 |
Пролог дорога из желтого кирпича 4 глава
|
|
|
|
— А мы посмотрим, — сказала няня. — И, конечно, вознаградим вас за все старания.
Няня задержала взгляд на пустых грядках. Вот уж действительно бедность! Она подтолкнула Эльфабу.
— Ну, иди познакомься с ребятами.
Девочка стояла как вкопанная. Дети — пятеро мальчиков и две девочки — приблизились к ней.
— Вот так чучело! — сказал мальчик постарше и толкнул Эльфабу в плечо.
— Эй, повежливее! — прикрикнула Мелена, порываясь подскочить к детям, но няня ее удержала.
— Салочки, давайте играть в салочки! — нашелся мальчик. — Кто зеленое чудище?
— Не я, не я! — завизжали дети и, осалив Эльфабу, брызнули врассыпную. Девочка неуверенно постояла, потом пробежала несколько шагов и опять остановилась.
— Вот так и надо, — довольно закивала няня. — Развивающие игры. Гвинетта — вы чудо.
— Я своих ребят знаю, — заважничала та, — спорить не буду.
Дети гурьбой промчались мимо Эльфабы и снова ее осалили, но, увидев, что она за ними не бежит, остановились и подошли поближе.
— Говорят, у вас поселился квадлин, — сказала Гвинетта. — Это правда, что они едят только траву и навоз?
— Что?! — вскричала Мелена.
— Так о них болтают в народе.
— Он порядочный человек!
— Не приводи его сюда. Они разносят чуму.
— Ничего подобного! — возмутилась Мелена.
— Эльфи, милая, нельзя кидаться, — сказала няня.
— Я повторяю, что Слышала, — продолжала Гвинетта. — Говорят, по ночам, когда квадлины засыпают, души выбираются у них изо рта и ходят по дорогам.
— Дураки и не такое выдумают, — огрызнулась Мелена. — Я никогда не видела, чтобы во сне из Черепашьего Сердца что-то вылезало, а уж возможностей у меня было предостаточно.
— Ну-ка брось камень! — прикрикнула няня. — Смотри, больше никто камнями не кидается.
|
|
|
— Теперь уже кидаются, — заметила Гвинетта.
— Он самый чуткий человек из всех, кого я знаю, — не отступала Мелена.
— Нам, рыбакам, от нежностей проку мало.
— Ну вот, разбили в кровь, я ведь предупреждала, — огорчилась няня. — Дети, отпустите Эльфабу, дайте я ее вытру. И ведь платочка-то нет. Гвинетта, у вас не найдется тряпицы?
— Ничего, само остановится. Это им полезно: меньше есть просят.
— Уж лучше чуткость, чем глупость, — горячилась Мелена.
— Не кусаться! — цыкнула Гвинетта на одного из младших пацанят и, увидев, что Эльфаба раскрыла зубастый рот в ответ, вскочила на ноги, позабыв про больную спину, и во весь голос взревела: — Не кусаться, кому говорю!
— Ну просто ангелочки, — умилилась няня.
ПРИБЛИЖЕНИЕ ТЬМЫ
Теперь каждые два-три дня няня брала Эльфабу за руку и вела к Гвинетте играть с чумазой ребятней. Фрекс вернулся к проповедям, уходил из дома на восемь-десять дней кряду и пугал окрестных жителей своей всклокоченной бородой и религиозными убеждениями. Мелена вспоминала фортепианные гаммы на клавиатуре из цельного дерева, которую ей мастерски вырезал муж. Черепашье Сердце с приближением осени как-то размяк. Послеобеденные возлежания с ним утратили первоначальное буйство, стали нежнее. Мелена продолжала быть внимательной к Фрексу и принимала его ухаживания, но, что ни говори, муж уступал стеклодуву в постели. Какое блаженство испытывала она, когда губы квадлина касались ее соска, а руки, эти живущие по своим законам зверьки, ласкали ее тело. Мелена так и не познала квадлина, как Фрекса, не смогла заглянуть в его душу. Наблюдательная няня не преминула напомнить ей, что стеклодув воспитан в другой культуре.
— Какая разница? — лениво отмахнулась Мелена. — Люди есть люди.
— Не скажи, — возразила няня. — Разве ты не помнишь детские стишки?
И, с заметным облегчением отложив в сторону шитье, продекламировала:
|
|
|
В школе так всегда быпает:
Девки учат, парни знают,
А потом часы пробили —
Парни сразу все забыли.
Ну-ка повторим сейчас
Хитрую науку,
Кто в стране живет у нас, —
Чтоб развеять скуку.
Гилликинцы умные,
Манчики разгульные,
Винки бесшабашные,
А марраны страшные.
Но всех хуже квадлины,
Мерзкие создания,
Глупые, как гоблины
После одичания.
Они кровь младенцев пьют,
А больных товарищей
Первым делом в гроб кладут
И хоронят заживо.
— Ну что ты о нем знаешь? Женат ли он? Почему оставил свою Топкую трясину или откуда он там родом? Это, конечно, не мое дело, но…
— Да когда ты занималась только своими делами? — хмыкнула Мелена.
— Вот когда начну, сразу почувствуешь, — пообещада няня.
Вскоре после этого разговора они сидели за ужином во дворе у костра. Няня собиралась уезжать, от чего у Мелены поднялось настроение. Черепашье Сердце состряпал неаппетитное рагу из диких яблок, ветчины и сыра. Фрекс благодушно разглагольствовал. Память о дьявольском механизме — Драконе времени — мало-помалу сглаживалась, и закамышцы, хвала Безымянному Богу, снова стали приходить к священнику на строгие проповеди. Его двухнедельный миссионерский поход в Суходревье увенчался успехом. Наградой Фрексу стали кошелек с медяками и преданные, а то и откровенно фанатичные взгляды прихожан.
— Что если наше время тут сочтено? — рассуждал Фрекс, закинув руки за голову и откинувшись на спинку скамьи. Новообретенное счастье уже не удовлетворяло его. — Может, из Закамышья нам открывается другая дорога? Та, на которой нас ждут великие дела? Где уготована яркая судьба?
— Да будет тебе, — вяло ответила Мелена. — Девять поколений моих предков карабкались наверх — и вот, пожалуйста, я здесь, в богом забытом месте, по колено в грязи. Какая уж тут яркая судьба?
— Я говорю о духовных подвигах. Я не предлагаю ломиться в Изумрудный город и бороться за право стать личным исповедником Пасториуса.
— А почему бы тебе не предложить себя на пост духовника Озмы? — оживилась няня, представив, как зажила бы она в свете, добейся Фрекс такого положения. — Правда, пока она еще ребенок. Хотя… Ну поправит какое-то время ее отец — это недолго, как вообще у мужчин. Ты еще молод, Озма повзрослеет, и у тебя будет возможность управлять целой страной.
|
|
|
— Меня не интересует придворная служба, даже если новая королева станет Озмой Наисвятейшей, — отрезал Фрекс. — Мой долг — нести слово Божие попранным и угнетенным.
— Милости надо идти в Квадлинию, — сказал Черепашье Сердце. — Там попрано и угнетено.
Впервые за долгое время стеклодув упомянул о своей стране. Вспомнив недавний разговор с няней, Мелена отмахнулась от дыма и спросила:
— А почему ты ушел из Оввельса?
— Ужас, — ответил Черепашье Сердце.
Эльфаба, которая сидела у точильного камня и сосредоточенно давила муравьев, заинтересовалась и подняла голову. Все ждали от квадлина пояснений, но он, похоже, закончил. У Мелены екнуло сердце; предчувствие говорило ей, что вот-вот, в этот счастливый вечер, произойдет что-то страшное.
— Что значит ужас? — спросил Фрекс.
— Как-то мне зябко, — пролепетала Мелена. — Пойду накину платок.
— Или можно сразу стать духовником Пасториуса. — Няня попыталась вернуть разговор в прежнее русло. — Зачем отказываться? Наверняка со связями Мелены ты сможешь добиться приглашения…
— Ужас, — произнесла вдруг Эльфаба.
Ответом на ее первое слово было ошеломленное молчание. Даже желтая луна словно замерла между деревьями.
— Ужас? — переспросила Эльфаба, оглядываясь. Лицо ее оставалось серьезным, но глаза задорно заблестели: она поняла, чего добилась. Ей было почти два года. Длинные острые зубы больше не удерживали слов внутри нее.
— У-жас, — шепотом, смакуя, произнесла она. — Ужас.
— Иди к няне на ручки, Эльфи, посиди тихонько. Малышка послушно подошла, но села на самый краешек колен и выжидающе посмотрела на стеклодува.
— Черепашье Сердце думает, девочка говорит впервые, — благоговейно сказал тот.
— Да, и она спрашивает про ужас. — Фрекс пустил колечко дыма. — Если это не секрет, конечно.
— Черепашье Сердце плохо говорит. Его дело — дуть стекло, а слова пусть говорят Милость, Госпожа и няня. И теперь еще девочка.
— Скажи хоть немного, раз уж начал.
Мелена поежилась. Она так и не сходила за платком: ноги будто вросли в землю.
|
|
|
— В Квадлинию приходят рабочие из Изумрудного города и других мест, — начал Черепашье Сердце. — Они смотрят, нюхают и пробуют воду, воздух, землю. Хотят строить дорогу. Квадлины говорят, нельзя; квадлины говорят, плохо, нерабочие не слушают.
— Квадлины, надо полагать, не дорожные строители, — резонно заметил Фрекс.
— Наша страна очень ранима, — продолжал Черепашье Сердце. — У нас висячие дома и плавучие поля. Мальчики ныряют в мелкую воду за жемчужинами. Слишком много деревьев — не хватает света для травы. Слишком мало деревьев — поднимается вода, и корни плавучих растений не достают до земли. Наша страна бедная, но богата красотой. Жить в ней можно только по ее законам.
— Значит, вы противитесь строительству?
— Да, но пока нет успеха. Квадлины не переубедят рабочих, кто хочет строить плотину из земли и камней и разрезать нашу страну на части. Квадлины ругались, просили, предсказывали беду, но не смогли победить словами.
Фрекс попыхивал трубкой и любовался, с каким воодушевлением говорит Черепашье Сердце. Его всегда привлекала в людях преданность идее.
— Квадлины готовы сражаться, но боятся, что худшее еще впереди. Когда строители стали брать пробы земли и воды, они узнали нашу давнюю тайну.
— Какую же?
— Рубины, — горько вздохнул Черепашье Сердце. — Камни, скрытые под водой. Строители говорят, красный корунд в пласте донного известняка. Квадлины говорят, кровь страны Оз.
. — Вроде того красного стекла, что ты делаешь? — спросила Мелена.
— Рубиновое стекло получается, если добавить золотой порошок, — сказал Черепашье Сердце, — а Квадлиния лежит на залежах настоящих рубинов. Весть об этом достигнет Изумрудного города от строителей. И тогда начнется ужас.
— С чего ты решил? — осведомилась Мелена.
— Достаточно взгляда в стекло, — сказал Черепашье Сердце, показывая на выдутый им круг, ставший игрушкой Эльфабы, — чтобы увидеть будущее, красное от крови и рубинов.
— Будущее нельзя увидеть, — вмешался Фрекс. — Это пахнет язычеством, плотской верой, фаталистическим культом Дракона времени. Тьфу! Нет, если кто-то и знает нашу судьбу, то только Безымянный Бог, а предсказания — одни лишь догадки, замешенные на страхе.
— Значит, догадки и страх заставили Черепашье Сердце покинуть родной дом, — без тени смущения ответил стеклодув. — Квадлины не зовут свою веру плотской и не знают о Драконе времени. Они присматриваются к знакам и прислушиваются к посланиям. Как только вода окрасится цветом рубинов, она обагрится нашей кровью.
— Глупости! — вскричал Фрекс, сам рубиново-красный от негодования. — С твоими квадлинами надо хорошенько поговорить.
|
|
|
— И потом, разве Пасториуса интересует что-нибудь, кроме охоты, обжорства и разврата? — добавила Мелена, которая лучше других была осведомлена о делах королевского двора. — Что ему до рубинов?
— Опасность не в королях и королевах — опасность в чужестранце, — сказал Черепашье Сердце. — Наши женщины-ведуньи, шаманы, знахари, умирающие — все видят иноземного короля, жестокого и могучего.
— И зачем Пасториус вообще полез с дорогами в ваше болото? — с досадой спросила Мелена.
— Затем же, зачем через всю нашу страну проложили Дорогу из желтого кирпича, — сказал Фрекс. — Для развития. Для лучшего управления. Для сбора налогов, перемещения войск и защиты.
— От кого?
— О-о-о, это тонкий вопрос.
— О-о-о, — едва слышно выдохнул Черепашье Сердце.
— И куда ты теперь? — спросил Фрекс. — Только не подумай, я тебя не гоню. Мелена очень дорожит твоей компанией. Как и все мы.
— Ужас, — напомнила Эльфаба.
— Помолчи, — одернула ее няня.
— Милость и Госпожа очень добры к Черепашьему Сердцу. Черепашье Сердце шел в Изумрудный город, но сбился с пути. Черепашье Сердце хотел встретиться с Озмой…
— С регентом Пасториусом, — поправил Фрекс.
— …и просить сжалиться над Квадлинией. А еще предупредить о жестоком чужестранце.
— Ужас! — радостно захлопала в ладоши Эльфаба.
— Девочка напоминает Черепашьему Сердцу о его обязанностях. Разговор разбудил старую боль. Черепашье Сердце забыл. Но теперь, когда слова сказаны, настало время для дел.
Мелена метнула отчаянный взгляд на няню, которая меж тем спустила девочку с колен и стала собирать грязную посуду. «Видишь, к чему приводит лишнее любопытство! — беззвучно кричали ее глаза. — Взяла и разбила свое счастье — и все из-за тебя!» Мелена отвернулась от страшного лица дочери, на котором играла улыбка (или обиженная гримаса?), и с мольбой перевела взгляд на мужа. «Сделай хоть что-нибудь, Фрекс!»
— Может, именно эту возможность мы так долго ждали? — задумчиво проговорил Фрекс и потом добавил убежденнее: — Нужно идти в Квадлинию: оставить удобства здешней жизни и испытать себя в огне истинной нужды.
— Удобства здешней жизни?! — Мелена аж задохнулась от негодования.
— Когда Всевышний говорит через недостойный сосуд, — начал Фрекс и кивнул на удрученного квадлина, — мы можем слушать или ожесточить свое сердце…
— Тогда выслушай вот что. Я беременна. И не могу никуда идти или ехать. А когда родится ребенок, то тем более будет не до шастанья по болотам.
Фрекс осекся на полуслове.
— Я не так хотела тебе сказать, — виновато добавила Мелена.
— Поздравляю, — холодно ответил муж.
— Ужас, — сообщила матери Эльфаба.
— Ну, хватит разговоров на ночь, — засуетилась няня. — Мелена, будешь здесь сидеть — простудишься. Пойдем лучше в дом.
Фрекс поднялся и поцеловал жену. По его непроницаемому лицу невозможно было понять, подозревает он, что отцом ребенка может быть Черепашье Сердце, или нет. Сама Мелена не знала, от кого беременна, да это ее и не заботило. Больше всего на свете она хотела, чтобы квадлин остался, хотя и злилась на него за неожиданные обязательства перед убогим народом.
Мужчины остались у костра. Они сидели, наклонившись друг к другу, и говорили так тихо, что Мелена не могла разобрать ни слова. Фрекс утешал квадлина, положив тому руку на трясущееся плечо. Няня переодела Эльфабу ко сну, выпустила ее во двор, а сама присела на постель к Мелене с чашкой горячего молока и баночкой с пилюлями.
— Я так и чувствовала, что этим все кончится, — поделилась она. — Чем реветь, выпей лучше молока. Ведешь себя как ребенок. Давно ты узнала?
— Месяца полтора как, — ответила Мелена. — Ах, няня, не надо мне молока, дай лучше вина.
— Пей, пей. Больше никакого вина, пока ребенок не родится. Мало тебе одного урода?
— Вино не меняет цвет кожи у детей. Я, может, и дура, но не настолько же.
— Оно сознание твое меняет, этого довольно. Пей молоко и прими пилюлю.
— Это еще зачем?
— Я сделала, что предлагала, — сказала няня заговорщическим тоном. — Прошлой осенью я походила по трущобам нашей славной столицы по твоим надобностям.
— Не может быть! — ахнула Мелена. — Как же ты решилась? Неужели не боялась?
— Еще как! Но я ведь тебя люблю, глупая. Я отыскала лавку, помеченную тайными алхимическими знаками. — Няня сморщила нос, вспомнив о запахах гнили и кошачьей мочи. — Там я выпила чаю с одной размалеванной старухой из Шиза по имени Якль и перевернула чашку, чтобы она прочла твою судьбу. Правда, она и руки-то свои едва видела, что уж там говорить о листьях.
— Настоящая профессионалка, — сухо заметила Мелена.
— Твой муж не верит в предсказания, так что потише. В общем, я рассказала ей про твою зеленую дочку и что мы не знаем, от чего это произошло. Сказала, что мы опасаемся, как бы это не повторилось со следующим ребенком. Тогда Якль намешала всяких трав и порошков, залила их маслом гомбы, пробормотала языческие заклинания и, кто ее знает, может, даже плюнула внутрь. Я не присматривалась. Заплатила ей за девять месяцев, чтобы ты принимала пилюли сразу, как узнаешь, что понесла. Мы уже опаздываем на месяц, но лучше хоть так, чем совсем ничего. Я ей полностью доверяю, Мелена, и тебе советую.
— Почему это? — спросила Мелена и проглотила первую из девяти пилюль. На вкус она была как мозг из вареных костей.
— Потому что Якль предсказала твоим детям великое будущее, — объяснила няня. — Говорит, Эльфаба превзойдет все твои ожидания, и второй ребенок тоже. Главное, мол, не отчаивайся. Ваша семья войдет в историю.
— А о моем возлюбленном что сказала?
— Опять ты за свое! Она советовала отдыхать и не волноваться. Послала тебе свое благословение. Хоть она и дешевая потаскуха, но знает, о чем говорит.
Еще Якль была уверена, что у Мелены родится девочка, но этого няня открывать не стала, опасаясь, что воспитанница устроит выкидыш. Слишком убедительно внушала гадалка, что будущее принадлежит двум сестрам, а не одной.
— И все обошлось? Тебя никто не остановил, не заподозрил?
— Кто заподозрит, что старая глупая няня пошла в Нижний квартал за запретным снадобьем? Нет-нет, моя милая, меня даже никто ни о чем не спросил. А теперь давай-ка лучше спать. Ни капли вина, пилюли — и здоровый малыш враз наладит ваши с Фрексом отношения.
— У нас и так все хорошо, — проворчала Мелена, сворачиваясь поудобнее под одеялом. После пилюли ее сильно клонило в сон, но она старалась не подать виду. — Лишь бы только мы не отправились в этот болотный закат.
— Закат на западе, а не на юге, — проворковала няня. — Но как удачно ты сказала, что ждешь ребенка. Если б вы потопали в Квадлинию, я бы уже не смогла вас навещать. Мне ведь в этом году полвека исполняется. Стара я уже для таких поездок.
— Останемся здесь, — постановила Мелена и задремала.
Довольная няня принялась сама готовиться ко сну. Она выглянула в окно: Фрекс и Черепашье Сердце все еще беседовали. Няня только притворялась подслеповатой: на самом-то деле она хорошо разглядела лицо стеклодува, когда тот заговорил об опасности, грозящей его народу. Оно раскрылось, как треснутая скорлупа, и душа его, такая же наивная и беззащитная, как едва вылупившийся птенец, пробилась наружу. Ничего удивительного, что Фрекс проникся сочувствием к сокрушенному горем квадлину и сидел теперь даже ближе, чем позволяли правила приличия. В этой семье няня уже ничему не удивилась бы.
— Позовите Эльфи домой, ее пора укладывать, — крикнула она в окно — отчасти затем, чтобы нарушить их уединение.
Фрекс оглянулся.
— Разве она не дома?
Няня проверила: девочки в доме не было. А она не любительница играть в прятки — ни здесь, ни с деревенской ребятней.
— Нет. Она же с вами была.
Мужчины встали, осмотрелись. Няне почудилось, что под ветками тиса шевельнулась какая-то тень. Она высунулась из окна.
— Ну так найдите ее. Время уже позднее. Опасное.
— Да нет здесь ничего опасного, выдумаете гоже, — пробасил Фрекс, но оба мужчины заметно встревожились.
— Мелена, дорогая, погоди, не засыпай, — принялась расталкивать ее няня. — Ты не знаешь, где Эльфаба? Не видела, куда она ушла?
Мелена с трудом приподнялась на локте и посмотрела на старушку бессмысленными глазами из-под растрепанных волос.
— Кто ушел? — спросила она заплетающимся языком. — Ты о чем?
— Эльфаба. Давай просыпайся. Где она может быть?
Няня стала поднимать Мелену, но та все заваливалась обратно. Уперев ее руки о кровать, няня потянулась за своей терновой палкой.
— Просыпайся, Мелена, вставай! Как бы не случилось беды.
— Что? — непонимающе произнесла та. — Кого потеряли?
— Эльфи! Фабала! Эльфаба! — слышались из темноты мужские голоса. Фрекс и Черепашье Сердце кружили вокруг двора, все дальше и дальше отходя от догорающего костра. — Лягушечка моя! Змейка! Ящерка! Где ты?
— Это все зверь, — сетовала няня. — Зверь спустился с гор и унес ее.
— Нет здесь никаких зверей, дура старая, — огрызнулся Фрекс, но сам с возрастающей тревогой прыгал по камням за домом, отмахиваясь от хлещущих по липу веток. Черепашье Сердце замер и вытянул руки к небу, словно пытался поймать ладонями тусклый свет первых звезд.
— Эльфаба? — ахнула Мелена, сообразив наконец, что происходит, и выбежала из дома в одной сорочке. — Дочка пропала?
— Она заблудилась, ее утащили дикие звери, пока эти два дурака любовались друг другом, как школьницы, — причитала няня.
— Эльфаба! Эльфаба! Ты слышишь меня? — все испуганнее и пронзительнее кричала Мелена. — Немедленно вернись! Эльфаба!
Только ветер зашуршал листвой в ответ.
— Она где-то рядом, — задумчиво сказал Черепашье Сердце. Он был почти невидим в темноте. — Рядом, только не здесь.
— Нашел время загадками говорить! — всхлипнула няня.
Квадлин повернулся и пошатнулся. Фрекс поспешил подхватить его. Мелена подоспела с другой стороны. В своей белой ночной сорочке она прямо-таки светилась, будто ангел. Черепашье Сердце осел у них в руках, и Мелена испуганно вскрикнула, но в следующее мгновение он выпрямился и решительно зашагал к озеру.
— Только не озеро, только не Эльфаба, она ни за что не пойдет к воде, вы же знаете, — взывала няня, едва поспевая за остальными.
«Это конец», — думала Мелена. Ее ум был слишком затуманен, чтобы думать о чем-то еще, и она снова и снова повторяла эту фразу, как защитное заклинание.
«Начинается, — думал Фрекс. — Но что?»
— Она рядом, только не здесь, — повторил Черепашье Сердце.
— Вот вам наказание за грехи, двуличные сластолюбцы, — причитала няня.
Они спустились к тихому обмельчавшему озеру. Вода отступила и оголила причал, который был словно мост в никуда, в пустоту.
В темноте под причалом светился чей-то глаз.
— Силы небесные! — прошептала няня.
Там, на сухой земле, сидела Эльфаба и, прищурив один глаз, смотрела в стеклянный круг. Открытый глаз мерцал таинственным светом.
«Должно быть, отражение звезд от воды», — с надеждой подумал Фрекс, хотя в глубине души понимал: не звездным светом мерцает этот глаз.
Черепашье Сердце опустился на колени.
— Девочка видит его пришествие, — хрипло сказал квадлин. — Он спускается с неба на шаре кровавого цвета. Рубинового цвета. Он сходит с небес. Регент пал. Династия Озмы пала. Дракон времени прав: до Страшного Суда всего минута.
И стеклодув упал без чувств почти на Эльфабу. Она, казалось, даже не заметила, но позади нее кто-то предостерегающе заворчал. Грозно вспыхнули два оранжевых глаза. За малышкой сидел зверь: то ли и правда горный тигр, то ли странная помесь тигра с драконом. Девочка восседала на его передних лапах, как на троне.
— Ужас, — повторила она, вглядываясь одним глазом в стекло, где ни ее родители, ни няня не видели ничего, кроме тьмы. — Ужас.
Часть вторая ГИЛЛИКИН
ГАЛИНДА
— В иттика, Сеггика, Красные пески, усадьба Дикси, пересадка на поезд до Шиза на станции усадьба Дикси, Тенникен, Брокс и Тром, — скороговоркой проговорил кондуктор названия станций и перевел дыхание. — Следующая станция Виттика. Виттика следующая.
Галинда крепче прижала к себе сумку. В кресле напротив дремал старый козел. Все-таки хорошо, что поезда усыпляют пассажиров, а то пришлось бы всю дорогу избегать козлиного взгляда. Уже на самой платформе ее опекунша мисс Клютч наступила на ржавый гвоздь и, боясь столбняка, отпросилась к врачу. «Не беспокойся обо мне, я вполне в состоянии добраться до Шиза», — холодно ответила Галинда. Та и ушла. Лучше бы она подольше поболела — хотя бы не утомляла своей постоянной опекой.
Галинда изобразила на лице скуку светской дамы, для которой путешествия — привычное дело. По правде же, она почти никуда не выезжала из родительского дома в городишке Фроттике. Десять лет назад здесь проложили железную дорогу, и на месте старых молочных ферм стали появляться загородные имения банкиров и фабрикантов из Шиза. Многие двинулись в город, но только не родители Галинды. Они любили провинциальную жизнь с ее нетронутыми лесами, в которых встречались лисицы и заброшенные языческие храмы. Для них Шиз оставался чем-то далеким и грозным, и даже удобство путешествий, которое принесла с собой железная дорога, не возбуждало любопытства.
Галинда смотрела в окно, но не на зеленый мир, а на собственное отражение в стекле. Она страдала юношеской близорукостью: считала, что если красива, то непременно значительна, хотя чем именно и для кого, пока не определила. Светлые кудряшки колыхались от малейшего поворота ее головы, играя на свету, словно столбики золотых монет. Пухлые ярко-красные губы напоминали бутон цветка майя. Зеленое дорожное платье с кружевными вставками говорило о богатстве, а строгий, но элегантный черный платок на плечах — об академических наклонностях. Не просто же так она едет в Шиз — она заслужила поездку собственным умом.
Галинде было семнадцать. Чуть ли не вся Фроттика собралась на перроне провожать ее. Еще бы! Первая девушка со всей округи, поступившая в Шизский университет. Она написала блестящее вступительное сочинение на тему этических принципов природного царства. «Скорбят ли сорванные цветы? Бывают ли воздержанные тучи? Способны ли животные сознательно творить добро, или Философия весенней морали», — так Галинда назвала свое сочинение. Богатый язык и великолепное знание «Озиады» покорили экзаменаторов. Трехлетняя стипендия в Крейг-холл. Не самый лучший колледж — те все еще были закрыты для девушек, — но все-таки Шизский университет.
Когда в купе заглянул проводник, ее сосед проснулся, вытянул копыта и зевнул.
— Не могли бы вы достать с верхней полки мой билет? — попросил он девушку.
Галинда поднялась и, чувствуя на себе пожирающий взгляд навязчивого животного, протянула ему билет.
— Пожалуйста.
— Не мне, дорогая, — проводнику. Такие маленькие бумажки не для моих копыт.
— А вы редкая живность для первого класса, — сказал проводник, возвращая прокомпостированный билет.
— Будьте так любезны, — обиделся козел. — Я не люблю слово «живность». Закон, как я понимаю, все еще разрешает мне ездить в любом вагоне.
— Деньги есть деньги. — Проводник пробил билет Галинды.
— Не только, — возразил козел, — иначе почему мой билет стоит вдвое дороже, чем у этой юной леди? В данном случае деньги — пропуск. И он у меня есть.
Проводник не стал вникать в рассуждения козла.
— А вы, значит, едете учиться? — обратился он к Галинде. — Сразу видно по студенческому платку.
— Ну, надо же чем-то заниматься, — пожата она плечами. Ей не очень-то хотелось разговаривать с проводником, но когда тот ушел, оказалось, что ей еще меньше нравится ощущать на себе испытующий взгляд козла.
— Чему же вы хотите научиться в университете? — спросил он.
— Я уже научилась не разговаривать с незнакомцами, — ответила Галинда.
— Тогда будем знакомы. Меня зовут Дилламонд.
— Я не очень-то расположена к знакомству.
— Рано или поздно оно все равно состоится. Я преподаю биологию в Шизском университете.
«А одет так, что другой козел на глаза бы постеснялся показаться, — подумала про себя Галинда. — Воистину деньги — это еще не все».
— В таком случае мне придется преодолеть свою природную застенчивость. Меня зовут Галинда, я принадлежу к Ардуэнскому роду по маминой линии.
— Позвольте мне первым из университетских преподавателей приветствовать вас, Глинда. Вы только поступили?
— Галинда, если не возражаете. Это древнее имя со старинным полногласным произношением.
Она не могла заставить себя говорить ему «сэр». Этому козлу с отвратительной бородкой, в потертом жилете, пошитом будто из гостиничного коврика.
— И что вы думаете по поводу запретов на путешествия, предложенных господином Гудвином? — поинтересовался козел, продолжая изучать девушку доброжелательными маслянистыми глазами.
Галинда призналась, что никогда не слышала ни о каких запретах, и Дилламонд (неужели профессор Дилламонд?) тут же начал рассказывать, что Волшебник Изумрудного города собирается запретить Зверям ездить в общественном транспорте иначе как в специально отведенных вагонах. Галинда сказала, что звери всегда ездили в особых вагонах.
— Да нет же, я о Зверях говорю, — уточнил Дилламонд. — О тех, кто наделен духом.
— Ах, об этих, — протянула Галинда. — Так что же здесь плохого?
— Как? — изумился Дилламонд и даже затряс бородкой от волнения. — Неужели вы не понимаете?
И начал читать ей лекцию о Звериных Правах. Уже сейчас его престарелой матушке, которой не по карману билет первого класса, пришлось бы ехать товарным вагоном, чтобы повидать сына в Шизе. А если запреты Гудвина пройдут через Одобрительную палату (что в нынешние времена пустая формальность), то и самому козлу придется распрощаться с привилегиями, которые он заработал годами труда и сбережений.
— Разве можно так относиться к разумным существам? — возмущался он. — Только представьте себе: до Шиза и обратно в товарном вагоне!
— Ах, — прощебетала Галинда. — Мир так широк. Чего только в нем не повидаешь.
Остаток пути, включая пересадку на поезд до Шиза, они хранили ледяное молчание.
Размеры шизского вокзала и страшная толчея на нем повергли Галинду в такую растерянность, что Дилламонд сжалился над ней и предложил разыскать экипаж до Крейг-холла. Галинда шла за козлом, стараясь выглядеть как можно смелее. Позади следовали двое носильщиков с багажом.
Шиз! До чего тут все непривычно. Кругом толкаются, куда-то торопятся, смеются, целуются, уворачиваются от экипажей. Вокзальная площадь окружена старыми кирпичными домами, поросшими мхом и плющом. Сколько зверей — и Зверей! У себя во Фроттике Галинда за всю жизнь видела только пару кудахчущих на философские темы кур, а здесь, за столиком в открытом кафе, оживленно болтали четыре зебры в роскошных полосатых костюмах, на перекрестке стоял на задних ногах регулировщик-слон, по улице шел тигр в рясе. Вернее, Зебры, Слон и Тигр. Ах да, еще Козел. Надо учиться произносить заглавные буквы, иначе она рискует показаться провинциалкой.
|
|
|
