Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Глава четвертая. Прямая речь




 

Среди всех средств литературного изображения человека (его наружность, обстановка, жесты, поступки, переживания, относящиеся к нему события) особое место принадлежит внешней и внутренней речи действующих лиц. Все остальное, что сообщается о персонаже, не может быть дано непосредственно; оно передается читателю в переводе на язык слов. Только строя речь человека, писатель пользуется той же системой знаков, и средства изображения тождественны тогда предмету изображения (слово, изображенное словом). Прямая речь персонажей обладает поэтому возможностями непосредственного и как бы особенно достоверного свидетельства их психологических состояний.

Реализм XIX в. предложил читателям героев, которые разговаривают как в жизни. Такова установка — очень существенная для всей поэтики реализма. Но не следует понимать ее буквально. В литературном произведении не говорят как в жизни, потому что литературная прямая речь организована. Она представляет собой художественную структуру, подчиненную задачам, которых не знает подлинная разговорная речь. Любое — даже самое натуралистическое — изображение прямой речи условно (в большей или меньшей степени). Уже в диалогах персонажей романов XIX в. нередко фиксировались признаки устной речи: отрывочность, повторения, инверсии, пропуски смысловых звеньев, отклонения от грамматических правил. Но все это именно отдельные признаки, сигналы, сообщающие читателю, что действующие лица разговаривают как в жизни. Никто, кажется, не ставил себе цели действительно услышать и воспроизвести разговорную речь. К тому же устную речь мы далеко не всегда слышим адекватно, мы непроизвольно ее "исправляем", даже в процессе стенографической записи. Литература никогда практически не пыталась изобразить устную речь в подлинной ее дезорганизованности, со всей ее трудноуловимой смысловой спецификой.<…>

В художественной прозе вырабатываются некие нормы естественного диалога, модели литературной разговорной речи. Подобные модели существуют и в драматургии; мы встречаемся с ними у Тургенева, Островского, Сухово–Кобылина и в бытовой драме и комедии наших современников. Они обладают рядом синтаксических, лексических, даже фонетических признаков устной речи, но всегда в условном к ней приближении, всегда в пределах, ограниченных требованиями художественной структуры, закономерностями ее восприятия.

Эти пределы особенно очевидны, если сравнить литературный диалог с магнитофонными записями подлинной разговорной речи. В сборнике "Русская разговорная речь" представлены подобные записи самых разнообразных диалогов и полилогов. Вот, например, фрагмент магнитофонной записи разговора за обедом в семье научного работника. Речь идет о грибах, которыми угощают обедающих. Сохраняю принятую в сборнике форму синтаксического членения.

• — А это что / другие районы / да?

• — Да–а//.

• — Другие наверно //.

• — Они сюда… к Неве /.

• — Да //, а мы–ы… к Ладоге // - Ну и они к Ла…

• — Они у Ладоги / и мы у Ладоги //.

• — Тоже к Ладоге… у Ладоги // Да // Только не с того конца //.

• — Да / но разные мес… разные концы Ладоги //.

• — Ну так что / берите хлеба / берите…

• — Я вот еще немножко грибочков? //

• — Есть надо конечно //.

• — Очень вкусные грибы //.

• — Копчен(ое?) (нрзбр) (что–то предлагает гостям).

• — Это еще надо знать еще как делать наверно… / да?

• — Ой и еще Кирилл надо знать места // Вот с Романом идешь / и говорит иди туда / там белые / точно //.

• — Да?

• — Приходишь белые // Иди туда / там рыжики / приходишь там рыжики //.

• Далее разговор переходит на тему защиты диссертации одним из присутствующих.

• — А мне ничего не говорили // Не–не–не // Мне как раз наши… / наш весь Совет все наши / ну кто что–то… разбирался / говорил что защищайся…

• — И мне так в секторе–то говорили // А это уже (проглатывает кусок) по другим каналам //.

• — Ну и (что?) / он написал чего?

• — На восьми страницах через один этот самый…

• — Интервал //.

• — Через один перекат / мел… мелким шрифтом // на машинке //.

• — О / у меня на пятнадцати страницах // (смех) Ах мелким / да? (оживление).

• — Ну… ну через один перекат // м–м в общем…

• — Ну значит вот так же как у меня //.

• — Всё он там /.

• — Да это конечно // Нервотрепки много // Потом уж как–то забывается наверно //.

Теперь представим себе написанную подобным образом пьесу.

Организованный характер литературных воспроизведений разговорного слова особенно очевиден, если обратиться к мемуарной, вообще документальной прозе. Именно здесь, казалось бы, должно иметь место близкое воспроизведение подлинных разговоров действительно существовавших людей. На самом деле имеет место совсем другое. По памяти разговор нельзя точно восстановить не только через десятки лет (так иногда пишутся мемуары), но и через самый короткий срок. Реальное синтаксическое движение устной речи обычно вообще не запоминается; память его выравнивает. Содержание сказанного запоминается в общих очертаниях и воспроизводится с большей или меньшей мерой приближения — в зависимости от давности, от силы памяти и от разных других обстоятельств.

Притом у мемуариста есть свои задачи и установки — идеологические, литературные, личные, согласно которым он перерабатывает свой материал, в том числе разговоры — свои и чужие. Стиль мемуариста иногда прямолинейно, иногда более сложным и противоречивым образом, но всегда соотнесен с литературными стилями его времени. И писательская манера (если мемуарист — писатель) накладывает свою печать на воспроизводимые речи действующих лиц.

В документальной прозе — как и в художественной — прямая речь выступает в самых разных формах, видоизменявшихся вместе с литературными методами.<…>

…Мемуарная и документальная литература, а тем более литература вымысла, не воспроизводит устную речь — она ее моделирует. И конечно, не только ее синтаксический строй и лексическую окраску, но и смысловую направленность — ее целевые установки и психологические мотивы. Литература по–разному решает задачи освоения и претворения психологической материи разговора.<…>

Литература всегда имела дело с конфликтами человека, с отношениями между людьми. Поэтому, соотнося прямую речь персонажей с подлинной устной речью, мы сталкиваемся прежде всего с проблемами диалога, хотя бы обмена репликами, наконец, монологических высказываний, рассчитанных на слушателя. В самой действительности существуют своего рода жанры речевого общения — их изучает современная социолингвистика. Она определяет социальную ситуацию общения в разных ее объемах — от самых общих предпосылок эпохи вплоть до ситуации данного момента, данного разговора. Наряду с ситуациями сугубо индивидуальными, случайными существуют и типовые, со своими относительно устойчивыми темами; их порождают условия встречи, ее цель, социальные роли ее участников.

Устойчивость этих типовых форм имеет свою градацию — от более или менее непредрешенного обмена репликами при встрече знакомых до форм жестко регламентированных, например, экзамен, прием у должностного лица, беседа врача с пациентом и проч. Но и такие, казалось бы, несвязанные формы речевого общения, как, например, разговор в гостях, имеют свои наборы стандартных тем: злободневные политические и общественные дела, искусство, театр, события из жизни присутствующих, сплетни и т. п., издавна служившие предметом изображения в романах.

Время изменяет не только типовую тематику бытовых диалогов — оно отменяет самые диалогические ситуации и создает новые. Многие формы изменились и изменяются у нас на глазах. Рост жилищного строительства все больше будет вытеснять из нашего быта ситуацию разговора на коммунальной кухне. Между тем эта ситуация речевого общения имела свою сложную типологию, свои речевые стандарты — от хозяйственных ссор и препирательств до обсуждения насущных жизненных проблем. Уходит из быта классический русский разговор в железнодорожном вагоне; уходит не только потому, что воздушное или автомобильно–автобусное сообщение создало совсем другие формы дорожного общения, но и потому, что вагонный разговор заглушило радио. Предполагается, что пассажир не разговаривает, а слушает.

Возникли диалогические ситуации, которых не знала классика XIX в., — разговоры на пляже, в спортивной раздевалке, в библиотечной курилке, в домах отдыха.

Применительно к любой ситуации речевого общения — случайной или стереотипной — возникает вопрос о мотивах, существеннейший для художественной прозы, в особенности для прозы с установками социально–психологическими, тем самым с установкой на детерминированность всего совершающегося. Мотивы и цели речевого высказывания определены его социальным назначением. Классификация их является условной, абстрагирующей, потому что в живом общении мы, конечно, имеем дело не с чистыми видами мотивации, но со скрещением всевозможных целей и импульсов.

Психологические мотивы особенно ясны в речи практически коммуникативной, содержащей целенаправленную информацию (иногда и дезинформацию), приказ или призыв. Это слово, наглядно изменяющее окружающий мир, неотступно сопровождает процессы труда, управления, общения между людьми — делового, профессионального, личного. Практические цели высказывания не всегда, впрочем, выявлены прямо; они бывают скрыты под другими словесными масками.

Речевое общение может быть лишено практической направленности, целесообразного результата, а в то же время быть социально обязательным, предписанным нормами внешнего мира. Это слово в широком смысле этикетное — от ритуальных его форм, разработанных для всевозможных церемоний, до обязательных разговоров на встречах, приемах, наконец, просто в гостях. При самых случайных встречах или совместном пребывании людей разговоры в известном смысле могут быть этикетными. Их тогда порождает запрет молчания — молчать неловко, не принято, молчанием можно обидеть.

В ситуации разговора социально обязательного, притом лишенного практических задач, подыскивать оригинальные темы трудно. Поэтому для подобных диалогов и полилогов в таком ходу устоявшиеся шаблоны — разговор о погоде, о здоровье, о текущих новостях или общих знакомых.

Внешний мир требует от человека высказываний практически коммуникативных или этикетных. Наряду с этим исходящие извне воздействия побуждают человека к автоматической, рефлекторной речевой реакции. У нас до сих пор мало работ, посвященных специально психолингвистическому изучению диалога. Исследователи, касающиеся этих вопросов, и сейчас обращаются к статье Л. П. Якубинского "О диалогической речи", написанной еще в начале 1920–х годов (Якубинский, 1923). Якубинский отмечает в ней важность и неразработанность вопроса "о целях речевого высказывания"; он рассматривает, однако, не столько сознательные его мотивы и цели, сколько психофизиологические и бытовые механизмы, порождающие диалогическое общение. Якубинский придает решающее значение автоматизму этого общения, его бытовым шаблонам, его рефлекторное™ (не столько цели, сколько причины высказывания), способности "речевой акции вызывать речевую же реакцию, причем это обстоятельство часто имеет почти рефлекторный характер. Подобно тому как вопрос почти непроизвольно, "естественно", в силу постоянной ассоциации между мыслями и выговариванием, рождает ответ<…>подобно этому и всякое речевое раздражение<…>, возбуждая, как свою реакцию, мысли и чувства, необходимо толкает организм на речевое реагирование".

Л. П. Якубинский блестяще исследовал этот аспект диалогической речи, его необходимо учитывать, но ошибочно было бы сводить к рефлекторности все механизмы диалога. Формы диалога, изученные Якубинским, — это простейшие его формы (именно потому очень существенные), над которыми надстраивается многое и многое в процессе человеческого общения. Речевые акции и реакции человека обусловлены извне, воздействиями и требованиями окружающей действительности. Наряду с этим устная речь человека обусловлена и неизбывной для него потребностью объективации в произнесенном слове всевозможных внутренних содержаний.

Классифицируя формы поведения человека на основе его потребностей, Д. Н.Узнадзе<(Узнадзе, 1966)>различал поведение экстрагенное, определяемое извне предметом, на который оно направлено, и интрогенное, определяемое изнутри потребностью в активности, в применении энергии. Интрогенные формы поведения — это активизация внутренних сил (у детей — это игра), реализация моторных и психических функций человека, которая сама по себе является настоятельной его потребностью. Поведение, вызванное интрогенными побуждениями, реализуясь вовне, вступает в общую социальную связь.

Речевое поведение человека также имеет своего рода интрогенные формы. Речь может быть вызвана внутренней потребностью в активности, в применении энергии, в заполнении вакуума, которого не выносит человек. Она может оказаться как бы самым доступным заменителем действия, иногда беспредметным. Для защиты от бездействия, скуки, пустоты годится иногда что угодно — каждое восприятие, любые воспоминания, ассоциации, всплывшие на поверхность фрагменты неиссякающего потока внутренней речи.

"Рефлекторная" диалогическая речь возникает не только из потребности репликой отзываться на реплику, но возникает и самопроизвольно из безостановочно работающей внутренней речи ("мысли вслух", которые иногда так удивляют неподготовленных к ним собеседников), из случайных впечатлений, попадающих в поле сознания, — так внезапно обращают внимание собеседника на детали пейзажа или внешность встречного прохожего.

Человек непрерывно перерабатывает свою жизнь во внутреннюю и внешнюю речь; и внутренняя речь неудержимо стремится воплотиться вовне. Здесь имеет место, конечно, не только простейшая рефлекторная активизация речевой энергии. Человек стремится объективировать в слове самые важные, актуальные для него состояния своего сознания, в том числе всевозможные эмоции и аффекты, которые в особенности нуждаются в непосредственном словесном воплощении. Эмоция выражается кратчайшим восклицанием, междометием, но она же умеет находить для себя развернутые, сложные, иногда обходные формы. К искусной и неискусной маскировке прибегает человек, удовлетворяя потребность в разговоре о предметах своей любви, восхищения, ненависти, ревности, зависти.

Воплощения в слове, наряду со страстями, ищут и другие содержания сознания — интеллектуальные, эстетические. Устная речь — средство реализации интересов, способностей, возможностей, всего ценностного мира личности. Научно–логические и художественные способности человека находят свое выражение в зафиксированных формах речи. Но и спонтанная устная речь содержит потенции научного и поэтического мышления, следовательно, могущественные творческие возможности.

Разговор, как и всякое поведение, детерминирован, но закономерности эти скрыты от разговаривающих. Им кажется, что они совершают акт, почти независимый от сопротивления объективного мира, тяготеющего над каждым поступком. Любовь и тщеславие, надежда и злоба в разговоре находят реализацию, порою призрачную. За чашкой чая или бокалом вина берутся неприступные рубежи, достигаются цели, которые в мире поступков стоят долгих лет, неудач и усилий. Разговор — своего рода исполнение желаний.

Человек утверждает свои ценности, объективируя их в слове; тем самым он самоутверждается. Самоутверждение личности осуществляется в ее поведении, в том числе в ее речевом поведении. Произносимое слово в этом плане одно из самых сильных средств. Речевые высказывания, порожденные самыми разными мотивами, возникшими на самых разных социальных и психических уровнях, пронизаны напряжением борьбы, которую ведет человек за свое место в жизни, за свои интересы и свои идеалы.

Наряду с положительными формами защиты своих жизненных позиций возможны и негативные, обходные. Опрокинутой формой самоутверждения является, например, всяческое юродство, самоуничижение, надрыв. Человек ищет выхода из своей ущербности, создавая эстетику и идеологию этой ущербности. Такова позиция, в частности речевая позиция, героя "Записок из подполья" и многих других персонажей Достоевского.

Самоутверждение может быть прямым, выраженным в хвастовстве — откровенном или закамуфлированном, — в осуждении ближнего (с подразумеванием — я лучше), в разговоре о себе, своих делах, переживаниях, здоровье, семье и прочем. Но неприкрытые формы самоутверждения в обществе, собственно, запрещены, и разговор о себе обычно предстает в более или менее центробежном виде, в разной степени удаленности от первоначального личного мотива. Искусство светского разговора отчасти и состоит в том, чтобы субъективно интересное подать слушателям в качестве объективно интересного.

Когда темы действительно глубоко уходят в объективно значимое, личность утверждает себя косвенно, опосредствованно через познавательные, через эстетические возможности разговора. Устное слово тем самым становится прототипом научной и художественной деятельности человека, проводником вечной его потребности в обнародовании своих мыслей, познаний, своего творчества. В произнесенном слове личность приобщается тогда ко всеобщим, внеположным ценностям, через них утверждая свою собственную ценность; для нее в то же время радостен самый процесс применения своей духовной энергии.

Наконец, мотивом высказывания может стать эстетическое переживание самой словесной формы. В той или иной мере оно присутствует и в самом обычном диалоге: образная речь, шутки, остроты и проч. Но диалог может превратиться в род специально эстетической деятельности. Такова, например, культура светского разговора. Разные эпохи, разная социальная среда порождали мастеров разговора — от деревенских краснобаев до салонных говорунов и острословов.

Художественные возможности устной речи отчетливо раскрываются в рассказывании интересных историй. Помимо словесного оформления здесь существенно построение, развертывание сюжета. Творческое удовлетворение сочетается у рассказывающего или ведущего искусный диалог с чувством своей власти над слушателями, над их вниманием, над их реакциями, эмоциональными, интеллектуальными. Вот почему человек часто с меньшей охотой выслушивает неизвестные ему интересные сведения, нежели сам сообщает даже то, что слушателям его уже хорошо известно.

Одним из способов самоутверждения личности является словесное самомоделирование, и этой задаче также служит диалогическая речь. Человек разыгрывает в слове свои социальные и психологические роли. Его реплики ориентированы на построение определенного образа, что также является деятельностью в своем роде эстетической.

Даже столь беглый обзор напоминает о множестве жизненных функций устной речи: речь практически целенаправленная, речь рефлекторная и этикетная, речь, обнаруживающая эмоции и реализующая интеллектуальные, идеологические ценности, речь, переживаемая в своей эстетической оформленности и служащая самоутверждению и самоосознанию личности.

Перед нами многообразие пересекающихся между собой мотивов речевого высказывания. Их отражение в литературе, однако, не было прямым и непосредственным. В литературном диалоге персонаж подавал свою реплику, потому что писателю нужно было дополнить изображение характера или миропонимания данного лица, или высказать его устами свое, авторское мнение, или изобразить среду и нравы, или подтолкнуть развитие событий. Сюжетные и характерологические мотивировки овладевали психологическими мотивами разговорного слова.

Литературные формы и функции прямой речи претерпели притом глубокие изменения. Многовековой затрудненный путь потребовался для того, чтобы мог возникнуть умышленно бессвязный, исполненный подводных течений диалог прозы XX в.

<…>Русские сатирические журналы (второй половины XVIII в. — Примеч. сост.) уделяли много внимания критическому изображению прямой речи. Таков, например, "Опыт модного словаря щегольского наречия" в новиковском "Живописце" 1772 г.:

"Мужчина, притащи себя ко мне, я до тебя охотница. Ах, как ты славен! Ужесть, ужесть, я от тебя падаю!.. Ах… ха, ха, ха… Ах, мужчина, как ты забавен! Ужесть, ужесть; твои гнилые взгляды и томные вздохи и мертвого рассмешить могут. Ах, как ты славен, бесподобный болванчик!"

Натуралистическая "живописность" русской сатиры XVIII в. доходила даже до опытов фонетического воспроизведения осмеиваемой речевой манеры. Например, в комедии А. Копьева "Что наше, тово нам и не нада" (1794):

Княгиня (испугавшись): Ах, матуська! Сьтойта, паскари… аи! муха…

Machmere: Ax, мать ма! што йта за беда? Ну, правались ана акаянна! Ат тебя я эту пракляту девятку залажила, бог знат куды, да што у вас там?

Княгиня: Ницево–с… ох, тиотуська, как вы скусьны! Мавруся!

Мавруша: Чево–с?..

Княгиня: Так ницево, дусинька Мавруся! Пади сюды!

Мавруша (подходит к ней): Што, ma cousine?

Княгиня: Да сьто ты пристала ка мне? Пади проць!

Мавруша: Да вить вы сами кликали: ах, ma cousine, знаете, шта вы севодни больше блажите, нежели обыкновенно!

Так ведут себя "низкие" персонажи комедийно–сатирических жанров. Для речей же высоких героев дореалистической прозы и для авторской речи существует единая стилистика. И это закономерно, ведь автор и несущий основную идеологическую нагрузку герой принадлежат к одному пласту культуры, обладают тем же строем духовной жизни. Внутренняя речь героя столь же условна, как внешняя, и потому представляет собой ее стилистическое подобие.<…>

Ослабление внешних, фабульных связей разговорного слова подготовило увлечение его подспудными возможностями. Открытия Толстого и Чехова предсказали трактовку прямой речи в литературе XX в. Иррациональные формы речи (внешней и внутренней), поток сознания, подводные темы разговора, порожденные несовпадением средств выражения с интенцией говорящего, все это становится предметом изображения в теоретически осознанном, декларативном порядке. Во все это западная литература XX в. внесла стремление к размыванию контуров героя.

Для сюрреализма, для "нового романа", для поэтики абсурда характерен особый интерес к внутренней речи. Внутренняя речь ближе к бессознательному, к смутным состояниям души.

В книге "Эра подозрений" Н. Саррот предлагает теорию "под–разговора" (sous–conversation), не отделявшегося от улавливаемой писателем зыбкой психической материи. Возникла даже теория "внутреннего диалога", которым — в порядке иррационального общения — обмениваются персонажи. Сняты границы между речью диалогической и монологической, внешней и внутренней; и это — как всегда в литературе — во имя высшей реальности.

Но иррациональное изображение внешней речи условно не в меньшей мере, чем рациональное. Тем более это относится к речи внутренней. Заведомая условность присуща всем вообще опытам изображения потока сознания. Это относится и к самым смелым открытиям Джойса.

В "Улиссе" внутренний монолог Марион Блум — гигантское сплетение непредсказуемых ассоциаций — развертывается на десятках страниц, без единого знака препинания. И все же в этом монологе фактура слов и словосочетаний образована по образцу внешней речи, предназначенной для того, чтобы человек понимал человека.

Еще Л. Выготский утверждал, что внутренняя речь не есть "речь минус звук", но особая структура (ей присущи предикативность, эллиптичность, "слипание" слов и т. п.), которая при записи оказалась бы "неузнаваемой и непонятной" (Выготский, 1956). Современная лингвистика, прослеживая движение мысли от "глубинных структур" до выражения во внешней речи, устанавливает совершенно особое качество этих первичных "глубинных структур".

Если перед литературой XX в. даже и возникала задача натуралистического воспроизведения внутренней речи, то решить эту задачу практически было невозможно.

Притом не всякий, даже самый развернутый, внутренний монолог следует считать потоком сознания. Потоком сознания называли роман Пруста. Но Прусту — с его аналитическими традициями — в высшей степени чуждо стремление имитировать фактуру разорванной или нерасчлененной внутренней речи. Монолог его героя по своему строю — синтаксическому, смысловому — рационалистичен. Это многотомное размышление; и если оно петляет, уходит в боковые темы и внезапно всплывающие подробности, то потому, что Пруст изображает перипетии и ходы мысли, познающей воспроизведенный воспоминанием мир, тогда как поток сознания пытается зафиксировать настоящее.

• Упомянутые Л. Я. Гинзбург источники:

• Выготский Л. С. Мышление и речь // Избранные психологические исследования. — М., 1956. — С. 364–375.

• Русская разговорная речь. Тексты / Отв. ред. Е. Л.Земская, Л. А.Капападзе. — М., 1978. — С. 161, 163.

• Узнадзе Д. Н. Формы поведения человека // Психологические исследования. — М., 1966.

• "Что наше, тово нам и не нада". Комедия в одном действии, сочиненная А. Копиевым. — СПб., 1794. — С. 15–16.

• Якубинский Л. П. О диалогической речи // Русская речь. — Пг., 1923. — Сб. 1. — С. 134.

 

Фрагменты из книги "Русская разговорная речь. Тексты" [5]

 

 

Из воспоминаний о детстве

 

Разговор двух давно знакомых людей.

А. — научный работник, 40 лет, москвичка. Б. — филолог, 65 лет, коренной ленинградец (Дмитрий Андреевич). В диалог изредка вставляет реплики В. (Елена Васильевна, москвичка, близкая знакомая А., научный работник, 30 лет). Для публикации выбран фрагмент из середины текста. Записано в Москве.

• А. А вас вывозили там / ле–етом куда–нибудь / так вот? (нрзбр).

• Б. В Финляндию / в Куоккалу /.

• А. Да?

• Б. Интеллигенция в Куоккалу ездила //.

• А. Угу / на дачу?

• Б. На дачу / да / но там / общения с местным населением почти не было //.

• А. Не было // (нрзбр).

• Б. Ну я правда играл там / (пауза) так что счет финский я / до сих пор помню //.

• А. С мальчиками / да?

• Б. Да / с мальчиками / счет финский / какие–то игры…

• А. Угу / (пауза) интересно / да //.

• Б. Да э… занятный финский народ (был такой?) //.

• А. Ну как они были / крестьяне? Так сказать / по образу жизни / да?

• Б. Крестьяне // Крестьяне и… ме–елкие–мелкие буржуа / такие // Ну значит… торговцы / владельцы э… ларьков / потом… м… дачи сдавали / иногда имели по две по три дачи / чтобы сдавать.

• А. Ну да / доход такой / да?

• Б. Доход / да–а // Сдавали тогда не комнаты / а целиком дачи / поэтому дачи были небольшие /.

• А. Угу //.

• Б. Ну там комнат четыре / пять / с балконом обязательно //.

• А. Угу//.

• Б. Лодку имели /.

• А. Лодки тоже сдавали наверное / да?

• Б. Лодки / да / лодки сдавали / да / потом будки //.

• А. С веслами?

• Б. С вё–о-слами / с уключинами / все как следует //.

• А. Угу //.

• Б. Потом будки / для купания /.

• А. Для купания?

• Б. Да / на пляже вот так в два / в три ряда выстраивались будки//.

• А. Значит у каждого была своя? Или (нрзбр)?

• Б. Своя будка / там оставлялись игрушки / купальные костюмы / полотенца // это всё оставлялось / и только уносился ключ / да! И шезлонг еще //.

• А. Очень удобно!

• Б. Шезлонг / угу II.

• А. Так что прекрасно…

• Б. На целый день приходили //.

• А. Угу//.

• Б. Я помню в детстве / наша будка оказалась рядом с Фаберже / с каким Фаберже / я не знаю / будка была / и вот / как сейчас помню / этот Фаберже пришел / мой отец с ним разговаривал / сидели в костюмах /.

• А. Угу//.

• Б. Не дай бог в купальных костюмах / нет / просто чуть не в крахмальных воротничках /.

• А. (смеется).

• Б. У меня еще сохранилась фотография моей матери / сидит на пляже / под зонтиком / кружевным зонтиком / белым /и в корсете //.

• А. (смеется) Потрясающе / да //.

• Б. Да (смеется) //.

• А. Ну все–таки купались они?

• Б. Купались / купались //.

• А. А тогда надевали купальные костюмы?

• Б. А–а! У моей матери был купальный костюм я как сейчас помню / это вроде капота было //.

• А. Да?

• Б. Да // (смеется). Он из такого / твердого материала / чтобы…

• А. Ничего не видно было / да?

• Б. Формы тела никак не были видны / да // (смеются).

• А. Да / не то что сейчас //.

• Б. Вроде капота / да //.

• А. Дмитрий Андреич / а я вспомнила / Вы не были этим летом на Рижском взморье?

• Б. Нет //.

• А. Нет?

• Б. Нет / а что?

• А. А я шла по берегу /.

• Б. Да/.

• А. И мне показалось что навстречу идете Вы //. Но / я не была уверена что это Вы /, поэтому я как–то не решилась поздороваться /.

• Б. Нет / мы собираемся в будущем году поехать в (нрзбр) / в санаторий //.

• А. Вот / и у меня так и осталось такое полувпечатление /. Вы или не Вы /. Но я уже вот говорю / не решилась //. В общем я наверное шла как раз в неподобающем (смеется) наряде /. То есть что–нибудь вроде купальника / и поэтому (нрзбр).

• Б. У меня говорят голос похож бывает / встречают похожие голоса /.

• А. Нет / этот человек ничего не говорил / просто так навстречу //.

• Б. Ага /.

• А. (нрзбр).

• Б. Там очень хорошие прогулки / потому что твердый песок //.

• А. Там прекрасные вот /.

• Б. Твердый песок //.

• A. Вот / мы как раз были с Еленой Васильевной /.

• B. Угу //. Б. Да //.

• А. Там целый месяц (нрзбр) //. Великолепно там //.

• Б. Да //. А в Куоккале были такие / бетонные или цементные я не знаю / дорожки //. Но не у самой воды / а так / по краю /.

• А. Подальше / да?

• Б. Между дачами и пляжем / так вот шла дорожка /.

• А. (нрзбр).

• Б. По вечерам было купание //.

• А. В Териоках я когда–то была /.

• Б. А–а!

• А. Это подальше значит // Дальше? Да?

• Б. Там ведь сохранился до сих пор театр в котором Любовь Дмитриевна Блок играла //.

• А. Да? Какой? Деревянный?

• Б. И называется это как–то / летний…

• А. Наверное я там была //.

• Б. Э… нет / дом культуры что–то в этом роде /.

• А. Да–да /.

• Б. Дом какой–то культуры //.

• А. Кажется тоже / возможно я там была //.

• Б. Угу//.

• А. Ну там очень хорошо тоже II.

(Конец фрагмента)

 

 

Из воспоминаний

 

Б. — научный работник, филолог, 65 лет, ленинградец. А. — научный работник, 40 лет, москвичка. В. — близкая знакомая А., научный работник, 30 лет, москвичка. А. и Б. давние знакомые. Записано в Москве.

Б. Ну в общем / у каждого формируется свой язык в каких–то определенных условиях / у одних он формируется… (пауза) только в течение вот… детства / и юности / я думаю что мой язык формировался все время //. Ну в общем значительную–то э… роль / сыграло мое детство //. В формировании (-то?) языка вот / про–изноше–е-ния / даже некоторых оши–и-бок речи которые для меня типичны / ну скажем я произношу "оне" / вместо "они" /.

• А. Да?

• Б. Да/А

• А. Даже сейчас?

• Б. И… и сейчас / это у меня очень трудно иногда отвыкнуть //.

• А. Угу //.

• Б. Говорят что это "оне" типично для петербургского произношения //.

• А. Угу//.

• Б. Но дело в том что / петербургского–то произношения не сохранилось ни у кого //.

• А. Ну очень мало / но наверно все–таки есть?

• Б. Вымер город //. Вымер вот / в блокаду //.

• А. Ну я понимаю / ну не совсем все–таки /.

• Б. В блокаду / потом война /.

• А. Да/А

• Б. Потом… революция / м… полная смена //.

• А. Переезды всякие / и вот все это /.

• Б. Да / так что скажем / кто / вот в нашем институте / там больше ста человек / родился в Петербурге? Кроме молодежи / из стариков // N. больше никого / по–моему больше никого II.

• А. А N. нет!

• Б. (Не или нет?) / в Петербурге?

• А. Нет–нет–нет–нет / он из Нежина //.

• Б. А! Он из Нежина // Ну так он родился в собственном поместье / (смеется).

• А. Да–да–да / а потом он очень рано был привезен //.

• Б. Нет (смеется) / он воспитывался… Вы его записали / да?

• А. Да / мы записали / очень хорошо между прочим / да //.

• Б. Да / да / это очень важно / потому что хотя он уверяет.

• А. Ну да /.

• Б. Что у него вот эта картавость / от французского языка /.

• А. Французская //.

• Б. На самом деле это настоящее училище правоведения / как я это помню //.

• А. Да / я тоже думаю что это не французское / да //.

• Б. Нет–нет / это правоведение // Это училище правоведения / такое /.

• А. Да / да //.

• Б. Такой там был прием //. Ну у меня как… э… родители были из такой средней среды / э… отец инженер был /а… там / третьи / дедушки и бабушки по обеим линиям / это купеческое /.

• А. Но все петербургские?

• Б. Все//Значит…

• А. Значит у Вас / Вы уже в каком поколении петербуржец?

• Б. Я думаю что в пятом поколении //.

• А. В пятом // Это вообще невероятно //.

• Б. В пятом // Да / в пятом поколении //.

• А. Конечно редкий случай совершенно II.

• Б. Да // Но это ниче… ничего не значит /.

• А. Значит Ваша дочка уже в шестом?

• Б. В шестом / да //.

• А. Да.

• Б. Но это ведь ничего не значит / потому что влияние непетербургской среды.

• А. Угу //.

• Б. Тоже очень сказывалось / через нянек /.

• А. А–а //.

• Б. Через нянек / очень сильно //.

• А. Ну они были откуда / окрестные все–таки?

• Б. Нет /.

• А. Нет?

• Б. Нет / вот / моя нянька / ее мы звали Катеринушка /.

• А. Угу //.

• Б. Она была м… женой мастерового / Путиловского завода /.

• А. Угу //.

• Б. И родилась сама в Ижоре / под Петербургом // У нее были с… с… нет / немножко такие северные черты в произношении // Вот я думаю что "оне" / это…

• А. От нее?

• Б. От нее //.

• А. А не книжное? Не может быть что–нибудь такое?

• Б. Вы думаете что это…

• А. Орфографическое /.

• Б. Орфографическое? Нет //.

• А. Нет?

• Б. Нет / нет // Потому что я род не различаю /.

• А. Не различаете? Я думала что Вы именно различаете / нет?

• Б. Рода женского и мужского / нет / не различаю / это у меня просто так / угу / угу //.

• А. Просто так /.

• Б. Трудно осо… Ну / в петербургском произношении был целый ряд особенностей //.

• А. Угу//.

• Б. В лексике /и… в школе //. Вот скажем так / "клякспапир" вместо "промокашка" /.

• А. Да?

• Б. "Вставочка" вместо "ручка" /.

• А. Ну / "вставочка" / это довольно долго дер… держалось /.

• Б. Теперь это исчезло / держалось / но щас исчезло / щас "ручка" говорят / "вечная ручка" /.

• А. Угу//.

• Б. "Шариковая ручка" / "вставочка" никто уже не говорит II. Но потом м… некоторые домашние слова / связанные с местными кухарками // Кухарки–то были из финок //.

• А. Ну да / охтенки /.

• Б. Охтенки / да // и потом от немцев // Немецкое влияние в петербургском произношении было большое II. Ну скажем так / помимо "клякспапира" // "Фрыштыкать"!

• А. Да? Неужели говорили?

• Б. "Фрыштыкать" / говорили / да // (смеется).

• А. Просто удивительно / правда / да?

• Б. "Фрыштыкать" // Да //.

 

 

ПРИЛОЖЕНИЕ 2. ГЛОССАРИЙ

 

Ниже предлагаются толкования некоторых терминов, которые вам будут часто встречаться при чтении современной научной и научно–практической литературы. Опыт работы со студентами и аспирантами, равно как и мой опыт автора, постоянно пишущего для широкого читателя, показывает, что многие из приводимых ниже слов употребляются как своего рода бытовые клише, но при этом их значение остается весьма смутно понятым.

В начале этой книги я отметила, что в качестве фоновых знаний я ожидаю от читателей знакомства с представлениями о языке и речи в объеме учебника "Введение в языкознание" А. А. Реформатского. Этот лучший, на мой взгляд, вводный курс недавно переиздан, и я надеюсь, что его можно найти в любой университетской библиотеке.

Вместе с тем психолингвистика как ос<

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...