 |
Часть третья ИЗУМРУДНЫЙ ГОРОД 7 глава
|
|
|
|
Обезьянка поковырялась в шерсти, выловила блоху и отправила ее в рот.
— Ду-ух, — пропела тетушка. — Скажи «дух». В тебе есть Дух, я знаю. Ну! «Дух»!
— Ух, — выдавил Чистри.
Дети чуть не проломили дверь, пытаясь разглядеть, как смеется, пляшет и поет тетушка, прижимая к себе обезьянку.
— Дух, ну, Чистри, дух! У тебя почти получилось. Дух! Скажи «дух»!
— Ух, ух, ух, — продолжал ухать Чистри, не особо удивившийся своей новой способности. — Фух.
Килиджой встрепенулся отзвуков незнакомого голоса.
— Дух, — повторила тетушка.
— Хух, — терпеливо ответил Чистри. — Тух. Пух. Ух-ух-ух. Пух фух ух ух нюх.
— Дух, — сказала тетушка. — Ах, дорогой мой Чистри, мы на практике докажем правоту профессора Дилламонда. Все мы устроены одинаково, надо только пристально взглянуть, чтобы увидеть. Его труды не прошли напрасно. Дух, мой дружок, дух!
— Плюх, — сказал Чистри.
Дети не выдержали. С громким хохотом они побежали вниз по ступеням, потом к себе в комнату и еще долго смеялись в подушки.
Ни матери, ни тетям они не стали рассказывать об увиденном, боясь, как бы те не запретили тетушке гостье учить обезьянку разговаривать. Чем умнее станет Чистри, решили они, тем интереснее будет с ним играть.
В один погожий зимний день, когда казалось, что если они не выберутся из замка, то умрут со скуки, Сарима предложила пойти на каток. Сестры согласились, достали ржавеющие коньки, которые привез им Фьеро из Изумрудного города, напекли карамельных печений, налили в термосы горячий шоколад и даже украсили одежду зелеными и желтыми ленточками, как будто пришла вторая Лурлиниада. Сарима надела теплое коричневое платье с пушистым воротником, а детей облачила в дополнительные штаны и свитера. Даже Эльфаба, в толстом фиолетовом плаще, арджиканских сапогах на козьем меху и варежках, с метлой под мышкой присоединилась к остальным. Вслед за ней, волоча корзину, с сушеными абрикосами, шел Чистри. Процессию замыкали сестры в скромных мужских шубах.
|
|
|
Они спустились к замерзшему пруду рядом с замком. Крестьяне расчистили его и превратили в серебристую гладь, изрезанную причудливой коньковой вязью и окруженную мягкой снежной подушкой для тех, кто вдруг забудет притормозить или развернуться. В ярком солнечном свете на фоне синего неба снежными аистами и ледяными грифонами вырисовывались величественные горные вершины. Каток был уже заполнен визжащей детворой и мечущимися подростками, которые поминутно врезались друг в дружку и падали в неприличных позах. Медленно и важно двигались по льду взрослые. Завидев владельцев замка, деревенская толпа притихла — но дети есть дети, и тишина надолго не задержалась.
Отчаянно боясь упасть, Сарима грузно ступила на лед, но вскоре в ней проснулись прежние навыки: сначала один размашистый шаг, потом другой — и вот она уже катилась среди крестьян и их детей. Рядом, держась за руки, гурьбой ехали сестры. Эльфаба напоминала своих ворон: колени вывернуты, руки шумно машут темными складками плаща, хватаясь за воздух.
Когда взрослые накатались (а дети еще только разогревались), Эльфаба, Сарима и сестры уселись на медвежьих шкурах, заботливо расстеленных для них крестьянами.
— Летом, прежде чем мужчинам уходить на охоту, а мальчишкам — в горы пасти коз и овец, мы разводим огромный костер, зажариваем свиней, выставляем пиво и приглашаем здешних жителей на праздник. Ну и конечно, ворота замка открыты для них, если в округе появится какой-нибудь горный лев или злой медведь: народ пережидает у нас, пока охотники выследят и убьют зверя или он сам уберется восвояси. — Сарима самодовольно улыбнулась, потом фыркнула. — Ну и видок у вас был, тетушка, в этом плаще с метлой под мышкой.
|
|
|
— Лир говорит, это волшебная метла, — сказала подъехавшая Нор и бросила в Сариму пригоршню сухого рассыпчатого снега. Эльфаба дернулась и подняла воротник, защищаясь от разлетевшихся морозных брызг. Нор злорадно захихикала и укатила прочь.
— Ну-ка расскажите, что это еще за волшебная метла, — сказала Сарима.
— Я не говорила, что она волшебная. Мне дала ее старая настоятельница, матушка Якль. Она взяла меня под свое крыло и, когда приходила в себя, давала мне наставления.
— Наставления? — переспросила Сарима.
— Она говорила, что метла — ключ к моей судьбе. Видно, имела в виду участь домохозяйки.
— Нашего полку прибыло, — зевнула Сарима.
— За все время в монастыре я так и не смогла понять матушку Якль, — сказала Эльфаба. — Кто она: выжившая из ума старуха или мудрая пророчица.
Увидев, что ее уже не слушают, она замолчала.
Скоро вернулась Нор и плюхнулась матери на колени.
— Эти мальчики такие гадкие, — пожаловалась она. — Расскажи мне сказку, мама.
— Да, с ними бывает сложно, — согласилась Сарима. — О чем же тебе рассказать? Может, о том, как ты родилась?
— Фу, не надо! — Нор состроила гримасу. — Лучше настоящую сказку. Про лисят и ведьму.
Сарима стала было возражать, зная, что дети считают ведьмой Эльфабу, но дочь заупрямилась, и пришлось уступить. Эльфаба прислушалась. Отец объяснял ей нравственные законы, няня сплетничала, Несса хныкала, но никто и никогда не рассказывал ей сказок. Она пододвинулась к Сариме, чтобы лучше слышать.
Сарима рассказывала без особого артистизма, но у Эльфабы все равно мороз прошел по коже, когда она услышала заключительное: «Там злая ведьма навсегда и осталась».
— И не вылезла? — с лукавым блеском в глазах задала Нор ритуальный вопрос.
— Пока что нет, — сказала Сарима и подалась вперед, делая вид, что хочет укусить дочку за шею. Нор взвизгнула, вскочила и побежала к мальчишкам.
— По-моему, вредно, пусть даже в сказках, предполагать, будто злу тоже уготована загробная жизнь, — сказала Эльфаба. — Сама идея глупая. А уж угрожать адом за зло и обещать счастливую Иную землю за добро — просто стыдно.
— Не надо об этом, — сказала Сарима. — Там меня ждет Фьеро.
|
|
|
— На том свете? — недоверчиво переспросила Эльфаба.
— Вам лишь бы высмеять все и обругать, — продолжала княгиня. — Мне жаль ту загробную страну, в которую вы попадете. Сразу нагоните на всех тоску, как вы умеете.
— Она ненормальная, — авторитетно сказал Манек. — Любой дурак знает, что животных нельзя научить разговаривать.
Они играли в пустующей летней конюшне, прыгая из-под крыши в сено и поднимая брызги снега, который искрился в тусклом свете.
— Тогда что она, по-твоему, делает с Чистри? — спросил Иржи. — Раз ты такой умный.
— Учит повторять слова, как попугая, — сказал Манек.
— А по-моему, она волшебница, — сказала Нор.
— У тебя все кругом волшебное, — презрительно фыркнул Манек. — Одно слово, девчонка.
— Потому что правда волшебное, — ответила Нор и обиженно отодвинулась от брата.
— Ты тоже думаешь, что она волшебница? — спросил Манек Лира. — Она все-таки твоя мама.
— Неправда, она моя тетя, — поправил Лир.
— Это нам она тетя, а тебе мама, — не уступал Манек.
— Знаю! — сказал Иржи, пытаясь отвлечь остальных разговором, лишь бы больше не прыгать. — Лир — брат Чистри. Он был таким же, а потом тетушка научила его разговаривать. Ты — заколдованная обезьяна, Лир!
— Никакая я не обезьяна, — возмутился Лир. — И вовсе я не заколдованный.
— Вот мы сейчас и проверим, — сказал Манек. — Сегодня ведь тетушка пьет кофе с мамой? Тогда пойдемте и спросим Чистри. Заодно посмотрим, чему он научился.
Они взбежали по винтовой лестнице к комнате ведьмы. Ее действительно не было. Чистри грыз орехи, Килиджой спал у камина, ворча во сне, пчелы без устали пели. Ни насекомые, ни пес детей не занимали: даже Л ир потерял интерес к собаке, когда оказался в компании ребят, — зато Чистри был всеобщим любимцем.
— Mа-аленький, хоро-ошенький, — принялась звать его Нор. — Иди сюда. Иди к тете Нор.
Чистри недоверчиво поглядел на нее, но потом, помогая себе руками, перебежал через комнату и прыгнул ей на руки, проверил ее уши — нет ли в них угощения — и из-за плеча посмотрел на мальчиков.
|
|
|
— Скажи-ка, Чистри, правда ли, что тетушка ведьма — волшебница? — спросила Нор. — Расскажи нам про нее.
— Ее нее? — вопросительно отозвался Чистри и наморщил лоб.
— Тебя заколдовали? — спросил Манек.
— Вали брали крали, — ответила обезьянка.
— Кто брал? Что крал? Как тебя в мальчика превратить? — спросил Иржи. — Есть какой-нибудь способ?
— Способ носом, — объяснил Чистри. — Сосен возим лосем. Осень просим.
— Что же нам делать-то? — огорчилась Нор, поглаживая обезьянку. — Как перехитрить ведьму?
— Дьму тьму, — рассудил Чистри.
— Очень интересно, — сказал Иржи. — То есть помочь мы тебе не можем?
— Да он сам не понимает, что говорит, — послышался сзади Эльфабин голос. — Ба, какие гости! И без приглашения.
— Здравствуйте, тетушка, — заискивающе сказали дети. — Смотрите, Чистри разговаривает. Он заколдован, да?
— Просто повторяет чужие слова, — сказала Эльфаба и приблизилась к детям. — Не лезьте к нему. И вообще вам сюда нельзя.
— Простите, — сказали они и вышли.
Потом, в детской, они катались по кроватям и хохотали, пока слезы не потекли из глаз. Они и не сами не знали почему. Видимо, от сознания, что легко отделались. Надрывая животы, дети решили, что больше не боятся тетушку ведьму.
Наступила весна, и на смену снегу пришел дождь. Дети подолгу играли в прятки в ожидании, когда можно будет пойти погулять. Одним утром водила Нор. Она легко находила Манека: всякий раз его выдавал прятавшийся рядом Лир. Наконец Манеку это надоело.
— Слушай, ты или прячься нормально, или води, — сказал он Лиру.
— Как же я спрячусь в воде? — не расслышал тот.
Глаза у Манека озорно сверкнули.
— Я покажу.
Начали играть заново, и Манек повел Лира за собой в подвал. Там было еще сырее обычного: подземная влага сочилась сквозь стены. Подняв крышку колодца, мальчики увидели, как резко поднялся уровень воды. И все равно до нее было еще футов двенадцать — четырнадцать.
— Вот смотри, что я придумал, — начал Манек. — Мы перекинем веревку через этот крючок — она должна тебя удержать, — ты сядешь в ведро, и я медленно спущу тебя в колодец. Не бойся, не до воды. Потом задвину крышку, а дальше пусть Нор ищет, сколько хочет, — все равно никогда не найдет.
Лир боязливо заглянул в мокрую черноту.
— А вдруг там пауки?
— Они боятся воды. Не волнуйся, — деловито сказал Манек.
— Почему тогда ты сам не залезешь?
— Потому что у тебя не хватит сил меня вытащить, неужели не понятно?
— Только ты далеко не уходи, — попросил Лир. — И слишком глубоко меня не опускай. И крышку до конца не закрывай, оставь щелочку. Я темноты боюсь.
— Вечно ты жалуешься, — сказал Манек, подсаживая Лира. — Поэтому тебя никто и не любит.
|
|
|
— Злые вы потому что.
— Ну что, залез? Теперь садись и крепко держись за веревки. Если ведро будет царапать по стенке колодца, оттолкнись от нее рукой. Я тебя сейчас спущу.
— А сам где спрячешься? — спросил Лир. — Здесь больше негде.
— Под лестницей. Нор туда не полезет, она пауков боится.
— Ты же сказал, их здесь нет.
— Она-то не знает. Ну, раз, два, три. План превосходный. Молодец, что согласился.
Манек взялся за рукоятку и крякнул от напряжения: Лир оказался тяжелее, чем он думал. Рукоятка завертелась, вырываясь у него из рук, но, по счастью, веревку зажало, и ведро остановилось, гулко ударившись о стенку колодца.
— Слишком быстро, я так не играю, — донесся из темноты замогильный голос Лира.
— Да ладно тебе, не будь девчонкой, — ответил Манек. — А теперь тихо, не шуми, я привалю крышку, чтобы Нор не догадалась.
— По-моему, там внизу рыба.
— Конечно, рыба. Это же рыбный колодец.
— А она не прыгнет? Вода совсем близко.
— Обязательно прыгнет и вопьется острыми зубами. Такие жирдяи, как ты, — их любимая еда. Да не дрейфь, я шучу. Не будут они прыгать. Неужели я бы тебя туда опустил, если бы они прыгали и кусались? Честное слово, ты мне совсем не доверяешь!
Со вздохом разочарования Манек закрыл колодец крышкой, но не наполовину, как обещал, а полностью. К его удивлению, Лир даже не стал жаловаться. Наверное, обиделся, подумал Манек.
Он посидел чуть-чуть под лестницей, но потом подумал, что лучше спрятаться за алтарем в старой часовне.
— Я скоро вернусь, — шепнул он.
Лир не ответил, и, решив, что он все еще дуется, Манек шмыгнул наверх.
В кои-то веки Сарима готовила ужин, а сестры разучивали новый танец в музыкальной комнате над кухней.
— Топают, как слонихи, — сказала Сарима вошедшей Эльфабе и кивнула на потолок.
— А, это вы, не ожидала вас здесь увидеть, — сказала Эльфаба, выискивая, чем бы перекусить. — Кстати, я хочу пожаловаться на ваших детей.
— На этих маленьких разбойников? — спросила хозяйка, помешивая тушившиеся в кастрюле овощи. — Опять подложили вам пауков в постель?
— Если бы пауков — можно хотя бы скормить их воронам. Нет, они роются в моих вещах, бесконечно дразнят Чистри и не слушаются. Разве нельзя с ними что-нибудь сделать?
— Что, например? Попробуйте лучше брюкву — она совсем псу под хвост?
— Хуже, — поморщилась Эльфаба. — Даже Килиджой ее есть не станет. Пусть лучше будет морковка. Но дети, Сарима, — они совсем неуправляемые. Разве им не нужно ходить в школу?
— Нужно, конечно, но как их отправишь? — терпеливо принялась объяснять Сарима. — Они заветная мишень для честолюбивых арджиканцев. Мне и так страшно, когда они летом убегают за ворота — никогда не знаешь, вернутся домой живыми или их найдут в какой-нибудь канаве со вспоротым животом. Такова доля вдовствующей княгини, тетушка.
— Я в свое время была примерным ребенком, — гордо сказала Эльфаба. — Заботилась о больной сестренке, слушалась родителей. Я путешествовала с отцом как божья посланница, хотя не верила ни в какого бога. Я верила в дочернее послушание, и это мне не повредило.
— Что же тогда повредило? — хитро спросила ее Сарима.
— Я бы рассказала, да вы отказываетесь слушать. Но я не о том. Ваши дети неуправляемые. Вы их совсем распустили.
— Ах, дети-дети, — вздохнула Сарима, взявшись за терку. — Они добрые: если что и выкинут, так ведь не со зла. Они такие веселые и счастливые. До чего радостно смотреть, когда они носятся по замку со своими играми. Скоро пролетят эти драгоценные дни, тетушка, и тогда останется только с горечью вспоминать, как когда-то здесь звенел детский смех.
— Дьявольский смех.
— В детях есть искра божья, — убежденно сказала Сарима. — Вы, конечно, слышали о маленькой Озме, которую Гудвин лишил трона? Говорят, он усыпил ее и заточил в какой-то пещере. Возможно, даже в наших горах. У Волшебника не поднялась рука убить девочку. Когда-нибудь Озма вернется на престол и станет самой лучшей и мудрой королевой — и все благодаря своей юности.
— Не верю я что-то в детей-спасителей, — сказала Эльфаба. — Их самих вечно надо спасать.
— Признайтесь, вам просто завидно, что ребята веселятся.
— Скорее бесятся, — фыркнула Эльфаба. — Злые чертенята.
— Мои дети не злые, — ледяным тоном произнесла княгиня. — Как и мы с сестрами не были злыми в детстве.
— Но уж точно не добрые.
— Что вы тогда скажете о Лире?
Эльфаба поморщилась и отмахнулась. Сарима хотела было поднажать — ее давно интересовали отношения между гостьей и толстым мальчиком, — но тут в кухню вбежала Третья.
— Снег сошел, дороги открыты, — провозгласила она. — С севера по Хромой тропе к нам движется караван. К завтрашнему дню он сюда доберется.
— Надо же! — всплеснула руками Сарима. — А у нас такой кавардак! Как всегда. Когда только мы чему-нибудь научимся? Зови скорей ребят, начнем уборку. Вдруг это важные гости?
Прибежали Манек, Нор и Иржи. Третья рассказала им о приближающихся гостях, и они тут же помчались на самую высокую башню рассматривать их сквозь моросящий дождь и махать платками и фартуками. К замку медленно, борясь со снегом, грязью и текущими с гор ручьями талой воды, приближался караван из пяти-шести вьючных скарков и небольшого фургона. Он то и дело останавливался: то починить треснувшее колесо, то покормить животных. За ужином, хлебая овощной суп, дети только и говорили о том, какие сюрпризы готовит им караван.
— Они все еще думают об отце, — сказала Сарима на ухо Эльфабе. — Их возбуждение — от надежды, что когда-нибудь он вернется.
— А где Лир? — спросила Четвертая. — Такой суп пропадает. Пусть не жалуется потом, что ему не досталось. Где он?
— Он играл с нами, а потом куда-то пропал, — сказал Иржи. — Может, уснул где-нибудь?
— Пойдемте разожжем костер и дымом поприветствуем гостей, — сказал Манек и выскочил из-за стола.
Близилось время обеда, когда караван начал последний крутой подъем к яшмовым воротам замка. Из лачуг высыпали добронравные крестьяне и стали помогать фургону подняться через лед и грязь, пока наконец он не взобрался наверх и не проехал по подъемному мосту. Эльфаба, чье любопытство было также растравлено, как у остальных, стояла вместе с вдовствующей арджиканской княгиней и ее сестрами на балкончике над парадным входом. Дети собрались во дворе — все, кроме Лира.
Вожак каравана, молодой винк, чьи волосы уже посеребрила седина, едва заметно поклонился Сариме. Скарки начали испражняться на мостовую, чем ужасно развеселили детей, еще не видевших скарков за этим деликатным занятием. Покончив с формальностями, вожак забрался в фургон, откуда послышался его голос — громкий, как будто он говорил с кем-то тугим на ухо.
Небо было ярко-голубое, совсем уже весеннее. С карнизов острыми кинжалами свешивались сосульки и таяли прямо на глазах, заливая двор капелью. Сестры подобрали животы, проклиная каждое лишнее печенье и ложку сливок с медом в горьком кофе и обещая себе исправиться. Лишь бы только гость оказался мужчиной. Пожалуйста, всеблагая Лурлина, пусть он будет мужчиной!
Но вот вожак вылез, протянул руку и помог спуститься скрюченной старухе в унылом темном платье и чепчике, жутко устаревшем даже для провинции.
Сестры сразу поскучнели. Только Эльфаба перегнулась через перила, рассекая воздух орлиным носом и острым подбородком и по-звериному принюхиваясь. Посетительница повернулась, и солнце осветило ее лицо.
— Не может быть! — выдохнула Эльфаба. — Это же моя старая няня!
И, выбежав с балкона и слетев по лестнице, она заключила старуху в объятия.
— Надо же, — ехидно усмехнулась Четвертая, глядя, как Эльфаба чуть не плачет от радости. — Вы только посмотрите на нее. Человеческие чувства. Вот уж не думала, что она на них способна!
Проводник каравана не захотел остаться на обед, зато няня, выгрузив свои сумки и чемоданы, явно не собиралась ехать дальше. Ее поселили в пыльной комнатушке прямо под Эльфабиной комнатой, где няня по-старчески долго приводила себя в порядок. К тому времени, когда она предстала перед обществом, уже подали обед. На серебряном блюде лежала тощая курица, в которой остались одни жилы вместо мяса. Детей одели в лучшие наряды — им впервые разрешили присутствовать на торжественном обеде. Эльфаба ввела няню под руку в зал и посадила по правую руку от себя. Поскольку старуха приехала к ней, сестры великодушно отвели Эльфабе почетное место в конце стола напротив Саримы — место, которое всегда оставалось свободным в память о Фьеро. Впоследствии им не раз придется раскаяться в своей доброте, потому что теперь уже Эльфаба никому не уступит это место, но пока хозяйки замка были само гостеприимство и доброжелательность. Единственное, что омрачало обед (не считая того, что вместо молодого неженатого принца к ним приехала старая няня), было отсутствие Лира. Никто из детей не знал, где он пропадает.
Няня заметно подряхлела. Ее кожа огрубела и потрескалась, как сухое мыло, седые с желтизной волосы поредели, на руках выступили вены, толстые, как веревки вокруг доброго круга арджиканского козлиного сыра. С частыми паузами, чтобы собраться с мыслями и перевести свистящее дыхание, она рассказала, как в Изумрудном городе услышала от какого-то Крона, что ее воспитанница Эльфаба ухаживала за неким умирающим Тиббетом в расположенном неподалеку монастыре Святой Глинды. Родные уже долгие годы не слышали об Эльфабе, и няня решила ее разыскать. Сперва монтии упорно молчали, но няня выпытала из них, куда делась Эльфаба, и как только наступила весна, с очередным караваном поехала вслед. Так она здесь и оказалась.
— А что происходит в мире? — спросила Вторая. Пусть о своих родственниках болтают где-нибудь в другом месте.
— В каком смысле? — не поняла няня.
— Ну, в политике, в науке, в моде, в искусстве. Какие последние новости?
— А. Ну вот хотя бы наш Гудвин, великий и ужасный, Гудвин провозгласил себя императором. Слыхали?
Сестры дружно покачали головами.
— Зачем? — поморщилась Пятая. — И какой империей он собирается управлять?
— Разве он станет объяснять? Он ежегодно раздает новые титулы, вот и себя не обделил. Поговаривают, это попахивает будущими завоеваниями. Только что ему завоевывать, не пойму. Через пустыню, что ли, потащатся — в Квокс, Иксию или Флиан?
— Может, Гудвин планирует крепче взяться за земли, которые подчиняются ему лишь формально? — спросила Эльфаба, и в груди у нее все заныло, как растревоженная рана. — Например, за Винкус?
— В общем, никого не радуют происходящие перемены, — сказала няня. — Гудвин ввел обязательную воинскую повинность, и его штурмовиков скоро станет больше, чем солдат в королевской армии. Видно, заговоров против себя боится — не знаю. Да и откуда нам, старухам, такое знать?
Она простодушно подмигнула, приглашая Сариму с сестрами в свой старушечий клуб. Те сдержанно улыбнулись в ответ.
Утро следующего дня выдалось хмурым из-за дождя и затянувших небо бесформенных туч.
Ожидая, когда спустится няня и продолжит развлекать их новыми историями, Сарима с сестрами обсуждали новости о своей тетушке гостье.
— Эльфаба, — размышляла вслух Вторая. — Красивое имя. Откуда оно, интересно?
— Я, кажется, знаю, — сказала Пятая. Когда-то, впервые осознав, что замуж ей не выйти, она увлеклась религией. — Была такая святая Эль-Фааба с водопада. Я читала о ней в «Житиях». Манчунья-мистик, жившая то ли шесть, то ли семь веков назад. Она хотела провести жизнь в молитвах, но из-за удивительной красоты ее беспрестанно домогались все окрестные мужчины.
Сестры хором вздохнули.
— Чтобы сохранить свою невинность, она отправилась в путь, взяв с собой только Писание и одну веточку винограда. Хищные звери и похотливые мужчины угрожали ей, но Эль-Фааба неизменно избегала опасности. Наконец она пришла к водопаду, свергавшемуся с высокой скалы. «Здесь и будет мое жилище», — решила она, сняла одежду и прошла сквозь стену падающей воды. Там оказалась пещера, которую вода выточила в скале. Эль-Фааба села на камень, раскрыла Писание и стала читать. Иногда она съедала по виноградинке. Когда ягоды закончились, она вышла из грота. Оказалось, что минули столетия. На берегу реки выросла деревня; неподалеку виднелась мельничная плотина. Заметив вышедшую из водопада обнаженную деву, крестьяне в ужасе отпрянули. Они знали про пещеру. Там играли дети, встречались любовники, разбойники проворачивали свои темные дела: хоронили мертвецов и закапывали клады. Но никто никогда не видел этой красавицы. Стоило Эль-Фаабе раскрыть рот и заговорить на древнем наречии, как жители упали перед ней на колени. Она благословила стариков и детей, выслушала исповеди, исцелила больных, накормила голодных — в общем, сделала все, что полагается святой, после чего снова ушла в водопад с новой кистью винограда. Видимо, на этот раз кисть была побольше, потому что с тех пор никто деву не видел.
— Значит, случается, что люди исчезают, но не умирают, — задумчиво глядя в окно, в дождливую даль, сказала Сарима.
— Только если они святые, — напомнила Вторая.
— И если вообще этому верить, — сказала Эльфаба, заставшая конец рассказа. — Вышедшая из водопада красавица могла быть девчонкой из соседней деревни, решившей подшутить над суеверными крестьянами.
— Вот так рушатся надежды, — вздохнула Сарима. — Честное слово, тетушка, иногда вы меня убиваете.
— А давайте будем звать вас Эльфабой? — предложила Шестая. — Имя такое красивое, и связанная с ним история тоже.
— Только попробуйте. Няне можно — она стара, ее не переучишь, — но вам я так себя звать запрещаю.
Шестая сжала губы, будто собираясь что-то возразить, но внизу послышались чьи-то шаги, и в комнату ворвались Нор с Иржи.
— Мы нашли Лира! — закричали они. — Пойдемте скорее. Он упал в колодец и утонул!
Все сразу бросились в подвал. Лира, как выяснилось, нашел Чистри. Когда, играя с обезьянкой, Нор и Иржи спустипись в подвал, Чистри начал бешено повизгивать и прыгать вокруг колодца. Ребята решили спустить его вниз, но, сдвинув крышку, к своему ужасу увидели мертвенно-бледное тело Лира.
На общий шум прибежал Манек. Лира вытащили — благо после дождей и таяния снегов вода сильно поднялась. Он весь раздулся, как утопленник.
— Так вот где он был! — странным голосом сказал Манек. — А ведь говорил когда-то, что хочет залезть в колодец.
— Идите к себе, дети, вам тут не место, — вдруг опомнилась Сарима, заметив, что стоявшие поодаль Иржи и Нор испуганно жмутся друг к другу. — Ступайте, ступайте наверх!
— Ах, это ужасно! — трагически воскликнул Манек.
Эльфаба бросила на него испепеляющий взгляд.
— Делай, что мать велела, — цыкнула она.
Мальчишка состроил гримасу, но вместе с Иржи и Нор нехотя поднялся по лестнице. Дети сгрудились возле открытой двери смотреть и слушать, что происходит внизу.
— Вы ведь умеете врачевать, тетушка? — спросила Сарима. — Раз вы изучали биологию. Помогите ему скорей. Вдруг еще не поздно!
— Иржи! — крикнула Эльфаба. — Беги зови няню. Скажи, что дело срочное! А мы пока перенесем его на кухню. Осторожно — раз, взяли. Нет, Сарима, я плохо умею врачевать.
— Тогда наколдуйте! — воскликнула Пятая, и остальные сестры подхватили.
— Оживите его! — просила Шестая.
— Вам ведь раз плюнуть! — добавляла Третья.
— Не могу я его оживить, как вы не поймете! — воскликнула Эльфаба. — Я и колдовать-то не умею, это лишь дурацкое предложение мадам Кашмери, которое я отвергла!
Сестры недоверчиво смотрели на нее.
Иржи привел на кухню няню, Нор принесла метлу, Манек притащил «Гримуатику», а Сарима с сестрами внесли мокрое, раздутое тело Лира и положили его на стол для разделки мяса.
— Это еще кто? — промурлыкала старуха и тут же взялась за дело. Принялась растирать Лиру руки и ноги, а Сариме показала, как давить на живот.
Эльфаба раскрыла «Гримуатику», перевернула несколько страниц, всмотрелась в слова и со стоном отчаяния стукнула себя по голове.
— Я никогда не видела души! — воскликнула она. — Как я ее найду, если не знаю, как она выглядит?
— Он теперь даже толще, чем был, — заметил Иржи.
— Попробуйте выколоть ему глаза прутиком из волшебной метлы, — посоветовал Манек. — Душа сразу вернется.
— Зачем он, интересно, полез в колодец? — спросила Нор. — Я бы ни за что туда не спустилась.
— Пресвятая Лурлина, смилуйся над нами! — воскликнула Сарима, а сестры начали вполголоса читать заупокойную молитву, прося Безымянного Бога призреть отбывшую к нему душу.
— Что мне, одной все делать? — раздраженно сказала няня. — Эльфаба, ты прямо как покойная матушка в трудную минуту. Не стой ты там, глупая, иди сюда, приложи губы к его рту и вдыхай в него воздух. Давай!
Эльфаба обтерла мокрое, опухшее лицо мальчика краем рукава. Голова повернулась набок. Она поморщилась, борясь с тошнотой, плюнула на пол, а потом прижалась губами к его губам и выдохнула что было силы, наполняя легкие мальчика своим дыханием. Ее пальцы сжались, царапая край стола, будто в любовном экстазе. Завороженный Чистри пыхтел вместе с хозяйкой.
— От него рыбой воняет, — тихо сказала Нор, сморщив носик.
— Вот, значит, как выглядят утопленники, — добавил Иржи. — Я бы лучше заживо сгорел, чем вот так.
— А я вообще не умру, — заявил Манек. — И никто меня не заставит.
Тело Лира содрогнулось. Все удивленно уставились на мальчика, не веря своим глазам. Может, это Эльфабино дыхание что-то разорвало внутри? Но вот тело дернулось еще раз, изо рта потекла желтоватая жидкость, веки задрожали, пальцы пошевелились.
— Чудо! — выдохнула Сарима. — Настоящее чудо. Спасибо тебе, Лурлина!
— Рано радоваться, — сказала няня. — Его жизнь все еще в опасности. Ну-ка разденьте его!
Дети удивленно наблюдали, как взрослые тетки срывают с Лира рубашку и штаны. Они растерли его салом, что насмешило ребят, а у Иржи впервые возникло какое-то странное ощущение внизу живота. Потом Лира завернули в шерстяное одеяло и собрались уложить в кровать.
— А где он спит? — спросила Сарима.
Все переглянулись. Сестры посмотрели на Эльфабу, а та на детей.
— Да когда как, — сказал Манек. — Иногда на полу в нашей комнате, а иногда — в спальне Нор.
— Он еще хотел лечь в моей кроватке, — пожаловалась девочка, — только я его спихнула. Он такой толстый, что куклам места не оставалось.
— Это что же получается, у него даже кровати своей нет? — ледяным голосом осведомилась Сарима у Эльфабы.
— Я-то тут при чем? Замок ваш, кровати тоже.
Лир пошевелился и пробормотал:
— Золотая рыба. Я разговаривал с ней. Она сказала, что…
|
|
|
