто нарисовать или написать в опре­деленных фигурах. Этот тест требует сохранения информации в кратковременной памяти и в то же время концентрации на выполнении самого дей­ствия.

Когда я спрашиваю дорогу на бензоколонке, мне приходится записывать, если передо мной больше

 

трех развилок или поворотов. Мои трудности во многих тестах связаны с тем, что я не способна одновременно удерживать в памяти одну часть информации и работать с другой. У меня немало черт дислексии: трудности с последовательным запо­минанием и с иностранными языками, смешивание похожих слов (например, «революция» и «резолю­ция»), использование при запоминании зрительных символов.

«Синька» с чертежом автора.

Однако для конструктора визуальное мышле­ние — большое достоинство. Я способна «видеть», как подходят друг к другу части конструкции, и предсказьшать возможные проблемы. Люди с после­довательным мышлением порой делают ошибки при конструировании, поскольку не могут представить себе изделие в целом. Может быть, для человека с

последовательным мышлением проектирование столь же сложно, как для меня инженерные и ста­тистические расчеты. В своей работе мне много раз приходилось видеть, как талантливый рабочий без высшего образования добивается успеха там, где впадают в отчаяние дипломированные инженеры. Порой инженеры совершают ошибки, для меня совершенно очевидные.

Как известно, существуют два основных типа мышления — визуальное и последовательное. Обществу необходимо признать ценность людей, мыслящих визуально. Исследования Службы образо­вательного тестирования показывают, что двадцать лет назад старшеклассники лучше могли представить себе трехмерный объект. Томас Хилтон, старший

 

исследователь Службы, полагает, что нынешние молодые инженеры и архитекторы, возможно, не столь квалифицированны, как те, которые оканчива­ли школу два десятилетия назад. Неверная интер­претация психологических тестов может привести к тому, что талантливый человек с визуальным мыш­лением оказывается записанным в «туповатые». Визуальным мыслителем был Эйнштейн, всегда при­держивавшийся зрительных методов исследования; в школе он не успевал по языковым дисциплинам. Недавние исследования свидетельствуют, что люди с недоразвитием левого полушария бывают одарены различными талантами. Если когда-нибудь мы нау­чимся предотвращать аутизм и дислексию, платой за это, возможно, станет превращение потенциально талантливых людей в ничем не примечательные посредственности.

Например, аутопсия мозга людей с дислексией показывает, что у них нарушено развитие коры левого полушария и нейроны растут в неправильном направлении. Нарушения в левом полушарии позво­ляют правому полушарию создать более развитые цепи нейронов. Альберт Галабурда из Медицинской школы Гарварда заключает: «Возможно, это поможет нам объяснить тот странный факт, что среди имею­щих дислексию мы видим непропорционально боль­шое количество людей, одаренных музыкально, обладающих талантами к различной визуально-про­странственной деятельности, а также левшей».

Способность к визуализации объясняет, почему некоторые люди с дислексией занимают высокие посты в корпорациях. Они легко могут увидеть проблему в целом и заниматься своим делом, не отвлекаясь и не распыляясь на мелочи.

При аутизме, как и при дислексии, часто встреча­ется недоразвитие левого полушария головного мозга. Исследования при помощи компьютерной томографии в Йельском университете обнаружили дефицитарность левого полушария у некоторых аутичных детей.

Кое-что могут добавить исследования в области искусственного интеллекта. До недавнего времени все компьютеры использовали для решения проблем лишь последовательные методы. На Национальной конференции по проблемам искусственного интел­лекта был прочитан доклад о «машине Больцманна». Этот компьютер имеет развитую параллельную орга­низацию. Его связи работают не столько последова­тельно, сколько параллельно. Визуальное мышление во многом подобно обработке информации при помощи параллельных соединений в компьютере. В недавнем обзоре специальной литературы, сделан­ном Деборой Фейн и ее коллегами из Бостона, отмечено, что «неврологические дефекты при аутиз­ме могут быть как более диффузны и первазивны, так и более вариабельны от случная к случаю, чем это теоретически предполагалось доныне». Сказанное объясняет, почему средства, помогающие одному аутичному ребенку, могут не срабатывать с другим: у этих детей могут быть поврежцены очень разные участки мозга.

Нервные приступы меня больше не беспокоят. Их предотвращает прием 50 мг тоф'ранила в день. Гене-рическое название тофранила — имипрамин. Об этом лекарстве я узнала из статьи П. X. Вендера и Д. Ф. Клейна в «Psychology Today». Имипрамин приводит в норму мой обмен веществ и снижает чувствительность центральной нервной системы к внешним стимулам. Тофранил уменьшает чувстви-

тельность бета-адренергических рецепторов в мозге. Эти рецепторы являются частью нейронных цепей, отвечающих за прием внешних стимулов. При сни­жении активности данных рецепторов, расположен­ных в так называемом сером пятне, понижается и воздействие на мозг внешних стимулов. Тофранил как бы подтягивает «регулировочный винт холостого хода» в «автомобильном карбюраторе» моего мозга: до приема лекарства «двигатель» работает на повы­шенных оборотах; после приема его «обороты» при­ходят в норму.

Недавние исследования подтвердили, что людям, подверженным приступам панической тревоги, часто помогают антидепрессанты. Полагают также, что склонность к повышенной тревожности может пере­даваться по наследству.

Ушли в прошлое и напряженные поиски смысла жизни. Я больше не фиксируюсь на чем-то одном, поскольку не одержима никакой идеей. За послед­ние несколько лет я очень редко записывала что-либо в дневник; антидепрессанты помогают мне относиться к жизни более спокойно. Перестав нерв­ничать, я научилась лучше ладить с людьми; исчезли и досаждавшие мне болезни вроде колитов, возни­кавшие на нервной почве. Однако, начав принимать лекарства в подростковом возрасте, я, возможно, не достигла бы того, чего достигла сейчас. «Нервность» и фиксации помогали мне работать над собой и стремиться к цели — до тех пор, пока не отражались на здоровье. Аутистические и дислексические черты, вероятно, нормальны — просто у некоторых людей они проявляются в экстремальной форме. И упор­ство, и беспокойное отношение к жизни до некото­рой степени необходимы каждому, кто хочет достичь своей цели.

Сейчас я достигла успехов в своем бизнесе. Я объездила все Соединенные Штаты, Европу, Канаду и Австралию, проектируя различное оборудование для ранчо, ферм и мясокомбинатов. Мой опыт нау­чил меня сочувствию к животным и пониманию их нужд. Так, например, я делаю загоны для скота изогнутыми. В этом случае животные перемещаются по нему легче. Тому есть две причины: во-первых, при такой конструкции у животного нет причин бояться, поскольку оно не видит, что ждет его впе­реди; во-вторых, от природы животным свойственно двигаться по кругу. Мой принцип — не бороться с животным, а подсказывать ему, что надо делать. Ду­маю, тот же принцип применим к аутичным детям: мы должны работать с ними, а не против них — то есть раскрывать и развивать их скрытые таланты.

В настоящее время я работаю над докторской диссертацией по зоологии в Университете штата Иллинойс. Ее основная тема — влияние окружаю­щей обстановки на поведение животных, а также на развитие их центральной нервной системы. Исследо­вания В. Т. Гриноу и его коллег, проводимые в настоящее время в том же университете, показыва­ют, что мозг весьма пластичен и обладает высокой реактивностью на изменения в окружающей среде. Даже мозг взрослого постоянно наращивает все новые нейронные цепи и связи в ответ на воздей­ствие внешних стимулов.

Как можно видеть, я посвятила много времени и сил изучению неврологии аутизма — не только для того, чтобы лучше понять себя, но и чтобы осмыс­лить свой опыт с научных позиций и тем самым принести пользу другим людям. В последние годы я несколько раз выступала на мероприятиях, призван­ных содействовать врачам, родителям и учителям

 

аутичных детей. После одной такой встречи Лорна Кинг, моя подруга, тоже выступавшая там, написала мне такое письмо:

Дорогая Темпл!

Слушая твою лекцию в Чикаго на прош­лой неделе, я невольно возвращалась мысля­ми на двенадцать лет назад, в Финикс, где впервые услышала тебя на встрече местно­го Общества помощи аутичным детям. Хоть слушателей было и немного, я видела, насколько ты взвинчена. Твоя речь звучала нервно и ненатурально, слова вылетали изо рта, словно осколки при взрыве. Ты держа­лась неестественно прямо и, очевидно, нервничала, когда кто-то пытался пожать тебе руку.

Какой контраст с твоей речью в Чикаго! В этот раз ты держалась раско­ванно и расцвечивала свою речь шутками, на которые аудитория охотно отклика­лась. Ты легко отвечала на вопросы, без колебаний пожимала руки, свободно соприкасалась с людьми в толпе и вообще выглядела спокойной и уверенной в себе.

Кажется, исчезла и твоя старая склон­ность к «зацикленности» на одной теме. Раньше ты с трудом переключалась с одно­го предмета на другой и хотя, насколько мне известно, знала об этой своей особен­ности, ничего не могла с собой поделать. Похоже, это тоже ушло в прошлое.

Как прекрасно, что ты по-прежнему растешь и развиваешься/ Твой пример

вдохновлет всех нас также не останавли­ваться на месте и двигаться вперед.

Это письмо напомнило мне о недавно прочитан­ной газетной статье, где рассказывалось о принципе «руки прочь от детей», который завоевывает все большую популярность в садах, школах и других детских учреждениях. Я понимаю, чем это вызвано. Разумеется, совращение детей — ужасное преступле­ние, но стоит ли впадать в крайности? Представьте, что учитель подбадривает ученика такими словами: «Ты молодец, хорошо справился с заданием — а теперь похлопай себя по плечу! » Смешно и абсолют­но бесполезно. Тактильная стимуляция нужна всем детям — аутичным же всего лишь больше, чем остальным.

⇐ Предыдущая891011121314151617Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: