15:30. Гладиаторы идут!

Тем временем вдоль края арены разъезжают повозки, с которых рабы в цветочных венках и гирляндах бросают в публику " дары": хлеб, монеты и так далее.

После нескольких минут возбужденной охоты за подарками все, включая сенаторов и зрителей из нижнего яруса Колизея, снова рассаживаются по местам. Занимает место и организатор игр, патриций, принадлежащий к одной из самых богатых семей Рима. Он хотя и занимает достаточно значимую должность – эдила, то есть городского магистрата, – но находится в начале своей общественной карьеры и должен еще заработать известность и признание. Это он оплатил сегодняшние состязания, он " спонсор" (или editor, как говорят римляне) всего того, что мы видим. Несомненно, три дня представлений в Колизее ему стоили целого состояния, но с другой стороны, он по закону обязан устраивать подобные события, да и выгода ему с того, несомненно, будет. Ведь он получит благодарность от сената и признательность народа, который поддержит его в будущей политической, общественной или финансовой карьере. Народная поддержка будет иметь вес и в борьбе с политическими противниками… Да, поистине panem et circenses[40], как говорил Ювенал…

И потом, во всем этом есть и толика личного удовольствия: на три дня почувствовать себя " немного" императором, слушать обращенные к себе ликующие крики толпы, вершить судьбы гладиаторов, животных и так далее. В общем, эти дни станут важной отправной точкой в его карьере и, безусловно, останутся в памяти потомков. Возможно, на его загородной вилле под Римом будет выложена новая большая мозаика с изображением решающих моментов представлений с гладиаторами и осужденными (вот почему мы часто видим в музеях или в местах археологических раскопок мозаичные панно со столь жестокими сценами).

Вот он, сидит в мраморном кресле тонкой работы. Этот человек порядком отличается от распространенного стереотипа власть имущих в античном Риме: он не толст, не лыс и не сверкает перстнями. Напротив, он высокого роста, атлетического телосложения, черноволосый и голубоглазый. Рядом в ним сидит его жена, совсем молоденькая. Несомненно, она дочь какого‑ нибудь влиятельного римского патриция: этот брак открыл многие двери его блистательной карьере… Об этой паре много судачат как на званых пирах аристократов, так и на шумных лестничных площадках инсул…

За их спинами вытянулась по стойке " смирно" стража, чьи красные плюмажи касаются тяжелых, расшитых золотом штор, которые слегка колышутся под дуновением ветра.

Публика начинает подавать голос, хлопать в ладоши, словно вызывая на арену любимцев. Пора! Человек подает рукой сигнал к началу.

По краям арены несколько " оркестриков" заводят триумфальный марш. Публика в Колизее взрывается в едином крике. Словно неожиданно грянул гром и, многократно усиленный акустикой амфитеатра, разнесся над городом.

Ворота под триумфальной аркой торжественно распахиваются, и оттуда появляется кортеж; открывают шествие два ликтора, несущие знаки отличия организатора игр (поскольку он эдил, то есть магистрат, не имеющий полномочий выносить смертные приговоры, изображены только фасции, без топорика). Затем идут музыканты с длинными трубами (buccinae), после них повозка с большим плакатом, на котором расписана программа поединков. Это эквивалент передвижной афиши. В проходящих по улицам Рима императорских триумфальных кортежах также часто используются повозки с большими картинами, изображающими ход битв и поединков. Это форма " популяризации" деяний победителя, в такой форме они понятны всем: выходит нечто среднее между сицилийской тележкой[41] и сказителем. Позади следует человек, несущий символическую пальмовую ветвь победителя.

Теперь появляются рабы, несущие шлемы и мечи – снаряжение гладиаторов. Оно будет использоваться на поединках, хотя многое, возможно, выносится лишь для парада.

Наконец, выходят сами гладиаторы. Публика беснуется, приходится затыкать уши из‑ за шума толпы. На мгновение нас посещает мысль, что и Колизей может рухнуть от криков и топота ног десятков тысяч зрителей. В такие моменты всеобщего возбуждения амфитеатр особенно поражает своей грандиозностью. Но грустно думать, что все это величие было создано исключительно для кровавых зрелищ.

Как не содрогнуться при мысли о том, что за четыре с половиной столетия работы Колизей успел стать местом, где число смертей на единицу площади самое высокое на Земле. Ни в Хиросиме, ни в Нагасаки не было столь высокой концентрации смерти. На этой арене были лишены жизни сотни тысяч людей, а по некоторым оценкам и больше миллиона!

Расчеты просты, их результаты леденят кровь – даже если ограничиться исследуемой нами эпохой. Как мы сказали, восемью годами раньше, в 107 году нашей эры Траян отправил на арену 10 тысяч гладиаторов (почти наверняка из числа военнопленных), а в ходе других игр, продлившихся целых 117 дней, на арене погибло свыше 9800 человек. За два года до того, в 113 году нашей эры всего за три дня в Колизее выступили целых 2400 гладиаторов, правда, мы не знаем, сколько из них погибло… Эти цифры, конечно, относятся к исключительным событиям, но они дают представление о том, сколько людей гибло на арене… И это не считая осужденных на казнь.

Если брать в расчет, что в среднем за месяц умирало 50‑ 100 гладиаторов и осужденных (это очень скромная статистика для такого грандиозного сооружения, но в нее заложены и имевшие место в ходе веков " кризисные" моменты), в общей сложности выходит от 270 тысяч до полумиллиона человек… По мнению некоторых исследователей, эта цифра может быть и чуть ли не в два раза выше.