 |
Благодарности 6 страница
|
|
|
|
Мы почти час просидели под палящими лучами солнца, ожидая, когда будут готовы двинуться в путь остальные грузовики колонны, и меня всё это время просто выворачивало наизнанку. Было необходимо ехать в конвое, потому что движущаяся в одиночку машина, особенно джип, в котором могут ехать сержанты или офицеры, – идеальная мишень для засады. Конвои с бронированными транспортными средствами и тяжелым оружием гарантировали защиту таким транспортным средствам-одиночкам, как наш. Был также большой риск, что одинокая машина, едущая по дороге, могла напороться на мину, и это сделало бы её пассажиров уязвимыми для нападения превосходящих сил противника, а то и привести к смерти от отсутствия необходимой медицинской помощи. И всё же тем утром в моей голове настойчиво звучал какой-то внутренний голос, который кричал мне: «Езжай один, не жди больше ни минуты! » Я поделился своими мыслями с двумя другими офицерами из моей команды, знающими меня достаточно хорошо, чтобы не спорить. Я завёл джип, выехал из колонны и, сорвавшись с места, подлетел к шлагбауму, где нас остановила Военная Полиция. Я предъявил им удостоверения офицеров разведки и приказал поднять шлагбаум. Так мы возглавляли Маршрут 19, и целых двадцать минут ехали перед конвоем в клубах дорожной пыли.
Я хотел было сказать, что в тот день ничего не произошло, только тогда надо уточнить: с нами ничего не произошло, чего нельзя сказать о колонне, в составе которой мы должны были следовать. К востоку от Кхе, приблизительно в 13-14 километрах от него, там, где дорога петляет, напоминая американские горки, все транспортные средства, особенно большие грузовики, должны были замедлять ход до 10 километра в час и даже меньше, чтобы вписаться в повороты. К тому же дорога на продолжительных участках круто падала вниз как раз перед поворотами, а затем длительный промежуток пути резко взбиралась вверх, за чем немедленно следовал ряд поворотов. Северовьетнамские солдаты поставили в горах четыре тяжелых миномета, жёстко контролируя дорогу в местах поворотов. Вся дорога возле горы была пристрелена: и верхние, и нижние её точки. Когда мы проезжали мимо на нашем одиноком джипе, вьетнамцы мудро не обнаруживали свою засаду, решив, что автомобиль-одиночка с тремя пассажирами – незавидная цель. Вместо того чтобы обстреливать нас, они поджидали конвой, который должен был проехать минут через двадцать после нас. Вьетнамцы позволили конвою продвинуться по серпантину, сделать поворот и начать крутой подъем. Но как только колонна достигла высшей точки подъема, которая была хорошо пристрелена, миномётный огонь поражает головную машину с реактивно управляемыми гранатами RPG, одновременно поражая едущие за ним транспортные средства, заманивая конвой в срединную ловушку, которую они и обстреляли тяжелым миномётным огнём. Само собой разумеется, нам не понадобилась хитроумная электроника, чтобы понять, где сосредоточена основная часть армии Северного Вьетнама. Оставалось только оглянуться и увидеть клубы черного дыма. Это была смертельно опасная засада, и мы, конечно, попали бы в неё, если бы не голос, который я услышал.
|
|
|
Это только один пример из многочисленных случаев интуитивного знания. Их было так много, что более-менее близкие ко мне люди начали подражать мне в моих действиях. Если в базовом лагере мне хотелось в течение парочки ночей отсидеться в бункере, он тут же оказывался подозрительно переполненным людьми, идущими за мной следом.
Непосредственно перед моим приездом в Юго-Восточную Азию, я видел сон, в котором мне представилась моя смерть. В самый момент гибели возникла сияющая белая вспышка света, и я знал, что я мертв, что я убит. Но смерть моя была достойной. Я умер, с честью выполнив свой долг. Почему-то смерть воспринималась мной как должное. Из этого сна я знал, что, вероятно, погибну от артиллерийского снаряда, гранаты или миномётного выстрела, разворотившего землю у меня под ногами. Кроме того, сон дал мне понять, что смерть на поле боя – правильная смерть, умереть солдатом не так уж плохо. Как бы то ни было, у меня не было плохого ощущения от этого сна. Я поделился им с самыми близкими своими друзьями и коллегами. В отличие от меня, они восприняли этот сон совсем не так благодушно, как я. Много раз посреди перестрелок, несмотря на свист пролетающих мимо пуль, я, не кланяясь, обходил позиции с приказом удерживать плацдарм. И все смотрели на меня не то как на отчаянного храбреца, не то как на окончательно спятившего человека. Я же не был ни тем, ни другим. Я точно знал, что от пули не погибну. В 1968 году во время наступления, совпавшего с вьетнамским Новым Годом, один из моих друзей был ранен при попытке пересечь открытую местность. Я остановился, чтобы прикрыть его своим бронежилетом, а затем тянул его за бронетранспортёром APC. Это было подобно работе в улье, только вместо пчёл жужжали пули. Нет, в этом не было ничего от храбрости – просто я уже знал, как мне суждено умереть. А вот когда враг обстреливал нас минометами или 122-миллиметровыми ракетами и гранатомётами, то вы бы не нашли около меня ни одного человека – я всегда находился в гордом одиночестве: никто не хотел стоять рядом со мной!
|
|
|
Когда я был совсем маленьким, казалось, я знал некоторые вещи, которые не мог знать. Моя бабушка говорила мне, что это называется чувство жучка. Она сказала так:
– Это точно так же, как жучки безошибочно находят воду и пищу, как насекомые находят тебя в темноте.
С другой стороны моя мать говорила:
– Не слушай бабушку. Всё это глупости. Если люди услышат, что вы говорите о звучащих в голове голосах, то они будут думать, что вы просто сумасшедшие.
**
Дальновидящий 001, проект «Звёздные Врата»
Кто-то однажды сказал, что история всегда пишется победителями, но это не всегда верно в том случае, когда история пишется солдатом. Солдаты понимают, что в их службе главное не победа или поражение, а выбор необходимого или единственно правильного в возникающих обстоятельствах поведения. Солдаты иногда принимают решение, которое в определённый момент времени могло бы показаться неадекватным при сложившихся условиях, но абсолютно обоснованным их опытом и знаниями, накопленными за годы, когда опасность ходила за ними по пятам. Они просто знают, что поступить надо именно так, а не иначе и действуют в соответствие с этим внутренним убеждением.
|
|
|
Мне приходилось принимать подобное решение в конце 1977 года. Уверен, что в определённые моменты своей жизни, мои коллеги, пишущие эту книгу, сталкивались с такими ситуациями, когда им приходилось принимать решения, которые можно назвать интуитивными.
После десятилетней службы за границей – в Европе и на Дальнем Востоке, а также 27 месяцев работы в Юго-Восточной Азии, меня, как старшего ворент-офицера Армии Соединенных Штатов, назначили в Штаб Разведывательного Управления Службы Разведки и Безопасности США, который находится в Эрлингтоне, штат Виржиния. Решение о моём переводе в штаб, где я служил и техническим консультантом, и по своей военной специальности, было принято Главнокомандующим. В мои обязанности входило управление сбором разведывательной информации как с помощью людских ресурсов, так и автоматическими аппаратами на территории Континентальных Соединенных Штатов, а также за границей: в Европе и на Дальнем Востоке. В этой должности на меня была возложена ответственность за всё тактическое и стратегическое оборудование, включая авиацию и транспортные средства, развитие новых передовых технологий, апробацию текущей технологии, а также планирование, поддержка и обслуживание, финансирование и обучение персонала. Кроме того, меня попросили выполнять обязанности руководителя международных и внутренних переговоров по заключению соглашений в поддержку шести уровней национальных спецслужб и проводить прямые консультации с начальниками армейских штабов разведки в Пентагоне. Это была потрясающая должность и исключительная ответственность, в сравнении с которой мерк весь мой прежний послужной список – по крайней мере, я тогда думал именно так. До этого назначения я был консультантом Службы Безопасности в одной из крупнейших в мире зарубежных разведок; участвовал в антитеррористических и контрразведывательных операциях в США и за границей; был командиром отряда в двух отдаленных разведывательных центрах; работал в службе спасения в воздухе и на море, служил в разведке большого диапазона, был руководителем Сил быстрого реагирования и снайпером в районе боевых действий, но чувствовал, что мне этого мало, главное - впереди.
|
|
|
Самый разгар Холодной войны. Я только что возвратился из инспекционной заграничной поездки по многочисленным разведывательным центрам и был завален работой. Именно тогда я получил сообщение, в котором меня просили зайти на беседу в кабинет на третьем этаже штаба. Это произошло в не самый лучший для меня момент. Через четыре часа должна была состояться встреча по бюджетным вопросам, к которой я был недостаточно подготовлен. Так что перспектива незапланированной беседы непонятно с кем меня не осчастливила.
Когда я вошел в комнату, там меня уже поджидали двое мужчин в гражданской одежде. Они показали удостоверения агентов контрразведки и попросили, чтобы я присел. По личному опыту я знал, что это обычно означает неприятность. Я сел, настороженно глядя на моих собеседников. Они были слишком дружелюбны, и это усилило мою настороженность: я был на чеку в ожидании какого-то подвоха. Мужчины сказали, что они проводили анкетирование и разговаривали с элитой штаба. Моя кандидатура была названа Командующим и моим непосредственным начальником, человеком открытым и не боящимся высказывать своё мнение. Я только утвердительно кивнул. Помнится, меня заботил вопрос, не было ли в комнате спрятано записывающее устройство. Один из контрразведчиков спросил меня, что я думаю о теме, которую можно назвать «паранормальные явления»?
Вспоминается, что меня прошиб пот. Мысли унеслись в прошлое, и память высветила множество случаев из моей военной карьеры, особенно из Вьетнама, которые казались давно и навсегда забытыми. Никто никогда не называл их паранормальными, но, без сомнения, именно таковыми они и являлись. Может быть, как раз эти случаи и интересовали тех, кто пригласил меня на беседу?
Эти промелькнувшие в мозгу воспоминания и заставляли теперь меня, сидящего в комнате с этими двумя мужчинами из Подразделения Контрразведки Службы Разведки и Безопасности США, покрыться испариной. Поэтому я и кивнул утвердительно головой, когда они спросили меня, знаю ли я, что означает слово «паранормальное». Один из беседующих со мной слегка улыбнулся, и я занервничал. Мне не давал покоя вопрос: что они знают о моей жизни? Какие факты моей биографии им известны? Человек, сидящий справа от меня, лейтенант Фредерик Этуотер открыл свой портфель и, перевернув его вверх дном, вывалил на стол груду бумаг, разложив их передо мной. Часть этих бумаг представляла собой секретные материалы, полученные со спутников стран коммунистического блока. Много было газетных и журнальных вырезок, а также ксерокопий статей из книг. Все эти многочисленные материалы затрагивали во всех мыслимых и немыслимых аспектах тему паранормального: от Большой Ноги, отпечаток которой был найден на северо-западе Америки, до телепатии.
|
|
|
Другой человек, назвавшийся майором Скотти Уэттом, внешне демонстрировал ироническое отношение к предмету разговора и казался открыто враждебным ко мне. Усмехаясь, он спросил меня:
– Вы, конечно, не верите во все эти сказки, не так ли?
Я дал ему честный ответ: я не знаю, как относиться к содержанию всех этих бумаг, так как мало знаю о предмете. Он же предложил мне просмотреть лежащий передо мной материал, чтобы изучить его получше, а они тем временем сходят выпить по чашечке кофе. Когда они вышли из комнаты, я тщательно просмотрел бумаги. Это была очень старая подборка. Первая статья, которую я выудил из кучи бумаг, была публикация о Карле Николаеве, эксперимент с которым проводился, по-моему, в 1966 году. О нём много писали в России. «Передатчик» был в Москве, а сам Николаев, «приёмник», находился в Новосибирске, на расстоянии почти в три тысячи километров. Это был первый эксперимент из целого ряда опытов, в которых передатчик и приёмник располагались на расстояниях от нескольких километров до нескольких тысяч километров, и, в конечном счете, этот опыт вошёл в историю, так как ознаменовал собой огромный скачок интереса к вопросам парапсихологии в Советском Союзе. Николаев утверждал, что приобрёл свои способности, благодаря напряженному обучению, и он был настолько убедителен в демонстрации своих возможностей, что получил исключительные привилегии от Коммунистической партии – частный дом, большую зарплату, автомобиль, модную одежду и другие льготы, не доступные для обычного гражданина. Конечно же, из-за последнего предложения, этот документ и был засекречен.
Я провел в одиночестве не очень долго, прочитав многие из самых коротких статей и бегло просмотрев объёмные документы. Офицеры возвратились приблизительно через 45 минут, с чашечками кофе в руках. Я про себя отметил, что мне они кофе не принесли. Этуотер, не будучи особо доброжелательным, по крайней мере, не был и враждебен ко мне. Он спросил, нет ли, по моему мнению, в этих лежащих передо мной на столе материалах некой угрозы. Этот вопрос застал меня врасплох, и я, восприняв его серьёзно, не торопился отвечать. Уэтт же требовал от меня немедленного ответа. Он был явно враждебно настроен, и идеи, изложенные в статьях, кучей лежащих перед нами, вызывали в нём отвращение, словно это куча коровьего дерьма, в которое он невзначай вляпался. После глубоких раздумий я сказал:
– Да, я действительно думаю, что в этих материалах просматривается потенциальная угроза, хотя определённой уверенности в серьёзности её у меня нет, но, я думаю, что кто-то должен изучить всё это и попытаться, по крайней мере, определить серьезность исходящей угрозы и то, насколько уязвимы мы в этом плане.
Я не спрашивал себя, верят ли они мне или нет, я думал о том, что они, наверное, воспринимают меня сейчас как человека, слегка тронувшегося умом. Они поблагодарили меня за уделённое им время и кивнули на дверь, явно давая понять, что мне пора уходить. Когда я уже подошёл к выходу, Уэтт откашлялся и напомнил мне, что я подписал соглашение неразглашения и не должен ни с кем обсуждать этот разговор. Когда он говорил это, на его лице появилась улыбка, которая была из разряда узнаваемых мной гримас. Это та самая улыбка, которая появляется на лице человека, который, имея с вами дело, уверен, что вы просто притворяетесь и подшучиваете над ним. Я вышел из кабинета не менее заинтригованный, чем до того момента, как переступил через его порог.
**
Форт Мид, Мэриленд
Мне позвонили почти три недели спустя. Это был Майор Уэтт. Он сказал:
– Похоже, ваши слова произвели впечатление. Вы будете приглашены для повторной беседы с генералом. Не обсуждайте это ни с кем.
После этих слов он повесил трубку. Час спустя мой непосредственный начальник сообщил, что командир, бригадный генерал Ролья, приказывает мне завтра утром в 9. 00 прибыть в 902 Группу Военной разведки, Форт Мид, Мэриленд.
На следующее утро я уже входил в маленький офис в форте Мид. Здесь меня снова встретили Этуотер и Уэтт в гражданской одежде. На сей раз они были очень сердечны и менее формальны. Офицеры улыбнулись, пожали мне руку, предложили кофе и пригласили поудобнее расположиться в кресле. Меня снова попросили подписать ещё более строгую бумагу о неразглашении того, что я услышу, и материала, что будет мне показан. Мне сказали, что американская военная разведка располагает неопровержимыми сведениями о том, что есть реальная угроза использования Советским Союзом и другими странами коммунистического блока экстрасенсов для шпионажа за Соединенными Штатами и его союзниками. Меня спросили, верю ли я в такую возможность. Я сказал, что не знаю ответа на тот вопрос, но если такая возможность реальна, то мы должны знать об этой угрозе и всеми силами противостоять ей. В глубине души я понимал, что пси-война вполне реальна, но пока не решался заявить об этом вслух. Думаю, что, если бы я сказал это напрямую, никто бы мне не поверил. Офицеры посмотрели друг на друга и улыбнулись. Они были согласны со мной, рассматривая, как и я, возможное экстрасенсорное воздействие как угрозу – именно поэтому я был с ними в офисе форта Мид.
Уэтт вышел из комнаты, и я провел около часа, беседуя с Этуотером о паранормальных явлениях в моей личной биографии, рассказывая о происходивших со мной событиях. Когда Уэтт возвратился в офис, он держал в руках моё личное дело, которое вручил Этуотеру. Перелистывая бумаги в толстой папке, тот дошёл до маленького коричневого конверта, прикреплённого к внутреннему краю папки. Конверт был запечатан скотчем, и через всю его поверхность проходила диагональная красная полоса, на которой было написано предупреждение: «Вскрыть может только Командующий Службой Разведки и Безопасности США». Я ощутил, как ко мне вновь возвращается былая нервозность, беззаботности словно и не бывало. Этуотер теребил в руках коричневый конверт и вдруг оторвал его от папки.
– Прошу вас не вскрывать конверт, – сказал я. – Здесь написано, что только командующий имеет право читать его содержимое.
Этуотер вопросительно посмотрел на Уэтта, тот, улыбнувшись, кивнул, и Этуотер быстро надорвал конверт. Было очевидно, что они хотели знать обо мне всё, и предупреждение на конверте остановить их уже не могло. Внутри были бумаги, касающиеся некоторых обстоятельств события, происшедшего со мной задолго до этого. То был странный случай, который чуть было не перечеркнул мою карьеру, и теперь, именно в этот определённый момент времени он опять возник в моей жизни. Теперь, мысленно возвращаясь в прошлое, могу уверенно сказать, что это был ключевой жизненный момент, синхронизирующийся со всем, что в конечном счете происходило потом в моей жизни.
**
Околосмертное переживание
В 1970 году, во время одной из моих командировок в Европу, я решил провести уик-энд со своей первой женой в гостинице австрийского города Браунау. Помню, какое было время года, так как было влажно и холодно, постоянно шёл дождь, ранними утренними часами туман окутывал городок. Мы с женой собирались остаться в маленьком пансионе на границе Германии и Австрии на весь уик-энд, а затем мне надо было продолжить свои командировочные дела. Там же, в пансионе, находился один из самых близких в то время моих друзей. Он собирался пообедать в пансионе, а затем отбыть к месту службы. Мы вошли в ресторан пансиона, сели в конце зала и перед обедом заказали напитки. Я сделал несколько глотков. Сразу же после того, как мы сделали заказ, я почувствовал себя плохо. Не желая показать своё плохое состояние своим коллегам, которые обедали тут же, я извинился и вышел из-за стола. Сказав своей жене, что мне нужно немного подышать свежим воздухом и что скоро вернусь, я торопливо покинул ресторан.
Искать мужской туалет времени не было, поэтому я сразу поспешил к выходу. Входная дверь была стеклянной, открывающейся в обе стороны. Помню, в спешке я сильно толкнул стеклянную дверь рукой, она распахнулась, и, проходя через неё, я услышал непонятный треск, похожий на щелчок пальцев. Затем был какой-то провал памяти, и следующее, что вспоминается: я стою на булыжниках дороги, идёт дождь. Дождь был тёплым, он освежил меня, и я почувствовал себя значительно лучше. Протянув руки, чтобы собрать в ладони яростно хлещущий дождь, я был очень удивлён, видя, как струйки, не задерживаясь, проходит сквозь мои ладони. Это зрелище поразило меня. Я наблюдал этот феномен в течение нескольких секунд, пока я не заметил суматохи возле входной двери здания, находящегося передо мной. Там собралась толпа, и я тоже направился туда. То, что я увидел, потрясло меня до глубины души.
Перед зданием на тротуаре лежало моё тело. Моя жена стояла около него и, зажимая рот руками, отчаянно кричала. Друг сидел на мокром тротуаре и, положив моё тело к себе на колени, ударял меня в грудь. После каждого его удара по груди я снова оказывался в своём теле, ощущая сильнейшую острую боль, пронизывающую всего меня. Мне хотелось закричать, чтобы друг прекратить наносить мне удары. Но, каждый раз, как только я начинал кричать, то сразу же выходил за пределы своего тела, и осознавал, что смотрю на себя и наклонившегося надо мной друга откуда-то сверху, вижу оттуда, как он снова поднимает кулак и вновь ударяет меня в грудь. Я отчаянно кричал: «Нет! Не делай этого! » Но друг не мог услышать меня, ведь я был вне своего тела. Он ударил меня снова, и я тут же вернулся в тело, и лицо друга снова было надо мной.
Мысленно я кричал: «Нет, нет, вы должны прекратить это, он причиняет мне сильнейшую боль»! Наконец я перестал входить в своё тело и выходить из него. Я больше не возвращался, я парил над своим телом и наблюдал за происходящим.
Через несколько минут примчался Фольсваген Бентли, и я наблюдал за тем, как моё тело погрузили на заднее сидение и уехали. Я испугался и полетел за ними, пытаясь их остановить. Я летел рядом с машиной, крича, чтобы меня подождали. Я видел, как автомобиль, не замедляя хода, пересёк КПП австрийско-германской границы. Я так и пролетел, не отставая от автомобиля, до самой больницы в Пассау, Германия.
Там я наблюдал, как мой друг нёс мое тело, перекинув его через плечо, от автомобиля до двери службу экстренной помощи и попытался её открыть. Дверь была закрыта. Позже я узнал, что немецкие больницы в то время всегда захлопывали свои двери в 20: 00. Друг начал стучать ногами по стеклянным дверям и колотил в них до тех пор, пока не прибежала медсестра и не отперла двери. Он занёс меня в комнату экстренной помощи и положил на стол, где на мне стали разрезать одежды и втыкать в руки иглы. Очень быстро мне наскучило наблюдать за этим процессом, и я впал в состояние, напоминающее погружение в сон. Я плавно поднялся и ощутил жар, разливающийся сзади по моей шее. Я подумал, что тепло может исходить от интенсивного, неестественно яркого света ламп, установленных в комнатах службы экстренной помощи, которые и жгут мне шею. Я повернулся, чтобы подтвердить своё предположение, и внезапно понесся вниз сквозь темный туннель.
Туннель был заполнен лицами людей. Многие из них были мне знакомы. Это были люди, которых я знал или встречал на протяжении всей своей жизни. Некоторые были мне совершенно незнакомы, люди, которых я не помнил. Многие тянулись ко мне, пытались меня схватить. Одни кричали, другие стонали, некоторые улыбались и смеялись. Это зрелище действовало на меня неоднозначно: что-то казалось ужасающим, что-то, наоборот, несло успокоение, и эти ощущения постоянно менялись. Я закрыл глаза, и вся моя жизнь пронеслась перед моим мысленным взором. Она мелькала передо мной: каждое мгновение, каждое действие, каждое событие, от рождения до смерти. Меня не судили, нет, я не чувствовал никакого осуждения. Это скорее напоминало попытку обзора жизни, оценки её с позиции вопроса: а что если… А что, если бы я уделил этому больше внимания? А что, если бы я больше времени потратил на то? Что, если бы я тогда проявил к этому человеку немного больше уважения? Всё это происходило для того, чтобы я лучше понял, как мои действия сказываются на других людях, и как они же влияли на меня самого.
Вскоре я увидел пробивавшийся ко мне свет. Это был свет в конце туннеля. Сначала слабый, еле мерцающий в темноте, но он вселил в меня надежду. Это приободрило меня, и я стал быстрее продвигаться по туннелю, приближаясь к свету. Ещё мгновение – и вдруг я выскочил из туннеля в очень яркий и теплый свет, который полностью окутал меня. В этот момент возникло чувство завершённости - я ощутил себя целостным. Я знал все ответы на все вопросы, которые я когда-либо задавал себе. Я обрёл мир внутри себя, полное согласие с самим собой. Я знал: теперь я дома. Мне не хотелось больше никуда, мне ничего больше не было нужно. Должно быть, это и есть то, что называют встречей с Богом.
Раздался голос: «Ты пришёл слишком рано. Тебе надо возвратиться». Я ответил: «Нет», но это не имело здесь никакого значения. Снова раздался звук, подобный щелчку пальцев, и сознание вернулось ко мне. Я открыл глаза и тут же сел прямо, словно аршин проглотил. Я был гол и лежал под простынёй в кровати рядом с другим пациентом. Он был испуган моим внезапным движением так, что даже чертыхнулся по-немецки.
Потом я узнал, что произошло со мной в тот момент, когда я тем роковым вечером, выходя из ресторана, сделал шаг к двери. Поскольку я торопился, то с силой толкнул вертящуюся стеклянную дверь. Та сделала полный оборот, и я упал в обморок на тротуар прямо через стеклянную панель. Приступ рвоты был настолько сильным, что в конвульсиях я заглотнул свой язык. Никто не знал, что произошло, а я просто не мог дышать. В 1970 году никто понятия не имел о кардио-пульманальной реанимации, которая существует сейчас. Поэтому естественная реакция на моё состояние – бить по груди кулаком или ладонью. Именно это и делал мой друг, крича, чтобы я дышал. Но, я не мог дышать, так как мой язык перекрыл дыхательные пути. Другу и моей жене потребовалось около 16 минут, чтобы проехать 60 с лишним километров до больницы в Пассау. Так что меня доставили в комнату экстренной помощи с приговором: мёртв по прибытию. Немецкий доктор был очень квалифицированным специалистом и смог вновь запустить мое сердце и восстановить дыхание, но я пробыл в коме более двадцати четырёх часов и, наконец, пришёл в сознание рано утром на третий день после происшествия.
Я посмотрел на немецкого пациента и заговорил с ним на смеси английского и ломаного немецкого:
– Думаю, я встретил Бога, и Богом был белый свет. Смерти нет, мы никогда не умираем совсем. Наша идентичность продолжает жить после физической смерти. Надо только заботиться о том … – и т. д.
Поскольку я молол вздор, немец быстренько ретировался из комнаты и вскоре возвратился с доктором и медсестрой, которая ввела нечто в мою капельницу, что быстро заставило меня почувствовать разливающееся по всему телу тепло и забыться сном. Много позже я узнал, что, когда доктор вошел в палату, он увидел, что мои широко открытые глаза были почти синими, с каким-то голубоватым свечением. По его словам, они выглядели так, будто пылали, излучая почти физический свет. Я подумал, что это очень странно, поскольку мои глаза всегда были зелеными. Представляю, как я до смерти перепугал того бедного немецкого больного, внезапно сев, вытянувшись в струнку после комы, длившейся более суток.
Когда сознание вернулось ко мне в очередной раз, было раннее утром, и я лежал, туго привязанный к больничной каталке. К лицу была прикреплена кислородная маску, и меня на каталке загружали на заднее сиденье лимузина. Возле меня суетился лейтенант и шептал в ухо:
– Мы перевезём вас в Мюнхен. Ваше должностное место уже занято, вы больше не командир отделения, и мы собираемся оставить всё так, как есть. Люди будут думать, что вы умерли, по крайней мере, до тех пор, пока мы не уладим этот вопрос. Расслабьтесь и наслаждайтесь поездкой.
Мне снова поставили капельницу, и я не запомнил ничего из моей длительной поездки в Мюнхен на заднем сидении лимузина. Запечатлелось лишь то, что окна были тонированы оловянным покрытием.
Я проснулся в маленькой, но удобной кровати, в небольшой, но уютной комнате - обстановка была, как в весьма приличном госпитале. На самом деле это была комната в пустом крыле дома отдыха в предместьях Мюнхена. Я был слишком слаб, чтобы подняться с кровати, но у меня из окна открывался прекрасный вид сада, окружающего крыло дома. Голова кружилась, и было такое ощущение, словно она разламывается на кусочки. Мысли словно размазывались вокруг арахисовым маслом или растекались по стене всего здания. Я мог внутренним зрением видеть все комнаты и всех людей в них, и было такое чувство, будто они разговаривают со мной все одновременно. Моя голова была заполнена голосами, и я не мог не заглушить ни одного из них. Мне казалось, что я схожу с ума.
Я видел крупного человека в армейской форме американского военного врача, входящего в мою комнату и спрашивающего меня, как мои дела. И я слышал, как я отвечал, что плохо, и два раза до этого я ответил так же. У меня страшно болела голова, я чувствовал тошноту, мне необходимо было поспать, но я не мог выключить голоса. Видение повторилось еще несколько раз, пока я не задремал. Меня разбудил стук в дверь. Крупный человек в американской форме военврача, который несколько раз уже появлялся в моих видениях, стоял в дверном проеме комнаты.
– Можно войти? – спросил он. – Как ваши дела?
Я не отреагировал на его вопрос, потому что в своих видениях уже раз пять отвечал на него задолго до его прихода. Головная боль возвратилась с удвоенной силой. Мне очень захотелось оказаться где-нибудь в любом другом месте, только не в комнате, где я находился тогда. Одно мгновение – и я вдруг осознал, что вокруг меня не стены палаты. Я был в саду, которым недавно любовался из окон комнаты, и наблюдал за врачом, который обращался с вопросом к лежащему на кровати человеку в больничной одежде, очень похожему на меня. Сквозь стекло невозможно было услышать их голоса. Я наблюдал, как военврач шел ко мне, сидящему в кровати, как он наклонился и, приподняв моё левое веко, направил в глаз маленький яркий луч света. Внезапная вспышка света, которую я ощутил в своём левом глазу, моментально вернула меня в моё тело, и я снова был в комнате.
– Ай! – резко отдёрнул я голову.
– Я знаю, что вы были где-то в другом месте, – констатировал доктор. – Вы не отвечали, очевидно, по каким-то понятным только вам причинам. Можете объяснить мне, что с вами происходит?
Инстинктивно я понимал, что, если я скажу этому человеку всю правду о том, что со мной происходит, он будет думать, что я окончательно спятил. Мне надо попытаться вести себя нормально. Но проблема была в том, что я больше не знал, что значит норма.
|
|
|
