Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Биполярность объекта и анти-объекта, организующая рамку и развитие переноса




Если аналитическая установка с очевидностью выступает как прием, делающий возможной игру упомянутой биполярности аналитика, объекта и анти-объекта одновременно, значит, аналитическая рамка именно этой самой биполярностью организуется: каждый из составляющих ее элементов расположен в силовом поле, порожденном необходимостью этой двойной роли.

Многие авторы упоминали эту неустранимую двойственность аналитической функции: М. Фэн (1982) говорит о макиавеллизме, К. Давид о двусмысленности (1974). Мы могли бы еще сказать об антиномии, двойной связи, парадоксе. Один пациент выразился так: «Странно, я говорю вам о себе, обо всем, что во мне

1 Один вместо другого (лат.), то есть смешение понятий, путаница, недоразумение. — Примеч. Я. И. Челышевой.

2 В строгом смысле (лат.). — Примеч. Н. И. Челышевой.

3 Точка схода: точка пересечения параллельных линий в перспективе, автор употребляет термин из геометрии. — Примеч. Н. И. Челышевой.

 

происходит, о моей сексуальной жизни, говорю, что хочу вами обладать, а вы через такие-то десять минут скажете: «хорошо», — и я сейчас же уйду вот так просто... Можно сойти с ума от такой штуки!» Однако этот парадокс противостоит расщеплем то, поскольку главной в аналитической функции является связь между дву­мя се сторонами, приводящая к проявлению обеих составляющих в их обоюдном взаимодействии, тогда как расщепление нацелено на исключение любых связей между двумя модальностями психического функционирования. Функция ана­литика направлена на восстановление обеих сторон противоречия и создает воз­можность переработки, которая шаг за шагом препятствует «первертному разре­шению».

Парадоксальный и травмирующий характер ситуации вынуждает пациента находить пути переустройства. Для М. Неро результатом этого является перенос. Он рассматривает перенос «как попытку овладеть возбуждением, развязанным Hik et nunk1».

«Перенос отклоняет слишком грубое действие так называемых возбуждений, бессознательно заменяя их теми, которыми в прошлом человек уже более или менее овладел, или, по меньшей мере, которые ему были знакомы». Для аналитической ситуации характерна длительная дестабилизация усилий пациента, на­правленных на организацию, провоцирование развертывания переноса, выде­ление переноса в качестве особого феномена, своего рода оболочки, в которую им ключей пациент в его обыденном отношении к внешнему объекту.

Здесь необходимо отметить, что аналитическая функция анти-объекта фактически вводит триангуляцию, отсылая и аналитика, и пациента к третьему, живу­щему в мыслях аналитика; таким образом, эдипова организация аналитического курса вписана в саму его рамку.

Анализ переноса состоит в дезорганизации его последовательных приспособлений, что поддерживает продвижение, позволяет разворачиваться совокупно­сти феноменов переноса, препятствуя постоянному повторению одного-единственного. Здесь еще раз процитируем М. Неро: «Между прямым отношением к объекту в переносе и переносом как таковым существует даже не различие, а про­тивопоставление».

В таком случае мы можем рассматривать то, что обычно обозначают термином «сопротивление через перенос», как фиксацию на аналитике как на объекте непосредственного инвестирования. Движению в этом направлении может способствовать сопротивление аналитика тому, чтобы выступать как анти-объект; тогда в процессе анализа наступает своего рода задержка на образе, снять которую может только интерпретация.

Противопоставление объект/анти-объект позволяет по-другому рассматривать движения либидо, трансакцию, переводящую в ходе анализа объектное инвестирование в инвестирование нарциссическое. Один из парадоксов анали­тического предприятия в том, что оно включает в себя одновременно ресексуализацию и десексуализацию. Отношение между желающим получить помощь субъектом и тем, кто его принимает, изначально обыденно социальное, становится отношением аналитическим, только благодаря

1Здесь и теперь (лат.). — Примеч. Я. И. Челышевой.

 


ресексуализации; С. Лебовиси (1980) настаивает на «жизненной необходимости» такой «релибидизации», с тем чтобы «вызывать во взаимодействии оживляющие перенос последствия». Коль скоро в анализе всякое прерывание молчания может быть, по мнению М. Неро, квалифи­цировано как интерпретация, допустимо и предположение, что всякая интерпре­тация переноса одновременно является декларацией готовности к любви, встре­че, принятию влечений пациента, утверждением: «Я слышу, что вы именно мне это говорите», в сочетании с избеганием, соответствующим формуле: «Я не тот или не та, за кого вы меня принимаете». Дж. Стрэчи (1934) удачно показывает этот аспект интерпретации переноса и возникающее в таком случае сопротивление аналитика. По его словам, сопротивление «становится понятно, если мы задума­емся о самом моменте интерпретации: аналитик готов к тому, чтобы сознательно стимулировать какую-то часть энергии влечений пациента, живую, реальную, однозначную и направленную непосредственно на него. Представляется, что именно в этот момент его отношение к собственным бессознательным влечениям должно подвергнуться испытанию». В рамках данного подхода Стрэчи также подчеркивает необходимость двойной роли аналитика: «Вероятно, возможность делать разнообразные интерпретации могла бы целиком и полностью зависеть от того факта, что в аналитическом отношении автор интерпретации и объект влечения — это одно и то же лицо». Аналитик — объект, объект влечения, и аналитик — анти-объект, автор интерпретации.

Мы говорили об интерпретациях переноса, которые Стрэчи противопоставляет так называемым «лексическим» интерпретациям, не имеющим упомянуто­го дезорганизующего отношения действия. В ходе анализа правомерно в ка­кой-то момент отдавать предпочтение отношенческой составляющей «объекта», а в какой-то момент составляющей «анти-объекта» аналитической ситуации. Например, К. Пара указывает, что в психотерапии пациентов, страдающих соматозами, «принимая во внимание дезорганизующее действие классической ин­терпретации переноса, ее использование будет ограничено в пользу поддержки, или даже в пользу развития культуры отношения». Интерпретации, не связан­ные с переносом, могут использоваться в управлении отношением, но, с другой стороны, отсутствие ссылок на перенос может переживаться пациентом как дистанцирование, отказ от того, что он чувствует. Точно так же все обстоит с ко­личеством интерпретаций. Остается еще рассмотреть воздействие принятой ус­тановки на то, как разворачивается перенос. Молчание аналитика может дать возможность организоваться стабильному отношению с неким объектным об­разом, фиксированным на аналитике или, напротив, иметь дезорганизующий эффект. Давать «присутствие», по выражению С. Нашта (1958), — этот процесс может в определенные моменты подтолкнуть объектное отношение, направлен­ное непосредственно на аналитика или, напротив, привести к расстройству систе­мы отношений, диалектизируя противоречия объект/анти-объект, и позволить

 
 

1 См. русский перевод: Стрэчи Дж. Характер терапевтической работы в психоанализе // Антология современного психоанализа / Под ред. А. В. Россохина. — М.: Институт психо­логии РАН, 2000. - С. 81-106. - Примеч. А. В. Россохина.


интерпретацию переноса. Употребление таких терминов, как фрустрация и вознаграждение, также могло бы быть пересмотрено под тем же углом зрения. Воз­вращаясь к противопоставлению внушения и анализа, которое есть у Фройда, мы Могли бы предположить, что аналитик, будучи инвестирован в качестве объекта, действует per via di porre, а в своей особой роли анти-объекта он действует per via di levare1.

Нарциссическая трансакция

Но если бы роль аналитика ограничивалась установлением двойной связи, парадокса отношения, мы могли бы иметь ситуацию депрессии или ситуацию, прово­цирующую психоз, а вовсе не аналитический процесс. Характеристикой анали­тического процесса является именно то, что он исходит из некоей трансакции в пользу нарциссической экономии пациента. Разворачивание этой трансакции могло бы происходить следующим образом: поведение аналитика как анти-объек­та с его отстранением во втором периоде интерпретации переноса, переадресу­ющим сообщение пациента к объектам его прошлого, вынуждает пациента сме­стить инвестирование с аналитика на свои собственные внутренние объекты, то есть на собственное нарциссическое функционирование. Так в процессе анализа происходит развитие нарциссизма, который отделен от аналитика как объекта и является результатом политики аналитика, плодом инвестирования аналитика в психическое функционирование и нарциссизм пациента. Ф. Паш (1964) в таком случае говорил бы об «антинарциссическом» инвестировании со стороны анали­тика. У пациента едва различимое волнение, которое следует за интерпретацией переноса, если эта интерпретация «хорошая», является свидетельством этой самой нарциссической контринвестиции, а также скрытой надежды: эдипова маска аналитика была только что снята и вместе с ней была снята какая-то часть запрета, связанная с его персоной; вновь оживились надежды в связи с объек­том; движению был дан новый импульс, для выражения которого мы могли бы воспользоваться несколько маниакальной формулировкой, позаимствованной у Федо: «Ещё чего, не о моём отце речь!»

Интерпретация переноса играет, таким образом, двойную роль: нарциссизирующая, с одной стороны, она также способствует ресексуализации аналитической ситуации, внося травмирующий элемент, который вызывает новые переустрой­ства, движение переноса.

Предшественник переноса

Ранее мы уже обсуждали, что аналитику необходимо инвестировать нарциссизм пациента для того, чтобы процесс происходил. Была ли когда-то в детстве ситуа­ция, которая предвосхищала перенос, как бы предсказывая судьбу? Даже если в детстве не было «маленького переноса, который затем становится большим», по


выражению М. Неро, была, тем не менее, ситуация, имевшая что-то общее с ситуацией переноса. Это ситуация, когда в начале латентного периода родители уда­ляют детей, ограничивая телесные взаимодействия с ними (П. Дени, 1985). Пришел конец возбуждающим телесным играм, длительным ласкам, ребенок меньше сидит на коленях: «Ты слишком большой». Последнее утверждение не верно, по­скольку взрослая сексуальность ему запрещена, а эротические взаимодействия ограничены именно потому, что он слишком мал. Родители остаются объектами, активно отстраняясь от того, чтобы быть объектами сексуальными. Из поставщи­ков эротических вознаграждений они превращаются в поставщиков вознаграж­дений по преимуществу нарциссических. «Ты уже большой», «ты красивый» за­менены на «это хорошо». Внутри упоминаемой М. Фэном двойственности целей любовного отношения, цели оргастической и цели нарциссической, отныне поддер­живается только нарциссическая цель. Эдипов запрет, таким образом, неизбежно приводит к тому, что родители ведут себя как объект и анти-объект одновремен­но. Именно это новое противоречие является отправной точкой для особого нарциссического и фантазматического функционирования: уже получивший свое выра­жение эдипов проект оставляется в пользу романа. Родители становятся в таком случае опорой переноса, транскрипцией отношения, для которого они сами вы­ступили в качестве организующих объектов.

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...