 |
Фридрих Ницше. К гениалогии морали.
|
|
|
|
При свойственной мне недоверчивости, в коей я неохотно сознаюсь, - она
относится как раз к морали, ко всему, что доселе чествовалась на земле как
мораль, - недоверчивости, которая выступила в моей жизни столь рано, столь
незванно, столь неудержимо, в таком противоречии с окружением, возрастом,
примером, происхождением, что я чуть ли не вправе был бы назвать ее своим "A
priori", - мое любопытство, равно как и мое подозрение должны были со
временем остановиться на вопросе, откуда, собственно, берут свое начало наши
добро и зло. В самом деле, уже тринадцатилетним мальчиком я был поглощен
проблемой происхождения зла: ей я посвятил в возрасте, когда "сердце
принадлежит наполовину детским играм, наполовину Богу", свою первую
литературную детскую игру, свою первую философскую пробу пера, - что же
касается моего тогдашнего "решения" проблемы - ну, я воздал, как и
следовало, честь Богу и сделал его Отцом зла. Требовало ли именно этого от
меня мое "A priori"? то новое, неморальное, по меньшей мере,
имморалистическое "A priori" и глаголящий из него, ах! столь антикантовский,
столь загадочный "категорический императив", которому я тем временем дарил
все больше внимания, и не только внимания?.. По счастью, я заблаговременно
научился отделять теологический предрассудок от морального и не искал более
истоков зла позади мира. Небольшая историческая и филологическая выучка,
включая врожденную разборчивость по части психологических вопросов вообще,
обратили вскоре мою проблему в другую проблему: при каких условиях изобрел
человек себе эти суждения ценности - добро и зло? и какую ценность имеют
сами они? Препятствовали они или содействовали до сих пор человеческому
|
|
|
процветанию? Являются ли они признаком бедственного состояния, истощения,
вырождения жизни? Или, напротив, обнаруживается ли в них полнота, сила, воля
к жизни, ее смелость, уверенность, будущность? - На это я нашел и рискнул
дать разные ответы, я исследовал времена, народы, ранговые ступени
индивидов, я специализировал свою проблему, ответы оборачивались новыми
вопросами, исследованиями, догадками, вероятностями, покуда я не обрел
наконец собственную страну, собственную почву, целый безмолвный, растущий,
цветущий мир, как бы тайные сады, о которых никто и не смел догадываться...
О, как мы счастливы, мы, познающие, допустив, что нам впору лишь достаточно
долго молчать!..
В сущности, душа моя была полна тогда чем-то гораздо более важным,
нежели собственными или чужими гипотезами о происхождении морали (или,
точнее: последнее было только одним из многих средств для достижения некой
цели). Речь шла у меня о ценности морали, - а по этой части мне приходилось
сталкиваться едва ли не исключительным образом с моим великим учителем
Шопенгауэром, к которому, как к некоему современнику, обращается та книга,
страсть и скрытый антагонизм той книги (- ибо и она была "полемическим
сочинением"). Речь в особенности шла о ценности "неэгоистического", об
инстинктах сострадания, самоотречения, самопожертвования, которые именно
Шопенгауэр так долго озолачивал, обожествлял и опотустороннивал, покуда они
наконец не остались у него подобием "ценностей в себе", на основании каковых
он и сказал нет жизни, как и самому себе. Но именно против этих инстинктов
выговаривалась из меня все более основательная подозрительность, все глубже
роющий скепсис! Именно здесь видел я великую опасность, грозящую
человечеству, его утонченнейшую приманку и соблазн, - но куда? в Ничто? -
|
|
|
именно здесь видел я начало конца, остановку, озирающуюся усталость, волю,
замахивающуюся на жизнь, воркующе и меланхолично предвещающую себе последнюю
болезнь; мораль сострадания, все более расширяющаяся вокруг себя,
охватывающая даже философов и делающая их больными, открылась мне как самый
жуткий симптом нашей жутью обернувшейся европейской культуры, как ее
окольный путь - к новому буддизму? к буддизму европейцев? к - нигилизму?..
Это современное предпочтение и переоценка сострадания со стороны философов
есть нечто совершенно новое: именно в признании никчемности сострадания
сходились до сих пор философы. Назову лишь Платона, Спинозу, Ларошфуко и
Канта, четыре ума, как нельзя различные во всем, но согласные в одном: в
низкой оценке сострадания. -
Эта проблема ценности сострадания и морали сострадания (- я враг
омерзительной современной изнеженности чувств -) кажется поначалу лишь
чем-то изолированным, неким вопросительным знаком про себя; кто, однако,
застрянет однажды здесь, кто научится здесь вопрошать, с ним случится то,
что случилось со мной, - ему откроется чудовищный новый вид, некая
возможность нападет на него головокружением, всплывет всякого рода
недоверчивость, подозрительность, страх, пошатнется вера в мораль, во всякую
мораль, - наконец раздастся новое требование. Выскажем его, это новое
требование: нам необходима критика моральных ценностей, сама ценность этих
ценностей должна быть однажды поставлена под вопрос, - а для этого
необходимо знание условий и обстоятельств, из которых они произросли, среди
которых они развивались и изменялись (мораль как следствие, как симптом, как
маска, как тартюфство, как болезнь, как недоразумение; но также и мораль как
причина, как снадобье, как стимул, как препятствие, как яд), - знание,
которое отсутствовало до сих пор и в котором даже не было нужды. Ценность
этих "ценностей" принимали за данность, за факт, за нечто проблематически
неприкосновенное: до сих пор ни капельки не сомневались и не колебались в
том, чтобы оценивать "доброго" по более высоким ставкам, чем "злого", более
высоким в смысле всего содействующего, полезного, плодотворного с точки
|
|
|
зрения человека вообще (включая и будущее человека). Как? а если бы истиной
было обратное? Как? а если бы в "добром" лежал симптом упадка, равным
образом опасность, соблазн, яд, наркотик, посредством которого настоящее,
скажем, представало бы нахлебником будущего? С большими, должно быть, видами
на уют и безопасность, но и в более мелком стиле, низменнее?.. Так что
именно мораль была бы виновна в том, окажись навеки недостижимой возможная
сама по себе высочайшая могущественность и роскошность типа человек? Так что
именно мораль была бы опасностью из всех опасностей?..
Вопросы
1. Почему Ф.Нинце так критически оценивает позицию А.Шопенгауэра и критикует роль ценности сострадания?
2. Может быть стремление к доброму проявлением упадка?
3. Почему необходима критика моральных ценностей?
|
|
|
