 |
Глава шестая, самая трудная
|
|
|
|
ДАЕШЬ СПУТНИКИ! Все чаще и чаще нам говорят:
— Пора ваши находки передавать в школы, распространять тот опыт, который вы приобрели…
Но как это сделать? Опыт рассказами не передашь. Мы в этом убеждены. Опыт складывается из тысячи мелочей, их все не предусмотришь, а каждая мелочь, если ею пренебречь, может свести все хорошее на нет. Опыт надо передавать в работе, в деле…
Возникла мысль: а что, если при каждой школе района создать спутник коммуны? Собрать весь школьный актив, человек 50, и провести с ребятами сбор, да такой, чтобы там было не хуже, чем в коммуне. Для этого послать на сбор несколько старых коммунаров. И день за днем учить ребят всему, чему мы сами научились в коммуне… Нет, даже не «учить», а просто жить вместе и вместе работать. Это и будет учеба.
Но легко сказать — спутник при каждой школе. Чтобы провести сбор, нужно найти для него место, нужны палатки, снаряжение, продукты, нужны, наконец, взрослые, которые могли бы подготовить и провести всю эту сложную операцию. А главное, нужно, чтобы в каждой школе захотели создать спутник коммуны, поняли, как это интересно и важно.
И тогда в райкоме партии нам сказали: «Хорошо, мы поможем». Не один раз собирались в райкоме директора школ, пионерские вожатые. Обсуждали, спорили, искали возможности создать лагеря-спутники. Поначалу решили создавать спутники не при каждой школе отдельно, а по кустам: несколько школ объединяются и устраивают один, общий спутник.
И вот летом в Ефимовский район едут не 100 ребят, как бывало, а 600. У коммуны теперь 8 спутников! А на следующий год спутников стало 18, и в них — 1200 ребят. Операция «Человек — человеку» продолжается. Но в каких масштабах!
На первый взгляд в каждом спутнике все то же самое, что и в коммуне: трудовые десанты и творческие дела, «огонёк», дежурный командир спутника во главе дежурного отряда, советы дел. Разведка — планирование — осуществление дела — его обсуждение. Коммунарские законы… Только вместо отрядов (чтобы не путать с отрядами коммуны) — команды. В команде 15-20 человек из разных классов, от пятого до седьмого.
|
|
|
Всё так же — и всё не так. Лишь теперь мы увидели, что главное в коммуне не методика, а ребята, выросшие в ней…
Но сколько коммунаров может дать коммуна в команду спутника? Одного-двух, и это еще хорошо… Сумеют ли эти двое сделать команду коммунарской? Коммунарам предстояла самая суровая проверка. Впервые мы действовали не всей коммуной, а порознь.
НА ВЫРУЧКУ В «УРАЛ». Идти по шпалам узкоколейки трудно. Расстояние между шпалами больше шага, но меньше двух. Удобно только Прутту. Час назад Ф. Я. говорила на экстренном сборе «Алтая»: «В «Урале» плохо. Всего один коммунар — Наташка Липнер. Нужна помощь. Хотя бы на три дня». Нас идет 6 «алтайцев» и Ф. Я. Решили разойтись по командам.
— Прежде всего нужно в четвертую, — говорит Наташка. — Этот Володька Тонкий черт знает что делает. Кто пойдет?
Тяну руку. Тянет и Прутт.
— Давайте вместе.
* * *
— Генка! Где ты пропадаешь?
В команде идет обсуждение дня. Володька Тонкий — высокий, красивый парень в голубом пуловере (среди лыжных костюмов, тренировочных, ватников это смотрится).
— Иди сюда! Вот тут нам прислали.
Кидает взгляд на нас, фальшиво жалуется:
— Вот, работай с ними!
Генка наконец появляется и как свежий человек (на обсуждении) возмущается тем, что приходится работать в поле. Его поддерживают.
Ладно. Пусть будет так. Мы настояли, чтобы мнение команды о том, что работать не надо, было доложено на «огоньке». Спутник решил освободить всю команду Володьки Тонкого от работы. Мы идем с Сашкой по лагерю. Догоняет Тонкий:
|
|
|
— Мне кажется, спутник решил неправильно. Далеко не вся команда думает, что работать не надо.
Переглядываемся.
* * *
Когда влезли в палатку четвертой команды, все спали. Места не оставили. Вот спит Юрка (под тремя одеялами), а рядом Семен (под одним). Позже, в десанте, я буду наблюдать ночью за Семеном и Юркой. Они отдадут свои одеяла девчонкам (будем спать под открытым небом) и укроются одной курткой. Причем оба не заснут, пытаясь тайком укрыть курткой друг друга.
Но это будет еще очень не скоро, через две недели. А пока мы с Пруттом регулярно просыпаемся за пологом палатки.
МЕНЯ ПОЗДРАВЛЯЮТ. На зимний сбор коммуны я не поехал — отказался от рекомендации совета дружины. То ли стало обидно, что вот я, старый коммунар, должен, как какой-нибудь новичок, добиваться, чтобы меня послали на коммунарский сбор, то ли просто побоялся, что совет дружины не станет рекомендовать меня. Не поехал и на весенний сбор. А в мае Магун подошел ко мне и, стараясь как-то смягчить свои слова, очень тихо сказал:
— Решено, что коммунары, не подтвердившие работой своего звания, будут лишаться его автоматически, без решения общего сбора. Тебе больше нельзя носить значок.
В Ефимию я приехал без коммунарского значка. Ребята знали, что я «старик», и переглядывались, когда после отбоя я вместе с ними шел в палатку, не оставался у костра с другими старшими коммунарами. Я чувствовал себя прескверно, но обиды не было. Можно обидеться на Магуна, на Прутта, в конце концов даже на Фаину Яковлевну. На коммуну обидеться нельзя.
В конце сбора у нас были «откровенные разговоры». Там решали, кому из спутника можно присвоить звание «коммунар». Тогда на поляне среди дня стояла необычная тишина. Каждый отряд закрывался у себя в палатке. И вдруг откуда-то громко, во весь отрядный голос:
— По-здрав-ля-ем!
А из других палаток кричат:
— Кого?
Поздравляют меня.
И тут же откликается весь спутник:
— Поздравляем!
МАМАНЯ РАСТЕТ. С Ольгой мы пришли в коммуну почти одновременно, а вот ее сестра Танька Потягайло — гораздо позже. С уважением относясь к ее возрасту (она была во втором классе), прозвали ее Маманей.
На второй день десанта «Алтай» послал троих ребят на основную базу лагеря: сообщить, как устроились, проведать «алтайских» больных и т. д. К ночи, когда уже кончался «Вечер логики и эмоций», они вернулись, причем не втроем, а впятером: с ними двое бывших больных — Игорь Переходник и Маманя. Лучшего сюрприза «Алтаю» и нельзя было придумать. Сюрприз качали.
|
|
|
…Вчера, в воскресенье, ровно в шесть Танька звонит мне. Договорились, что она подробно вспомнит о тех днях. Вспоминает:
— Нас не взяли в десант, и мы остались в лагере. Купались по четыре раза. Ходили за цветами. Ничего, кроме чая, не варили. Ну, скучно было, конечно. Вечером, смотрим, идут наши — Игорь, Нинка и Валерка. Они взяли что надо и стали просить Фаину Яковлевну, чтобы нас отпустили. Сказали, что «Алтай» всего за четыре километра. Попросили Сашку, чтобы он сказал Фаине Яковлевне правду, когда скроемся за поворотом, — до «Алтая» около десяти. Когда Ф. Я. закричала, чтобы вернулись, побежали, конечно. Сначала Игореха посадил меня на плечи, Валерка и Нинка шли рядом, потом я пошла сама. Вот и всё.
— Ну а страшно было? Никто не ныл?
— Ныл. Переходник.
— А ты?
— А меня Игорь за руку крепко держал.
Маманя, отметив причину своего бесстрашия, уверена, что этим все сказала. А я вспомнил, что Игореха рассказывал, как чертовски страшно было этой ночью и как нельзя было бояться, потому что рядом было четверо малышей.
Этим летом Танька ездила с «Алтаем» уже одна, без сестры. Осторожно разбрасывая по борозде селитру, объявила:
— А мы с Игорем договорились, что будем работать врачами в соседних деревнях. Ну, ради компании, может быть, Элку еще прихватим с собой. — В голосе Мамани слышалось явное превосходство.
Вот уже второй год ей здорово достается на «откровенных разговорах». Это первый признак того, что человек растет.
СЪЕЗД КОМИССАРОВ. Утром 14 июня с разных концов Ефимовского района съезжались на попутках и шли пешком коммунары. В этот день в спутниках не осталось ни одного «старичка» — все отправились на съезд комиссаров, в деревню Поток. Мы встречали друзей, обнимались, целовались, мы не видели друг друга целую вечность — почти полмесяца. И как хорошо вновь увидеть всех вместе, почувствовать коммуну! По деревне то и дело разносится: «Ура!», «Мо-лод-цы!» — это встречают ребят из самых далеких спутников. «Кавказцы», добираясь до Потока, с утра отшагали 23 километра…
|
|
|
И вот съезд открылся. Здесь не говорили о том, что сделано, — сколько гектаров пропололи, сколько детских садиков открыли. Нет, разговор шел о том, удаётся ли привить коммунарский стиль жизни, коммунарские отношения.
ИЗ ДЕЛЕГАТСКОГО БЛОКНОТА. Вчера пришли в Поток. Встретились с нашими — «Байкал», «Алтай», «Урал», «Днепр». Не знали, с кем раньше говорить и что раньше выложить. Хорошо им тут — живут, черти, все вместе, а мы далеко. Спали у «алтайцев» (тьма новостей). Как-то там наша «Волга»? Все-таки это большой риск — бросить спутники без коммунаров, без спутниковского костяка… Как же пока спутники без ядра? Андреева тоже волнуется, да и другие…
Всё, наш съезд начался. На дверях клуба плакат: «Привет участникам первого съезда комиссаров!» Дежурный командир съезда раздал делегатам мандаты — красные, с вырезанной звездой. Надо будет показать всем нашим. Голосовать на съезде можно только мандатами.
Делегаты прибыли в Поток чуть ли не со всех концов Ефимии. Добирались на попутках, на телегах, пешком… Сейчас идут отчеты спутников. Реакция зала! Наконец-то всё и обо всех начистоту, на полный мах! Крепко досталось Шуре Вознесенской…
Выступает учительница. Оказывается, она только что заезжала к нам в «Волгу»: «Коммунары уехали, а что изменилось?» Вот чудесно! Значит, могут уже и одни (неужто Наташка заворачивает?).
А в перерыве ревком ходил с песнями по деревне. Впереди, конечно, Малов с гитарой. «Дан приказ — ему на запад, ей — в другую сторону…» Сколько пели! Как пели!
Вернулись со съезда. А наши! Выложили на линейке эмблему. Ночью устроили тревогу. Прошло отлично. Мы с Андреевой походили, посмотрели — а не смыться ли еще на денек? Без нас как будто пружина разжалась. А мы-то боялись!
СДАЮ ДОСРОЧНО. Мне кажется, что спутники — это основное в коммуне, то, благодаря чему мы продолжаем жить, и то самое, для чего существует наша коммуна.
Первый летний лагерь-спутник оглушил, ошеломил. Меня увлек ритм сбора. Все делалось на подъеме, с удовольствием, с интересом, без какого бы то ни было нажима со стороны коммунаров и старших. Походы, встречи, новые люди, поиски семей героев, дружба с местными, работа в поле — все это мне очень нравилось.
Я старался делать все, и после этого сбора меня приняли в коммунары.
Что-то во мне изменилось, появилась жажда работать, хотелось, чтобы ребята и в будущем находили в спутнике то, что мне удалось ощутить после первого сбора. Я так увлекся, что на следующий год даже досрочно сдал экзамены за восьмой класс, чтобы уехать на сбор вместе со всеми.
|
|
|
Путь коммунара ясен: из спутника — в коммуну, затем из коммуны — в спутник.
НОЧЬ НА ДВАДЦАТЬ ВТОРОЕ. Вот уже несколько дней подряд мы ходим по деревням и селам Ефимовского района. Из дома в дом. Невелики деревни, но ни в одной нам еще не попадалось дома, из которого война не вырвала хотя бы одного человека. И до сих пор не было в этих местах памятника тем, кого нельзя забывать. Ни памятника, ни простого обелиска, ни придорожного камня с выбитой звездой. Мы решили поставить обелиск павшим солдатам.
Мы идем от деревни к деревне. Стучимся в дома. Люди впускают нас. Мы напоминаем им о самом страшном и горьком, что было в их жизни, и они впускают нас в свои сердца. Они рассказывают и плачут, вынимают поблекшие фотографии и письма; они спрашивают: «Вы не торопитесь?» — и тогда начинают все сначала, с самого начала: с детства — если о сыне; с юности — если о муже. Двадцать лет лежат в земле сын и муж, а боль жива. И люди смотрят на нас с надеждой, хотя мы растревожили их давнюю боль. Мы уходим, и они говорят нам вслед одно и то же: «Спасибо, что не забыли. Спасибо, что вспомнили…»
Настала и двадцать вторая июньская ночь. В деревнях многие не расстилают постелей, не гасят света. Люди собираются в путь, иные за 20, за 30 километров. А у нас горнист играет отбой. Это значит — все по палаткам. Сегодня приказ дежурного командира звучит по-особому, и никто не посмеет его нарушить.
При свете костра несколько человек довязывают огромные тяжелые венки, надписывают траурные ленты: «Памяти павших будьте достойны!»
Многие не спят в палатках, но в лагере тишина. Мы, девчонки, бредем по мокрой от росы траве и собираем гвоздику — алые огоньки в бледном сумраке ночи. Легкий туман едва холодит. Ветра нет. На небе слабо переливаются, зябко вздрагивают первые звезды. А над горизонтом нависла, бросая угрожающие отсветы, кроваво-оранжевая луна. Вчера вечером одна старушка в деревне рассказала, что вот такая точно луна нашла на землю в ночь на 22 июня, а утром война началась.
Не переставая, тревожно кричат чибисы. Действительно, похоже: «Чьи вы, чьи вы?» Лес, тающая в тумане дорога, аромат цветов… Сейчас тишину разорвут сигналы горна: «Тревога, люди, тревога!» Сегодня нам не нужны часы. Мы сверяем время по тревоге. Четыре часа утра. «От Советского Информбюро. Сегодня, 22 июня 1941 года…»
Горит огонь в память погибших. Приспущен флаг на мачте. Застыли на линейке ребята. Их поднял горн, и те, кто не успел обуться, стоят босые на мокрой утренней траве.
Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
Мерным шагом в траурном марше идут четыре спутника коммуны. Мы входим в деревню, и к нашей колонне молча пристраиваются люди. Идут на костылях инвалиды. Ведут под руки дряхлых старух. На площадь, к обелиску. Его соорудили наши мальчишки.
Замер почетный караул, склонились знамена. Четыре грани у обелиска, четыре простые доски с именами погибших.
Обелиск установлен перед школой — это единственная деревенская площадь, единственно подходящее место.
…Разве камни виноваты
в том, что где-то
под землею
слишком долго
спят солдаты?
Безымянные
солдаты.
Неизвестные
солдаты…
А над ними
травы сохнут.
А над ними
кружит беркут
и качается
подсолнух.
Да, мы родились после войны. Мы видели войну в кино, мы знаем ее только по книгам. Мы не видели, как люди падают на колючую проволоку, как гниют раны, как растут груды костей, как пылают печи крематориев…
Разве погибнуть
ты нам завещала,
Родина?
Жизнь
обещала.
Любовь
обещала,
Родина.
Разве для смерти
рождаются дети, Родина?
Разве хотела ты
нашей смерти,
Родина?
Море цветов у подножия обелиска, море слез. Люди плачут, потому что потеряли близких. Они вспомнили войну, потому что сегодня в 4 утра горнист просигналил тревогу.
Не плачьте!
В горле
сдержите стоны,
горькие стоны.
Но они не в силах сдержать. Плачут женщины, плачут фронтовики. Молча глотают слезы ребята. Это война. Мы никогда не забудем, никогда не простим…
Слушайте мирное утро…
Минута молчания. Рыдания затихают. Женщины стиснули зубы.
Мечту пронесите через года
и жизнью наполните!..
Возлагаем венки и слышим голос дежурного командира:
— Добровольцы пойдут работать на поле. Шаг вперед, добровольцы!
Маршем молчания мы идем на поля. Добровольцы — все.
Над рекой стелется туман. Встает солнце. Мы пропалываем борозды. Час, второй, третий. Над полем тишина. Между бороздами застыли в карауле склоненные знамена…
АНКЕТЫ В СПУТНИКАХ. Отвечали 1000 новичков.
Что понравилось на сборе спутника?
950 человек ответили: «Траурная линейка в память погибших», «Операция «Человек — человеку», «Интересные дела», «Всё решали сами», «Песня у костра», «Дружба ребят».
Собираешься ли ты делать что-то похожее у себя в школе?
888 спутниковцев ответили «да!» и развернули целую программу будущих действий.
|
|
|
