В поисках утраченного стиля

 

Николай Асламов

 

Тезис о том, что фехтовальные трактаты XV-XVI вв. чаще возникали в городах, чем в рыцарских замках, в настоящий момент не оспаривается. Это совершенно точно так для печатных текстов, поскольку типографии требовали совместной работы специалистов-ремесленников, но и некоторая часть рукописных фехтовальных сочинений была создана отнюдь не в герцогских и графских резиденциях. Вместе с тем связь общины конкретного города с существующей в нем фехтовальной субкультурой не была хоть сколько-нибудь широко и глубоко исследована. В этом отношении отчасти повезло только Франкфурту-на-Майне, штаб-квартире знаменитых Братьев святого Марка, хотя значимых городов на фехтовальной карте германских земель определенно было больше. Отнюдь не только на франкфуртском материале мы знаем об организации общегородских фехтовальных мероприятий^[1], специально оборудованных площадках^[2], о конкретных персонах, кому городские власти напрямую поручали организацию фехтовальных активностей^[3].

Вместе с тем принадлежность к городскому сообществу была одним из краеугольных камней для выстраивания персональной и групповой идентичности в позднее средневековье и Раннее Новое времени. Ономастическая формула “такой-то из такого-то города” (например, Хартман из Нюрнберга или Петер из Данцига) особо подчеркивала это: происхождение из конкретного города было достаточным для уточнения личного имени, особенно если этот конкретный город находился далеко и обилия выходцев из него поблизости не наблюдалось. Но и при добавлении родовых имен потребность в отнесении людей к месту, где они родились, не исчезала: нюрнбержец Ганс Фольц из Вормса или участвовавший во франкфуртском типографском проекте Якоб Зютор из Бадена примеры тому; топоним, а точнее ойконим, был устойчивой частью их персональной идентичности. Кстати, бытование трехчастной структуры “имя-фамилия-место” доказывает, что упомянутые Хартман из Нюрнберга и Петер из Данцига были активны не в Нюрнберге и Данциге соответственно; в этих городах было определенно больше Хартманов и Петеров, чем по одному, а указания только на город для четкой идентификации было достаточно лишь в том случае, если других выходцев из того же места рядом с называемыми не было. Более позднее представление Нового времени о государственном гражданстве как особом типе общности людей было повсеместно выстроено в первую очередь с опорой на элементы самосознания городских жителей. Русское слово “гражданин” в основе своей имеет слово “город”, как и английское “citizen” - слово “city”. При всем колоссальном имущественном расслоении позднего средневековья, при всех жестких цеховых рамках, с учетом всех дезинтегрирующих обстоятельств и тенденций, жители крупного европейского города мыслили себя как civitas, общину, нечто внутренне единое и одновременно нечто отличное от других аналогичных civitas.

В связи с этими рассуждениями напрашивается очевидный вопрос: можно ли выделить для германских земель XV-XVI вв. какие-то маркирующие черты отдельных городских фехтовальных стилей? Или - проще - существует ли какая-то значимая содержательная связь между фехтовальными сочинениями, созданными в одном и том же городе примерно в одно и то же время, на основании которой можно было бы выделить некую особую локальную “школу фехтования”?

Под стилем или “школой” я буду понимать совокупность двух взаимосвязанных факторов - содержательных и институциональных. Под первыми подразумевается набор устойчиво предпочитаемых тактико-технических решений в ситуациях, где возможны несколько равнозначных вариантов; например, если фехтовальщик предпочитает выигрывать дистанцию с помощью прессинга, а не выжидания или маневрирования - это особенность его стиля, в данном случае индивидуального. Второй аспект обеспечивает связь между предпочтениями разных фехтовальщиков: если есть два прессингующих бойца, между которыми существует документированная связь (например, один был учеников другого или оба они учились у одного и того же человека), можно предположить наличие у них единого стиля, обусловленного общей выучкой. Если же можно обнаружить аналогичную документированную связь между, скажем, десятком фехтовальщиков, демонстрирующих склонность к одним и тем же тактико-техническим решениям, о наличии такого стиля можно говорить с приличной долей уверенности. Важнейшим и необходимейшим условием для констатации наличия стиля является тождественность самой фехтовальной практики: единство стиля нельзя утверждать для принципиально разных ситуаций - боя насмерть и для развлечения, каждый из которых в свою очередь тоже делится на подвиды. И наоборот, разница контекста применения может косвенно свидетельствовать об отсутствии стилевого единства: если люди готовятся к совершенно разным боевым ситуациям, странно полагать, что предпочитаемые тактико-технические решения не будут иметь отличий. Пользуясь примером выше, замечу, что склонность к прессингу трудно продемонстрировать во время фехтования на платформах в рамках “танца с мечами” (Schwerttanz).

Особое внимание следует уделить терминологии: если у авторов, пишущих о фехтовании в одно и то же время в одном и том же месте, одинаковые слова означают разные вещи или, наоборот, одно и то же действие описано с помощью разных терминов, это верный признак отсутствия “школьной” связи между ними. Популярные констатации вида “аналогичный прием есть у авторов N, M и P, но под другими названиями” при всем их наивном объяснительском очаровании имеют нулевую ценность для ответа на интересующие меня вопросы.

Разумнее всего было бы ограничить рамки настоящего исследования только одним видом боя - бездоспешным фехтованием на длинных мечах, поскольку, с одной стороны, именно такой вид фехтования был исключительно популярен в германских землях XV-XVI вв. и потому хорошо обеспечен источниками, а с другой стороны, я сам как исследователь и фехтовальщик хуже знаком с другими видами оружия. Однако именно для боя длинным мечом такое исследование обставлено определенным рядом историографических сложностей. Дело в том, что до сей поры исследования германоязычных фехтовальных сочинений продвигались преимущественно в одном из двух направлений: каждый трактат либо рассматривали изолированно, как самоценное свидетельство о прошлом, а чаще даже как стенограмму реально происходивших в прошлом поединков, либо включали в глобальные генерализирующие концепции, вроде “традиции Лихтенауэра”, за которыми не стоит ничего, кроме амбиций отдельных позднесредневековых авторов и упрощенчества ряда современных исследователей, поверивших этим амбициям^[4]. Иными словами, существующая историография едва ли поможет в таком исследовании, но совершенно точно помешает, и проигнорировать ее, не вызывая вопросов, тоже нельзя.

 

Танец ножовщиков в Нюрнберге, 1600 г.

 

Далеко не для всякого из нескольких сотен германских городов XV-XVI вв. имеет смысл искать какой-то локальный фехтовальный стиль. Д. Жаке, нанеся на карту европейские города, в которых в период с 1493 по 1630 гг. появились печатные книги о фехтовании (см. ниже), наглядно показал, что говорить можно о трех основных германских центрах XVI в. - Франкфурте, Нюрнберге и Аугсбурге^[5]. Дело тут не только в том, что это самые мощные фехтовальные центры в Германии, но еще и в общей распространенности типографского ремесла, - Германия в вопросах книгопечатания долгое время играла первую скрипку. Серьезную конкуренцию в XVI в. германским городам составила Венеция, передовой центр книгопечатания и по совместительству лидер в вопросе издания фехтовальных трактатов в указанный период.

Франкфурту, как уже было сказано выше, повезло больше других, поскольку там есть институциональная основа для поисков - возникшее в самом конце XV в. общество марковых братьев, которое занималось аттестацией на звание “мастера длинного меча” и потому выдвигало к соискателям определенные требования, список которых уже становился предметом анализа^[6]. Вместе с тем, то, насколько последовательно “франкфуртский фехтовальный стиль” воспроизводился аттестованными мастерами разных поколений и в чем он вообще состоял, осталось, по большей части за скобками, но вновь поднимать все те же источники, которые я уже анализировал под другим углом, было бы в значительной мере самоповтором.

Аугсбург очень удобен для ответа на интересующий меня вопрос благодаря двум обстоятельствам: до нас дошло сравнительно много локальных источников, тесно связанных между собой, а также правила взаимодействия внутри местного фехтовального сообщества, поставленного под жесткий контроль городских властей^[7], но эти связи и правила складываются только в XVI в. и не без оглядки на другие фехтовальные тексты и сообщества. “Аугсбургский фехтовальный стиль”, если удастся его обнаружить, будет неизбежно вторичен, его поисками следовало бы продолжить заявленное исследование, а не начать его.

Инфографика Д. Жаке. Рядом с каждым городом указано число опубликованных в нем фехтовальных трактатов.

Остается Нюрнберг, исключительно удобный сразу в нескольких отношениях. Во-первых, уже во второй половине XV в. здесь созданы сразу несколько текстов о фехтовании, что предшествует как складыванию аугсбургского и франкфуртского фехтовальных сообществ, так и созданию основного массива сочинений соответствующей тематики в указанных городах. Во-вторых, Нюрнберг сравнительно рано, не позже 70-х гг. XV в., создает институциональную основу местной фехтовальной деятельности, поручая устройство состязаний в городе одному конкретному человеку - Никласу Брукнеру^[8]; это означает, что местные фехтовальщики, не имея разрешения устраивать собственные мероприятия, неизбежно должны были пересекаться друг с другом на одной конкретной площадке, увеличивая степень “перекрестного опыления”. В-третьих, жители Нюрнберга демонстрируют достаточно высокий уровень общегородского самосознания; в этом имперском городе существовала крепкая и самодостаточная городская община, спаянная активным социальным взаимодействием, в том числе в аспектах, связанных с владением и применением оружия^[9]. Наконец, в-четвертых, о созданных в Нюрнберге фехтовальных сочинениях уже существует некоторый объем вторичной литературы, и даже был предложен обобщающий концепт - “нюрнбергская группа” источников о фехтовании. Именно Нюрнбергом второй половины XV в. и бездоспешным боем на длинных мечах один на один я и ограничусь в этой статье, оставив себе и другим исследователям возможность вернуться к поискам других городских фехтовальных стилей и “школ” позже.

Нюрнберг (сверху) и по площади, и по населению во второй половине XV в. значительно уступал Парижу (снизу). Но по изображениям в нюрнбергской “Мировой хронике” Х. Шеделя этого не скажешь, - наглядный пример локального патриотизма.

 

 

Нюрнбергские “группа”, “традиция”, “стиль”

 

Во вторичной литературе мне не попадалось упоминаний о франкфуртском или аугсбургском стилях. Нюрнбергу в этом отношении повезло больше, поскольку он был выделен в качестве примера реально наличествовавших в конце XV - начале XVI в. локальных фехтовальных связей, правда, не очень ясно, какого рода. Так, современный отечественный исследователь и популяризатор В. Сеничев не только не сомневается в факте существования общей “нюрнбергской традиции”, но и считает ее “одним из видов немецкого боевого искусства”, судя по формулировке, отличным от каких-то других видов того же искусства, а также уверен, что содержание этой традиции можно изложить в форме четкого рассказа^[10]. Правда, сам В. Сеничев такого изложения в упомянутой статье не привел^[11], а потому нам неизбежно придется самостоятельно углубиться в детали.

Очевидно, что если “нюрнбергской традицией” называть не набор признаков, отличающих эту традицию от других, а просто механическую совокупность неких текстов на одну тему, созданных в одном и том же городе примерно в один и тот же исторический период, сам термин “нюрнбергская традиция” был бы бесполезным трюизмом, как и термин “германская (немецкая) традиция”. Само слово “традиция” содержит в себе указание на факт передачи знания; без контекстуальных объяснений функционирования агентов и институтов этой передачи, как и без корректного определения содержательных аспектов этого переданного знания “нюрнбергская традиция” - это просто комбинация слов, которую нельзя считать ни истинной, ни ложной, поскольку не понятно, что она обозначает. Западные коллеги пользуются более мягким понятием “нюрнбергская группа” источников, тем самым снимая с себя ответственность за содержательное единство описываемых техник и ограничиваясь лишь формальной референцией нескольких манускриптов, правда, локализованной в пространстве, что и позволило ввести термин.

Согласно данным проекта “Wiktenauer”, к “нюрнбергской группе” относят три манускрипта - Cod. Ⅰ. 6. 4º. 2 (Universitä tsbibliothek Augsburg), MS E. 1939. 65. 341 (Kelvingrove Museum, Glasgow) и Libr. pict. A. 83 (Staatsbibliothek zu Berlin)^[12]. Эти источники были собраны в группу на том основании, что второй и третий манускрипты являются частичной копией первого. Однако это соотнесение представляется мне неточным и неполным одновременно. Неточность состоит в том, как именно осуществлялось копирование. Второй манускрипт воспроизводит только одну из трех секций первого - о борьбе, причем это воспроизведение занимает порядка 20% объема MS E. 1939. 65. 341, т. е. явно не составляет основу содержания этой книги. Третий манускрипт лишен текстовых записей, которые были в Cod. Ⅰ. 6. 4º. 2, и соотнесение основано только на иллюстрациях. Считается, что Libr. pict. A. 83 связан с еще одним манускриптом, возникшим в Нюрнберге - MS 26-232 (Albertina, Wien), носящим заглавие “Ο π λ ο δ ι δ α σ κ α λ ι α sive Armorvm Tractandorvm Meditatio Alberti Dvreri” (“Оплодидаскалия, или Размышления Альбрехта Дюрера об использовании оружия”).

Если приглядеться внимательно к интересующим меня разделам о длинном мече, то легко заметить, что в манускрипте Альбрехта Дюрера к копированию Cod. Ⅰ. 6. 4º. 2 был применен весьма творческий подход: количество изображений сократилось вдвое - с 26 изображений до 13, последовательность их другая, появились 3 иллюстрации, которых не было в оригинале, 7 похожи, но содержат отличия разной степени значимости, а в точности совпадают лишь 3 оставшиеся. Libr. pict. A. 83 показывает аналогичную картину: изображения в основном другие, с Cod. Ⅰ. 6. 4º. 2 и MS 26-232 совпадают единичные иллюстрации, что и не удивительно, ведь в Libr. pict. A. 83 около сотни пар бойцов с длинными мечами, что намного больше, чем в двух других манускриптах суммарно. Иными словами, все три манускрипта по-разному изображают применение длинного меча; это и близко не похоже ни на воспроизведение одного и того же образца, ни даже на частичное копирование друг у друга. Все эти выводы, правда, нерелевантны для других разделов, в первую очередь о борьбе, кинжале и ноже (мессере), где заимствований обнаруживается, кажется, больше.

Один из пионеров исследований германского фехтования на длинных мечах Х. -П. Хилс утверждал, что Libr. pict. A. 83 был черновиком для MS 26-232^[13], что совершенно точно не является правдой по трем причинам. Во-первых, Libr. pict. A. 83 - это цельная, завершенная работа, тогда как MS 26-232 был брошен недоделанным; причем самая заметная недоделка это иллюстрации; странно было бы дотошно раскрасить каждую картинку черновика и оставить без цвета почти все миниатюры итоговой работы. Во-вторых, сам по себе факт раскрашивания тоже примечателен: если Libr. pict. A. 83 это всего лишь предварительная работа, то можно было опробовать краски на двух-трех иллюстрациях и далее не тратить недешевые пигменты, не выцветшие до наших дней, меж тем все иллюстрации тут цветные. В-третьих, содержательно Libr. pict. A. 83 и MS 26-232 друг с другом не совпадают. Речь не только об интересующих меня секциях, сравнение которых дано выше; в Libr. pict. A. 83 нет изображений борьбы и фехтования на ножах (мессерах), которые в высшей степени занимали Дюрера в MS 26-232, зато значительно расширен раздел не только о мече, но и о кинжале, а также появился бой с баклером.

Еще одним манускриптом, в котором был воспроизведен Cod. Ⅰ. 6. 4º. 2, был возникший в Аугсбурге Reichsstadt " Schä tze" Nr. 82 (Stadtarchiv Augsburg), известный как кодекс Антония Раста^[14]. Сам Антоний Раст из Нюрнберга под фамилией Раш (Rasch) был упомянут среди “мастеров длинного меча”, аттестованных во Франкфурте Братьями святого Марка, более того, в определенный момент был главой этого братства^[15]. К концу жизни Раст решил собрать имеющиеся в его распоряжении фехтовальные наставления в одну книгу, но умер, не завершив работу, а его записи попали в руки аугсбургского коллекционера Пауля Гектора Майра, который осуществил кодификацию в начале 50-х гг. XVI в. Проблема в том, что примерно в то же время Майр получил доступ к оригиналу кодекса Валлерштайна, а потому не ясно, где начинаются и заканчиваются собственные записи Раста, а где то, что Майр решил освятить именем нюрнбергского “мастера длинного меча”^[16], хотя Майр, естественно, утверждал, что всё это взято только и исключительно из книг Раста, которые Майр переписал и перерисовал^[17]. Владел ли Раст копией кодекса Валлерштайна или даже оригиналом, мы вряд ли узнаем доподлинно, но содержательно секция из Reichsstadt " Schä tze" Nr. 82 о фехтовании длинным мечом без доспеха короче, чем была в кодексе Валлерштайна - 24 страницы против 26, появились техники с ножом (мессером) против меча (44r-44v), которых не было в Cod. Ⅰ. 6. 4º. 2. Впрочем, серьезных отличий, позволяющих считать, что это какой-то совсем иной манускрипт, тоже нет. Версия о том, что в распоряжение Майра попала сначала копия, а потом оригинал кодекса Валлерштайна, кажется мне наиболее предпочтительной.

В конечном итоге за предложенным западными коллегами термином “нюрнбергская группа” не стоит ничего хоть сколько-нибудь значимого вообще и перспективного в отношении поисков интересующего меня стиля в частности. Это всего лишь неудачный термин, придуманный на скорую руку, чтобы обозначить очевидный факт копирования некоторых фрагментов из одних манускриптов в другие, причем без подробного анализа деталей и обстоятельств этого копирования. Впрочем, даже этот беглый обзор “нюрнбергской группы” уже дает нам некоторую пищу для размышлений: в XVI в. одна книга о фехтовании и борьбе - Cod. Ⅰ. 6. 4º. 2 - по каким-то причинам показалась современникам интереснее, чем аналоги.

Неполнота термина “нюрнбергская группа” состоит в том, что современными исследователями почему-то был проигнорирован тот очевидный факт, что в Нюрнберге во второй половине XV - начале XVI в. были созданы и другие тексты о фехтовании, в том числе длинным мечом, которые не получается возвести к Cod. Ⅰ. 6. 4º. 2.

Но сначала зафиксируем, что самым ранним местным манускриптом, который ценен для поисков “нюрнбергского стиля” фехтования, является иллюстрированная рукопись из университетской библиотеки Аугсбурга под инвентарным номером Cod. Ⅰ. 6. 4º. 2, известная как кодекс Валлерштайна, он же кодекс фон Бауманна. Эта книга состоит из трех частей, обозначенных исследователями как А, В и С, первые две созданы около 1470 г. независимо друг от друга, третья - за 50 лет до того, примерно в 20-х гг. того же столетия^[18]. Судя по ситуации с “нюрнбергской группой”, все три части в исследуемую эпоху жили собственной жизнью, а в единую книгу они были переплетены позже, в XVI в. ^[19] Для исследований бездоспешного фехтования длинным мечом интерес представляет первая часть (А), и далее в этой статье, говоря о кодексе Валлерштайна, я буду иметь в виду именно эту часть, если прямо не сказано иного.

На внутренней стороне обложки есть надпись “1549. Vom [или Vonn] Baumanns”, которая явно обозначает владельца. Уже упоминавшийся выше Х. -П. Хилс выдвинул идею, что это был Михаэль Бауманн, наемник из Аугсбурга, зафиксированный в городских налоговых документах за 1471-1495 гг. ^[20] Правда, почему именно этот человек среди примерно пятнадцати миллионов жителей Германии того времени, часть из которых определенно носит ту же фамилию “Строитель”, должен быть владельцем книги, немецкий исследователь не пояснил. Не пояснил он и то, каким образом собственность аугсбургского наемника попала в руки нюрнбергскому художнику Дюреру, а затем вновь вернулась к Бауманну, чтобы получить дату 1549 г., до которой наемник удивительным образом дожил, а затем в 1556 г. книга оказалась в собственности известного аугсбургского коллекционера фехтовальных текстов и казнокрада Пауля Гектора Майра^[21]. Локальное нюрнбергское происхождение, как и исходная датировка, установлены по водяным знакам на бумаге, поэтому более логичной выглядит версия, что здесь, в Нюрнберге, отдельные фрагменты кодекса и пребывали с момента своего создания, потом в начале XVI в. оказались в руках Дюрера, и лишь затем попали в Аугсбург. Отмечу и то, что именно в 1549 г. умер Антоний Раст; с точки зрения хронологии вполне возможно, что оригинал попал к Бауманну от Раста, а Майр сначала скопировал рукопись, а потом несколько лет спустя приобрел ее.

Вообще, провенанс (т. е. история владения рукописью) - это не просто излишняя информация, отвлекающая от чтения фехтовальных приемов, и не только удобный способ увеличивать объем интернет-публикаций с помощью описаний справочного характера, а один из инструментов, позволяющих оценивать значимость того или иного манускрипта для современников и потомков. Кодекс Валлерштайна очевидно оказался сверхвостребованным, в отличие от многих других текстов того же времени, в том числе созданных в Нюрнберге.

Хорошим примером такого невостребованного локального текста является “Нюрнбергская домовая книга”, она же “Домовая книга Поля”, она же MS 3227a (Germanisches Nationalmuseum). Фехтовальная часть этого манускрипта связана с анонимным автором, обозначаемым как псевдо-Ганс Дёбрингер, который записал в книгу несколько текстов: свои размышления на тему искусства Лихтенауэра и изложение “искусства других мастеров: Ханко попа Дёбрингера, Андреаса Жида, Йобса фон дер Ниссена, Никласа Пройссена etc. ”. До недавнего времени первый из названных текстов считался старейшей глоссой к “Повествованию” Лихтенауэра, сейчас датировку смещают во вторую половину XV в., что кажется мне более разумным и обоснованным^[22]. Второй текст записан тем же анонимным автором, но со значительными редакторскими правками относительно оригинала, об использовании которых нам сообщает сам же псевдо-Ганс Дёбрингер^[23]. Конечно, у нас нет оснований полагать, что эти эклектичные фрагменты имеют автохтонное нюрнбергское происхождение, но, коль скоро они попали в “Нюрнбергскую домовую книгу”, они были известны в этом городе. Известны они были и за его пределами, поскольку вместе с частью B из кодекса Валлерштайна попали в MS E. 1939. 65. 341, куда глоссы псевдо-Дёбрингера, кстати, включены не были. Хотя описание “фехтования других мастеров” было текстуально привязано псевдо-Дёбрингером к его же комментариям к “Повествованию”, составитель фехтовального компендиума из Глазго версию “искусства Лихтенауэра” из MS 3227a предпочел не заметить. Итак, в 1494 г., т. е. в то же самое время, когда в Нюрнберге был создан и имел хождение кодекс Валлерштайна, Никлас Поль был владельцем “Нюрнбергской домовой книги”, а потому сопоставление фехтовального содержания двух этих манускриптов более чем оправданно. Как известно, Поль был лейб-медиком императора Фридриха III, который в 1487 г. именно в Нюрнберге выдал фехтовальщикам знаменитую привилегию, позволявшую “мастерам длинного меча” аттестовывать других бойцов и проводить между ними соревнования^[24].

В тот же самый период времени текст о фехтовании создал еще один житель Нюрнберга - еврей и цирюльник Ганс Фольц. Страницы манускрипта Q. 566, записанные в 1479 г., т. е. в то же десятилетие, что и первый раздел кодекса Валлерштайна, особенно ценны тем, что в них зафиксированы представления сразу нескольких мастеров фехтования^[25]. Не факт, что сугубо местных, но, с учетом того, что сам Фольц к странствиям склонен не был, и всю свою взрослую жизнь прожил в стенах Нюрнберга, цирюльник должен был откуда-то узнать о существовании тех мастеров, к которым пришел учиться, а значит эти фехтовальщики как-то проявили себя в Нюрнберге и тем или иным образом вписались в местный рынок фехтовальных услуг.

Этот рынок был не только формально ограничен тем, что городские соревнования и в 70-х, и в 90-х гг. XV в. организовывал уже упоминавшийся выше Никлас Брукнер, но и тем, что эти мероприятия проводились на одной конкретной площадке - “Хайльсброннском подворье”^[26], площади в центральной части города, расположенной в непосредственной близости от церкви святого Лаврентия, главного храма южной части города. Собственно, по воскресеньям после мессы Брукнер и должен был устраивать ристания, а люди, выходящие из храма, имели возможность присоединиться к шоу в качестве зрителей или участников. Всё это значительно уменьшало шансы нюрнбергских фехтовальщиков разминуться друг с другом.

Таким образом, у нас есть необходимые формальные основания для сравнения указанных текстов из трех манускриптов, в которых можно попробовать поискать тот самый “нюрнбергский стиль” фехтования на длинных мечах.

 

Фехтшуле на Хайльсброннском подворье в 1623 г.

С поправкой на изменившиеся костюмы, перестройку капеллы святого Николая в 1482 г. и деревянные галереи, как минимум подновленные к моменту создания гравюры, во второй половине XV в. место регулярных городских ристаний выглядело так же.

 

На плане 1642 г. (сверху) фехтовальная площадка Нюрнберга тоже есть. Она обозначена номером 11. На современном плане города (снизу) этот квартал выделен желтым цветом.

 

12345Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: