Процесс органической цивилизации

Можно было бы высказать предположение, что вера Фройда в существование прогресса цивилизации оказалась существенно подорванной крушением нравственно­сти при столкновениях с малыми различиями. Однако все обстоит совершенно иначе. Несмотря на то, что процесс цивилизации оплачен отказом от сексуальных и агрессивных влечений, для Фройда было очевидным, что цивилизация движется к улучшению человечества. «Недомогание культуры» представляет цивилизацию как процесс, этапы которого описаны с предельной четкостью: фаза тотемизма, затем запрет сексуальных объектов, отличных от инцестуозных объектов, а потом зап­рет всех перверсий (Freud, 1929, р. 40-41). Примечание, сделанное внизу страницы, уточняет, что данный процесс носит «неотвратимый» характер, поскольку определя­ется «органическим» фактором. «Табу, наложенное на менструацию, вытекает из это­го «органического подавления» в качестве меры, применяемой против возвращения к уже преодоленной фазе развития... Выпрямление или «вертикальное положение» человека могло бы стать началом неотвратимого процесса цивилизации.

Отсюда берет начало цепная реакция, которая ведет от умаления значения обонятельного восприятия и изоляции женщины в момент протекания менструации к преобладанию визуального восприятия, к доступности генитальных органов для зрительного наблюдения, а затем к продолжительному сексуальному возбуж­дению, основанию семьи, приводя, таким образом, к чему-то вроде порога челове­ческой цивилизации» (Freud, 1929, р. 41).

Эта вера в процесс цивилизации красной нитью проходит через все произведения Фройда, посвященные антропологии. «Цивилизованная сексуальная нрав­ственность» с еще большей точностью описывает фазы данного процесса (Freud, 1908, р. 37). Тезис об «органическом» основании цивилизации и, следовательно, о вытеснении появился уже в работе «Тотем и табу» (Freud, 1909, р. 49). Данную тему затрагивает также и «Будущее одной иллюзии». «Мы можем предвидеть, что отречение от религии будет сопровождать фатальный, неизбежный процесс роста» (Freud, 1927, р. 38). Продолжит Фройд эту тему в работе «Почему война?». «Культурное развитие представляет собой не что иное, как органический про­цесс» (Freud!, 1933, р. 215). Тем не менее, Фройд предусматривал возможность «органического» основания пацифизма. Об этом говорится еще в «Моисее» (Freud, 1938, р. 98).

Однако вера в процесс цивилизации несвойственна Фройду. Эту веру разделяли практически все его современники, например, Поль Валери, который, несмотря на пророческий тон, пронизывающий начало «Кризиса духа» («Мы, другие цивилизации, мы отныне знаем, что мы смертны»), не перестает быть убежденным в цивилизаторской миссии Европы» (Valery, 1919, р. 11). Она пред­ставляет собой составную часть эпистемологического горизонта Фройда.

По мнению Хабермаса (1985, р. 105), осознание принадлежности к процессу цивилизации представляет собой характерную черту современности. Это осознание зародилось еще задолго до начала периода Новой истории, в век просвещения, скорей всего, в момент возникновения литературного спора «древних и новых».

Сама же Новая история началась на добрых два века раньше, одновременно с Реформацией, Возрождением и открытием Нового Света, однако ее действующие лица не знали об этом и жили как неисправимые декаденты по отношению к древним.

Культура и цивилизация

Во времена Фройда осознание участия в процессе цивилизации, как правило, не ставилось под сомнение. Тем не менее, когда Фройд в «Будущем одной иллюзии» уточняет, что он «не собирается отделять цивилизацию от так называемой куль­туры», он делает намек, оставшийся непонятным для французского читателя, на споры, которые в тот период велись в Германии по данной проблематике (Freud, 1927, р. 11). То же самое таинственное различие мы встречаем в работе «Почему война?» (Freud, 1933, р. 214). По мнению Жана Старобински, французское слово «цивилизация» включает в себя значение как слова «Kultur» (культура), так и слова «zivilisation» (цивилизация), которые Ницше так настойчиво противопос­тавляет друг другу. Например, Ницше пишет: «Великие моменты культуры все­гда были, в нравственном отношении, моментами развращенности. И, напротив, времена умышленного и насильственного закабаления человека («Цивилиза­ция») были непереносимыми для самых одухотворенных и самых отважных на­тур» (Neitzsche, 1956, цит.: по Starabinski, 1983). Корень подобных сомнений Ницше в самом существовании процесса цивилизации мы находим в первых «Неакту­альных соображениях» 1873 года.

Для Ницше совершенная техническая и милитаристская организация прусско­го государства, которая обеспечила ему безоговорочную победу над Францией в 1870 году, была высшей ступенью «zivilisation», но отнюдь не «Kultur», области, в которой побежденная Франция обладала, в его глазах, полнейшим превосходством над Пруссией ( Neitzsche, 1873, р. 22). То, что писал Ницше о войне 1870 года, сегодня может нам показаться слишком безапелляционным. Однако мы вправе отнести эти слова, не меняя основной идеи, к победе, одержанной нацистами в 1940 году.

По мнению Хабермаса, первые «Неактуальные соображения» ознаменовали собой начало конца самого понятия «процесса цивилизации», которому Освен­цим и Хиросима нанесли смертельный удар. Вступили ли мы в эру «постмодер­низма» (Lyotard, 1979) или, возможно, сохранили кое-что от современности, как это, скорее, предполагает Хабермас? Ответ на данный вопрос имеет последствия для психоаналитической теории, поскольку многие ее понятия, как, например, понятие «Сверх-Я» (Freud, 1909, р. 218, 1915, р. 18, 1927, р. 7, 1933, р. 93) и поня­тие аналитического процесса (Freud, 1909, р. 217,1938, р. 59 и р. 127) тесно связа­ны с концепцией процесса цивилизации, которую выработал Фройд.

 

 

 

 

 

 

 

РАБОТА ГОРЯ

• Марья Торок. Болезнь траура и фантазм
чудесного трупа

• Андре Грин, Мертвая мать

• Анри Верморель. Быть или не быть?
Значение травмирующих событий детского
возраста для психоаналитического лечения

 

 

Ален Жибо

ВВЕДЕНИЕ_________________________________________________________

Перевод с французского и научная редакция В. Л. Потаповой.

Понятие «потеря объекта», соответствующее понятию потери способности быть привязанным к объекту — основное во Фройдовской теории. В «Отрицании» (1925) Фройд отмечает, что «никто не выдерживает испытания реальностью, по­скольку объекты, которые ранее были причиной реального удовлетворения, ока­пались утраченными». Дифференцированная реальность материнских забот но­сит основополагающий характер в этой проблематике и впоследствии определяет проработку процесса потери объекта в перспективе уничтожения и возникнове­ния ужаса, как при психозе, или в перспективе негативизации присутствия и сиг­нальной тревоги, как при неврозе в смысле неприятия («Verwerfung») и отрица­ния («Уег1еи§пи炙), или скорее вытеснения («Verdrangung»). Разрабатывая данное направление, Фройд уделял особенное внимание такой проблеме, как по­теря объекта при горе и меланхолии, как о том свидетельствует его знаменитая статья, написанная в 1917 году. Он придавал огромное значение экономическому объяснению горя (потеря интереса к внешнему миру) и работе горя, основанной па связи тягостных воспоминаний, активности Я, которая ни в чем не похожа на смягчение, смешение на второй план, связанное с продолжительностью горевания. Фройд сближает и в то же самое время различает горе и меланхолию, кото­рая характеризуется потерей уважения к самому себе, на первый взгляд необос­нованной. Согласно его широко известному выражению по поводу меланхолии — «тень объекта падает на Я».

В статье Марьи Торок, появившейся в 1968 году, обсуждаются последствия патологического горя. При этом соблюдается различие, которое установил Ференци между интроекцией и инкорпорацией (ощущениями включения посторон­него тела в свое собственное). Она отличает интроекцию как процесс, который позволяет обогатить Я импульсивными чертами объекта-удовольствия от инкор­порации как фантазматического механизма, который тайно помещает внутри себя запрещенный или запретный объект.

Затем она развивает теорию крипты и фантома, который преследует субъект и стремится говорить вместо него. Феномен фантома относится не к области возвращения вытесненного, а к области критического включения другого, которо­му не смогли противостоять болезнь горя и работа горя.

Одной из самых знаменитых статей Андре Грина, вне всякого сомнения, явля­ется статья «Мертвая мать», которая вписывается в прямое русло «белой серии» (нарциссизм смерти, негативная галлюцинация, белый психоз), поскольку в ней описывается клиника негативного в связи с невозможным горем и белой

 

 

депрессией. В случае мертвой матери в игру вступает мать, которую невозможно представит!) ни как отсутствующую, пи как плохую. Она, скорее, отлучилась на некоторое время и не выполняет свою материнскую функцию, погрузившись в непроработанное горе, которое влечет за собой дезинвестиции объекта. Только третье лицо, психоаналитик, проводящий процесс лечения, может представить себе эту страдающую, плохую или преследующую мать. Сам субъект страдает только от невидимого отсутствия и от своей неспособности переживать собственные аф­фекты. За комплексом мертвой матери скрывается невыносимая первичная сце­па, реализующая ранний треугольник и нарциссическое лишение.

Анри Верморель также рассматривает проблематику «мертвой матери», описанную Андре Грином, для того чтобы показать воздействие последствий преж­девременной смерти ребенка на оставшихся в живых членов фратрии через траур родителей. Речь может также идти о родительском горе, которое предшествует рождению субъекта и, таким образом, могло бы входить в категорию «экспор­тируемого горя», описанного П. К. Ракамье, посредством передачи от поколения к поколению. На основании многочисленных клинических случаев или на при­мерах, почерпнутых из культурного наследия, автор возвращается к понятию убий­ства души, подсказанному Шребером Фройду (последний не сумел дать ему четкое разъяснение и выдвинул гипотезу о разрушительном и неполноценном нарциссизме у хищных родителей, которые используют нарциссизм для собствен­ной выгоды, высасывая и поглощая нарциссизм ребенка). Вытекающие из этого серьезные психические нарушения еще в большей степени отсылают нас к про­блематике выживания и идентичности, нежели к проблематике кастрации. Они заставляют думать об особом качестве травм, связанных с ослаблением материн­ского холдинга в первые месяцы жизни. Обремененные, таким образом, влече­ния к самосохранению затем неблагоприятно сказываются на сексуальных влечени­ях, которые лежат в основе нарушений сексуальной идентичности. Это качество травм необходимо отличать от качества травм, наделенных эдиповыми свойствами.

Марилья Торок

⇐ Предыдущая22232425262728293031Следующая ⇒

Поделиться: