 |
Георг регель. Философия права
|
|
|
|
§ 18
В отношении оценки влечений диалектика проявляется в том, что в качестве имманентных, тем самым позитивных, определения непосредственной воли добры; человек, таким образом, признается от природы добрым. Поскольку же они определения природные, следовательно, вообще противоположны свободе и понятию духа и негативны, их надо истребить, и человек признается, таким образом, от природы злым. С этой точки зрения решение в пользу того или другого утверждения также принадлежит произволу.
Прибавление. Христианское учение, согласно которому человек от природы зол, выше другого учения, признающего его от природы добрым; в его философском истолковании христианское учение следует понимать следующим образом. В качестве духа человек есть свободное существо, которое по своему назначению не должно допускать, чтобы его определяли природные импульсы; Поэтому человек в его непосредственном и некультурном состоянии находится в положении, в котором он не должен находиться и от которого он должен освободиться. В этом состоит смысл учения о первородном грехе, без которого христианство не было бы религией свободы.
§ 19
В требовании очищения влечений заключается общее представление, согласно которому они освобождаются от формы своей непосредственной природной определенности и от субъективности и случайности содержания и возвращаются к своей субстанциальной сущности. Истинное в этом неопределенном требовании состоит в том, что влечения должны быть разумной системой волеопределения; такое их понимание, развитое из понятия, и есть содержание науки о праве.
Примечание. Содержание этой науки во всех его отдельных моментах, таких, как право, собственность, моральность, семья, государство и т. д., можно излагать в такой форме: человек от природы обладает влечением к праву, а также влечением к собственности, к моральности, также влечением к половой любви, влечением к общению и т. д. Если вместо этой формы эмпирической психологии хотят придать изложению философский характер, то в соответствии с тем, что, как было замечено выше, в новейшее время считалось — и еще поныне считается — философией, его получить нетрудно: достаточно сказать, что человек находит в себе как факт своего сознания, что он водит право, собственность, государство и т. д. В дальнейшем выступит другая форма того же содержания, которая здесь являет себя в виде влечений, а именно форма обязанностей.
|
|
|
§ 20
Рефлексия, обращенная на влечения, представляя, оценивая, сопоставляя их друг с другом, а затем с их средствами, следствиями и с целостным их удовлетворением — со счастьем, вносит в этот материал формальную всеобщность и очищает его таким внешним способом от его грубости и варварства. В этом выявлении всеобщности мышления и состоит абсолютная ценность культуры, (ср. § 187).
Прибавление. В идеале счастья мысль уже обладает властью над природной силой влечений, так как она уже не удовлетворяется минутным счастьем, а требует его полноты. Это постольку связано с культурой, поскольку и она требует всеобщего. В идеале счастья заключены два момента: во-первых, всеобщее, которое выше всех особенностей; во так как содержание этого всеобщего опять-таки лишь всеобщее наслаждение, то здесь вновь выступает единичное и особенное, следовательно, конечное и приходится возвращаться к влечению. Поскольку содержание счастья заключено в субъективности и ощущении каждого, то эта всеобщая цель в свою очередь носит частный характер, и в ней' еще нет, следовательно, подлинного единства содержания и формы.
|
|
|
§ 21
Но истина этой формальной всеобщности, которая для себя неопределенна и преднаходит свою определенность в этом материале, есть сама себя определяющая всеобщность, воля, свобода. Имея всеобщность, саму себя как бесконечную форму своим содержанием, предметом и целью, она есть не только в себе, но и для себя свободная воля — истинная идея.
Примечание. Самосознание воли как вожделение, влечение чувственно и, подобно чувственному вообще, обозначает внешнее и тем самым вне-себя-бытие самосознания. Рефлектирующая воля содержит два элемента — упомянутый чувственный и мыслящую всеобщность; в себе и для себя сущая воля имеет своим предметом саму волю как таковую, следовательно, себя в своей чистой всеобщности — во всеобщности, состоящей в том, что непосредственность природности и частность, которой природность обременена и которая создается рефлексией, в ней снимаются. Это снятие и возвышение во всеобщность есть то, что называется деятельностью мышления. Самосознание, очищающее и возвышающее свой предмет, содержание и цель до этой всеобщности, совершает это в качестве мышления, пролагающего себе путь в воле. Здесь мы достигли того пункта, где становится ясным, что воля есть истинная, свободная воля только как мыслящий интеллект. Раб не знает своей сущности, своей бесконечности, свободы, не знает себя как сущность; а то, что он не знает себя таковым, означает, что он не мыслит себя. Это самосознание, постигающее себя посредством мышления как сущность и тем самым освобождающееся от всего случайного и неистинного, составляет принцип права, моральности и всей нравственности. Те, кто в философском понимании говорят о праве, моральности, нравственности и при этом хотят исключить мышление, отсылая к чувству, сердцу и душе, к вдохновению, выражают этим то достойное величайшего презрения состояние мысли и науки, когда даже сама наука, погруженная в последнюю степень отчаяния и усталости, утверждает в качестве своего принципа варварство и отсутствие мысли и в той мере, в какой это зависело бы от нее, лишила бы человека всякой истины, ценности и достоинства.
Вопросы
1. В чем состоит значение очищения от влечений как снятие?
2. Что такое свобода как условие моральности?
|
|
|
3. В чем состоит значение самосознания для достижения свободы?
Итак, о нравственности, равно как и о религии, можно говорить постольку, поскольку в человеческой жизни имеет место первое направление жизни, характеризующееся безраздельным служением абсолютно-ценному: нравственность и религия – две родственные области, в которой характеризуемое направление находит свое выражение. Раз Аристотель безраздельно служил науке, а Рафаэль — искусству, мы уже имеем дело с явлениями нравственного порядка, которые в свою очередь непосредственно граничат с явлениями порядка религиозного...
Второе направление жизни представляет полную противоположность первому: если первое характеризуется служением абсолютно-ценному, то второе не знает абсолютных ценностей, потому что не верит в них. Оно знает лишь условные ценности, которые определяются их значением для удовлетворения временных потребностей эмпирического я: последнее, таким образом, является последним масштабом оценки, «мерою всех вещей», по выражению даровитейшого из древнегреческих софистов. Для Исмены (сестра Антигоны) сохранение собственной жизни было дороже повиновения требованию «неписаных законов», равно как друзья кантовского страдальца, убеждавшие его ценою клеветы против неповинного лица купить себе жизнь, забыли — или постарались забыть, – что есть ценности более дорогие, нежели самая жизнь. Впрочем, нам, русским, нет нужды ходить далеко в поисках за типичными проявлениями практического релятивизма: одна из самых драгоценных черт нашей художественной литературы – отрицательное отношение к этому явлению. Вспомнить только ту поистине лапидарную характеристику, какую Пушкин дает так называемому «свету», задушившему поэта в своих железных тисках: свет «не карает заблуждений, но тайны требует от них; достойны равного презренья его тщеславная любовь и лицемерные гоненья»... Железные стихи Лермонтова, облитые горечью злости, широкие картины светской жизни с ее ложью и лицемерием, нарисованные Толстым, были дальнейшим развитием данной Пушкиным характеристики. А на другой стороне Гоголь с его безысходною скорбью и Чехов с тихою, глубокою грустью, только в самом конце его короткой жизни ставшей уступать место бодрым надеждам на лучшее будущее: основою этой скорби, этой грусти была пошлость, мелочность окружающей жизни… Корень тех недостатков русской жизни, которыми питалось презрение Пушкина, негодование Лермонтова, отвращение Толстого, скорбь Гоголя, грусть Чехова, заключается в том, что у нас не было такой ценности, преклонение перед которой не унижает, а возвышает человеческую личность[3], не было святыни, не было Бога, вследствие чего получали над нашей жизнью власть «все так называемые блага, — красота, богатство, крепость тела, сильное родство в обществе и все тому подобное»[4], и жизнь становилась идолослужением…
|
|
|
Если бы теперь потребовалось терминологическое обозначение для такого направления жизни, то его, по противоположности с первым направлением, которое нашло свое выражение в жизни платоновского праведника и кантовского страдальца, можно бы назвать релятивистическим, и поскольку оно характеризуется с отрицательной стороны – отсутствием веры в безусловно-ценное, благоговения перед ним и служения ему, и с положительной — оценкою вещей, событий и лиц с точки зрения их пригодности для удовлетворения преходящих потребностей эмпирического я и сведением жизни к удовлетворению этих именно потребностей.
Взятое в своих крайних обнаружениях, рассматриваемое направление получает название нигилизма, сущность которого именно и состоит в решительном и последовательном проведении релятивистического принципа, т. е. отрицания безусловно-ценного: нигилист — это бесстрашный в своей последовательности релятивист. И хотя это обозначение впервые встречается в русской литературе у Тургенева («Отцы и дети»)[5], который в лице Базарова хотел дать художественный тип нигилиста, однако, напрасно мы стали бы искать у него последовательного нигилиста, — во всяком случае Базаров, который напрасно пытался в себе подавить возвышенные проявления романтизма, не был настоящим нигилистом.
Вопросы
1. В чем состоит основное требование религизной этики?
2. В чем недостаток служения относительным ценностям?
3. В чем состоит причина несовершенства личности?
[1]Как в день, подаривший тебя миру, солнце приветствовало светила, так и ты рос по тем же законам, какие вызвали тебя к жизни. Таким ты всегда останешься; нельзя уйти от самого себя; – так говорили сибиллы и пророки; никакая власть, никакое время не могут разбить раз созданной и развивающейся формы жизни.
|
|
|
[2]Имеешь одно – будешь иметь и другое.
[3] Ср. Городенск., цит. соч., стр. 135.
[4] Plalo De rep. VI, 491 С (русск. пер. проф. Карпова, ч. ІІІ, изд. ІІ, стр. 314).
[5] В теоретическом значении этот термин употребляется еще у Якоби, который обозначает им философское направление, известное под названием солипсизма (Eisler. Wörterbuch d. philosoph. Begriffe. 2-te Aufl,, I B., S. 731).
|
|
|
