Или день благодарения по-самоански 18 глава

Джефф безрезультатно принимал своё «глистогонное» на протяжении нескольких дней. Колики продолжались. И несмотря на основательное трёхразовое питание, он продолжал терять в весе.

— Этот проклятый Джингус,— вздыхал он,— терзает мою пищеварительную систему по любому поводу. Что ни проглочу, он всё сжирает.

В конце концов Джефф решился посетить местную клинику, пока не станет ещё хуже. Там у него определили банальную дизентерию, снабдили банкой таблеток тетрациклина и велели принимать по одной-две ежедневно. Спустя пару дней от тетрациклина у него началось улучшение. К 4 декабря он чувствовал себя достаточно окрепшим, чтобы ехать дальше, и мы договорились отправиться на следующий день в Катманду, который был в ста двадцати пяти милях на восток. Но утром желудочные колики и понос начались у Ларри, так что пришлось остаться ещё на день. И уехали мы в итоге шестого.

В первый день, покинув Покхару, мы проехали пятьдесят шесть миль до местечка Маглинг. В шести милях от Покхары цементный мост через реку отсутствовал. Пришлось взвалить велосипеды вместе со всем грузом себе на плечи и протащиться пятьдесят ярдов по воде, доходившей нам до колен. По обоим берегам тянулись фикусы со стаями гигантских чёрных летучих мышей, которые свисали с веток головой вниз.

Небо было совершенно ясным, и с вершины каждого подъёма по дороге к Маглингу перед нами открывалось потрясающее зрелище гималайских пиков. Дорога всё время шла вдоль речного русла. Временами река текла узкими глубокими ущельями и словно лента струилась водопадами по каменистым утёсам; иногда она растекалась по тихим отлогим долинам с рисовыми чеками и плантациями сахарного тростника. Когда русло стеснялось, дорога прижималась к скалам с одной стороны реки, а деревушки лепились на противоположной стороне. Подвесные мосты из деревянных планок и канатов, натянутые над рекой на высоте трёхсот футов, соединяли деревни с дорогой. У многих мостов канаты были оборваны, и секции пешеходного настила опасно свисали под углом в сорок пять градусов.

Неподалёку от Маглинга нам повстречалась свадебная процессия, неторопливо двигавшаяся по середине дороги. Множество музыкантов играли на барабанах, цимбалах, тамбуринах, впереди шествовали духовые инструменты, а следом за ними шёл жених с членами семьи и гостями. В конце процессии четверо мужчин несли на плечах громадную корзину с невестой; её лицо было спрятано за вельветовым жакетом. Когда музыканты заметили наше приближение, то заиграли снова, а остальные осыпали нас цветами.

Маглинг, надо сказать, представлял собой не более чем небольшой ряд из двухэтажных деревянных домов, большая часть которых служила ресторанчиками и гостиницами для водителей грузовиков. На первом этаже каждого дома находилась столовая, на втором располагались спальные помещения. Если прибывшие водители занимали все койки на втором этаже, то семья владельца дома спала внизу, на полу в столовой.

Мы выбрали отель с наименее щелястыми стенами, и каждому из нас предоставили кровать на втором этаже — в одной большой комнате, заставленной длинным рядом деревянных кроватей без матрасов. Освободившись от трёх рупий, это цена риса и дала — овощных и фруктовых лавок в Маглинге не было,— мы присоединились к непальским и индийским шофёрам наверху.

Уснуть здесь было трудно. Шофёры не прекращали болтать почти всю ночь, а в четыре утра поднялись снова. Внизу на полную мощь орал приёмник на батарейках, а дым от дровяной плиты, просачиваясь через щели в досках деревянного пола, лез в нос и глаза. Всю ночь собака хозяев прыгала туда-сюда по нашим койкам и лаяла.

К утру Ларри почувствовал себя так плохо, как никогда за всё время путешествия, но хотел двигаться дальше. Дорога от Маглинга к подножию перевала на Катманду изобиловала короткими крутыми подъёмами, от которых переворачивало его изболевшиеся внутренности. Нам с Джеффом приходилось каждый раз останавливаться и поджидать, пока он доползёт наверх.

В первой половине дня мы проехали множество деревень и один городок, но нигде не оказалось излишков для продажи. Даже в городе удалось достать только крутое яйцо и банан. Поэтому пришлось вынуть наш мешок с рисом и остатки хлопьев, которые мы купили в Покхаре. Когда я бросила рис в котелок с кипящей водой, на поверхность всплыло несколько десятков мелких насекомых. Полюбовавшись недолгое время на их сварившиеся тела, мы заглянули в мешок с рисом. Там кишмя кишели жуки.

— Я съем это в любом случае,— объявил Джефф после продолжительной паузы, возникшей при нашем открытии.— Если мы это выкинем, то, кроме нескольких горсточек хлопьев, есть будет нечего, а я лично не столь силён, чтобы на пустой желудок ехать на велосипеде по горам.

Джефф сварил рис с жуками, и мы съели это варево, игнорируя характерную коричневую пятнистость. К счастью, желудок Ларри оказался устойчив в отношении варёных насекомых. Во второй половине дня дорога пошла через протяжённую долину с плантациями сахарного тростника, и мы слегка закусили тростником, который нам предложили крестьяне.

К концу дня Ларри с большим трудом мог держаться рядом с нами. Каждые пятнадцать минут он тормозил, спрыгивал с велосипеда и бежал в кусты. Опередив его всего на две с половиной мили, мы с Джеффом всё время останавливались и ждали, пока он нас нагонит. Мы смотрели, как медленно, буквально сражаясь с педалями, он проходит поворот и приближается к нам. Мне было больно видеть, как измучен Ларри, у которого, казалось, на протяжении всего пути был неисчерпаемый запас энергии, с каким большим трудом он держится, едва справляясь с велосипедом на ровной местности. Когда он подъехал, то свалился на землю и скорчился на траве.

— Мне нужно несколько минут передышки,— сказал он тихим усталым голосом.

— Не торопись, отдыхай, сколько хочешь. До перекрёстка осталось чуть больше четырёх километров, нам всем за день этого достаточно,— сказала я.

— Слушайте, ребята, не надо оставаться здесь и ждать меня. Не знаю, сколько времени пройдёт, пока я снова смогу влезть на велосипед и ехать дальше; двигайтесь вперёд. Вам лучше поискать, где можно достать еды и остановиться на ночь. А к тому времени, как вы всё это проделаете, я подъеду.

— Ты уверен, что с тобой будет всё в порядке? — спросила я.

— Да, со мной всё будет нормально. Только передохну. А сейчас я чувствую сильную слабость и тошноту. Каждый раз, когда еду вверх, такое ощущение, словно мой желудок завязывают узлом.

— Хорошо, дальше дорога должна быть пологая. Отдыхай столько, сколько нужно, а мы всё подготовим и будем ждать тебя впереди.

Мы проехали по ровной местности не больше километра, а потом дорога пошла круто вверх. Пока мы с Джеффом выжимали педали вверх по склону, нас не оставляла мысль, что будет с Ларри, когда он столкнётся с подъёмом. Мы оба совершенно обессилели к тому времени, как добрались до перекрёстка с дорогой, идущей с востока Индии.

На перекрёстке обе дороги сливались в одну, которая вела вверх через перевал в Катманду. Скопление ветхих, лепившихся друг к другу односкатных построек представляло печальное зрелище. Здесь имелись три гостиницы. Две были деревянными развалюхами, а третья — двухэтажным глинобитным строением с пятью крошечными комнатами без кроватей на верхнем этаже. Управляющий глинобитной гостиницы обременил себя тремя рваными одеялами, которые бросил на пол в одной из комнат, и жестами пригласил войти. Нашу комнату от соседней отделяло четыре доски от пола до потолка, между которыми были огромные щели.

Через дорогу, там, где стояли навесы, мне удалось пополнить список продуктов, не считая риса и компонентов дала, на четыре пункта: лимонад, крутые яйца, хлеб и мандарины. Купленного хватило бы не только на сегодняшний обед, но и на завтрак с ленчем. Мы рассчитывали попасть в Катманду на следующий день в полдень.

В окружении огромных корзин с навозом мы с Джеффом сидели рядом с гостиницей за столом и закусывали, высматривая-поджидая, когда появится Ларри. Оттуда просматривался один километр дороги. К десяти почти стемнело, а Ларри не появился. Когда мы уже решили отправляться за ним, на дороге обозначился его силуэт. Двигался он с трудом, вихляя из стороны в сторону, и я кинулась на окраину посёлка, чтобы встретить.

Я провела его наверх в нашу комнату, и мы сели вместе на одеяла. Стараясь смотреть не слишком пристально, я видела его дрожащие руки, неловко обращавшиеся с едой и лимонадом, которые перед ним стояли. Всё лицо было равномерно серым. Кожа на ощупь оставалась прохладной, но лоб покрыла испарина, а руки были влажными. Только теперь я заметила, как сильно он исхудал. Он терял вес постепенно, начиная с Нью-Дели; но, похудев за последние три дня ещё на семь фунтов, превратился в скелет. Когда он начал говорить, голос у него то и дело пропадал, как будто ему не хватало дыхания.

— После того как вы с Джеффом уехали, я проспал на траве рядом с велосипедом, ох, не помню точно, минут пятнадцать — двадцать, наверное, прежде чем сел на велосипед снова. Сначала со мной всё было о'кей, а потом я столкнулся с этим жутким склоном. Почти сразу, как я стал подниматься, мой желудок скрутило, а голова закружилась и начало тошнить. Понятия не имею, сколько я проехал в таком состоянии. Думаю, с километр или около того. Во всяком случае, следующее, что я могу вспомнить с того момента, как почувствовал себя совершенно больным, так это свой подъём из придорожной канавы.

Открыл глаза, рядом мужчина, который меня трясёт, чтобы привести в сознание. Он выглядел по-настоящему перепуганным. Рядом с ним был маленький мальчик, и когда малыш заметил, что я пришёл в себя, закричал: «Хелло! Хелло! Хелло!» Это заставило меня надолго призадуматься над тем, где, чёрт возьми, я оказался. От слабости я с трудом мог сесть. И знаешь, хотя я окоченел, но почувствовал, что взмок как никогда. Мальчишка продолжал кричать «хелло», мужчина всё так же меня тряс, и наконец до меня дошло: я потерял сознание, когда ехал, и свалился в канаву! Ты можешь поверить? Я действительно отрубился! Думаю, я был сегодня гораздо слабее, чем представлял. К тому времени, как очнулся, сильно стемнело, значит, без сознания я пробыл довольно долго. Хорошо, что этот мужчина шёл мимо!

Они помогли мне подняться и жестами показали, что до перекрёстка впереди недалеко. Но скажу тебе одну вещь: я чертовски боялся снова потерять сознание, прежде чем доберусь сюда. Я нажал на педали, всё тело окоченело и дрожало, а слаб я был, как никогда. Невероятно, но я здесь. Всю дорогу я громко пел в надежде, что это поможет мне не потерять сознание, и старался сосредоточиться на том, что осталось проехать один-два километра. Вот кошмар! Хвала Господу и перевалу с мандаринами! Мне казалось, что никогда не доеду!

Ларри попытался поесть ещё немного, потом надел наушники, чтобы не слышать тяжёлого туберкулёзного кашля Дедушки из соседней комнаты, и уснул на десять часов. Утром руки у него уже не дрожали, но лицо оставалось по-прежнему серым, а на теле появился целый букет зудевших красных пятнышек. У меня они тоже были — от постельных клопов. Их было полно в одеялах, и всю ночь они пировали на наших тёплых невинных телах.

Утром кашель у Дедушки усилился. Пока его семья, Джефф, Ларри и я завтракали за столом на улице, он спустился вниз, завернувшись в одеяло, и вышел в огород для очистки кишечника. Поскольку большинство овощей в Непале удобряются человеческими фекалиями, мы с Ларри убедились, что надо подвергать горячей обработке все купленные овощи и держаться подальше от лука-латука.

После завтрака мы втроём отправились по дороге вверх через перевал — узкой тропе из почвы и грунта, которая с одной стороны обрывалась на глубину в несколько футов. В отдельных местах дорога была перекрыта строительными рабочими: взрослые мужчины и мальчишки убирали камни по одному, вручную, и складывали их в соломенные корзины, стоявшие у края дороги. Из-за дорожного полотна и крутизны подъёма приходилось двигаться медленно и занудно, и, чтобы проехать шесть миль до вершины перевала, нам потребовалось почти два часа. Первые две мили мы боролись с «американскими горками» из глины и камней.

Где-то посередине мы наткнулись на молодого голландца, остановившегося на краю дороги. Он тщательно обследовал свой тяжёлый, односкоростной «хироу», индийского изготовления, который приобрёл в Катманду и на котором надеялся проделать весь путь до Шри-Ланки. К багажнику была прикреплена большая жестяная коробка с его пожитками, а на руле болтались три алюминиевые фляжки.

— Проблемы с машиной? — спросил его Джефф.

— Какие-то неполадки с управлением,— ответил парень. Как большинство голландских туристов, он бегло говорил по-английски.— Чертовски трудно на поворотах.

Ларри спустился с велосипеда, осмотрел и покрутил его передние вилки.

— Дьявол! Похоже, здесь нет ни одного подшипника,— воскликнул он.

Голландец пожал плечами.

— Я тоже так думаю,— сказал он.— Но продавший его мне непалец утверждал, что проверял и нашёл их в отличном состоянии. Но сказать по правде, ехать дальше с такими поворотами — полное самоубийство. Каждый раз, когда наезжаю на ухабы — а их полно на этой дороге,— велосипед меняет направление, тормоза заклинивает, а переднее колесо без конца виляет. Мне страшно спускаться с этой горы. Не помню уж сколько раз я едва не перелетал через край. Но, чёрт побери, если ты переедешь бордюр здесь, в этих горах, то хана, сайонара и так далее!

— Слушай, мне ужасно жаль, но мы не сможем помочь тебе с управлением,— извинился Ларри.

— Да ладно, всё о'кей. Чёрт возьми, понятия не имею, почему я решился купить этот гроб, хотя всё время чувствовал, что с ним что-то не так. Надеюсь, что если доберусь до Индии, то обойдётся. Внизу должна быть равнина, и говорят, там много дорог с покрытием. Во всяком случае, питаю надежду, что в какой-нибудь индийской мастерской найдутся подшипники для фиксации вилок. Мне просто необходимо любым способом отсюда выбраться!

Ему тоже пришлось вблизи столкнуться с мёртвым телом, когда он достиг моста в нижней части «американских горок». В начале подъёма на перевал, когда Джефф, Ларри и я подъезжали к мосту, движение застопорилось на протяжении полукилометра. Мы пробрались между грузовиками и автобусами в начало колонны и увидели, как пустой автобус медленно движется по мосту. Все пассажиры вышли оттуда до начала переезда и ждали у края моста. У всех на лицах было написано сильное волнение. Группа мужчин направляла автобус, так чтобы левая сторона моста оставалась свободной.

— Левая часть моста, должно быть, обрушилась,— предположил Джефф, осмотревшись.

Сказать точно, что произошло, было трудно, так как из-за стоявшей перед нами толпы левой стороны моста видно не было.

Когда автобус наконец перебрался через мост, регулировщики показали пассажирам, чтобы те переходили, и мы втроём тронулись за ними следом. Я ехала первой. Двигаясь по мосту, я взглянула на то пятно, которое автобус так старательно объезжал, думая, что увижу, насколько повреждён мост. Голова человека лежала в луже его собственной крови. Крови было много, и я поняла, что человек мёртв. Слишком потрясённая, чтобы проехать мимо, я остановилась. Хаотически проносились мысли. Почему никто не убрал тело с моста? Как он погиб? Может, ехал на крыше автобуса и забыл пригнуться, когда автобус въехал на мост, и одна из поддерживающих перекладин разбила ему голову. Но почему его не отправили в госпиталь в Катманду?

Ларри заорал, чтобы я двигалась дальше, и, стараясь не смотреть на тело, я проехала мимо. Только через два дня мы узнали, почему никто не сдвинул тело мужчины. Объяснил нам это непальский бизнесмен, с которым мы встретились в кафе в Катманду.

— Они не хотели подвергать душу мужчины осквернению. Мы верим: если кто-нибудь после твоей смерти, кроме врача или членов семьи, притронется к телу, то душа осквернится,— сказал он.— Поэтому люди так старались его не касаться. В прошлом существовал также обычай, согласно которому индийские женщины в Непале совершали обряд самосожжения. Когда умирал муж, жена должна была подвергнуть себя кремации вместе с ним и тем самым выразить ему свою преданность.

К тому времени, как мы втроём достигли высшей точки перевала в Катманду, Ларри выглядел таким бледным, словно мог в любой момент упасть. Джефф же, напротив, разве что не летал.

— Честное слово, не припомню, когда ещё я чувствовал себя так чертовски хорошо! — кричал он.— Этот тетрациклин — чудодейственное лекарство, точно. Да-с, сэр, я чувствую себя совершенно прекрасно! Мы здесь и взобрались на перевал. Мы видели грандиозное зрелище Гималаев — все эти заснеженные пики, взметнувшиеся над горными цепями. На почте в Катманду меня дожидается груда писем; а лучше всего то, что, хвала тетрациклину, теперь мне можно с нетерпением дожидаться встречи со всеми этими морковными кексами, энхиладас и филе-миньон!

— Филе-миньон? О чём это ты, чёрт подери, говоришь? — хотелось знать Ларри.

— Я имею в виду пирожные и энхиладас. Очнись, ты забыл, куда попал? Это Непал. Вспомнил? Непал, рис и дал. Если ты воображаешь, что найдёшь всю эту чепуху непонятно где, значит, у тебя начались галлюцинации.

— Скажи, Джефф, откуда ты вообще знаешь, как выглядят энхиладас? — спросила я.— У вас же в Новой Зеландии их нет, не так ли?

— Это верно, никогда не видел. Понятия не имею, как они выглядят. Но, как только окажемся в Катманду, непременно попробую. Там полно всякой всячины вроде пирогов, кексов и пиццы!

— Да? Ладно, если я больной, то ты просто свихнувшийся новозеландец,— проворчал Ларри во время очередного визита в кусты.— Кексы и мясо!! Парень впал в детство!

— Ну хорошо, раз вы оба думаете, что я чокнулся, посмотрите сюда.

Джефф порылся в своей рулевой сумке и достал тонкий, в бумажной обложке, туристический проспект по Непалу. Он полистал его, пока не нашёл, что хотел, и протянул книжку мне.

— Читай,— сказал он.

Я прочла, и бросившиеся в глаза слова немедленно вызвали у меня выделение желудочного сока: вегетарианская пицца с цветной капустой, горохом, помидорами, луком и сыром; хрустящий яблочный пирог; ореховые кексы; мясо под грибным соусом; рагу из мяса с овощами; шоколадный пудинг и действительно морковный кекс, энхиладас и филе-миньон.

Согласно путеводителю, Катманду, столица одной из беднейших и отсталых стран мира, где большая часть населения существовала почти исключительно за счёт риса и дала, обладал одной из богатейших коллекций кондитерских и ресторанов. В брошюре перечислялись индийский, тибетский, китайский, американский, мексиканский, итальянский и французский рестораны. Там были «К.С. Мистик-бар», ресторан «Домашняя кухня» и магазин «Сладкий пирог».

— Здесь говорится, что многие рестораны и кондитерские возникли, когда в Непале остались, отслужив, некоторые волонтёры Американского Корпуса Мира,— разъяснил Джефф.— У всех иностранцев, побывавших в Катманду, пользуются популярностью дешёвые ганджа и грибы. Иностранные путешественники и альпинисты, прилетающие в Катманду, останавливаются на время в городе для организации подъёма в горы, так что здесь большой спрос на привычную родную пищу. Надо думать, после нескольких недель путешествия на рисе и дале любой готов прикончить прорву пирогов, кексов, бифштексов, пиццы и всего остального. В книжке сказано, что самые дешёвые кондитерские магазины находятся там на Пиг-аллее и около Фрик-стрит. На Фрик-стрит ганджа вывешивают из окон. Множество дешёвых мест, где можно остановиться, и забегаловок.

Первое, что мы сделали, прикатив в Катманду 7 декабря,— отправились прямиком на почту. Непал был главной базой для почтовой корреспонденции Джеффа, который не получал писем из дома с тех пор, как отбыл из Европы, и он ушёл с толстой пачкой. Мы с Ларри никого не просили писать в Катманду; писем можно было не ждать вплоть до Новой Зеландии.

Увидев груду писем, полученных Джеффом, мы осознали, что проведём рождественские праздники в Непале и Таиланде в одиночестве, в окружении сдержанных индуистов и буддистов, вдали от традиционных семейных встреч, без единого слова от родных и друзей, и почувствовали застарелую тоску по дому. Стоя рядом с почтой в Катманду, мы оба ощутили страстное желание вернуться домой, в особенности Ларри.

Едва мы вышли из здания, я бросилась обратно и спросила клерка на всякий случай, нет ли почты для Ларри и меня. Невысокий смуглый непалец, одетый в широкие брюки, пуловер и цветастую кепку, которые носят многие непальские правительственные служащие, порылся на стеллаже в ячейке на «С», улыбнулся и протянул мне письмо. Оно пришло от Кристины. В Лондоне, когда мы виделись с ней последний раз, она с волнением говорила о прекращении велопробега и возвращении к комфортной жизни в Америке.

«Наверное, уже наступит Рождество, когда моё письмо дойдёт (и если вообще дойдёт) до тебя,— писала она.— И я знаю, ты затоскуешь по дому, поэтому, думаю, важно, чтобы ты знала: я переменила решение насчёт возвращения домой. Ты должна знать: я собираюсь продолжить. Похоже, все здесь озабочены только приобретением вещей — домов, машин, телевизоров, стереосистем. Каждый говорит о своей работе, о том, сколько зарабатывает и что потом купит, и т.д. Но что меня по-настоящему бесит, так это когда они начинают выражать недовольство по поводу таких вещей, как цена на бензин; а ещё — КАЖДЫЙ ЕЗДИТ НА МАШИНЕ ВЕЗДЕ. Никому не приходит в голову сесть на велосипед и сэкономить бензин, даже если надо проехать всего квартал. После поездки по Алжиру, насмотревшись на бедность большей части тамошнего населения, мне трудно испытывать особую симпатию к людям здесь, когда они жалуются на то, что не могут сэкономить достаточно денег для покупки супершикарного цветного телевизора или микроволновки, которую видели в витрине магазина с месяц назад.

Так вот, заявляю следующее: я не заметила, как проста жизнь в дороге, и завидую вам обоим. Не могу поверить, что упустила возможность проехать через Гималаи только оттого, что устала от жары и грязи. Многие из нас, американцев, по-настоящему испорчены, правда? Продолжайте. Поверьте мне, вы будете счастливы, сделав это!»

От письма Кристины стало полегче, и наша решимость устояла. Я сложила письмо в рулевой ранец, и с почты мы втроём поехали в отель, который нам рекомендовали в Покхаре, отель «Шакти». Свободным там оказался только один номер на двоих, за тридцать две рупии; мы с Ларри его заняли, а Джефф нашёл себе комнату в отеле вверх по улице.

— Держу пари, небось рады от меня избавиться и побыть хоть на время наедине,— ухмыльнулся Джефф.— Следующие два часа я буду заниматься чтением своих писем и перечту их раз по сто. Потом, попозже, я вернусь сюда, заберу вас обоих, и мы потрясём своим аппетитом ничего не подозревающий Катманду!

Джефф вместе со своим путеводителем оказались совершенно правы в отношении ресторанов Катманду. Во множестве разбросанных по городу ресторанов иностранцы набивали рты и обсуждали свои поездки, восхождения, болезни — оценивали грибы и гандж и говорили о кризисе с заложниками в Иране. Совершенно удивительно, но даже хиппи из Европы, которые обычно с отвращением воспринимают всё, что символизирует американское правительство и американское общество потребления, выступали против иранских террористов.

Посещавшие обычно «К.С. Мистик-бар» иностранцы, в основном американцы, австралийцы, новозеландцы и англичане, были состоятельнее бедных туристов. Потерпевшие крушение — безразличные ко всему и осевшие в Катманду наркоманы — жили в другой части города, группируясь вокруг Фрик-стрит и Пиг-аллеи. Там были очень низкие цены, но в ресторанах можно было заполучить буквально гулявшие среди иностранцев гепатит и амёбную дизентерию. В Катманду на Пиг-аллее, грязной, покрытой навозом, дохлыми крысами и человеческими экскрементами улице, обслуживали тех, кто не брезговал есть и пить из посуды, помытой скверной водой из-под крана после возможного носителя опасной инфекции.

Не переутомляясь и потребляя вегетарианскую пиццу, мясо, рагу, шоколадные кексы и шотландское виски, Ларри, для которого еда всегда была на первом месте, феноменально быстро восстановился за несколько дней. «К.С. Мистик-бар» находился всего в двух кварталах от нашего отеля, и Ларри отправлялся туда по меньшей мере один раз в день, чтобы расправиться за двадцать пять рупий с огромной порцией филе-миньон, картошки и тушёных овощей.

В отличие от Ларри, мне, когда пришло время ресторанов, повезло меньше. Конечно, я знала, что с моим слабым желудком следовало бы их избегать, но устоять было невозможно. Первые четыре дня, проведённые в Катманду, я ела всё, что хотела. Но в одно прекрасное утро пришлось проснуться с воспалённым желудком, режущими болями в животе и поносом. В таком состоянии я провела в Катманду оставшееся время, т.е. всю следующую неделю, а приступы повторялись потом до конца путешествия. Лишь почти год спустя мне удалось наконец от них избавиться.

Первое, что поразило нас в Катманду,— это грязь. Дохлые крысы в навозе, отбросах и экскрементах, лужи из мочи священных коров и дети, плескающиеся прямо на улицах и в переулках. Прогуливаться в ранние часы по городу, когда непальцы выполняют свой утренний ритуал отхаркивания, отплёвываясь и сморкаясь из спален на тротуары под окнами, следовало с осторожностью. Время от времени приходилось увёртываться от рвотных масс.

Но если забыть о грязи, Катманду был экзотическим и пленительным городом, пребывавшим в состоянии постепенного упадка. Вдоль его улиц, где было полно непальцев, индийцев, тибетцев, шерпов, китайцев, светлокожих западных людей, рикш и велосипедов, стояли старинные деревянные здания замысловатого стиля с балконами. Дверные проёмы и оконные карнизы были отделаны фигурками божеств, растительным орнаментом и арабесками. Узкие проходы между зданиями открывались в маленькие тёмные внутренние дворики витиеватых индийских и буддийских храмов, украшенных цветочными гирляндами. Храмы и ступы [19], а также знамёна переполняли улицы, перекрёстки, внутренние дворы и главные площади. А на вершине холма, всего в нескольких километрах от городского центра, каждому был виден храм Свайамбу, храм обезьян, царивший над городом, его населением и долиной внизу.

Центральные улицы Катманду заполняли красочные овощные и фруктовые базары. Стоявшие по краям проезжей части лавки были забиты серебряными украшениями ручной работы, набивными шёлковыми тканями, тибетскими коврами ручного изготовления, непальскими ножами кхукури, молитвенными бубнами и традиционной одеждой.

Первые два дня мы с Ларри потратили на получение виз в Таиланд и приобретение билетов на самолёт до Бангкока. Поскольку Бирма и восточные штаты Индии были закрыты для иностранных туристов, мы были вынуждены перебираться из Непала в Таиланд самолётом. Оставшиеся дни мы занимались исследованием Катманду и района до китайской границы.

Когда выдавалось безоблачное утро, мы проезжали на велосипедах двадцать — тридцать миль в сторону Китая, оставляли свои велосипеды в деревне и поднимались на окрестные горы. Если облака не собирались, то зрелище оттуда открывалось потрясающее. С одной из горных вершин нам удалось увидеть Гималаи на протяжении ста пятидесяти миль, включая и внушающую страх Сагарматху — Эверест.

За два дня до того, как мы запланировали покинуть Непал, у меня случился такой сильный приступ тошноты от чего-то съеденного в «К.С. Мистик-баре», что мне было не до велосипеда или пеших прогулок, включая и прогулки по городу. Утро я провела, сидя в зелёном внутреннем дворике. Там-то я и встретила Салли, остановившуюся в отеле англичанку. Салли выглядела на сорок с небольшим, каштановые волосы до плеч, широко расставленные глаза; она была одета в широкие брюки и свитер с длинными рукавами.

До прошлого года Салли жила в Бангкоке вместе с мужем Дикси, который там работал. Потом, в поисках религиозной общины, которая отвечала бы её душевным устремлениям, она отправилась в Индию, чтобы уяснить для себя, что представляют собой разновидности ашрама. В какой-то мере она нашла, что хотела, в ашраме в Южной Индии, которым руководил, сочетая в своём учении католицизм с индуизмом, священник-бенедиктинец Бид Гриффинс. Последние несколько месяцев Салли провела в ашраме Гриффинса. Она приехала в Непал встретиться с мужем, который прилетал из Бангкока через несколько дней, они намеревались недели три попутешествовать по Гималаям, а потом вместе вернуться в Таиланд.

Когда я вошла во внутренний дворик, рядом с Салли сидела Титсен, девушка из Голландии. Титсен, как оказалось, отправлялась посетить те же ашрамы, где побывала Салли.

— Я знаю, ты собираешься в Пуну,— пожала плечами Салли.— Но должна сказать тебе, Титсен, что этот мужчина показался мне ненормальным и очень опасным. Себя он называет Бхагван, что в переводе означает Господь Бог, разъезжает повсюду в «роллс-ройсе», и все при встрече с ним должны кланяться.

Я поняла, что Салли имеет в виду Радж Ниша. Данная ею характеристика подтверждала пересуды, которые я слышала о нём на стоянке в Нью-Дели.

— Конечно,— продолжала она.— Вместе с десятками тысяч других людей из западных стран я тоже побывала в Пуне в поисках идеального гуру. После всего, что я о нём слышала, мне захотелось его увидеть. Ну, скажу откровенно, желания там остаться у меня не появилось. Обилие свободной любви и запугивание вызвали у меня отвращение. Но, понимаешь, я решила остаться там до утра следующего дня, чтобы побывать на собрании, которым должен был руководить Радж Ниш.

Он прибыл на утреннее сборище в своём «роллс-ройсе», и все перед ним склонились. С места в карьер он начал говорить о Матери Терезе. Ему было крайне неприятно, что ей вручили Нобелевскую премию, и, стоя прямо там, он обозвал её сексуальной извращенкой, получающей удовлетворение от прикосновения к прокажённым.

⇐ Предыдущая14151617181920212223Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: